тут и все видел.
   - Это правда, мистер Маккеллар? - спросил ребенок. - Вы правда видели
дьявола?
   - Я не слышал рассказа и очень тороплюсь по делам.
   Я сказал это довольно угрюмо, преодолевая чувство неловкости, и  вне-
запно вся горечь прошлого и весь ужас этой сцены  при  зажженных  свечах
нахлынули на меня. Мне представилось, что мгновенное промедление в выпа-
де - и ребенок этот не увидел бы отца. Волнение, которое всегда  овладе-
вало мною в этих мрачных зарослях, прорвалось неудержимо.
   - Правда одно, - воскликнул я, - что я действительно встретил дьявола
в этих местах и видел его тут побежденным!  Благодарение  богу,  что  мы
сохранили жизнь, благодарение богу, что до сих пор не поколеблены  стены
Дэррисдира! И заклинаю вас, мистер Александер: если придется вам быть на
этом месте, хоть через сотню лет и в самом веселом,  самом  знатном  об-
ществе, - все равно отойдите в сторонку и сотворите молитву.
   Милорд важно кивнул головой.
   - Да, - сказал он, - Маккеллар, как всегда, прав. Ну-ка, сын мой, об-
нажи голову! - И с этими словами он снял шляпу и простер вперед руку.
   - Господи! - сказал он. - Благодарю тебя, и сын мой  благодарит  тебя
за твои великие, неизреченные милости. Ниспошли нам мир, огради  нас  от
злого человека. Порази его, господи, в его лживые уста! - Последние сло-
ва вырвались у него криком, и то ли пробудившийся  гнев  перехватил  ему
глотку, то ли он понял, насколько неуместна такая молитва, но только  он
вдруг замолчал и минуту спустя надел шляпу.
   - Мне кажется, вы не кончили, милорд, - сказал я. - И остави нам дол-
ги наша, яко же и мы оставляем должником нашим. Яко твое есть царство, и
сила, и слава во веки веков. Аминь!
   - Ах! Легко это сказать, - отозвался милорд. - Это очень  легко  ска-
зать, Маккеллар. Но мне простить! Хорош бы я был, если  бы  прикидывался
всепрощающим!
   - Ребенок, милорд! - заметил я с  некоторой  суровостью,  потому  что
считал слова его вовсе не подходящими для детского слуха.
   - Да, да, верно, - сказал он. - Скучная  это  материя  для  ребят.  А
ну-ка, пойдем искать птичьи гнезда.
   Не помню уже, в тот ли день или несколько позже,  но  только  милорд,
застав меня одного, высказался по этому поводу еще определеннее.
   - Маккеллар, - сказал он. - Я теперь очень счастливый человек.
   - Я тоже так полагаю, милорд, и меня это очень радует.
   - У счастья есть свои обязательства, вы не считаете? -  сказал  он  в
раздумье.
   - Бесспорно, - ответил я, - как и у горя есть свои. И если  мы  живем
не для того, чтобы делать лучшее, на что способны, то, по моему крайнему
разумению, чем скорее мы уйдем, тем лучше будет для всех.
   - Да, но будь вы на моем месте, неужели вы простили бы его? - спросил
милорд.
   Внезапность атаки несколько ошеломила меня.
   - Это долг, который надо беспрекословно исполнять, - сказал я.
   - Бросьте! Без уверток! Скажите, сами вы простили бы этого человека?
   - Нет! Да простит мне бог, нет!
   - Вашу руку, мой друг! - воскликнул милорд с явной радостью.
   - Не подобает христианам радоваться подобным чувствам, - сказал я.  -
Надеюсь, мы порадуемся по другому, более приличному поводу.
   Говоря это, я улыбнулся, а милорд, громко смеясь, вышел из комнаты.
   Нет у меня слов, чтобы рассказать о том рабском обожании, которое пи-
тал милорд к ребенку. Это было поистине наваждение: дела, друзья и  жена
были равно позабыты или вспоминались только с трудом,  как  у  человека,
борющегося с опьянением. Всего яснее было это по отношению к жене. С тех
пор как я знал Дэррисдиров, она всецело занимала его мысли и приковывала
его глаза; теперь же ее словно не существовало. Я был  свидетелем  того,
как, войдя в комнату, ни окидывал ее взором и потом проходил мимо, слов-
но она была собакой у камина. Он хотел видеть только мальчика, и  миледи
прекрасно это сознавала. Случалось, милорд говорил с ней так грубо,  что
меня тянуло вмешаться; и всегда причина этому была одна:  ему  казалось,
что она так или иначе обижает сына. Без сомнения, это было для нее свое-
го рода возмездием. Без сомнения, роли теперь переменились, как это  мо-
жет случиться лишь по воле провидения. Столько лет она пренебрегала  лю-
быми проявлениями нежности и внимания, теперь пришел ее  черед  испытать
пренебрежение; тем похвальнее то, что она выносила его с достоинством.
   Все это привело к странным последствиям: снова дом разделился на  две
партии, и на этот раз я был на стороне миледи. Не то чтобы любовь моя  к
милорду ослабела. Но, с одной стороны, теперь он меньше нуждался в  моем
обществе; с другой стороны, я не мог не сравнивать его отношения к  мис-
теру Александеру и к мисс Кэтрин, к которой милорд был совершенно равно-
душен. Наконец, я был уязвлен его переменой по отношению  к  жене,  что,
казалось мне, граничило с неверностью. К тому же я не мог не восхищаться
выдержкой и мягкостью, которые она проявляла. Может быть, чувство  ее  к
милорду, коренившееся с самого начала в жалости, было  скорее  материнс-
ким, чем супружеским; может быть, ей нравилось, что двое ее детей  (если
можно так выразиться) столь нежны друг к другу, тем более, что  один  из
них так много и незаслуженно претерпел в прошлом. И, не выказывая  приз-
наков ревности, она много внимания уделяла бедняжке мисс Кэтрин. Что ка-
сается меня, то я свои свободные часы все чаще проводил в обществе мате-
ри и дочери. Не следует преувеличивать этой розни, ведь в общем это была
далеко не самая недружная семья; но закрывать глаза на положение не при-
ходилось, независимо от того, сознавал это милорд или нет. Полагаю,  что
нет, - он был слишком поглощен мыслями о сыне, но все остальные прекрас-
но сознавали и мучились от этого.
   Больше всего, однако, нас тревожила серьезная и все возрастающая  уг-
роза для самого ребенка. Милорд повторял ошибки своего отца, и можно бы-
ло опасаться, что из его сына выйдет второй Баллантрэ.  Время  показало,
что страхи эти были излишни. В самом деле, мало  найдется  в  теперешней
Шотландии джентльменов достойнее десятого лорда Дэррисдира. Не мне гово-
рить о том, как кончилась моя служба у него, тем более в  записке,  цель
которой лишь в том, чтобы отдать должное его отцу...
   Примечание издателя. Здесь опущено пять страниц из  рукописи  мистера
Маккеллара. По ним у меня создалось впечатление, что в  старости  мистер
Маккеллар был довольно-таки требовательным слугою. Однако ничего сущест-
венного он не ставит в вину десятому лорду Дэррисдиру (который к тому же
нас сейчас мало интересует). - Р. Л. С.
   ... Но в то время нас обуревал страх, что он сделает  из  сына  копию
своего брата. Миледи пыталась было установить разумную строгость, но  из
этого ничего не вышло; и, отказавшись от своих попыток, она теперь  наб-
людала за всем со скрытым беспокойством. Иногда она даже пыталась выска-
зывать его, а изредка, когда до нее доходило какое-нибудь чудовищное по-
пустительство милорда, позволяла себе неодобрительный жест или восклица-
ние. Что касается меня, то я думал об этом неотступно и  днем  и  ночью,
причем не столько о ребенке, сколько об отце. Видно  было,  что  человек
уснул, что ему грезятся сны, что  всякое  резкое  пробуждение  неминуемо
окажется роковым. Я был убежден, что такой удар убьет его, а страх ново-
го бесчестья заставлял меня содрогаться.
   Эта постоянная озабоченность довела меня наконец до попытки вмешаться
- случай, о котором стоит рассказать подробнее. Как-то раз мы с милордом
сидели за столом, обсуждая какие-то скучные хозяйственные  дела.  Я  уже
говорил, что он потерял всякий интерес  к  подобным  занятиям.  Он  явно
стремился поскорее уйти, вид у него был недовольный, усталый, и я  вдруг
заметил, как он за это время  постарел.  Мне  кажется,  что  именно  его
расстроенное лицо заставило меня заговорить.
   - Милорд, - начал я, не поднимая головы от бумаг, которыми  для  виду
не переставал заниматься, - или, если позволите,  мистер  Генри,  потому
что я боюсь прогневить вас и хотел бы, чтобы вы вспомнили о старом...
   - Мой добрый Маккеллар, - сказал он, и так мягко, что я чуть было  не
отказался от своей затеи.
   Но я подумал, что говорю ради его же пользы, и продолжал:
   - Вам никогда не приходилось задумываться над тем, что вы делаете?
   - Над тем, что я делаю? - спросил он. - Я не мастер  разгадывать  за-
гадки.
   - Что вы делаете со своим сыном?
   - Ах, вот что, - сказал он с оттенком вызова. - Так что же я делаю со
своим сыном?
   - Ваш батюшка был превосходный человек, - уклонился я от прямого  от-
вета, - но считаете ли вы его разумным отцом?
   Он помолчал немного, а потом ответил:
   - Я его не порицаю. Я мог бы по этому поводу сказать больше, чем  кто
бы то ни было, но я его не порицаю.
   - Вот именно, - сказал я. - Вы-то можете об этом судить. Конечно, ваш
батюшка был превосходный человек, я не знавал другого такого, и умнейший
во всем, кроме одного. И там,  где  он  спотыкался,  там  другому  впору
упасть. У него было два сына...
   Тут милорд с размаху хлопнул рукой по столу.
   - В чем дело?! - крикнул он. - Да говорите вы!
   - Ну и скажу, - продолжал я, хотя мне казалось, что стук сердца  заг-
лушает самые мои слова. - Если вы не перестанете потакать мистеру  Алек-
сандеру, вы пойдете по стопам вашего отца.  Только  берегитесь,  милорд,
чтобы сын ваш, когда подрастет, не пошел по стопам Баллантрэ...
   Я никак не думал ставить вопрос так круто, но  в  состоянии  крайнего
страха человека охватывает самая грубая отвага. И я сжег  свои  корабли,
произнеся это резкое слово. Ответа я так и не получил. Подняв голову,  я
увидел, что милорд вскочил на ноги и сейчас же  тяжело  рухнул  на  пол.
Припадок, или обморок, скоро прошел, он вяло провел рукой по голове, ко-
торую я поддерживал, и оказал тусклым голосом:
   - Мне было нехорошо... - И немного погодя: - Помогите мне.
   Я поставил его на ноги, и он стоял, опираясь на стол.
   - Мне было нехорошо, Маккеллар, - опять сказал он. -  Что-то  оборва-
лось, Маккеллар, или только хотело оборваться, а потом все от меня  поп-
лыло. Я, должно быть, очень рассердился. Но не  бойтесь,  Маккеллар,  не
бойтесь, мой милый. Я и волоса не тронул бы  на  вашей  голове.  Слишком
много мы с вами пережили вместе; и этого теперь ничем не зачеркнешь.  Но
знаете что, Маккеллар, я сейчас пойду к миссис Генри, лучше  я  пойду  к
миссис Генри... - повторил он и довольно твердыми шагами вышел из комна-
ты, оставив меня горько раскаиваться в содеянном.
   Вскоре дверь распахнулась, и вбежала миледи;  глаза  ее  сверкали  от
гнева.
   - Что это значит? - воскликнула она. - Что БЫ сделали с  моим  мужем?
Неужели вы никогда не научитесь знать свое место? Неужели вы никогда  не
перестанете вмешиваться в дела, которые вас не касаются?
   - Миледи, - сказал я. - С тех пор, как я живу в этом доме,  я  слышал
много упреков. Было время, когда они были моей каждодневной пищей,  и  я
привык глотать их. Но сегодня обзывайте меня как  хотите,  вы  никак  не
подберете достойного слова для моей глупости.  Однако  поверьте,  что  я
сделал это с наилучшими намерениями!
   Я чистосердечно рассказал ей обо всем так, как  это  здесь  записано.
Выслушав меня, она задумалась, и мне  ясно  стало,  что  ее  раздражение
прошло.
   - Да, - сказала она, - вы сделали это с наилучшими намерениями.  Я  и
сама намеревалась или, вернее, хотела это сделать, и я не могу сердиться
на вас. Но, боже мой, неужели вы не понимаете, что он больше  не  может,
не может больше терпеть? Струна натянута до отказа. Что думать  о  буду-
щем, если он может урвать у судьбы два-три счастливых дня?
   - Аминь! - сказал я. - Больше я не буду вмешиваться.  Я  удовлетворен
тем, что вы признали чистоту моих намерений.
   - Да, конечно, - отозвалась миледи, - но когда дошло до дела, мужест-
во вам, должно быть, изменило, потому что сказанное  вами  было  сказано
жестоко. - Она помолчала" вглядываясь в меня, потом слегка улыбнулась  и
произнесла странную фразу: - Знаете, кто вы такой, мистер Маккеллар?  Вы
старая дева.
   С тех пор и до самого возвращения  нашего  злого  гения  в  семействе
Дьюри не произошло ничего достойного упоминания. Но тут я должен привес-
ти второй отрывок из записок кавалера Бэрка, сам по  себе  интересный  и
необходимый мне  для  дальнейшего  изложения.  Это  единственное  свиде-
тельство о скитаниях Баллантрэ в Индии и первое на этих страницах упоми-
нание о Секундре Дассе.  Оно  обнаруживает,  как  увидим,  одно  обстоя-
тельство, которое, знай мы его лет двадцать назад, устранило бы  столько
бед и несчастий, а именно то, что Секундра Дасс говорил по-английски.
 
 
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   ПРИКЛЮЧЕНИЯ КАВАЛЕРА БЭРКА В ИНДИИ (Выдержки из его записок.)
 
   И вот я был на улицах этого города, название которого не могу припом-
нить и расположение которого так плохо тогда представлял, что не мог со-
образить, куда мне бежать - на север или на юг. Тревога, была  так  вне-
запна, что я выскочил без чулок и туфель; треуголку мою сшибли с  головы
в давке; все мои пожитки достались англичанам. Единственным моим товари-
щем был мой сипай [34], единственным оружием - моя шпага, а достоянием -
завалявшаяся в карманах монетка. Словом, я был очень похож на тех дерви-
шей [35], о которых пишет в своих изящных рассказах мистер Галланд [36].
Как помнится, эти джентльмены становились  героями  одного  необычайного
приключения за другим, а сам я был на пороге такого поразительного прик-
лючения, что, признаюсь, и посейчас не могу его объяснить.
   Сипай был честнейший малый, он много лет служил под знаменами францу-
зов и готов был дать изрубить себя на куски за любого из соотечественни-
ков мистера Лалли. Это был тот самый сипай (имя его совершенно  изглади-
лось из моей памяти), об удивительном великодушии которого я уже расска-
зывал. Это он, найдя нас с месье де Фессаком на валах в состоянии полно-
го опьянения, покрыл нас соломой перед приходом  коменданта.  Поэтому  я
советовался с ним со всей откровенностью. Легко было спрашивать, что де-
лать; но в конце концов мы решили перебраться через какую-нибудь садовую
ограду, там можно было, во всяком случае, поспать в тени деревьев, а мо-
жет быть, и как-нибудь раздобыть туфли и чалму. В этой части города было
множество таких оград, весь квартал состоял из огороженных садов, а раз-
делявшие их проулки были в этот поздний час совершенно пусты. Я подсадил
сипая, и скоро мы очутились за оградой, где  густо  росли  деревья.  Все
вокруг было напитано росой, которая в этой стране очень вредна, особенно
для белых, но усталость моя была такова, что я уже совсем засыпал, когда
сипай вернул меня к действительности.
   В дальнем конце сада внезапно зажегся яркий огонь и стал светить  нам
сквозь широкие листья. Это было столь неожиданно в таком месте и в такой
час, что заставляло действовать осмотрительно. Сипай был послан мною  на
разведку и скоро вернулся с известием, что нам очень не повезло:  владе-
ние принадлежало белому человеку, и, по-видимому, англичанину.
   - Клянусь святым Патриком, - сказал я, - надо еще посмотреть, что это
за белый, потому что с соизволения божьего всякие бывают белые люди.
   Сипай провел меня к месту, откуда хорошо виден  был  дом,  окруженный
широкой верандой; на полу ее стоял оправленный светильник, и возле него,
скрестив ноги на восточный лад, сидели двое. Оба они  были  закутаны  по
туземной моде в муслин, но один из них был не только европеец, но  чело-
век хорошо известный и мне и читателю, - в самом деле, это  был  не  кто
иной, как владетель Баллантрэ, о доблестях и уме которого  я  так  много
рассказывал на этих страницах. До меня и раньше доходили слухи,  что  он
прибыл в Индию, но мы ни разу не встречались, и я понятия не  имел,  чем
он занимается. Как только я узнал его и понял, что попал к своему старо-
му товарищу, я считал уже, что все мои  злоключения  счастливо  закончи-
лись. Я, нимало не таясь, вышел на ярко освещенную луною лужайку и, наз-
вав Баллантрэ по имени, в немногих словах изложил ему  свое  бедственное
положение. Он обернулся, чуть заметно вздрогнув, и  смотрел  на  меня  в
упор в продолжение всего моего рассказа, а потом, обратившись  к  своему
товарищу, что-то сказал ему на местном варварском наречии. Второй, хруп-
кий и худощавый - ноги, как палки, а пальцы, словно  соломинки  [37],  -
тотчас же встал.
   - Сахиб [38], - сказал он, - не понимает по-английски. Я знаю по-анг-
лийски и вижу, что произошла небольшая ошибка, о, самая незначительная и
частая ошибка. Но сахиб хотел бы знать, каким образом вы очутились в са-
ду.
   - Баллантрэ! - вскричал я. - Неужели у вас хватит наглости отрекаться
от меня, вот так - лицом к лицу?!
   У Баллантрэ не дрогнул ни один мускул, он глядел на меня, словно идол
в кумирне.
   - Сахиб не понимает английского языка, - повторил туземец так же бой-
ко, как и раньше. - Он хотел бы знать, каким образом вы очутились в этом
саду.
   - О, сатана ему в зубы! - говорю я. - Он хочет знать, как мы попали в
этот сад? Так вот, милейший, будь добр передать твоему сахибу  привет  и
уведомить его, что тут нас двое солдат, которых  он  видом  не  видывал,
слыхом не слыхивал, но что сипай этот бравый малый, а я тоже  ни  в  чем
ему не уступлю, и что если нас тут как следует не накормят и не  снабдят
чалмой, и туфлями, и разменной монетой на дорогу, то тогда, мой друг,  я
мог бы назвать сад, где скоро, очень скоро будет весьма неуютно.
   Они продолжали ломать комедию, даже посовещались о чем-то на индуста-
ни, а потом, все с тою же улыбочкой, но вздыхая, словно  повторения  его
утомили, индус снова проговорил:
   - Сахиб хотел бы знать, каким образом вы очутились в этом саду.
   - Так вот вы как! - говорю я и кладу руку на эфес, а сипаю приказываю
обнажить оружие.
   Все так же улыбаясь, индус достает из-за пазухи пистолет, и хотя Бал-
лантрэ и пальцем не пошевелил, я достаточно хорошо знал его, чтобы пони-
мать, что и он готов к нападению.
   - Сахиб полагает, что вам лучше удалиться, - сказал индус.
   По правде говоря, я и сам это думал, потому что достаточно было звука
пистолетного выстрела, чтобы отправить нас обоих на виселицу.
   - Скажи своему сахибу, что я не считаю его джентльменом! - заявил я и
повернулся с жестом крайнего презрения.
   Не сделал я еще и трех шагов, как индус окликнул меня.
   - Сахиб хотел бы знать, не из поганых ли вы ирландцев, - сказал он, и
при этих словах Баллантрэ улыбнулся и отвесил низкий поклон.
   - Что это значит? - спросил я.
   - Сахиб говорит, чтобы об этом вы спросили вашего друга Маккеллара, -
сказал индус. - Сахиб говорит, что вы с ним квиты.
   - Скажи своему сахибу, что я еще разделаюсь с ним  за  все  его  шот-
ландские штучки при следующей встрече! - закричал я.
   Когда мы уходили, эта парочка все так же сидела, ухмыляясь.
   Конечно, и в моем поведении найдутся свои слабые  стороны,  и,  когда
человек, каковы бы ни были его доблести, обращается к потомству с  изло-
жением своих подвигов, он должен ожидать, что его ждет участь  Цезаря  и
Александра, тоже оболганных клеветниками. Но одного упрека никто не  мо-
жет сделать Фрэнсису Бэрку: он никогда не оставлял товарища в беде...
   (Здесь следует абзац, который кавалер Бэрк старательно вымарал, - ви-
димо, перед тем, как посылать мне рукопись. Должно быть, там были вполне
естественные упреки в том, что он считал нескромностью с  моей  стороны,
хотя сам я ничего не могу поставить себе в вину. Возможно, мистер  Генри
был менее осторожен или, что всего вероятнее, Баллантрэ  ухитрился  доб-
раться до моей корреспонденции и самолично прочел письмо  из  Труа,  от-
месткой за которое и стало это жестокое издевательство над мистером Бэр-
ком, находившимся в столь бедственном положении. Баллантрэ, несмотря  на
всю его порочность, не был чужд некоторым привязанностям;  мне  кажется,
что вначале он был сердечно расположен к мистеру Бэрку, но