промолчать. Можно ли быть такими слепцами, какими показали себя вы
с милордом? Жить все эти годы с таким благородным джентльменом, как мис-
тер Генри, и так плохо разбираться в его характере!
   - Что это значит? - вскричала она.
   - Да знаете ли вы, куда идут все его деньги? Его, и ваши,  и  все  те
деньги, которые скоплены на вине, в котором он себе отказывает  за  сто-
лом? - продолжал я. - В Париж! Этому человеку! Восемь тысяч фунтов полу-
чил он от нас за эти семь лет, и мой патрон имеет глупость хранить это в
тайне!
   - Восемь тысяч фунтов! - повторила она. - Это  невозможно!  Наше  по-
местье не может дать столько...
   - Один бог знает, как выжимали мы каждый фартинг, чтобы сколотить эти
деньги, - сказал я. - Но как бы то ни было, нами  послано  восемь  тысяч
шестьдесят фунтов и сколько-то шиллингов. И если после этого вы  станете
считать моего хозяина скупцом, я не скажу больше ни слова.
   - Вам и не надо больше ничего говорить, мистер Маккеллар,  -  сказала
она. - Вы поступили вполне правильно в том, что с присущей вам выдержкой
вы назвали вольностью. Я достойна порицания, вы, должно  быть,  считаете
меня весьма невнимательной супругой (она поглядела на меня  со  странной
усмешкой), но я все это сейчас же исправлю. Баллантрэ всегда  был  очень
беззаботного нрава, но сердце у него превосходное, он воплощенное  вели-
кодушие. Я сама напишу ему. Вы представить себе не можете, как  огорчили
меня своим сообщением!
   - А я надеялся угодить вам, сударыня, - сказал я, внутренне  негодуя,
что она не перестает думать о Баллантрэ.
   - И угодили, - сказала она. - Конечно, вы угодили мне.
   В тот же день (не буду скрывать, что я за ними следил) я с удовлетво-
рением увидел, как мистер Генри выходит из комнаты своей жены на себя не
похожий. Лицо его было заплакано, и все же он словно не шел, а летел  по
воздуху. По этому я заключил, что жена с ним объяснилась. "Ну,  -  думал
я, - сегодня я сделал доброе дело!"
   На другое утро, когда я сидел за конторскими книгами,  мистер  Генри,
неслышно войдя в комнату, взял меня за плечи и потряс с шутливой лаской.
   - Да вам, я вижу, нельзя доверять, Маккеллар, - сказал он и больше не
прибавил ни слова, но в тоне его было заключено как раз обратное.
   И я добился большего. Когда от Баллантрэ явился следующий гонец (чего
не пришлось долго ожидать), он увез с собой только письмо.  С  некоторых
пор все эти сношения были возложены на меня. Мистер Генри  не  писал  ни
слова, а я ограничивался самыми сухими  и  формальными  выражениями.  Но
этого письма я даже не видел. Едва ли оно доставило владетелю  Баллантрэ
удовольствие, потому что теперь мистер Генри сознавал поддержку жены и в
день отправки письма был в очень хорошем расположении духа.
   Семейные дела шли лучше, хотя нельзя было сказать, что они идут хоро-
шо. Теперь по крайней мере не было непонимания, и со всех сторон восста-
новилось доброжелательство. Я думаю, что мой патрон и его жена могли  бы
вполне примириться, если бы он мог спрятать в карман свою гордыню, а она
могла бы забыть (в этом было основное) свои мечты о другом. Удивительное
дело, как сказываются во всем самые затаенные мысли; для меня и посейчас
удивительно, как покорно мы следовали за изменениями ее чувств. Хотя те-
перь она была спокойна и обращалась со всеми ровно, мы всегда чувствова-
ли, когда мыслью она была в Париже. Как будто разоблачения мои не должны
были опрокинуть этого идола! Но что поделаешь! Каждой  женщиной  владеет
дьявол: столько прошло лет, ни одной встречи, ни даже воспоминаний о его
чувстве, которого не было, уверенность, что он умер, а потом раскрывшая-
ся ей бессердечная его алчность, - все это не помогало, и  то,  что  она
лелеяла в своем сердце именно этого негодяя, способно было взбесить вся-
кого порядочного человека. Я никогда не питал особой склонности к любов-
ным чувствам, а эта безрассудная страсть жены моего хозяина вконец  отв-
ратила меня от подобных дел. Помнится, я разбранил служанку за  то,  что
она распевала, когда я был погружен в свои  размышления.  Моя  суровость
восстановила против меня всех вертихвосток в доме, что меня мало  трога-
ло, но весьма забавляло мистера Генри, который потешался над тем, что мы
товарищи по несчастью.
   Странное дело (ведь моя мать была тем, что называют  солью  земли,  а
тетка моя Диксон, платившая за мое обучение в университете, - достойней-
шая женщина), но я никогда не питал склонности к особам  женского  пола,
да и понимал их, должно быть, плохо. А будучи далеко не развязным мужчи-
ной, я к тому же и сторонился их общества. У меня  тем  менее  оснований
раскаиваться в этом, что я неоднократно замечал, к каким гибельным  пос-
ледствиям приводила неосмотрительность других людей. Все это я счел нуж-
ным изложить для того, чтобы не казаться несправедливым по  отношению  к
одной миссис Генри. И, кроме того, замечание это само собой пришло мне в
голову при перечитывании письма, которое было следующим звеном этого за-
путанного дела и, к моему  искреннему  удивлению,  было  доставлено  мне
частным образом через неделю или две после отбытия последнего гонца.
   Письмо полковника Бэрка (позднее кавалера) мистеру Макксллару:
   Труа в Шампани 12 июля 1756 года.
   Дорогой сэр, вы, без сомнения, будете изумлены, по лучив  это  письмо
от человека, столь мало вам известного. Но в  тот  день,  когда  я  имел
счастье повстречать вас в Дэррисдире, я отметил в вас, несмотря на  вашу
молодость, надежную твердость характера - качество, которым я восхищаюсь
почти так же, как природной одаренностью и рыцарским духом смелого  сол-
дата. К тому же я принял живейшее участие в  судьбе  благородной  семьи,
которой вы имеете честь служить с такой преданностью, или, вернее,  быть
ее скромным, но уважаемым другом, разговор с которым в утро моего отъез-
да доставил мне искреннее удовольствие и произвел на меня глубокое  впе-
чатление. На днях, отлучившись на побывку в Париж из этого достославного
города, где я несу гарнизонную службу, я осведомился о вашем имени  (ко-
торое, сознаюсь, позабыл) у моего друга Б,  и,  пользуясь  благоприятной
оказией, пишу вам, чтобы сообщить новости.
   Когда мы последний раз беседовали с вами о моем друге, он, как я, ка-
жется, говорил вам, пользовался весьма щедрым пособием  из  Шотландского
фонда. Вскоре он получил роту, а затем не  замедлил  стать  полковником.
Мой дорогой сэр, не стану объяснять вам обстоятельств этого дела, ни то-
го, почему я сам, бывший правой рукой принца, был  отослан  в  провинцию
гнить в этой дыре. Как ни привычен я ко двору, но не могу  не  признать,
что не место там простому солдату, и сам я никогда  не  надеялся  возвы-
ситься подобным путем, если бы даже сделал эту попытку. Но наш друг  об-
ладает особой способностью преуспевать, пользуясь покровительством  жен-
щин, и если правда то, что я слышал, на этот раз у него была весьма  вы-
сокая покровительница. Именно это и обернулось против него, потому  что,
когда я имел честь в последний раз пожимать его руку, он только что  был
выпущен из Бастилии, куда был заточен по секретному приказу;  и  сейчас,
хотя и освобожденный, лишился и своего полка и пенсии. Мой дорогой  сэр,
верность честного ирландца в конце концов восторжествует над всеми улов-
ками и хитростями, в чем джентльмен вашего образа мыслей,  вероятно,  со
мной согласится.
   Так вот, сэр Баллантрэ - человек, талантами которого я восторгаюсь, и
к тому же он мой друг, и я считаю нелишним сообщить вам о постигших  его
превратностях судьбы, так как, на мой взгляд, он сейчас в полном  отчая-
нии. Когда я его видел, он говорил о поездке в Индию (куда и сам я наде-
юсь  сопровождать  своего  знаменитого  соотечественника  мистера  Лалли
[27]); но для этого, насколько я понимаю, он нуждается в сумме,  намного
превышающей ту, которая находится в его распоряжении. Вы,  должно  быть,
слышали военную поговорку: полезно  мостить  золотом  путь  отступающему
врагу? Так вот, уверенный в том, что вы поймете смысл этого напоминания,
остаюсь с должным почтением к лорду Дэррисдиру, его сыну и прелестнейшей
миссис Дьюри, мой дорогой сэр, ваш покорный слуга Фрэнсис Бэрк.
   Письмо это я тотчас отнес мистеру Генри; и я думаю, что обоими нами в
эту минуту владела одна мысль: что письмо запоздало на неделю. Я  поспе-
шил послать полковнику Бэрку ответ, в котором просил его уведомить  Бал-
лантрэ при первой же возможности, что следующий его гонец будет  снабжен
всем необходимым. Но, как я ни спешил, я не мог  предотвратить  неизбеж-
ное; лук был натянут, стрела уже вылетела. В пору было усомниться в спо-
собности провидения (и его желании) остановить ход  событий;  и  странно
сейчас вспоминать, как усердно, как долго и слепо  подготовляли  все  мы
надвигавшуюся катастрофу.
   С этого дня я держал у себя в комнате подзорную трубу и стал при слу-
чае расспрашивать арендаторов, и так как контрабанда в нашей округе  ве-
лась почти что в открытую, вскоре я уже знал все их сигналы и мог с точ-
ностью до одного часа определить возможное появление  очередного  гонца.
Повторяю, расспрашивал я арендаторов потому, что сами контрабандисты бы-
ли отчаянные головорезы, всегда вооруженные,  и  я  с  большой  неохотой
вступал с ними в какие-либо сношения. Более  того  (и  это  впоследствии
повредило делу), я вызывал особую неприязнь кое у кого из этих разбойни-
ков. Они не только окрестили меня недостойной кличкой, но, поймав как-то
ночью в глухом закоулке и будучи (как сами сказали бы) навеселе, они по-
техи ради заставили меня плясать. Они тыкали мне в ноги тесаками, распе-
вая при этом на все лады: "Квакер, квакер [28], попляши". Хотя они и  не
причинили мне телесных повреждений, я был до того потрясен, что на  нес-
колько дней слег в постель от этого поношения, настолько  позорного  для
Шотландии, что оно не нуждается в комментариях.
   К вечеру седьмого ноября того же злосчастного года,  прогуливаясь  по
берегу, я заметил дымок маячного костра на Мэкклроссе. Пора было возвра-
щаться, но в тот день мною владело такое беспокойство, что  я  пробрался
сквозь заросли к мысу Крэг. Солнце уже село, но на западе небо еще  было
светлое, и я мог разглядеть контрабандистов, затаптывающих свой сигналь-
ный костер на Россе, а в бухте - люггер с убранными  парусами.  Он  явно
только что бросил якорь, но уже спущена была шлюпка,  которая  приближа-
лась к причалу возле густого кустарника. Все это, как я знал, могло  оз-
начать только одно - прибытие гонца в Дэррисдир.
   Я отбросил все свои страхи,  спустился  по  крутому  обрыву,  на  что
раньше никогда не отваживался, и спрятался в кустарнике, как  раз  в  ту
минуту, когда шлюпка причалила к берегу.  За  рулем  сидел  сам  капитан
Крэйл - вещь необычная; рядом с ним сидел пассажир; а  гребцам  приходи-
лось трудно: так завалена была шлюпка саквояжами и сумками,  большими  и
малыми. Но выгрузку провели быстро и умело,  багаж  сложили  на  берегу,
шлюпка повернула к люггеру, а пассажир остался один на прибрежной скале.
Это был высокий стройный мужчина, одетый во все черное, при  шпаге  и  с
тростью в руке. Ею он помахал капитану Крэйлу жестом  грациозным,  но  и
насмешливым, который запомнился мне навсегда.
   Лишь только отчалила шлюпка с моими заклятыми врагами, я,  собравшись
с духом, выбрался из кустарника и тут вновь остановился, разрываясь меж-
ду естественным недоверием и смутным предчувствием истины. Так я, должно
быть, и простоял бы в нерешимости всю ночь, если бы, обернувшись, приез-
жий не разглядел меня в дымке сгущавшегося тумана. Он помахал мне  рукой
и крикнул, чтобы я приблизился. Я повиновался ему с тяжелым сердцем.
   - Послушайте, милейший, - сказал он чистым английским говором, -  вот
тут кое-какая кладь для Дэррисдира.
   Я приблизился настолько, что мог теперь рассмотреть его: хорошо  сло-
жен и красив, смугл, худощав и высок, с быстрым, живым  взглядом  черных
глаз, с осанкой человека, привыкшего сражаться и командовать; на щеке  у
него была родинка, нисколько его не  безобразившая,  на  пальце  сверкал
перстень с крупным бриллиантом. Черное его платье было модного французс-
кого покроя; кружева у запястья несколько длиннее обычного и  превосход-
ной работы, и тем удивительнее  было  видеть  такой  наряд  у  человека,
только что высадившегося с грязного  люггера  контрабандистов.  К  этому
времени и он пригляделся ко мне, пронизывая меня своим острым  взглядом,
потом улыбнулся.
   - Бьюсь об заклад, мой друг, - сказал он, - что я знаю и ваше  имя  и
даже прозвище. По вашему почерку, мистер Маккеллар, я  предвидел  именно
такое платье.
   Услышав это, я весь задрожал.
   - О, - сказал он, - вам нечего меня бояться. Я не в претензии за ваши
скучные письма и намереваюсь нагрузить вас  рядом  поручений.  Называйте
меня мистером Балли, я принял это имя, или, вернее (поскольку я имею де-
ло с таким педантом, как вы), сократил мое собственное. Теперь  возьмите
это и вот это, - он указал на два саквояжа, - их-то вы, я надеюсь, доне-
сете, а остальное может подождать. Ну же, не теряйте времени даром!
   Тон его был так резок и повелителен, что я инстинктивно  повиновался,
не в силах собраться с мыслями. Не успел я поднять его саквояжей, как он
повернулся ко мне спиной и зашагал по дорожке,  уже  погруженной  в  по-
лутьму густой тени вечнозеленого кустарника. Я следовал за ним, сгибаясь
под тяжестью своей ноши и почти не сознавая ее, - так ужасала меня чудо-
вищность этого возвращения и так беспорядочно неслись мои мысли.
   Внезапно я остановился и опустил на землю саквояжи.  Он  обернулся  и
посмотрел на меня.
   - Ну? - спросил он.
   - Вы владетель Баллантрэ?
   - Вы должны по чести признать, - сказал он, - что я не играл в прятки
с проницательным мистером Маккелларом.
   - Во имя бога! - закричал я. - Что привело вас  сюда?  Уходите,  пока
еще не поздно.
   - Благодарю вас, - отозвался он. - Выбор сделан вашим хозяином, а  не
мной, ну, а коли так, то, значит, он (и вы тоже) должны отвечать за пос-
ледствия. А теперь поднимите-ка мои вещи, которые вы  опустили  в  самую
лужу, и впредь занимайтесь тем делом, на которое я вас поставил.
   Но теперь я уже не думал о послушании, я подошел к нему вплотную.
   - Если ничто не может побудить вас повернуть назад, - сказал я, - хо-
тя, принимая во внимание все обстоятельства, каждый христианин или  хотя
бы джентльмен не решился бы идти вперед.
   - Какие восхитительные обороты! - прервал он меня.
   - Если ничто не может побудить вас повернуть назад, - продолжал я,  -
то все же должно соблюдать приличия. Подождите здесь с вашим багажом,  а
я пойду вперед и подготовлю вашу семью. Отец  ваш  в  преклонных  летах,
и... - тут я запнулся - ...должно же соблюдать приличия.
   - Ого, - сказал он. - Ай да Маккеллар! Он  выигрывает  при  ближайшем
знакомстве. Но только имейте в виду, милейший, раз навсегда зарубите се-
бе на носу: не тратьте на меня своего красноречия, меня вы с  дороги  не
своротите!
   - Вот как? - сказал я. - Ну, это мы посмотрим!
   И, круто повернувшись, я направился по дороге в Дэррисдир. Он пытался
меня задержать и что-то сердито кричал, а  потом,  как  мне  показалось,
засмеялся. Он даже пробовал догнать меня, но, должно быть, сейчас же от-
казался от этого намерения. Во всяком случае, через  несколько  минут  я
добежал до дверей дома, полузадохшийся, но без спутника. Я взбежал прямо
по лестнице в залу и, очутившись перед всей семьей, не мог произнести ни
слова. Но, должно быть, вид мой сказал им достаточно, потому что все они
поднялись с мест и уставились на меня, как на привидение.
   - Он приехал, - выговорил я наконец.
   - Он? - спросил мистер Генри.
   - Он самый, - сказал я.
   - Мой сын? - воскликнул милорд. - Безрассудный! Безрассудный мальчик!
Как мог он покинуть места, где был в безопасности?!
   Ни слова не сказала мисс Генри, и я не взглянул на нее, сам  не  знаю
почему.
   - Так, - произнес мистер Генри, едва переводя дыхание. - И где же он?
   - Я оставил его на дорожке в кустах.
   - Проведите меня к нему, - сказал он.
   Мы пошли, он и я, не говоря ни слова, и на мощеной дорожке повстреча-
ли Баллантрэ. Он шел, насвистывая и помахивая тростью. Было  еще  доста-
точно светло, чтобы узнать его, хотя и трудно разглядеть  выражение  его
лица.
   - Ба! Да это Иаков! - воскликнул Баллантрэ. - А Исав-то вернулся.
   - Джеме, - сказал мистер Генри, - ради бога, называй меня по имени. Я
не буду прикидываться, что рад тебе, но по мере сил  постараюсь  обеспе-
чить тебе гостеприимство в доме отцов.
   - Почему не в моем доме? Или, может быть, в твоем? - сказал  Баллант-
рэ. - Ты как предпочел бы выразиться? Но это старая рана, и лучше ее  не
касаться. Раз ты не пожелал содержать меня в Париже, то, надеюсь, не ли-
шишь своего старшего брата его места у родимого очага в Дэррисдире?
   - К чему все это? - ответил мистер Генри. -  Ты  прекрасно  понимаешь
все выгоды твоего положения.
   - Что ж, не буду этого отрицать, - сказал тот с легким смешком.
   И этим (они так и не протянули друг другу  руки),  можно  сказать,  и
кончилась встреча братьев, потому что вслед за тем  Баллантрэ  обернулся
ко мне и приказал принести его вещи.
   Я, со своей стороны, - возможно, несколько вызывающе  -  обернулся  к
мистеру Генри, ожидая подтверждения этого приказа.
   - На время пребывания у нас моего брата, мистер  Маккеллар,  вы  меня
очень обяжете, выполняя его желания, как мои собственные, - сказал  мис-
тер Генри. - Мы все время обременяем вас поручениями; но не будете ли вы
добры послать за вещами кого-нибудь из слуг? - Он  подчеркнул  последнее
слово.
   Смысл этого обращения явно заключал заслуженный упрек  пришельцу,  но
таково было его дьявольское бесстыдство, что он обернул его по-своему.
   - А выражаясь без прикрас, проваливайте! - сказал он елейным тоном  и
поглядывая на меня искоса.
   Никакие блага в мире не принудили бы меня  заговорить,  даже  позвать
слугу было свыше моих сил. Я предпочитал  сам  служить  этому  человеку,
лишь бы только не открывать рта. Поэтому я молча повернулся и  пошел  по
дорожке к кустарнику с сердцем, исполненным гнева и  отчаяния.  Под  де-
ревьями было уже темно, и я шел, совсем позабыв зачем, пока чуть было не
сломал себе шею, споткнувшись о саквояжи. И странное дело. До того я, не
замечая тяжести, тащил оба саквояжа, теперь же едва мог управиться с од-
ним. И это обстоятельство, заставив меня сделать  два  конца,  отсрочило
мое возвращение в залу.
   Когда я вошел туда, с приветствиями было уже покончено, семья  сидела
за ужином и по недосмотру, уязвившему меня до глубины души, мне на столе
не было поставлено прибора. До сих пор я видел  одну  сторону  характера
Баллантрэ, теперь мне предстояло увидеть и другую. Именно Баллантрэ пер-
вым заметил мое появление и некоторое замешательство. Он вскочил со сту-
ла.
   - Так это я занял место добрейшего Маккеллара! - вскричал он. - Джон,
поставь прибор мистеру Балли! Клянусь, я никого  не  потревожу,  а  стол
достаточно велик для всех нас.
   Я не верил ушам, - до того дружелюбно звучал его голос, - и счел  об-
маном чувств, когда он взял меня за плечи и, смеясь, усадил на мое  мес-
то. И пока Джон ставил ему новый прибор, он подошел к креслу отца и нак-
лонился над стариком, а тот поднял взор на сына, и они поглядели друг на
друга с такой спокойной нежностью, что я невольно протер глаза вне  себя
от изумления.
   Но и дальше все шло в том же духе. Ни одного резкого слова, ни  одной
кривой усмешки. Он отбросил даже свой резкий английский говор и стал го-
ворить на родном шотландском наречии, что придавало особую прелесть  его
почтительным речам; и хотя манеры его отличались  изысканностью,  чуждой
простым нравам Дэррисдира, все же это была не навязчивая учтивость,  ко-
торая унижала бы нас, - напротив, она была нам  приятна.  В  продолжение
всего ужина он с большим почтением чокался со мно