вот-вот будут найдены, отчасти же (и особенно с наступлением темно-
ты) страшась близости индейцев. Первым караулил Маунтен. Он уверял меня,
что ни разу не садился и не смыкал глаз, но нес стражу с  напряженной  и
непрерывной бдительностью, и (когда он увидел по звездам, что пора  сме-
няться) он как ни в чем не бывало направился  к  огню  разбудить  своего
сменщика, а это был сапожник Хикс, который спал на подветренной стороне,
поэтому несколько дальше от костра, чем остальные, и  в  месте,  которое
окутывало относимым от костра дымом Когда Маунтен нагнулся и тронул Хик-
са за плечо, рука его тотчас почувствовала какую-то липкую влагу. В  эту
минуту ветер переменился, отблеск костра осветил спящего, и Маунтен уви-
дел, что, как и Пинкертон, Хикс мертв и оскальпирован.
   Ясно было, что их выслеживал один из  тех  непревзойденных  индейских
разведчиков, которые, случалось, неделями преследовали  путешественников
и, несмотря на их безоглядное бегство и бессонную стражу, все время нас-
тигали их и добывали по скальпу на каждом из привалов.  Придя  к  такому
заключению, кладоискатели, которых оставалось  всего  шесть  человек,  в
полном смятении, захватив самое необходимое, бросили  костер  незагашен-
ным, своего зарезанного товарища непогребенным. Весь день  они  шли,  не
присаживаясь, ели на ходу и, боясь заснуть, не прекращали бегства даже с
наступлением темноты. Но есть предел человеческой выносливости, и  когда
они наконец остановились, то глубокий сон свалил их, а когда проснулись,
то обнаружили, что враг по-прежнему их преследует, что смерть и страшное
увечье еще раз настигли и изуродовали одного из них.
   Тут люди совсем потеряли голову. Они уже сбились с пути, провиант  их
подходил к концу. Я не буду загромождать последовавшими ужасами  свой  и
так уже затянувшийся рассказ. Достаточно будет упомянуть, что в ту ночь,
которая впервые прошла без жертвы и когда они могли уже  надеяться,  что
убийцы потеряли их след, в живых оставались только Маунтен  и  Секундра.
Маунтен был твердо уверен, что их незримый  преследователь  был  индеец,
знавший его по торговым сделкам с племенами, и что сам он обязан  жизнью
только этому обстоятельству. Милость, оказанную  Секундре,  он  объяснял
тем, что тот прослыл помешанным: во-первых, потому, что в эти дни ужасов
и бегства, когда все прочие бросали последнее оружие и провиант, Секунд-
ра продолжал тащить на плечах тяжелую мотыгу, а затем и  потому,  что  в
последние дни он все время горячо и быстро говорил сам с собой на  своем
языке. Но когда дело дошло до английского, он оказался достаточно рассу-
дителен.
   - Думает, он совсем бросил нас? - спросил индус, когда,  проснувшись,
они не увидели очередной жертвы.
   - Дай-то бог, верю в это, смею в это верить! - бессвязно ответил  ему
Маунтен, передававший мне всю эту сцену.
   И действительно, он настолько потерял голову, что до самой встречи  с
нами на следующее утро так и не мог решить, приснилось ли ему это или на
самом деле Секундра тут же повернул назад и, не говоря ни  слова,  пошел
по собственному следу среди этого стылого и  голодного  одиночества,  по
дороге, на которой каждый привал был отмечен изуродованным трупом.
 
 
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   СКИТАНИЯ ПО ЛЕСАМ (окончание)
 
   Рассказ Маунтена в том виде, как он был изложен им сэру Уильяму Джон-
сону и милорду, конечно, не включал приведенных мною подробностей перво-
го этана их путешествия, и оно вплоть до самой болезни  Баллантрэ  каза-
лось свободным от каких-либо событий. Зато о последнем этапе он  расска-
зывал весьма красочно, по-видимому, сам еще взволнованный только что пе-
режитым, а наше собственное положение на границе тех лесных дебрей и на-
ша личная заинтересованность в этом деле заставляли  нас  разделять  его
волнение. Ведь сообщение Маунтена не только в  корне  меняло  всю  жизнь
лорда Дэррисдира, но существенно влияло и на планы сэра Уильяма  Джонсо-
на.
   О них я должен рассказать читателю подробнее. До Олбени дошли  слухи,
допускавшие разное толкование; говорили О том, что готовятся  враждебные
выступления индейцев, и их умиротворитель поспешил в глубь  лесов,  нес-
мотря на приближающуюся зиму, чтобы подавить зло в самом корне.  И  вот,
дойдя до границы, он узнает, что опоздал. Предстоял  трудный  выбор  для
человека, в целом не менее осторожного, чем храброго. Его положение сре-
ди раскрашенных храбрецов можно было сравнить с положением лорда  Кулло-
дена, губернатора Шотландии, среди вождей  наших  собственных  горцев  в
1745 году. Иными словами, он был для туземцев единственным глашатаем ра-
зума, и все мирные и умеренные решения могли возникнуть у них только  по
его совету и настоянию. Так что, если бы он вернулся обратно,  вся  про-
винция была бы открыта для чудовищных бедствий индейской войны: запылали
бы дома, истреблены были бы все путешественники, и воины унесли бы в ле-
са свою обычную воинскую добычу - скальпы. С другой стороны, углубляться
дальше в леса с таким маленьким отрядом,  чтобы  нести  слово  мира  во-
инственным племенам, уже вкусившим сладость войны, - это был риск, перед
которым, как легко понять, он в нерешимости останавливался.
   - Я опоздал, - несколько раз повторил сэр Уильям и погрузился в  глу-
бокое раздумье, подперев голову руками и постукивая ногой по земле.
   Наконец он поднялся и поглядел на нас, то есть на милорда, Маунтена и
меня, жавшихся к небольшому костру, разведенному для него в углу лагеря.
   - Говоря по правде, милорд, я никак не могу принять решения, - сказал
он. - Я считаю необходимым двигаться вперед, но не могу  себе  позволить
дольше удовольствие пользоваться вашим обществом. Мы еще  не  отошли  от
реки, и я полагаю, что речной путь на юг пока безопасен.  Не  угодно  ли
вам и мистеру Маккеллару на лодке возвратиться в Олбени?
   Я должен сказать, что  милорд  выслушал  повествование  Маунтена,  не
спуская с него глаз, а после окончания рассказа сидел как бы в  полусне.
В его взгляде было что-то страшное, как мне показалось, - почти  нечело-
веческое; лицо худое, потемневшее, состарившееся, рот сведем мучительной
улыбкой, обнажавшей то и дело зубы, зрачки расширены до предела и  окру-
жены налитым кровью белком. "Я не мог видеть его без того чувства непри-
ятного раздражения, которое, по-моему, очень часто вызывает  в  нас  бо-
лезнь даже самого дорогого для нас человека. Другие же, как  я  заметил,
едва переносили его присутствие: сэр Уильям явно сторонился его, Маунтен
старался не смотреть ему в глаза, а когда взгляды их  все-таки  встреча-
лись, купец отворачивался и запинался.  Но  при  этом  предложении  сэра
Уильяма милорд, казалось, овладел собой.
   - В Олбени? - переспросил он внешне спокойно.
   - Да, во всяком случае, не ближе, - ответил сэр Уильям. - По эту сто-
рону небезопасно.
   - Мне очень не по душе возвращаться, - сказал милорд. - Я не боюсь...
индейцев, - добавил он с судорожной улыбкой.
   - К сожалению, я не могу сказать того же, -  улыбнулся  в  ответ  сэр
Уильям. - Хотя как раз мне-то и не следовало бы в этом признаваться.  Но
вы должны принять во внимание лежащую на мне ответственность.  Путешест-
вие становится чрезвычайно опасным, а ваше дело - если оно у вас было  -
разрешилось трагическим сообщением, которое мы слышали. У меня  не  было
бы никаких оправданий, если бы я допустил вас следовать дальше и  разде-
лить с нами возможные опасности.
   Милорд обернулся к Маунтену.
   - Почему вы думаете, что он умер? - спросил он. - И от какой болезни?
   - Правильно ли я понял вашу милость? - сказал торговец и,  пораженный
этим неожиданным вопросом, даже перестал оттирать обмороженные руки.
   На мгновение милорд тоже запнулся, но потом с некоторым  раздражением
повторил:
   - Я спрашиваю, от какой болезни он умер. Как будто бы простой вопрос.
   - Я не знаю, - сказал Маунтен. - Даже Хэйсти не  мог  определить  ее.
Ну, он болел и умер.
   - Вот видите, - заключил милорд, обращаясь к сэру Уильяму.
   - Ваша милость, я не совсем понимаю ваше замечание.
   - Что ж тут непонятного? - сказал милорд. - Это вполне понятно. Право
моего сына на титул может быть оспорено, а смерть этого  человека  неиз-
вестно отчего, естественно, может вызвать сомнения.
   - Но бог мой! Он же похоронен! - воскликнул сэр Уильям.
   - Я не могу поверить этому, - ответил милорд, и  судорога  свела  его
лицо. - Я не могу поверить этому! - вскричал он опять и вскочил на ноги.
- У него был вид мертвого? - спросил он Маунтена.
   - Вид мертвого? - повторил торговец. - Он был совсем белый. Ну, а ка-
ким же ему быть? Ведь я говорю сам, я сам засыпал его землей.
   Милорд вцепился рукой в плащ сэра Уильяма.
   - Этот человек назывался моим братом, - сказал он, - но известно, что
он никогда не был смертным.
   - Смертным? - спросил сэр Уильям. - Что это значит?
   - Он не нашей плоти и крови, - прошептал милорд, -  ни  он,  ни  этот
черный дьявол, который служит ему. Я пронзил его шпагой насквозь! - зак-
ричал он. - Эфес ее стукнул об его грудную кость, и горячая кровь  брыз-
нула мне в лицо, раз и еще раз! - повторил он с жестом, которого мне  не
передать. - Но и после этого он не умер! - сказал  милорд,  а  я  громко
вздохнул. - Почему же теперь я должен верить, что он мертв? Нет, нет, не
поверю, пока не увижу его разлагающийся труп!
   Сэр Уильям украдкой мрачно поглядел на меня. Маунтен забыл  про  свои
обмороженные руки, и, разинув рот, смотрел на него во все глаза.
   - Милорд, - сказал я. - Вам надо успокоиться. - Но горло у  меня  так
пересохло и в голове так мутилось, что я к этому  не  мог  прибавить  ни
слова.
   - Конечно, - сказал милорд. - Как вам понять меня? Маккеллар, он  по-
нимает, потому что он знает все и уже один раз видел, как его погребали.
Он мне верный слуга, сэр Уильям, этот добрый Маккеллар. Он своими руками
похоронил его - он вместе с моим отцом - при свете двух свечей.  А  тот,
другой, это же истый демон, которого он привез с коромандельских берегов
[56]. Я давно бы уже рассказал вам все, сэр Уильям, но дело в  том,  что
это семейная тайна. - Последнее замечание он сделал с тихой  грустью,  и
казалось, что обуревавший его приступ проходит. - Вы можете спросить се-
бя, что все это значит, - продолжал он. - Но посудите  сами:  мой  брат,
как они уверяют, заболел и умер, тело его предали земле; как  будто  все
ясно. Но для чего тогда этот демон возвращается назад? Судите сами,  это
обстоятельство требует выяснения!
   - Одну минуту, милорд, сейчас я буду в вашем распоряжении,  -  сказал
сэр Уильям, поднимаясь с места. - Мистер Маккеллар,  прошу  вас  на  два
слова. - И он вывел меня за пределы лагеря. Под  ногами  у  нас  хрустел
иней, деревья все были в изморози, как в ту памятную ночь в аллее нашего
парка. - Это - явное помешательство, - сказал сэр Уильям, едва мы отошли
настолько, что милорд не мог нас слышать.
   - Да, конечно, - сказал я, - он не в своем уме. Это ясно.
   - Так что же, надо схватить и связать его? - спросил меня сэр Уильям.
- Я жду вашего совета. Если все это бред, то, конечно, это следует  сде-
лать немедленно.
   Я смотрел на землю, смотрел назад на лагерь, где ярко горели костры и
все наблюдали за нашим  разговором,  и  вокруг  себя  на  леса  и  горы;
единственное, на что я не мог смотреть, было лицо сэра Уильяма.
   - Сэр Уильям, - сказал я наконец. - Я считаю, что милорд нездоров,  я
давно уже заметил это. Но и у безумия есть свои ступени,  и  следует  ли
применять к больному насилие, сэр Уильям, об этом я судить не решаюсь.
   - Тогда я сам буду судьей в этом деле, - сказал он. - Мне нужны  фак-
ты. Была ли во всей этой белиберде хоть капля истины и здравого  смысла?
Почему вы колеблетесь? - спросил он. - Что же, вы на самом деле уже  од-
нажды похоронили этого джентльмена?
   - Не похоронили, - сказал я и, собравшись с духом, продолжал:  -  Сэр
Уильям, вам не понять всего этого дела, если я не расскажу  вам  длинной
истории, которая затрагивает честь знатной фамилии (и мою  собственную).
Скажите хоть слово, и я сделаю это, - все равно, хорошо это  или  плохо.
И, во всяком случае, скажу вам, что милорд вовсе не так безумен, как это
может показаться с первого взгляда. Это очень  странная  история,  конец
которой задел краешком и вас.
   - Я не хочу слушать ваших секретов, - ответил сэр Уильям, - но  скажу
вам прямо, с риском быть невежливым, что теперешняя моя компания достав-
ляет мне очень мало удовольствия.
   - Я последним решился бы порицать вас по этому поводу.
   - Я не просил ни вашего одобрения, ни вашего порицания, сэр, - возра-
зил сэр Уильям. - Все, что я хочу, это избавиться от вас, и для этого  я
предоставляю в ваше распоряжение лодку и людей.
   - Это - великодушное предложение, - сказал я, обдумав его слова. - Но
позвольте мне привести доводы противной стороны. Мы, естественно,  заин-
тересованы в том, чтобы узнать истинную правду. Даже у меня  силен  этот
интерес, а милорд (как вам  должно  быть  понятно)  заинтересовали  того
больше. Вся эта история с возвращением индуса весьма загадочна.
   - В этом я с вами согласен, - прервал меня сэр Уильям, - и я  предла-
гаю вам (так как мы двинемся как раз  по  тому  направлению)  доискаться
правды. Может быть, этот человек вернулся, чтобы умереть, как собака, на
могиле своего господине. Как бы то ни было, но жизнь его в большой опас-
ности, и я намерен, если только смогу, спасти его. Он себя ничем не  за-
пятнал?
   - Ничем, сэр Уильям, - ответил я.
   - Ну, а другой? - спросил он. - Конечно, я слышал мнение о нем милор-
да; но самая привязанность его слуги заставляет меня предположить, что в
нем были и благородные свойства.
   - Не заставляйте меня отвечать на этот вопрос! - воскликнул я. -  Мо-
жет быть, и в аду горит благородное пламя.  Я  знал  его  на  протяжении
двадцати лет, и всегда ненавидел, и всегда восхищался, и всегда по-рабс-
ки боялся его.
   - Кажется, я опять затронул ваши секреты, - сказал сэр Уильям. -  По-
верьте, это не входило в мои намерения. С меня хватит того, что я  увижу
могилу и (если возможно) спасу индуса. На этих условиях можете  вы  убе-
дить своего господина вернуться в Олбени?
   - Сэр Уильям, - отвечал я. - Я скажу вам, как я это понимаю. Вы виде-
ли милорда в невыгодном для него сеете; вам может даже показаться стран-
ным, что я люблю его. Но я люблю его горячо, и не один я. Если  он  вер-
нется в Олбени, то лишь подчинясь насилию, а это было бы смертным приго-
вором для его разума и, может быть, для самой жизни. Таково мое  искрен-
нее убеждение. Но я всецело в ваших руках и  готов  повиноваться  вашему
распоряжению, если вы возьмете на себя ответственность приказывать.
   - Я не хочу брать на себя никакой ответственности,  мое  единственное
желание - избежать ее! - воскликнул сэр Уильям. - Вы настаиваете на про-
должении вашего путешествия. Будь по-вашему! Я умываю руки!
   С этими словами он круто повернулся и отдал распоряжение сниматься  с
места. Милорд, бродивший поблизости, тотчас же подошел ко мне.
   - Ну, как он решил? - спросил он меня.
   - Так, как вы хотели, - ответил я. - Вы увидите могилу.
   По описанию Маунтена проводники легко определили расположение  могилы
Баллантрэ. В самом деле, она находилась как раз на основном рубеже  лес-
ных дебрей, у подножия гряды вершин, легко опознаваемых по их очертаниям
и высоте, откуда брали начало многие бурные потоки, питающие  внутреннее
море - озеро Шамплэн. Поэтому можно было держать путь прямо, вместо  то-
го, чтобы следовать по кровавым следам беглецов, и мы покрыли  за  шест-
надцать часов то же расстояние, которое смятенные  путники  проделали  в
шестьдесят. Лодки мы оставили на реке под надежной  охраной,  хотя  было
вполне вероятно, что к нашему возвращению они накрепко вмерзнут  в  лед.
Снаряжение, которое мы захватили с собой, включало не только груду мехов
для защиты от холода, но и запас канадских лыж, которые позволили бы нам
передвигаться после того, как выпадет снег. Наше отбытие было  тревожно,
продвигались мы как авангард в виду врага и тщательно выбирали и охраня-
ли места ночевок. Именно эти предосторожности остановили нас  на  второй
день пути всего в нескольких сотнях шагов от  места  нашего  назначения:
темнело, лужайка, где мы находились, была пригодна для надежного лагеря,
и сэр Уильям поэтому дал приказ сделать привал.
   Перед нами была высокая гряда вершин, на которую мы весь день держали
путь, продираясь сквозь непроходимую чащу.  Уже  с  первыми  проблесками
рассвета серебристые пики были для нас маяком, до которого нам предстоя-
ло преодолеть бурелом болотистого леса, пронизанный бурными  потоками  и
заваленный чудовищными валунами. Вершины (как я говорил) были  серебрис-
тые, потому что в горах снег уже выпадал каждую ночь, но леса  и  низины
были еще только схвачены морозом. Весь день небо было  затянуто  грязной
пеленой испарений, в которых солнце плавало, тускло поблескивая, как се-
ребряный шиллинг. Весь день ветер дул слева, зверски холодный, но  в  то
же время бодряще-свежий... Однако к вечеру ветер стих, облака,  лишенные
его напора, рассеялись или вылились дождем, солнце  садилось  у  нас  за
спиной в зимнем великолепии, и белые лбы громоздящихся  пиков  покрылись
лихорадочным румянцем умиравшего дня.
   Было уже совсем темно, когда мы кончили ужинать; ели мы в молчании  и
едва лишь кончили еду, как милорд отошел от костров к самой границе  ла-
геря, куда я за ним поспешно последовал. Лагерь был расположен на возвы-
шенности, с которой видно было замерзшее озеро длиною около мили. Вокруг
нас по гребням и впадинам темнел лес. Над нами белели горы, а еще выше в
ясном небе светила луна. Воздух был совершенно неподвижен, даже  деревья
не скрипели, и звуки нашего лагеря были приглушены, растворены этой  ти-
шиной. Теперь, после того как и солнце и ветер ушли на покой, ночь каза-
лась теплой, словно в июле, - странная иллюзия в зимнюю  пору,  когда  и
земля, и воздух, и вода только что не лопались от стужи.
   Милорд (или тот, кого я все еще продолжал называть  этим  излюбленным
именем) стоял, подперев локоть рукою и уткнув подбородок в ладонь, и, не
отрываясь, глядел в лесную чащу. Мои глаза последовали за его взглядом и
почти с удовольствием остановились на заиндевевшем кружеве сосен,  четко
выделявшихся на освещенных луной пригорках и укрытых  тенью  в  ущельях.
Где-то поблизости, говорил я себе,  была  могила  нашего  врага,  теперь
ушедшего туда, где "беззаконные  перестают  устрашать".  Земля  навсегда
погребла его когдато такое живучее тело. Мне даже начинало представлять-
ся, что он по-своему счастлив, навсегда разделавшись с земной  суетой  и
тревогой, каждодневной растратой душевных  сил  и  каждодневным  потоком
случайностей, в котором - хочешь не хочешь - надо плыть во избежание по-
зора и смерти. Мне уже думалось, как хорош был конец его  долгого  путе-
шествия, и с этого мысли мои перенеслись на милорда.  Разве  милорд  мой
тоже не покойник? Искалеченный солдат, тщетно ожидающий  увольнения,  ко
всеобщему посмешищу ковыляющий в самой гуще битвы. Я помнил его  привет-
ливым, благоразумным, дорожащим своим добрым именем сыном,  может  быть,
чересчур почтительным супругом, чересчур любящим человеком,  переносящим
страдания молча, человеком, пожать  руку  которого  я  считал  для  себя
честью. Внезапно жалость рыданием перехватила мне горло; при  воспомина-
нии о том, каким он был прежде, мне хотелось громко плакать, и, стоя ря-
дом с ним и глядя на него при свете полной луны, я горячо молился, чтобы
господь либо прибрал его, либо дал мне сил не отречься от него.
   "Боже, - думал я, - он был для меня лучшим из людей, а теперь он  мне
противен и страшен. Он не творил зла, по крайней мере до того,  как  был
сломлен горестями. Но и это лишь достойные уважения  раны,  которыми  мы
незаслуженно брезгуем. Исцели их, возьми его к себе, пока мы не вознена-
видели его!"
   Я вс