н был неглуп, а Хейсти  по-
лучил кое-какое образование, но даже они были типичными неудачниками,  а
остальных они навербовали среди худших подонков колонии. Во всяком  слу-
чае, решение, к которому они пришли, было подсказано скорее алчностью  и
надеждой, чем разумом. Они решили ждать, быть начеку,  следить  за  Бал-
лантрэ, придерживать языки, не давать ему повода к дальнейшим подозрени-
ям и всецело положиться (как мне кажется) на то, что их жертва точно так
же алчна, неразумна и ослеплена надеждой, как и они сами, и в конце кон-
цов отдаст в их руки и жизнь и богатство одновременно.
   На другой день Баллантрэ и Секундра дважды считали,  что  ускользнули
от своих убийц, и дважды были настигнуты. Баллантрэ, правда,  во  второй
раз заметно побледнел, но в остальном не выказывал  ни  тени  огорчения,
шутил над собственной нескладностью, которая позволила ему  заблудиться,
благодарил настигших его как за величайшую услугу и возвращался в лагерь
с обычным своим бравым и оживленным видом. Но, конечно, он почуял ловуш-
ку: с этого времени они с Секундрой переговаривались только шепотом и на
ухо, и Гаррис напрасно мерз возле их палатки, стараясь что-нибудь  подс-
лушать. В ту же ночь было объявлено,  что  они  бросят  лодки  и  пойдут
дальше пешком, устраняя  сумятицу  перегрузок  на  порогах,  это  сильно
уменьшало шансы на успешный побег.
   И вот началась молчаливая борьба, где ставкой была, с одной  стороны,
жизнь, с другой, - богатство. Они приближались теперь к тем местам,  где
сам Баллантрэ должен был показывать дальнейший путь, и, ссылаясь на это,
Гаррис и другие целые ночи напролет просиживали с ним у костра,  вызывая
его на разговор и стараясь выудить у  него  нужные  сведения.  Баллантрэ
знал, что если проговорится, то тем самым подпишет себе смертный  приго-
вор; с другой стороны, он не должен был уклоняться от их вопросов, - на-
оборот, должен был делать вид, что по мере сил  помогает  им,  чтобы  не
подчеркивать своего недоверия. И Маунтен уверял,  что,  несмотря  ни  на
что, Баллантрэ и бровью не повел. Он сидел в кружке этих шакалов, на во-
лосок от гибели, так, словно был остроумный, гостеприимный хозяин,  при-
нимающий гостей у своего камина. У него на все был ответ  -  чаще  всего
шутка, он искусно избегал  угроз,  парировал  оскорбления,  рассказывал,
смеялся и слушал других с самым непринужденным видом, короче говоря, вел
себя так, что обезоруживал подозрения и расшатывал твердую уверенность в
том, что он все знает. В самом деле, Маунтен признавался  мне,  что  они
готовы были усомниться в открытии  Гарриса  и  считать,  что  их  жертва
по-прежнему пребывает в полном неведении об их умысле, если бы Баллантрэ
(хотя и находчиво) не уклонялся от прямыхответов и, к довершению  всего,
не предпринимал все новых попыток к бегству. О последней такой  попытке,
которая привела к развязке, мне и предстоит сейчас рассказать. Но снача-
ла я должен упомянуть, что к этому времени  терпение  спутников  Гарриса
почти истощилось, они отбросили всякие церемонии и, как одно из проявле-
ний этого, у Баллантрэ и Секундры  (под  каким-то  ничтожным  предлогом)
отобрали оружие. Со своей стороны, обе жертвы подчеркивали свое дружелю-
бие: Секундра не переставал кланяться, Баллантрэ - улыбаться. В  послед-
ний вечер этого "худого мира" он дошел до того, что развлекал всю компа-
нию песнями. Заметили также, что в этот вечер он ел с необычным для него
аппетитом и пил соответственно; конечно, это было неспроста.
   Около трех часов утра он вышел из своей палатки, со стонами и жалоба-
ми на рези в животе. Некоторое время  Секундра  хлопотал  вокруг  своего
господина, потом тому полегчало, и он прилег и уснул тут же  на  мерзлой
земле за палаткой. Через некоторое время сменился  часовой.  Он  указал,
где лежит Баллантрэ, укрытый своим плащом бизоньего меха, и новый  часо-
вой (как он потом утверждал) глаз не сводил со спящего. Но вот на  расс-
вете вдруг налетел сильный порыв ветра и завернул угол плаща; тем же по-
рывом была подхвачена шляпа Баллантрэ, которую унесло на несколько шагов
в сторону. Часовому показалось странным, что спящий при этом не проснул-
ся. Он подошел поближе, и тотчас же его крик оповестил весь лагерь,  что
пленник сбежал. Он оставил в залог своего индуса, который (в первой  го-
рячке такого открытия) чуть было не поплатился жизнью и, во всяком  слу-
чае, был жестоко избит. Но и подвергаясь побоям и  истязаниям,  Секундра
сохранил свою всегдашнюю верность господину, твердя, что о" и понятия не
имеет о намерениях Баллантрэ (что, может быть, было и правдой) и о  том,
как тому удалось бежать (что было явной ложью). - Заговорщикам  пришлось
теперь всецело положиться на искусство Маунтена.
   Ночь была морозная, земля тверда, как камень,  а  с  восходом  солнца
стало сильно таять. Маунтен хвалился, что немногие в таких условиях наш-
ли бы след и даже индейцы едва ли проследили бы по  нему  беглеца,  Бал-
лантрэ поэтому успел уйти очень далеко, и для такого неопытного  пешехо-
да, каким он был, шел с удивительной быстротой, потому что лишь к полуд-
ню Маунтен наконец обнаружил его. Торговец был один, по его собственному
указанию другие рассыпались по лесу в нескольких сотнях  шагов,  позади,
он знал, что Баллантрэ безоружен, он был так распален горячкой преследо-
вания, и видя Баллантрэ так близко, таким беззащитным и усталым, в своем
тщеславии задумал взять его в одиночку. Еще несколько шагов, и он  вышел
на небольшую прогалину, на другом конце которой, сложив руки на груди  и
опершись спиной о большой камень, сидел Баллантрэ. Возможно,  что  ветка
хрустнула под ногой Маунтена, во всяком случае, Баллантрэ поднял  голову
и посмотрел прямо в том направлении, где скрывался охотник. "Я  не  уве-
рен, что он видел меня, - рассказывал Маунтен, - он просто глядел в  мою
сторону с выражением такой решимости, что все мужество мое утекло, точно
ром из бутылки". И когда Баллантрэ отвел глаза и, казалось, снова погру-
зился в размышления, которые прервал торговец, Маунтен тихонько прокрал-
ся обратно в чащу и вернулся за помощью к своим спутникам.
   И тут началась целая цепь неожиданностей: не успел  разведчик  уведо-
мить прочих о своем открытии, не успели те приготовить оружие для общего
натиска на беглеца, как тот сам появился перед  ними.  Заложив  руки  за
спину, он шел не таясь и спокойно.
   - А, это вы, - сказал он, увидев их. - Хорошо, что  я  вас  встретил.
Пойдемте в лагерь.
   Маунтен не признался им в собственной слабости, не рассказал и о сму-
тившем его взгляде Баллантрэ, так что всем остальным его возвращение ка-
залось добровольным. И все же поднялся шум, посыпались проклятия, подня-
лись в воздух кулаки, нацелены были ружья.
   - Пойдемте в лагерь, - повторил Баллантрэ, -  я  должен  вам  кое-что
объяснить, но я хочу это сделать перед всеми. А тем временем я бы  убрал
все это оружие: ружье легко может выпалить и унести все ваши надежды  на
сокровища. Я не стал бы, - добавил он с улыбкой, - "резать курицу, кото-
рая несет золотые яйца".
   И еще раз победило обаяние  его  превосходства  -  все  беспорядочной
гурьбой направились в лагерь. По дороге он нашел случай перекинуться на-
едине несколькими словами с Маунтеном.
   - Вы умный и смелый человек, - сказал он, - и я  уверен,  что  вы  не
знаете себе настоящей цены. Подумайте о том, не лучше ли и не безопаснее
ли для вас служить мне, чем такому тупому злодею, как мистер Гаррис? По-
думайте об этом, - продолжал он, слегка похлопав его по плечу.  -  И  не
спешите. Живой или мертвый, но я опасный противник.
   Когда они пришли в лагерь, где Гаррис и Пинкертон  оставались  сторо-
жить Секундру" последние накинулись на Баллантрэ, как бешеные волки,  но
были изумлены сверх всякой меры, когда пришедшие сообщники попросили  их
"оставить его в покое и послушать, что скажет им джентльмен".  Баллантрэ
не дрогнул перед их натиском, как не выразил  ни  малейшей  радости  при
этом свидетельстве завоеванных им позиций.
   - Не будем торопиться, - сказал он. - Сначала пообедаем, потом объяс-
нимся.
   Все наскоро поели, а потом Баллантрэ, лежа и опершись на локоть,  на-
чал говорить. Он говорил долго, обращаясь ко всем поочередно, кроме Гар-
риса, находя для каждого (за тем же исключением)  какое-нибудь  льстивое
слово. Он обращался к ним, как к "честным, смелым ребятам", уверял,  что
никогда не бывал в такой веселой компании, что никогда работа не  выпол-
нялась лучше, а невзгоды не переносились с большей бодростью.
   - Но тогда, - говорил он, - кто-нибудь может  спросить  меня,  какого
черта я сбежал. Это едва ли заслуживает ответа, потому что все вы  прек-
расно знаете причину. Но знаете вы далеко не все. Вот об этом-то я и со-
бираюсь вам сказать, и слушайте внимательно, когда до этого дойдет дело.
Среди вас есть предатель, предатель вдвойне. Я назову  его  прежде,  чем
кончу, и этого пока достаточно. Но вот, спросит меня другой  джентльмен:
а какого черта ты возвратился? Так вот, прежде чем я отвечу на этот воп-
рос, я сначала спрошу: кто из вас, не этот ли мерзавец  Гаррис,  говорит
на индустани? - Он грозно произнес эти слова и,  став  на  одно  колено,
указал прямо на упомянутого им человека жестом, неописуемо угрожающим. А
когда на вопрос ему ответили утвердительно, подхватил: - Ага! Так,  зна-
чит, все мои подозрения оправдались и я правильно сделал, что  вернулся.
Теперь выслушайте правду, наконец всю правду. - И он выложил им длинней-
шую историю, рассказанную с чрезвычайным искусством: как  он  все  время
подозревал Гарриса, как он нашел подтверждение всех своих опасений и как
Гаррис, должно быть, перетолковал его разговор с Секундрой. Тут он нанес
мастерский удар, который пришелся прямо в цель. - Вы,  небось,  думаете,
что вы в доле с Гаррисом и что вы сами позаботитесь, чтобы это было так,
потому что, конечно, вы не надеетесь, что этот прожженный плут не  обма-
нет вас при дележе. Но берегитесь! У подобных полуидиотов всего и  есть,
что их хитрость, как у скунса - его вонь, и для вас, может  быть,  будет
новостью, что Гаррис - уже позаботился о себе. Для него это дело верное.
Вы должны найти богатства или умереть, а Гаррис уже  получил  свое:  мой
брат вперед заплатил ему за то, чтобы он погубил меня. Если вы сомневае-
тесь, посмотрите на него, посмотрите, как он корчится и давится  смехом,
как изобличенный вор! - Затем, развивая этот выигрышный довод, он объяс-
нил, как убежал, но, обдумав все дело, в конце  концов  решил  вернуться
назад, выложить перед всеми всю правду в последней попытке  договориться
с ними, потому что он убежден, что они сейчас же оставят Гарриса и выбе-
рут себе нового предводителя. - Вот вам истинная правда, - сказал он,  -
и я всецело предаюсь вам, всем вам, за исключением одного. Хотите  знать
кого? Вот сидит человек, - закричал он, снова указывая на Гарриса, - ко-
торый должен умереть! Род оружия и условия  боя  для  меня  безразличны.
Дайте мне сойтись с ним один на один, и даже если у меня в  руках  будет
простая палка, я в пять минут превращу его в месиво разможенных  костей,
в падаль, в поживу шакалов!
   Была уже глубокая ночь, когда он закончил свою речь. Его слушали поч-
ти в полной тишине, но скудный свет костра не позволял судить по их  ли-
цам, какое впечатление он произвел и насколько убедил их в своей  право-
те. Баллантрэ выбрал для себя наиболее  освещенное  место,  чтобы  стать
центром всеобщего внимания, и в этом был глубокий  расчет.  Сначала  все
молчали, а затем последовал общий спор, причем Баллантрэ лежал на спине,
подложив под голову руки и закинув ногу на ногу, как человек, совершенно
не заинтересованный в результате. Бравируя таким образом, он, как  всег-
да, перехватил через край и этим повредил себе. По  крайней  мере  после
некоторых колебаний возобладало враждебное к нему  отношение.  Возможно,
что он надеялся повторить трюк, проделанный на пиратском судне, и самому
быть избранным - пускай на жестких условиях - предводителем шайки. И де-
ло дошло до того, что Маунтен действительно выдвинул такое  предложение.
Но тут коса нашла на "камень, и камнем оказался Хэйсти. Его не очень лю-
били за кислый вид и медлительность и за неуживчивый и хмурый  нрав,  но
он некоторое время обучался в Эдинбургском университете, готовясь  стать
священником, пока дурным поведением не разрушил всех своих  планов.  Те-
перь он вспомнил и применил то, чему его обучали. И едва  он  заговорил,
как Баллантрэ небрежно перекатился на бок, что (по мнению Маунтена) было
сделано, чтобы скрыть охватившее его отчаяние.
   Хэйсти отверг как не имеющую отношение к делу большую часть того, что
они услышали. Все сказанное о Гаррисе, может быть, и правда,  и  они  со
временем в этом разберутся. Но какое это имеет  отношение  к  сокровищу?
Они услышали целые потоки слов, но истина заключается в том, что  мистер
Дьюри чертовски напуган и уже несколько раз убегал от них. Он опять в их
руках, пойманный или воротившийся по доброй воле - это для него, Хэйсти,
решительно все равно. Теперь важно одно: довести дело до  конца.  А  что
касается предложений о перемене и выборе вожаков, то  он  полагает,  что
все они свободные люди и сами могут заботиться о своих  делах.  Все  это
пыль, которую им пускают в глаза, как и предложение поединка с Гаррисом.
   - Баллантрэ ни с кем не будет драться в этом лагере,  смею  его  уве-
рить, - сказал Хэйсти. - Нам стоило достаточных трудов отобрать  у  него
оружие, и было бы непростительной глупостью возвращать оружие ему в  ру-
ки. Но если этот джентльмен ищет сильных ощущений, то я  могу  предоста-
вить их ему с избытком, больше того, что он ожидает. Потому что я не на-
мерен тратить остаток своих дней на блуждания по этим горам. И так уж мы
тут копаемся слишком долго. Поэтому я предлагаю ему  сейчас  же  сказать
нам, где находятся сокровища, или я сейчас пристрелю его. А вот, - доба-
вил он, - и пистолет, которым я собираюсь это сделать!
   - Вот это настоящий человек! - вскричал Баллантрэ, садясь и глядя  на
говорившего с видом полного восхищения.
   - Я вас не спрашиваю, какой я человек, - оборвал его Хэйсти.
   - Впрочем, все это пустые разговоры, отвечал  Баллантрэ.  -  Вы  сами
знаете, что у меня нет выбора. Важно то, что мы совсем близко от  клада,
и завтра я покажу вам его.
   И с этими словами, как будто все было улажено согласно  его  желанию,
он ушел в свою палатку, куда уже раньше скрылся Секундра.
   Я не могу думать о последних увертках  и  содроганиях  моего  старого
врага, не испытывая восхищения; даже жалость едва примешивается к  этому
чувству - очень уж стойко переносил этот человек свои  несчастья,  очень
уж смело он боролся. Даже в этот час, когда ему должна была  стать  ясна
окончательная его гибель, когда он попал из огня да в полымя,  опрокинув
Гарриса, чтобы сыграть на руку Хэйсти, в его поведении не было ни  приз-
нака слабости, и он удалился в свою палатку, уже решившись (как я  пред-
полагаю) на свою последнюю, неимоверно рискованную попытку, и все с  тем
же непринужденным, уверенным, элегантным  видом,  точно  покидал  театр,
чтобы отправиться ужинать со светскими друзьями. Но  несомненно,  что  в
глубине души он должен был трепетать.
   Поздно вечером по лагерю пронеслась весть, что Баллантрэ  заболел,  и
наутро он первым долгом позвал к себе Хэйсти и в большой тревоге спросил
его, не разбирается ли тот в медицине. Баллантрэ попал в  точку,  потому
что как раз медицина была излюбленным коньком этого непризнанного докто-
ра богословия. Польщенный в своем тщеславии, Хэйсти осмотрел его и,  не-
вежественный и одновременно недоверчивый, не мог решить: в самом ли деле
он болен или притворяется? Вернувшись к остальным, он сказал то,  что  в
обоих случаях могло пойти на пользу ему самому, заявив во  всеуслышание,
что больной на пороге смерти.
   - Но как бы то ни было, - заключил он свое  сообщение  отвратительной
божбой, - пусть хоть подохнет по дороге, а сегодня же он должен провести
нас к сокровищу!
   Однако в лагере нашлись такие (и Маунтен был  в  их  числе),  которых
возмутила эта жестокость. Они спокойно были бы свидетелями его  убийства
и даже сами застрелили бы его без малейшего проблеска  жалости,  но  их,
казалось, тронула его отважная борьба и бесспорное поражение, понесенное
им накануне вечером. Может быть, в этом сказывалось нараставшее противо-
действие новому вожаку; во всяком случае, они объявили, что,  если  Бал-
лантрэ действительно болен, нужно дать ему отсрочку  на  день  наперекор
Хэйсти.
   Наутро больному стало явно хуже, и сам Хэйсти проявил нечто вроде за-
боты, настолько даже мнимое его врачевание пробудило в нем  человеческие
чувства. На третий день Баллантрэ вызвал к себе  в  палатку  Маунтена  и
Хэйсти, объявил им, что умирает, дал им подробные указания о  тайнике  и
просил их немедленно отправляться на поиски. Чтобы они могли  убедиться,
что он не обманывает их, и чтобы (если им сразу не удастся  найти  клад)
он еще успел исправить их ошибку.
   Но тут возникло затруднение, на которое он, конечно,  и  рассчитывал.
Ни один из них не доверял другому, ни один не соглашался отстать от дру-
гих. С другой стороны, хотя Баллантрэ, казалось, был при  смерти,  гово-
рить мог только полушепотом и почти все время лежал в  забытьи,  все  же
это могла быть мнимая болезнь, и если бы все отправились за  сокровищем,
это могло бы обернуться пустой затеей, а пташка без  них  упорхнула  бы.
Поэтому они решили не покидать лагеря, ссылаясь при  этом  на  заботу  о
больном. И в самом деле, настолько запутаны бывают человеческие побужде-
ния, что некоторые были искренне (хотя и неглубоко) тронуты  смертельной
болезнью человека, которого они сами бессердечно обрекли на смерть. Сре-
ди дня Хэйсти был вызван к больному, чтобы прочитать отходную, что  (как
это ни неправдоподобно) он выполнил с великим усердием. А в восемь вече-
ра завывания Секундры возвестили, что все кончено. Часов в десять  индус
при свете воткнутого в землю факела уже трудился, копая могилу. На расс-
вете Баллантрэ похоронили, причем все приняли участие в погребении и ве-
ли себя весьма пристойно. Тело было завернуто в меховой плащ и опущено в
землю. Только бледно-восковое лицо покойника было открыто, и, следуя ка-
кому-то восточному обычаю, Секундра чем-то заткнул ему ноздри. Когда мо-
гила была закидана землей, всех еще раз потрясли громкие причита-ния Се-
кундры, и, по-видимому, эта шайка убийц не только не прекратила его  за-
вываний - зловещих, а в такой стране и небезопасных, но даже сочувствен-
но, хотя и грубо, пыталась утешить его.
   Однако если хорошие черты временами сказываются и у худших представи-
телей рода человеческого, то все же в основе  их  поведения  лежит  алч-
ность, и скоро разбойники, забыв про  плакальщика,  обратились  к  своим
собственным заботам. Тайник был где-то поблизости, но пока еще не  обна-
ружен, поэтому они решили не сниматься с места, и день прошел в бесплод-
ных обследованиях лесов, в то время как Секундра не поднимался с  могилы
своего господина. В эту ночь они не выставили часовых,  а  легли  все  к
костру, по лесному обычаю, как спицы колеса, - ногами к огню. Утро  зас-
тало их в том же положении, только Пинкертон, расположившийся по  правую
руку от Маунтена, между ним и Хейсти, был (в ночные часы) втихомолку за-
резан и лежал бездыханный под своим плащом, причем оскальпированная  го-
лова его представляла ужасное, леденящее душу зрелище. Злодеи были в это
утро бледны, как призраки, потому что все они знали неумолимость индейс-
ких воинов (или, точнее говоря, индейских охотников за скальпами). В ос-
новном они винили себя за ночную беспечность  и,  распаленные  близостью
сокровища, решили не уходить. Пинкертона похоронили рядом  с  Баллантрэ,
оставшиеся в живых опять провели день в поисках и вернулись в  смешанном
настроении тревоги и надежды, отчасти оставаясь в убеждении, что  сокро-
вища