ая фонтаны  брызг  и
производя волны,  расходившиеся в глубь леса.  Если бы Горохов не держался
за дерево и  не уперся веслом в  дно,  берестянку неминуемо опрокинуло бы;
якут  провел несколько неприятных минут,  пока  стадо не  пробежало мимо и
вода не успокоилась.
     Не успел он после этого проплыть и сотни метров, как снова послышался
шум и плеск,  быстро приближавшиеся;  опять пришлось укрываться в чаще. На
этот  раз  промчалось несколько  носорогов,  поднявших  такую  волну,  что
Горохов с  трудом  удержал равновесно лодки;  его  окатило целым  фонтаном
воды.
     - Прокляты будьте,  неуклюжие твари,  язвило вас,  окаянные! - ворчал
он,  отирая лицо.  -  Этак далеко не уедешь,  а воду отливать нечем,  да и
темно.
     Не успело улечься волнение, поднятое носорогами, как надвинулся табун
лошадей,  еще  больше взволновавших воду;  они  бежали быстрее,  чем быки,
вставали на дыбы, стараясь обогнать друг друга, фыркали и ржали.
     Не  доезжая следующей поляны,  Горохову пришлось укрываться еще  раз:
теперь бежали вперемешку быки  и  лошади,  а  вслед за  ними  еще  десяток
медведей. Наконец он выплыл на поляну-озеро и начал его пересекать, огибая
среднюю часть,  где  вода  поднималась бугром;  когда  он  выплыл почти на
середину,  вода  внезапно  запенилась,  поднялась,  волнами  его  чуть  не
перевернуло. Грохот и плеск, донесшиеся с окраин, показали, что прокатился
новый удар землетрясения.  Борясь с  волнами,  Горохов добрался наконец до
следующей опушки,  нашел канал и поплыл дальше, но очень скоро остановился
в  недоумении:  канал  делился на  три  ветви,  и  ночью не  было  никакой
возможности   выбрать   надлежащее   направление   -   окраины   котловины
неразличимы, компаса не было, звезд не видно
     <Ничего не поделаешь,  придется ждать рассвета,  -  решил Горохов.  -
Надо быть,  уже недолго:  сколько времени я  мотаюсь по воде,  а  затрясло
после полуночи>.


                          Последняя речь шамана

     Горохов свернул с  канала подальше в  чащу,  куда волны с  поляны и с
канала могли доходить уже очень ослабленные; привязав берестянку к дереву,
растянулся на дне ее,  завернувшись в одеяло, и заснул, слегка покачиваясь
на волнах.
     Проснулся он поздно от воя Пеструхи.  Раскрыв глаза,  он увидел,  что
поднявшаяся за  ночь вода прижала берестянку к  ветвям дерева.  Собаку так
сильно сжало,  что она не могла двинуться.  Чтобы освободить ее,  пришлось
прибегнуть к ножу и срезать ряд веток.  Горохов попробовал смерить глубину
и не мог достать дна, а весло вместе с рукой было больше двух метров.
     <Ну и наводнение же!  -  подумал якут.  - Теперь уж зверья по пути не
встретишь: которые не успели убежать - перетонули>.
     Пеструха, освобожденная из плена, обнюхивала котомку, виляя хвостом и
умильно поглядывая на хозяина.
     - Проголодалась,  бедняга!  -  догадался последний.  -  И впрямь пора
поесть, только еды-то у нас малость и чай варить нельзя. А дичи уже нет!
     Он  достал  из  котомки  лепешку  и  копченого гуся,  захваченного из
обильного запаса,  который был  подвешен под  крышей землянки;  стал есть,
отдавая собаке необглоданные кости и обрезки.
     - Эх, последнего гуся едим, Пеструха! - обратился он к собаке. - Ведь
наш запас уже затопило - никто не спас, жалось какая!
     Этот запас напомнил ему  про  Раку,  ее  заботы о  нем,  и  ему стало
грустно.  Вспомнил он Казачье и свою старую, сварливую жену, из-за которой
он часто уходил из дому к соседям или нанимался каюром к купцам на длинные
концы.  И он подумал,  что можно еще попытаться увезти Раку,  -  онкилоны,
наверно,  остановились на первой сухой поляне, спят после ночной тревоги и
бегства.  Можно подплыть к ним, пробраться на опушку и выждать, когда Раку
появится где-нибудь поблизости, окликнуть ее, забрать - и в лодку. По воде
онкилоны не  догонят.  Его товарищи сегодня до вечера должны еще ждать,  а
если даже ушли,  то  в  первый день далеко не  пройдут,  по следу их можно
скоро  догнать.  Горохов сообразил,  что  за  ночь  он  отплыл  только  до
следующей поляны,  то есть километра три -  четыре,  не больше,  - значит,
возвращаться недалеко.
     Приняв  это  решение во  время  завтрака,  якут  отвязал берестянку и
поплыл на  север.  Солнце уже давно взошло и  по временам появлялось между
тучами и  пригревало.  При дневном свете картина наводнения не производила
такого жуткого впечатления,  как ночью.  Вода сверкала,  струилась,  стена
леса  отражалась в  зеркале озера.  Горохова удивило лишь  обилие  всякого
мусора,  который плавал на поверхности воды в лесу и на каналах; только на
полянах,  откуда вода  растекалась во  все  стороны,  поверхность ее  была
чиста.  Добравшись быстро до поляны, где было стойбище, он решил подновить
запас провизии -  подплыл к  землянке,  затопленной выше  дверей,  влез на
крышу  и  через  дымовое  отверстие  снял  несколько пар  копченой  птицы,
подвешенной снизу;  на  радостях даже  отдал целую утку Пеструхе,  которой
утром  досталось очень мало.  Собака,  ворча от  удовольствия,  прилегла и
стала грызть птицу.
     Потом  он  поплыл  дальше  по  направлению,  по  которому ночью  ушли
онкилоны.  По каналу в  лесу пришлось плыть среди пелены листьев,  веток и
всякого  хлама,   поднятого  водой.  Попадались  мертвые  птицы  и  мелкие
четвероногие;  на  одном  дереве  он  заметил  притаившуюся куницу  и,  по
охотничьей жадности, убил ее ударом весла.
     - Хоть и летний мех, а на шапку годится, все равно с голода пропадет,
- пробормотал он, подбирая добычу.
     Подвигаясь на север, он заметил, что озера пузырятся меньше и вода не
так глубока, весло уже доставало дно.
     - Эх, жаль, нет Матвея Ивановича - он объяснил бы мне, откуда столько
воды прет из земли.  Разверзлись хляби земные,  как сказано в  писании,  и
начался потоп.  Слава богу,  что хляби небесные еще не  топят сверху,  это
было бы совсем худо.
     После полудня вода в каналах и на полянах стала совсем мелкая,  видны
были  верхушки небольших кустов,  а  вокруг  озер  -  на  полянах  камыши;
пришлось плыть  тихо,  чтобы не  напороться.  Потом берестянка то  и  дело
начала задевать за дно и наконец стала.  Горохов вылез и побрел пешком, но
тащил лодку за собой. Скоро пришлось высадить и Пеструху, а котомку надеть
на  себя,  чтобы тащить почти пустую лодку по  траве,  еле покрытой водой.
Наконец он выбрался на поляну,  представлявшую мокрый луг;  только кое-где
во  впадинах блестела вода.  Поляна  была  наполнена четвероногими:  стада
быков,  табуны лошадей,  косяки оленей,  несколько семей  носорогов частью
паслись,  частью отдыхали, лежа на траве; в кустах хрюкали кабаны, роясь в
мокрой земле.
     <Ну и дивно их набралось тут!  - подумал Горохов. - Намаялись, видно,
бедняги, всю ночь по воде хлюпавши без отдыха... А вот и охотники!>
     Он заметил, что вдоль опушки за кустами ползут на четвереньках вампу,
подбираясь  к   ближайшему  табуну  лошадей.   Животные  вследствие  своей
многочисленности,  очевидно,  не  были так настороже,  как обыкновенно,  и
вампу  были  совсем  близко  от  них.  Горохов  насчитал человек двадцать.
Ближайший был шагах в  сорока от  куста,  за которым он наблюдал,  зажимая
морду Пеструхе, чтобы она не лаяла.
     <Эх,  попугаю я их! Пусть знают, что молния и громы еще действуют!> -
решил он и прицелился так,  чтобы пуля пролетела над головами вампу. Когда
рассеялся  дым,   вампу  уже  не  было  видно,   только  колебания  кустов
показывали,  что они скрылись в лес,  откуда доносился их крик, постепенно
удалявшийся.  На поляне выстрел также произвел замешательство,  - лежавшие
животные вскочили, одни стада бежали сюда, другие туда.
     <Если вампу здесь, значит, онкилоны не так близко, - решил Горохов. -
А хорошо, что я их пугнул, а то мог бы сам на них напороться!>
     Он  потащил берестянку дальше,  но скоро стало совсем сухо,  на тропе
попадались камни -  и можно было повредить дно. На опушке следующей поляны
он заметил высокий, приметный издали тополь с раздвоенной вершиной и решил
оставить лодку здесь;  он  поднял ее  на развилину ствола,  сложил туда же
котомку и  посадил Пеструху,  привязав ее за ошейник к веревке берестянки;
пошел дальше налегке.  Километрах в двух далее он услышал впереди голоса и
почувствовал запах  дыма.  Осторожно добравшись до  опушки,  Горохов  стал
наблюдать.  В  разных местах поляны горели костры,  вокруг которых стояли,
сидели и  лежали онкилоны;  на  огне жарилось мясо,  и  запах его  приятно
щекотал ноздри якута.  По-видимому,  здесь собралось все племя или большая
часть его из  затопленной местности,  и,  как всегда,  каждый род держался
отдельно у своего костра.  Наискосок от места наблюдения, вокруг одного из
костров,  толпилось особенно много людей,  и Горохов решил, что там должен
быть  род  Амнундака.  Он  подкрался по  опушке поближе,  очутился шагах в
тридцати и  различил Амнундака,  окруженного предводителями других  родов.
Обсуждали вопрос,  рассеяться ли  по  сухим  полянам вплоть до  бесплодной
северной  части  котловины  и  приняться немедленно за  постройку землянок
ввиду близости зимы или  же  ждать спада воды,  чтобы вернуться на  старые
привычные места.
     <Вот дураки!  -  подумал Горохов.  - Они еще надеются, что вода уйдет
куда-то. Не знают, сколько там этой воды>.
     Тут якут обратил внимание на то,  что на поляне совсем не было снега,
как  не  было его  и  там,  где  кончилась вода.  Очевидно,  он  уже успел
растаять, потому что было совсем тепло - наводнение как будто вернуло лето
в котловину.
     По  другую  сторону костра  сидели женщины и  дети.  Горохов различил
Аннуэн и других женщин, но Раку не было видно.
     <Не вернулась ли  она в  свой род,  как вдова?  -  подумал он и  стал
всматриваться,  в  женщин у других костров;  у соседнего сидели люди рода,
ближайшего к стойбищу вождя,  откуда была и Раку; но и здесь ее не было. -
Куда она  запропастилась!  Пошла куда-нибудь или  спит?  Подожду.  Вот они
скоро будут есть, тогда должны все собраться>.
     Немного погодя женщины крикнули,  что  мясо готово;  все разошлись по
своим  родам и  уселись вокруг костров;  женщины стали раздавать палочки с
мясом и  лепешки.  Но Раку не явилась ни в род Амнундака,  ни в свой.  Это
встревожило Горохова,  и он подумал, не убили ли Раку онкилоны в наказание
за  ее  непослушание приказу вождя.  Ничем иным  нельзя было  объяснить ее
отсутствие, разве что во время землетрясения Раку придавило в обрушившейся
землянке.
     - Незадача выходит! - пробормотал он. - Зря я проездился. Нужно скоро
уходить - солнце уже склонилось к западу.
     Тут  его  внимание привлекло появление десяти  вооруженных онкилонов,
вышедших из  леса недалеко от того места,  где он прятался.  Они подошли к
Амнундаку и сложили к его ногам несколько дубинок и копий вампу.
     - Ты  послал  нас  великий  вождь,  обыскать  место,  откуда  недавно
раздался гром,  -  сказал  старший.  -  Ты  подумал,  что  вернулись белые
колдуны.  Но мы видели там много крупной дичи и нашли вот это, - он указал
на дубинки. - Белых колдунов или следов их мы не нашли.
     - А все-таки они бродят недалеко от нас! - сказал Амнундак. - У вампу
нет громов. Все хорошо слышали гром.
     <Хорошо,  что у них нет собак! - подумал Горохов. - Не то меня бы уже
выследили>.
     Но следующие слова вождя сильно встревожили его:
     - Скажите предводителям родов,  что  нужно сейчас выслать всех воинов
осмотреть лес  вокруг нашей  поляны.  Белые колдуны близко и  принесли нам
новое бедствие.
     Воины ушли обходить костры, разнося приказ. Горохов сообразил, что он
не  успеет уйти достаточно далеко и  решил переждать облаву по  соседству,
взобравшись на дерево.  Он тотчас же отбежал немного в глубь леса,  выбрал
удобное дерево и влез высоко наверх; оказалось, что сквозь ветви видна вся
поляна. Усевшись на развилине, он увидел, как от всех костров потянулись в
разные стороны вооруженные воины  и,  дойдя  до  опушки,  образовали цепь,
которая проникла в лес.  Правее и левее его дерева также прошли воины,  но
они искали на земле, лазили в чаще кустов и подлеска, даже шарили копьями,
а посмотреть наверх не догадались.  Впрочем, якут сидел высоко, прижавшись
к стволу и в темном платье; его скрывали ветви, хотя без листвы, но сквозь
их сетку различить его можно было бы, только зная, что он наверху.
     Облава продолжалась часа два,  и солнце уже спустилось за горы, когда
со всех сторон на поляну вернулись усталые воины и  расположились у  своих
костров отдыхать. Горохов слез с дерева и прокрался опять на опушку вблизи
рода вождя.  Последний сидел рядом с  шаманом;  ему  только что доложили о
безуспешности поисков. Он был встревожен и недоволен, а шаман сказал:
     - Вели сейчас собрать всех предводителей родов сюда на совет.
     Амнундак дал распоряжение, и ко всем кострам побежали воины.
     <Что еще задумал старый колдун?  - подумал Горохов. - А Раку и теперь
еще нет.  Все женщины поднялись и отходят от огня,  освобождая место; всех
видно, кроме Раку. Не иначе, что они ее загубили, бедную!>
     Когда  все  представители родов  собрались и  уселись вокруг  костра,
шаман встал и, подняв голову и протянув руки вперед, повел такую речь:
     - Великие  бедствия постигли наше  племя.  Сколько  раз  тряслась уже
земля и  рушились наши жилища с тех пор,  как пришли белые колдуны на нашу
землю, где мы раньше жили спокойно! Они пришли и увидели, что здесь хорошо
жить,  лучше,  чем у  них,  где всегда лежит снег и  солнце не греет.  Они
увидели,  что  здесь есть леса и  всякие травы,  хорошие пастбища и  много
диких зверей,  а у нас много оленей.  И задумали они истребить наше племя,
чтобы завладеть нашей землей и стадами.  Они высушили священное озеро,  но
мы  вернули его кровавой жертвой.  Они сделали так,  что стало холодно,  и
зима началась на  месяц раньше,  и  снег не таял.  Они думали,  что мы все
замерзнем.  Этого не  случилось -  мы держали огни в  жилищах и  согревали
себя.  Тогда они  решили выгнать нас  из  жилищ потопом;  опять затряслась
земля, и вода хлынула из нее и затопила наши поляны и жилища. Мы спаслись:
голос  духов  неба  направил нас  сюда,  где  воды  нет.  Но  наши  жилища
разрушены,  наши стада разбежались...  Долго ли мы будем терпеть это? Зима
близко,  мы  все погибнем,  и  белые колдуны возьмут нашу землю.  Они ждут
этого.  Они там,  на краю снегов,  сидят и ждут,  а тот, который остался с
нами,  выслеживает,  куда мы  ушли.  Он ходит здесь поблизости,  но его не
могут найти.
     Шаман остановился и перевел дух; взоры всех были устремлены на него в
напряженном ожидании.
     - Нужно покончить с  белыми колдунами.  Мы  приняли их  как  почетных
гостей,  дали  им  жилище,  пищу  и  молодых  женщин.  Они  заплатили  нам
неслыханными бедствиями... Верно ли все это, онкилоны?
     - Правда, правда все это! - раздались голоса предводителей.
     - Мы уже наказали ослушницу -  одну из тех женщин, которых мы дали им
и которая хотела изменить своему племени,  как сделала та, которая убежала
с ними к снегам.  И белый колдун,  ее муж,  не защитил ее, а скрылся, хотя
она звала его на помощь,  когда тонула в воде,  которую колдуны вызвали из
земли.  Теперь мы  должны поймать всех  колдунов и  принести их  в  жертву
добрым  духам  нашей  земли.  Завтра сто  лучших воинов пойдут в  поход  к
снегам. Они сделают плоты и поплывут через воду во главе с нашим вождем; у
них есть копья и  стрелы,  а  у  него громы и  молнии,  которые мы взяли у
белого колдуна.  Теперь у  нас  равное оружие и  нас много,  а  их  только
четверо.  Неужели сто воинов не одолеют их? Пусть половина падет в бою, но
наша  земля будет спасена,  и  мы  будем жить как  прежде.  Вода не  уйдет
обратно  в  землю,   наши  жилища  останутся  разрушенными  и  наши  стада
рассеянными, пока белые колдуны не будут принесены в жертву. Я сказал!
     - Ах  ты,  старый,  подлый пес!  -  пробормотал Горохов,  слушая речь
шамана.  -  Ты утопил мою Раку и  теперь хочешь переловить нас и зарезать,
как оленей. Но сначала ты сам отправишься к предкам!
     Он  поднял ружье и  прицелился в  шамана,  который стоял прямо против
него за  костром,  ярко освещенный в  наступивших сумерках,  подняв руки и
голову, в вдохновенной позе прорицателя. Грянул гром, и шаман упал ничком,
лицом  в  огонь.   Пораженные  ужасом,   Амнундак  и  предводители  словно
окаменели;  меховая шапка  шамана  вспыхнула;  женщины,  стоявшие поодаль,
заголосили.  И  вдруг,  словно  по  внушению,  все  сидевшие вокруг костра
подняли руки к  небу,  испустили протяжный вопль,  взывая о помощи,  затем
закрыли ими лицо и трижды повторили этот трагический жест.  Потом Амнундак
встал и произнес торжественным тоном:
     - Молния белых колдунов поразила нашего шамана за то, что он призывал
нас сделать им зло!  Они могущественны, и мы не можем бороться с ними. Так
предсказал великий шаман,  приведший наших предков на эту землю... Уберите
мертвого из огня!


                             Жуткое соседство

     После  выстрела  Горохов  пустился  бежать,  рассчитывая на  то,  что
онкилоны,  растерявшись,  не сразу организуют погоню,  а  наступившая ночь
позволит ему скрыться -  в крайнем случае,  опять на дереве.  По кустам он
выбежал на тропу,  по которой пришел днем,  и  не останавливался,  пока не
различил тополь,  на  котором оставил свое имущество и  собаку.  Если есть
погоня,  нужно  влезть на  это  дерево,  где  котомка,  одеяло и  провизия
позволяли провести ночь без лишений, так как двигаться дальше с грузом уже
нельзя было так скоро, а до воды осталось еще километра два.
     Он  остановился и  прислушался;  сначала  все  было  тихо,  но  затем
послышались голоса и вдали замелькали огни;  очевидно, онкилоны с факелами
гнались за ним. Недолго думая Горохов влез на дерево и стал поднимать свое
имущество выше.  Всего больше хлопот доставила Пеструха,  которая не могла
сидеть спокойно на какой-нибудь развилине; пришлось наладить берестянку на
двух толстых сучьях,  а собаку и котомку положить в нее. Едва он справился
с  этим делом,  как на тропе вблизи тополя появилось несколько онкилонов с
факелами,  а  правее и левее видны были другие.  Миновав дерево,  онкилоны
вскоре напали на  ясный  след,  оставленный берестянкой на  мокрой земле и
траве,  и с криками радости,  подозвав к себе остальных, побежали по этому
следу, надеясь догнать беглеца.
     Горохов поужинал копченой птицей,  накормил собаку, выкурил трубку, а
онкилоны все не  возвращались с  безуспешной погони.  Его стало клонить ко
сну,  и  он решил вздремнуть до восхода луны;  привязал себя к  стволу,  у
которого сидел на суке, и заснул.
     Его  разбудило  сильное  раскачивание  дерева.  Он  чуть  не  потерял
равновесие и,  если бы  не  привязь,  свалился бы  вниз;  пришлось держать
обеими руками и  берестянку с  ее  грузом.  Горохов не понимал,  что такое
происходит:  кругом  все  грохотало и  гудело,  а  на  небе  светила давно
поднявшаяся луна;  видно было, как раскачиваются и все соседние деревья, а
ветра не было. Наконец он догадался, что опять трясется земля. Оглянувшись
случайно на север,  он увидел,  что там,  где-то очень близко,  происходит
что-то  ужасное:  из-за  леса  появились  клубы  белого  и  черного  дыма,
поднимавшиеся к небу, и оттуда донесся такой грохот, что зазвенело в ушах,
а потом пахнуло жгучим ветром, от которого захватило дыхание.
     - Царица небесная,  что там деется?!  Земля рвется,  огонь выходит! -
взмолился Горохов. - Бежать, бежать надо на воду!
     С  трудом он  стал  спускать вниз  по  очереди котомку,  берестянку и
собаку,  потому что  дерево все время качалось.  На  земле едва можно было
устоять  на  ногах.  Шатаясь точно  пьяный,  Горохов потащил берестянку по
земле,  а  затем и  по мелкой воде.  Время от времени то справа,  то слева
что-то  падало в  воду,  ломая ветви деревьев.  Грохот не  ути