трашные
злодейства. Первым ему попался тот самый пират, который накануне спихнул
за борт бочонок рома. Он заколол его ударом в сердце, кляня как мятежни-
ка; потом заплясал вокруг трупа, беснуясь и божась и вызывая  нас  выхо-
дить на расправу. Словом, разыграл свой балаган, нелепый, да к тому же и
опасный, потому что эта трусливая тварь явно  разжигала  себя  на  новое
убийство.
   И вдруг вперед выступил Баллантрэ.
   - А ну, брось дурака валять! - оказал он. - Ты что, думаешь  испугать
нас, строя рожи? Где ты был вчера, когда ты был нужен? Но ничего,  обош-
лись и без тебя.
   Среди команды началось движение и перешептывание, в равной степени  и
боязливое и радостное. А Тийч испустил дикий вопль и взмахнул  кортиком,
чтобы метнуть его, - искусство, в котором он (как и многие  моряки)  был
большим мастером.
   - Выбейте у него нож! - сказал Баллантрэ так внезапно  и  резко,  что
рука моя повиновалась ему еще прежде, чем разум мой понял приказание.
   Тийч стоял ошеломленный, он даже не вспомнил о своих пистолетам.
   - Ступай в каюту! - закричал Баллантрэ. - И можешь не показываться на
палубе, пока не протрезвишься. Мы не собираемся  из-за  тебя  висеть  на
рее, черномазый, полоумный, пьяница и дубина! А ну, вниз!  -  И  он  так
топнул на Тийча ногою, что тот рысцой побежал в каюту.
   - Теперь, - обратился Баллантрэ к команде, -  выслушайте  и  вы  нес-
колько слов. Не знаю, может быть, вы пиратствуете из любви к  искусству,
а я нет. Я хочу разбогатеть и вернуться на сушу и тратить  свои  деньги,
как подобает джентльмену... И уж по одному пункту решение мое твердо:  я
не хочу повиснуть на рее, - во всяком случае, поскольку это от меня  за-
висит. Дайте мне совет, ведь в вашем деле я новичок. Неужели нельзя  на-
ладить хоть какую-нибудь дисциплину и порядок?
   Тут заговорил один из команды; он сказал, что по морскому  обычаю  на
корабле должен быть квартирмистр, и как только было произнесено это сло-
ви, все его подхватили. Единодушно Баллантрэ был  объявлен  квартирмист-
ром, его попечению был вверен ром, принят был пиратский устав, введенный
еще Робертсом, и, наконец, предложено было покончить с Тийчем.  Но  Бал-
лантрэ боялся более энергичного капитана, который мог бы ограничить  его
собственное влияние, и он решительно воспротивился расправе. Тийч вполне
пригоден, говорил он, чтобы брать корабли на абордаж и  пугать  ошалелую
команду своей черной рожей и неистовой божбой, в этом среди нас не  наш-
лось бы соперника Тийчу, и, кроме того, раз он развенчан и, в  сущности,
смещен, мы можем уменьшить его долю в добыче. Последнее обстоятельство и
решило дело. Доля Тийча была урезана до смехотворных размеров, она стала
меньше моей. Оставалось только два затруднения: согласится ли он на  от-
веденную ему роль и кто осмелится объявить ему наше решение.
   - Не тревожьтесь, - сказал Баллантрэ, - я беру это на себя.
   И он шагнул к капитанскому трапу и один спустился в каюту Тийча, что-
бы обуздать этого пьяного дикаря.
   - Вот этот человек нам подходит! - закричал один из  пиратов.  -  Ура
квартирмистру! - и все с охотой трижды прокричали  "ура"  в  его  честь,
причем мой голос был не последним в хоре. И надо полагать, что эти "ура"
должным образом воздействовали на мистера Тийча в его каюте, как и в на-
ши дни воздействуют даже на законодателей голоса шумящей на улицах  тол-
пы.
   Что между ними произошло, в точности неизвестно (хотя  кое-что  впос-
ледствии и выяснилось), но все мы были как обрадованы, так  и  поражены,
когда Баллантрэ появился на палубе, ведя под руку Тийча, и объявил,  что
все улажено.
   Я не буду подробно рассказывать о двенадцати или пятнадцати  месяцах,
в течение которых мы продолжали наше плавание по Северной Атлантике, до-
бывая пищу и воду с тех кораблей, которые мы обирали, и вели  наше  дело
весьма успешно. Кому охота читать такие неподобающие вещи, как  воспоми-
нания пирата, пусть даже невольного, каким был я?
   Баллантрэ, к моему восхищению, продолжал управлять нами, и дела  наши
теперь шли гораздо лучше. Как бы мне ни хотелось утверждать, что  дворя-
нин всюду займет первое место, даже на пиратском корабле, но сам  я,  по
рождению не уступавший любому из лордов Шотландии, без  стыда  сознаюсь,
что до самого конца оставался Пэтом Пиликалой и был на  положении  кора-
бельного шута. Для проявления моих способностей не представлялось подхо-
дящей обстановки. Здоровье мое  страдало  от  ряда  причин;  в  седле  я
чувствовал себя много лучше, чем на палубе, и, по правде говоря,  боязнь
моря неотступно угнетала меня, уступая только страху перед моими спутни-
ками. Мне не приходится восхвалять  собственную  храбрость:  я  достойно
сражался во многих битвах на глазах у знаменитых полководцев и последний
свой чин получил за выдающийся подвиг, совершенный при  многих  свидете-
лях. Но когда мы собирались на очередной абордаж, сердце Фрэнсиса  Бэрка
уходило в пятки. Утлая скорлупка, на которую мы  грузились,  устрашающие
гряды огромных валов, высота судна,  на  борт  которого  нам  предстояло
взобраться, неизвестная численность и вооружение  команды,  встающей  на
защиту своих законных прав и самой жизни, хмурые небеса, которые в  этих
широтах так часто угрюмо взирали на наши подвиги, самое завывание  ветра
в ушах - все это не возбуждало во мне отваги. А к тому же я  всегда  был
человеком жалостливым,  и  последствия  наших  побед  страшили  меня  не
меньше, чем поражение. Дважды на борту мы находили женщин;  и  хотя  мне
доводилось видеть города, преданные грабежу,  а  недавно  во  Франции  и
страшные картины народных волнений, но самая ограниченность этих зверств
пределами корабля и немногочисленностью жертв, а также  холодная  пучина
моря, служившая им могилой, - все это усугубляло мое отвращение к твори-
мым злодеяниям. Скажу по чести, я никогда не мог грабить,  не  напившись
почти до полной потери сознания. Так же обстояло дело и с остальной  ко-
мандой. Сам Тийч был способен на разбой, только накачавшись рому; и  од-
ной из труднейших обязанностей Баллантрэ было не давать  нам  напиваться
до бесчувствия.
   Он и с этим справлялся на славу, как человек несравненных  способнос-
тей и исключительной находчивости. Он не пытался  снискать  расположение
команды, как это делал я, заставляя себя паясничать, когда на сердце бы-
ло вот как неспокойно. Он при всех обстоятельствах сохранял  достоинство
и серьезность, держался, как отец среди капризных ребят или учитель сре-
ди озорных школьников. Эта задача была тем труднее, что по  натуре  наши
головорезы были закоренелые ворчуны. Как ни слаба была дисциплина, уста-
новленная Баллантрэ, она все же казалась тягостной этим распущенным  лю-
дям. И что хуже всего - теперь, когда они меньше пили, они успевали  ду-
мать. Как следствие этого, некоторые из них начинали раскаиваться в сво-
их ужасающих преступлениях, особенно один - добрый католик, с которым мы
иногда уединялись для молитвы, чаще всего в плохую погоду, когда  ливень
или туман скрывали нас от прочей команды. Я уверен, что смертники по до-
роге на плаху не молились искреннее и горячее нас. Но остальные,  лишен-
ные и этого источника надежды, предавшись разного рода выкладкам  и  вы-
числениям, по целым дням подсчитывали свою долю и плакались, что она ма-
ла. Как я уже говорил, удача нам сопутствовала. Но нельзя  не  упомянуть
при этом, что ни в одном известном мне деле (так уж ведется на этом све-
те!) доходы не соответствуют людским чаяниям. Мы встречали много  кораб-
лей и многие настигали, но на немногих  находили  деньги,  а  товары  их
обычно были нам ни к чему, - что нам было делать с грузом плугов или да-
же табака? - и тягостно вспоминать, сколько команд мы отправили  на  дно
ради каких-нибудь сухарей или бочонка-другого спирту!
   Между тем корабль наш весь зарос илом и ракушками, и  пора  было  нам
отправляться в место нашей постоянной стоянки, расположенное в устье од-
ной реки посреди болот. Предполагалось, что там мы разойдемся, чтобы по-
рознь промотать добычу, и, так как каждому хотелось увеличить свою долю,
это заставляло нас со дня на день откладывать конец плавания. Решил дело
один ничтожный случай, который стороннему человеку мог  показаться  обы-
денным при нашем образе жизни. Но я должен тут же объяснить:  только  на
одном из абордированных нами судов, - на первом из двух,  где  мы  нашли
женщин, - мы встретили настоящее сопротивление. В этот раз  у  нас  было
двое убитых и несколько человек раненых. Если бы  не  отвага  Баллантрэ,
атака наша была бы, конечно, отбита. Во всех прочих случаях защита  была
(если только вообще это можно назвать Защитой!) такого рода, что над ней
посмеялись бы самые никудышные солдаты Европы. Самым опасным во всем на-
шем деле было карабкаться на борт судна, и случалось, что эти простофили
сами спускали нам канат, так спешили они изъявить свое желание  завербо-
ваться к нам вместо того, чтобы по доске отправиться в море. Эта  посто-
янная безнаказанность очень изнежила нашу команду, и я  теперь  понимал,
как мог Тийч подчинить ее себе, - ибо поистине этот полоумный и был  для
нас главной опасностью.
   Случай, о котором я упомянул; был вот какой. Сквозь туман мы  разгля-
дели совсем близко от нас маленький трехмачтовый  корабль,  который  шел
почти так же быстро, - вернее сказать, так же медленно, как  и  наш.  Мы
изготовили носовую пушку, чтобы попытаться достать его с ходу.  Но  море
было неспокойное, корабль сильно швыряло, и немудрено, что наши пушкари,
выпалив трижды, так и не попали в цель. А тем временем преследуемые  вы-
палили из кормовой пушки, и, видно, наводчики у них были опытнее  наших,
потому что первое же их ядро ударило по носовой части, разнесло двух на-
ших пушкарей в клочья, так что всех нас обрызгало кровью, и, пробив  па-
лубу, разорвалось в кубрике, где мы спали. Баллантрэ даже не обратил  бы
на все это внимания, - действительно, в этой неприятности не было  ниче-
го, что могло бы удручить душу солдата, - но он быстро улавливал желания
команды, и было ясно, что этот шальной выстрел был каплей, переполнившей
чашу. Мгновение спустя все они заговорили об одном: корабль от нас  ухо-
дит, преследовать его бессмысленно, наша "Сара" чересчур отяжелела, что-
бы нагнать даже бочку, продолжать на ней плавание невозможно, и  в  силу
всех этих мнимых доводов руль был переложен и мы легли курсом на наш по-
таенный порт. Надо было видеть, какое веселье  овладело  всей  командой,
как они плясали  на  палубе  и  высчитывали,  насколько  увеличилась  их
собственная доля после смерти двух пушкарей.
   Девять суток мы шли к порту, так слаб и изменчив был ветер и так отя-
желела наша "Сара". На рассвете десятого дня, пробираясь  сквозь  легкий
волнистый туман, мы вошли в устье. Но вскоре туман рассеялся, и,  прежде
чем он снова упал, мы увидели совсем близко какой-то  фрегат.  Его  при-
сутствие тут, рядом с нашим убежищем, было для нас тяжелым ударом. Нача-
лись оживленные споры о том, заметил ли он нас и если заметил, то  узнал
ли "Сару". Из предосторожности мы  уничтожали  на  захваченных  кораблях
всех пленников до одного, чтобы не оставлять свидетелей наших злодейств;
но скрыть нашу "Сару" было не так легко. В последнее  время,  когда  она
отяжелела и многие из преследуемых судов уходили от нас, были  основания
ожидать, что описания ее внешнего вида широко известны.  Я  думал,  что,
застигнутые фрегатом, мы сейчас же разойдемся в разные стороны.  Но  тут
хитроумный Баллантрэ приготовил для меня новый сюрприз. С самого первого
дня своего избрания квартирмистром он и Тийч (и это было  самым  замеча-
тельным  достижением  Баллантрэ)  действовали  рука  об  руку.  Я  часто
расспрашивал его, как это случилось, и не получал ответа; только раз  он
намекнул мне, что у них с Тийчем заключено соглашение,  "которое  весьма
удивило бы команду, узнай она его суть, удивило бы и  его  самого,  будь
оно до конца выполнено". Так вот и тут - они с Тийчем  были  единодушны,
и, с их общего соизволения, не успели мы бросить якорь, как вся  команда
предалась неописуемому пьянству. К полудню корабль стал поистине  сумас-
шедшим домом, все летело за борт, одна пьяная песня перекрывала  другую,
люди ссорились и сцеплялись в лютой свалке, а потом забывали о  ссоре  и
обнимались в пьяном умилении. Мне Баллантрэ велел, если жизнь мне  доро-
га, не пить ни капли, но прикидываться пьяным. Никогда еще не было у ме-
ня такого томительного дня; большую часть его я провел, валяясь на  баке
и разглядывая болота и заросли, простиравшиеся  вокруг  нашей  маленькой
бухты насколько хватал глаз.
   Когда стало смеркаться, Баллантрэ сделал  вид,  что  споткнулся  и  с
пьяным смехом повалился рядом со мной. Прежде чем встать, он успел  шеп-
нуть мне, чтобы я сошел в каюту и для отвода глаз лег спать на лавку; я,
мол, скоро ему понадоблюсь. Я выполнил его приказание, спустившись в ка-
юту, где было совсем темно, и залег на первую  же  лавку.  Там  уже  был
кто-то. По тому, как он завозился и спихнул меня на пол, я понял, что он
вовсе не так уж пьян, но когда я устроился на другой  лавке,  он  сделал
вид, будто снова заснул. Сердце у меня бешено билось, я понимал, что го-
товится отчаянное дело. Скоро в каюту сошел Баллантрэ, зажег лампу,  ос-
мотрелся, удовлетворенно кивнул головой и, не  сказав  ни  слова,  опять
поднялся на палубу. Прикрывая рукой глаза, я украдкой огляделся  и  уви-
дел, что в каюте на лавках спят или прикидываются спящими трое: сам я  и
двое матросов - Даттон и Грэди, оба люди смелые и решительные. На палубе
беснование перепившихся достигло пределов, и я не подберу слов, которыми
можно было бы определить звуки, ими издаваемые. На своем веку я был сви-
детелем многих кутежей и попоек, много раз на палубе той же  "Сары",  но
никогда еще не видел ничего подобного, и это  заставило  меня  тогда  же
предположить, что в ром было что-то подмешано. Очень нескоро крики и рев
постепенно перешли в мучительные стоны, а потом сменились  молчанием,  и
еще очень нескоро к нам спустился Баллантрэ, на этот раз  сопровождаемый
Тийчем, который крепко выбранился, увидев нас троих на лавках.
   - Зря, - сказал Баллантрэ, - можете хоть из пистолета  палить  у  них
над ухом. Вы же знаете, чего они наглотались.
   В каюте был люк, а под ним в тайнике сложена большая часть нашей  до-
бычи, еще не поделенная. Люк был заперт тремя замками, и  ключи  от  них
(для большей верности) хранились один у Тийча,  другой  у  Баллантрэ,  а
третий у помощника, которого звали Хаммонд. Каково же было  мое  изумле-
ние, когда я увидел все ключи в одних руках, и еще  больше  я  изумился,
обнаружив, что Баллантрэ и Тийч вытащили из люка несколько тюков - всего
их было четыре, - тщательно упакованных и снабженных лямками.
   - Ну, а теперь, - сказал Тийч, - пора в путь.
   - Одно только слово, - сказал Баллантрэ. - Мне  стало  известно,  что
есть еще один человек, кроме вас, который знает тайную тропку через  бо-
лото, и, как мне кажется, его дорога короче вашей.
   Тийч завопил, что их предали и, значит, все пропало.
   - Нет, почему же, - сказал Баллантрэ. - Есть  еще  кое-какие  обстоя-
тельства, с которыми я должен вас ознакомить. Во-первых, обратите внима-
ние на то, что в ваших пистолетах, которые (как вы помните) я позаботил-
ся зарядить для вас сегодня утром, нет ни  одной  пули.  Во-вторых,  раз
есть другой человек, знакомый с тропинкой, вы не станете требовать, что-
бы я связался в этом деле с таким полоумным, как вы.  Ну  и,  в-третьих,
эти джентльмены (которым нет больше  надобности  прикидываться  спящими)
держат мою сторону и сейчас заткнут вам рот и привяжут вас  к  мачте.  И
когда ваши люди проснутся (если только вообще они проснутся после  того,
чем мы с вами их угостили), я уверен, что они будут  настолько  любезны,
что освободят вас, и вам, я полагаю, нетрудно будет объяснить им всю ис-
торию с ключами.
   Тийч не промолвил ни слова и, выпучив глаза, глядел на нас,  пока  мы
засовывали ему в рот кляп и привязывали к мачте.
   - Ну, а теперь, дурачина, - сказал Баллантрэ, - вы понимаете,  почему
мы увязали все в четыре тюка. Вы любили называть себя сатаной, вот и ос-
тавайтесь в пекле.
   Это были его последние слова на борту "Сары". Нагрузившись тюками, мы
четверо потихоньку спустились в шлюпку и отчалили от судна, молчаливого,
как могила, из которой, словно  голос  заживо  погребенных,  раздавались
временами только стоны одурманенных пьяниц.
   Туман стлался над водой ниже человеческого  роста,  так  что  Даттон,
знавший дорогу, стоя указывал, куда  нам  плыть.  Это  вынуждало  грести
очень осторожно, что и спасло нас. Только что мы отошли от корабля,  как
стало светать, туман сгустился, и над нами с криками  потянулись  птицы.
Вдруг Даттон быстро присел на дно лодки и шепнул нам, чтобы мы  молчали,
если жизнь нам дорога, и слушали. И в самом деле, с одной стороны послы-
шался слабый скрип уключин, он повторился, а затем такой же скрип послы-
шался и с другой стороны. Ясно было, что вчера утром фрегат нас выследил
и теперь направил шлюпки, чтобы захватить корабль. Беззащитные, мы  были
в самой середине их флотилии. Трудно представить  себе  положение  более
гибельное, и мы сидели, склонившись над веслами, моля бога, чтобы  туман
продержался подольше. Пот крупными каплями стекал у меня со лба. Вдруг с
одной из шлюпок, куда можно было бы перекинуть сухарь, послышался  осто-
рожный шепот офицера:
   - Тише, ребята!
   И я подивился тому, что они не слышат, как колотится сердце у меня  в
груди.
   - Черт с ней, с  тропинкой,  -  сказал  Баллантрэ,  -  надо  поскорее
где-нибудь укрыться. Давайте причалим к берегу.
   Так мы и сделали, подгребая с величайшей осторожностью и правя наугад
прямо через туман, который был для нас единственным спасением.  Но  небо
сжалилось над нами, мы пристали к самой заросли, выбрались  на  берег  с
нашим драгоценным грузом и, не зная другого способа  скрыть  свои  следы
(туман уже  начинал  рассеиваться),  затопили  шлюпку.  Едва  успели  мы
скрыться в зарослях, как взошло солнце и в то же самое время с  середины
бухты раздалось громкое "ура" моряков, и мы поняли, что "Сара" взята  на
абордаж. Позднее я слышал, что захвативший ее офицер был  щедро  награж-
ден, но, хотя выслежен был наш корабль действительно мастерски, я  пола-
гаю, что самый захват его не потребовал особых трудов [21].
   Я еще возносил хвалы всем святым за свое спасение, когда  понял,  что
из огня мы попали в полымя. Мы высадились наугад в огромном  непролазном
болоте, и найти тропу представлялось теперь делом неверным, утомительным
и опасным. Даттон считал, что нам надо дождаться отплытия судна и  выло-
вить со дна шлюпку. Любое промедление, говорил он, разумнее, чем попытка
пробиваться вслепую по этой трясине. Итак, мы вернулись к  берегу  бухты
и, вглядываясь сквозь частые заросли, увидели,  что  туман  окончательно
рассеялся, что на "Саре" поднят королевский флаг, но  незаметно  никаких
приготовлений к отплытию. Положение наше было  крайне  рискованным.  За-
держка на болоте грозила болезнью: мы  так  стремились  унести  возможно
больше добычи, что почти не захватили  с  собой  провизии;  к  тому  же,
весьма желательно было как можно скорее уйти  от  опасного  соседства  и
добраться до поселений раньше, чем туда дойдет известие о захвате нашего
корабля. А против всех этих доводов можно было выставить  только  риско-
ванность путешествия по болоту. Вполне естественно, что мы решили проби-
ваться.
   Наступила уже нестерпимая жара, когда мы пустились в путь через боло-
то, или, вернее, когда стали нащупывать этот путь по компасу. Даттон шел
впереди с компасом, а кто-нибудь из нас троих нес  его  часть  сокровищ.
Надо ли говорить, как зорко он следил за своим тылом, - ведь  ему  приш-
лось доверить нам все свое достояние. Заросли  были  непролазные,  почва
топкая, так что мы то и дело увязали в ней и д