ло однообразное сидение в  землянке.  Сначала
припев и  движение были медленные,  словно плясали нехотя,  но  постепенно
стали живее,  и  наконец женщины завертелись так  быстро,  что у  зрителей
зарябило в  глазах и  зазвенело в ушах от топота ног,  хлопанья в ладоши и
взвизгиваний.  Смуглые тела извивались в бешеной пляске, косы развевались,
ожерелья подпрыгивали на  груди,  запястья мелькали взад и  вперед,  глаза
разгорелись,  губы раскрылись,  обнаруживая блестящие белые зубы. Наконец,
дойдя до изнеможения,  все попадали на землю и  растянулись в разных позах
вокруг огня,  тяжело  дыша  и  поправляя  свои  пояски.  Черно-синие линии
татуировки выделялись теперь особенно резко на покрывшихся потом телах,  и
можно  было  видеть  прихотливые  узоры,  цветы,  листья,  солнца,  головы
животных,  изображенные  фантазией  первобытных   художников   -   старух,
занимавшихся  этим  делом  на  телах  девушек  в  долгую  полярную  ночь и
старавшихся превзойти друг друга в замысловатости этих украшений.  Мы  уже
описали  татуировку  женщины  со змеями - второй жены Амнундака.  У Аннуир
тело спереди было покрыто листьями и цветами разных фасонов, а сзади между
лопатками сияло солнце, лучи которого расходились до шеи, плеч и поясницы;
ниже последней были изображены две луны,  обращенные рогами друг к  другу.
Раку  была  покрыта  зигзагообразными  линиями спереди и волнистыми сзади,
причем на лопатках и ниже  поясницы  эти  линии  закручивались  спиралями.
Девушки щеголяли друг перед другом замысловатостью узоров на своем теле, и
молодые воины на весеннем празднике также оценивали своих избранниц с этой
точки зрения.
     Отдохнув,  женщины  уселись  большим полукругом позади  огня,  против
путешественников, и затеяли игру: сидевшая на правом фланге шлепнула левой
рукой соседку по спине с  возгласом <первая>;  та проделала то же со своей
соседкой слева с возгласом <вторая>;  так волна шлепков прокатилась дальше
до левого фланга;  если какая-нибудь сбивалась в счете, ее тузили справа и
слева при общем хохоте.  С  левого фланга волна шлепков,  но другой рукой,
пошла обратно,  опять со счетом начиная с первой, но на половине полукруга
скрестилась с  новой  волной,  шедшей  справа;  таким  образом легко  было
сбиться в  счете,  что  давало  повод  к  частым  потасовкам ко  всеобщему
удовольствию.  Когда эта забава надоела, перешли к другой: женщины присели
на  корточки вытянув вперед руки,  одновременно протягивали к  огню правые
ноги,  а затем,  очень быстро подтянув их назад,  протягивали левые;  если
которая-нибудь опаздывала или протягивала не  ту  ногу,  соседки при общем
смехе опрокидывали ее на спину, и обе ноги ее мелькали в воздухе. Эта игра
так  раззадорила женщин,  что скоро они начали опрокидывать друг друга без
всякого повода,  и  кончилось тем,  что все они лежали на земле,  ногами к
костру и хохотали.
     - Эти пляски и  игры,  -  заметил Горюнов,  -  прекрасная гимнастика,
чтобы размять отекшие от долгого сидения члены в долгую полярную ночь.
     - Да, мужчины ходят на охоту, стерегут оленей, рубят дрова, а женщины
обречены на домашние работы в землянке, - подтвердил Ордин.
     - Первая игра называется у них <ожерелье>, а вторая - <лягушки>; есть
еще  третья,  <испытание>,  она спокойная,  -  сказал Горохов и  прибавил,
обращаясь к женщинам: - Покажите нам <испытание>!
     Женщины присели по местам.
     - А кто у нас с прошлой зимы остался терпеливой? - послышался вопрос.
- Ты, Анну?
     - Я! - заявила Аннуэн.
     - И я тоже в своем роду! - заявила Аннуир.
     - Ты здесь чужая,  и тебя нужно сначала испытать,  правда ли,  что ты
терпеливая. Ложись первая, - решили женщины.
     Принесли шкуру,  положили ее  недалеко от  костра среди полукруга,  и
Аннуир вытянулась на  ней навзничь.  Аннуэн взяла чашку,  наполнила ее  до
краев водой и  поставила на живот лежащей,  затем присела у ее ног и стала
щекотать ее  подошвы.  Остальные женщины начали громко считать.  Испытание
состояло в  том,  что лежащая,  несмотря на щекотанье,  должна была лежать
настолько смирно,  сдерживая даже дыхание,  чтобы из чашки не пролилось ни
капли воды,  пока не  окончится счет до десяти.  Хотя у  онкилонов подошвы
были  огрубевшие от  ходьбы босиком,  но  испытание,  однако,  выдерживали
немногие,   тем   более  что   женщины  нарочно  считали  очень  медленно.
Выдержавшая получала  титул  терпеливой  и  право  щекотать  подошвы  всех
нетерпеливых.
     Аннуир в этот раз не выдержала -  и на девяти захохотала;  правда, ее
соперница в любви щекотала очень сильно.
     - Ну,  вот ты соврала!  - заявила последняя злорадно. - Никогда ты не
была терпеливой!
     - Может быть, и ты не была! - запальчиво возразила Аннуир.
     - Другие знают! А если не веришь, можешь испытать меня и даже большим
терпением, - гордо заявила Аннуэн.
     - Да, она может и это! - подтвердили другие.
     - Ну-ка, покажи, Аннуэн! - сказал Ордин.
     Аннуэн легла на место Аннуир,  а последняя, наполнив чашку, поставила
ее  выше живота,  под груди,  и  стала щекотать живот возле пупка -  место
самое чувствительное. Но Аннуэн лежала как каменная и выдержала испытание.
     - Попробуй-ка выдержать это!  - сказала она насмешливо, поднимаясь, и
выплеснула воду из чашки прямо в лицо Аннуир.
     Это  была  привилегия выдержавших большое  испытание;  Аннуир  только
обтерлась молча и отошла, пристыженная.
     Одна за  другой ложились женщины,  и  Аннуэн всех доводила до  смеха:
одних раньше,  других позже, и основательно обливала водой прежде, чем они
успевали подняться, к общему удовольствию остальных.
     Не выдержавшие испытания потом сушились у  костра и хохотали,  глядя,
как со следующими происходило то же.  Выдержала только еще одна из женщин,
и,  когда  все  прошли через испытание,  Аннуир пожелала подвергнуться ему
вторично,   но  с  тем,  чтобы  ее  испытывала  новая  терпеливая.  Аннуэн
протестовала,  но  остальные,  зная их  соперничество,  нашли,  что Аннуир
вправе  требовать повторения,  раз  она  прежде  была  терпеливой.  Аннуир
согласилась даже  на  большое  испытание и  храбро  выдержала его,  но  не
воспользовалась своим правом облить водой ту, которая ее щекотала. О, если
бы на месте последней была Аннуэн! Эта получила бы полную порцию!
     - Ну,  теперь у вас две сверхтерпеливые невесты!  -  поздравил Ордина
Горюнов.
     - И обе ревнивые! - прибавил Костяков.
     - В полном порядке вещей,  -  рассмеялся Ордин,  который был доволен,
что Аннуир восстановила свою репутацию.
     Посидели еще  у  огня,  болтая,  но  скоро  явился  старик из  жилища
Амнундака и сказал, что женщины могут вернуться, так как моление кончено.
     - Что  сказал  шаман?  Что  открыли  ему  боги?  Что  ожидает нас?  -
посыпались на него вопросы.
     - Завтра узнаете,  а теперь идите спать, - уклончиво ответил старик и
вышел.
     Женщины оделись,  подняли детей,  спавших по углам,  и одна за другой
покинули  жилище  белых  людей.  Снаружи  раздались  их  возгласы:  <Опять
холодно!  Ох,  как холодно! Какой туман! Держитесь друг за друга, чтобы не
заблудиться>.
     Аннуир  пошла  с  ними,  чтобы  постараться  разведать  что-нибудь  о
результате моления, но очень скоро вернулась и сказала:
     - Амнундак и  все воины куда-то ушли -  провожать шамана,  что ли;  в
жилище никого нет, кроме двух стариков, - один спит, а другой меня обругал
за любопытство.
     - Очевидно,  и  нам самое лучшее лечь спать.  До  завтра мы ничего не
узнаем, - сказал Горюнов.
     Если бы путешественники знали,  что велели духи шаману и что онкилоны
стали немедленно приводить в  исполнение,  они бы  не  могли лечь спокойно
спать.
     Тотчас по  окончании моления от  жилища вождя,  несмотря на  туман  и
холод,  на юго-запад отправились все наличные воины; впереди шли несколько
человек с  факелами,  за ними Амнундак и  шаман с  учеником,  далее четыре
воина  несли  на  носилках пленного вампу,  а  остальные онкилоны замыкали
шествие,  все  в  полном вооружении и  глубоком молчании.  Слышался только
легкий топот ног,  постукиванье стрел в  колчанах и поскрипыванье носилок.
Уверенно находя дорогу в  тумане,  передовые с факелами вели этот странный
кортеж  через  леса  и  поляны к  священному озеру.  На  берегу последнего
пленника, связанного по рукам и ногам, положили на жертвенную плиту, шаман
стал у его головы, ученик - у ног.
     Амнундак  и  воины  окружили плиту  сплошным полукольцом,  открытым к
озеру,  в  котором все еще не было воды.  Все воины теперь зажгли факелы и
подняли  их  над  головой:  шаман  взял  бубен,  и  началось моление перед
жертвой. Многочисленные факелы бросали колеблющийся красный свет на черную
плиту,  на  распростертого на ней нагого волосатого человека,  на шамана в
его странном наряде,  с высоко поднятым бубном,  издававшим глухой грохот,
на полукольцо вооруженных людей с  орлиными перьями в волосах,  с суровыми
лицами,  поднятыми к  шаману в  благоговейном созерцании.  Кругом висел  и
колыхался туман,  по  временам  разрываясь,  и  тогда  показывались черные
обрывы,  дно озера, покрытое камнем, и темное жерло. На онкилонов, да и на
всякого  человека это  ночное  моление  в  такой  обстановке не  могло  не
произвести  глубокого  впечатления.   Пленник,  очевидно  догадавшийся  об
ожидавшей его  участи,  дико вращал глазами,  и  все  тело его вздрагивало
мелкой дрожью.  После  прелюдии на  бубне,  имевшей целью  вызвать духов и
обратить их  внимание на себя,  шаман опустил руки,  поднял свое худощавое
лицо,  изборожденное морщинами,  вверх и,  устремив взор на  волны тумана,
глухим голосом начал молить духов.
     - Оммолон,  Амнунгем,  Иргани!  - взывал он многократно. - Властелины
подземного  царства,  призываю  вас!  Мы  принесли  вам  жертву  -  живого
человека,  жертву  красной дымящейся крови.  Примите ее,  не  трясите нашу
землю,  закройте щели,  возвратите воды  этого озера!  Оммолон,  Амнунгем,
Иргани! Слушайте, мы призываем вас!
     Называя имена духов,  шаман повышал голос до  крика,  и  эти странные
имена несколько раз повторялись отражением от  обрывов,  окружавших озеро.
Казалось,  что  это откликались подземные духи,  повторяя свои имена.  При
последнем возгласе  шаман  внезапно  выхватил из-за  пояса  свой  каменный
жертвенный  нож  и,   быстро  нагнувшись,   вонзил  его  в   грудь  вампу,
испустившего ужасный  вопль,  также  повторенный обрывами.  Оставив нож  в
ране,  шаман наступил ногой на  лицо  умирающего пленника и  опять забил в
бубен.
     Когда  тело  перестало вздрагивать,  шаман  вынул  нож,  вытер его  о
волосатую кожу вампу и сказал:
     - Унесите жертву и бросьте ее в глубь входа в подземное царство!
     Шесть  воинов осторожно подняли труп  и  понесли его,  перебираясь по
скользким и  наклонным камням к  жерлу,  другие воины светили им спереди и
сбоку. Когда они подошли к жерлу, раздался удивленный и радостный крик:
     - Вода идет, вода показалась!
     Действительно,  жерло,  только что  зиявшее еще  своей  черной пустой
пастью, уходившей вглубь, до краев заполнилось бурлящей водой.
     - Жертва наша принята подземными духами!  -  возгласил шаман.  - Вода
возвращается в  священное  озеро...  Привяжите камень  к  ногам  жертвы  и
бросьте ее скорее в жерло! - распорядился он.
     Опустив труп на  камни,  воины развязали его руки и  привязали тем же
ремнем большой камень к ногам.  Потом подняли труп, раскачали его на руках
и  бросили в жерло,  из которого вода выливалась уже на дно озера.  Черные
волны с  дрожащими красными отблесками от  факелов сомкнулись над  головой
дикаря.
     - Приведите жертвенного оленя!  -  возгласил шаман. - Принесем жертву
добрым духам неба!
     Раздвигая ряд воинов с факелами,  протискивались вперед два онкилона,
ведшие за  рога  белого оленя.  Его  рога  были украшены цветными кожаными
лентами,  а  шерсть обрызгана пятнами красной охры.  Животное,  испуганное
многочисленными огнями, упиралось и мычало. Его подтащили к плите, подняли
на нее и повалили к ногам шамана.
     Снова загудел бубен, и шаман начал призывать добрых духов неба, прося
их  вернуть онкилонам тепло,  прекратить холода и  сохранить оленьи стада.
Снова  сверкнул жертвенный нож,  пронзивший затылок оленя,  -  алая  кровь
брызнула  на  белую  шерсть,  и  животное  растянулось без  движения.  Его
оставили на плите, отрезав только голову, которую всегда получал шаман.
     Вода  в  озере  быстро поднималась,  уже  заливая глубокую часть дна,
когда  шаман,  поклонившись священным  водам,  возвращенным из  подземного
царства, спустился с плиты. В прежнем порядке, но с носилками, украшенными
только головой оленя, весь отряд двинулся в обратный путь.


                        Последние дни у онкилонов

     На  следующее утро  путешественники с  удивлением узнали  два  факта:
ночью было землетрясение и восстановилось священное озеро. Последнее можно
было  объяснить  первым,  но  почему  же  они  его  не  почувствовали?  По
расспросам  оказалось,  что  землетрясение  почувствовали  только  те  два
старика,  которые остались в  землянке Амнундака после  ухода прочих;  они
заснули и были разбужены довольно сильным ударом,  выбежали на воздух,  но
так  как  все  было спокойно,  земля только дрожала,  они от  холода скоро
вернулись назад.
     - Почему же  мы  ничего не  чувствовали?  -  удивился Горюнов.  -  Не
приснилось ли это старикам?  Ни мы, ни наши многочисленные гости ничего не
заметили.
     - Постойте!  -  воскликнул Ордин.  - Не случилось ли это тогда, когда
наша землянка вся дрожала от топота плясавших женщин?
     - Ну конечно,  так! В это время легко было не заметить удар, очевидно
не слишком сильный.
     - Но  который все-таки восстановил сообщение священного озера с...  -
Ордин замялся.
     - С чем восстановил?
     - Я хотел сказать -  с морем,  но спохватился, что ведь прежнее озеро
стекало в море и высохло не потому,  что эта связь прекратилась, а потому,
что сильно сократился приток воды из котловины.
     - Знаете,  это  надо  обследовать.  Это  очень важный вопрос,  почему
появилась вода. По рассказам онкилонов, она стала подниматься из жерла.
     - Если мы пойдем туда и окажется, что вода снова исчезла, нас обвинят
в  новой беде  и  никаким оправданиям не  поверят.  Нет,  лучше подождем и
пойдем вместе с Амнундаком, - заявил Костяков.
     И еще один факт,  случившийся ночью,  узнали путешественники. Пленный
вампу  сумел  развязать  веревку  и  убежал,   воспользовавшись  тем,  что
карауливший его воин задремал у костра.
     Все эти вести принесла Аннуир,  первая вернувшаяся с утреннего доения
оленей.
     - Когда  же  онкилоны  успели  узнать,  что  озеро  вернулось и  даже
увидеть, как поднималась вода? - удивился Ордин.
     - Ночью было моление у священного озера.  Амнундак, шаман и все воины
ходили туда.  Принесли жертву -  белого оленя,  -  и  сейчас же вода стала
выходить,  -  сказал  Аннуир  с  радостным видом,  очевидно вполне веря  в
действенность моления и жертвы.
     - Жертва была!.. - протянул Горюнов и замолчал.
     Он   сопоставил   таинственное   жертвоприношение   ночью,   которому
предшествовало удаление всех  женщин и  детей из  жилища,  и  исчезновение
пленника и заподозрил недоброе.
     Позже,  пользуясь отлучкой всех  жен  и  Горохова,  он  сообщил  свои
подозрения двум товарищам.
     - Непременно нужно узнать,  верно ли мое подозрение, - закончил он. -
Если они начали приносить в  жертву людей,  то,  начав с вампу,  они могут
перейти и к нам, если бедствия не прекратятся.
     Но  узнать  что-нибудь об  этом  факте  не  было  возможности.  Воины
рассказывали охотно,  что шаману на моление духи велели принести в полночь
жертву,  обычную жертву -  белого оленя, на берегу священного озера, после
чего вода начала выступать из  жерла и  залила на  их глазах все дно.  Они
отрицали,  что было землетрясение в эту ночь,  очевидно не заметили его на
ходу к озеру или во время моления на берегу.
     Прошло  несколько  дней;  была  только  половина  августа,  но  пахло
глубокой осенью: каждую ночь были морозы, туман, иней; листья на деревьях,
не  успев пожелтеть,  валились,  трава на  полях вся  поблекла и  полегла.
Перелетные птицы исчезли,  и озера опустели;  за ночь они теперь замерзали
целиком и  едва  оттаивали к  вечеру.  Солнце часто скрывалось за  густыми
тучами и  еле грело.  Женщины начали вытаскивать из мешков зимние одежды и
спешно   чинить   их.   Мужчины   усиленно   занялись   заготовкой   дров.
Путешественники  опять  начали  замечать  недружелюбные  взгляды,  которые
бросали на них онкилоны при встречах, а женщины, кроме Аннуир, снова стали
чаще отлучаться и проводить время в землянке Амнундака.  По совету Ордина,
Аннуир  тоже  начала  уходить вместе с  ними,  чтобы  не  выделяться своей
преданностью чужестранцам и поэтому легче узнавать замыслы онкилонов.
     15 августа с  утра подул северный ветер и  началась настоящая пурга -
валил снег при температуре в несколько градусов ниже нуля.  К полудню снег
прекратился и,  выйдя  из  землянки,  путешественники могли  видеть  Землю
Санникова в  полном зимнем наряде:  поляну,  покрытую толстым слоем снега;
оголенный лиственный и украшенный снегом хвойный лес.  Онкилоны тоже вышли
из землянки вождя и осматривались; женщины сейчас же побежали к ним.
     В  сумерки к  путешественникам пришел Амнундак,  что не случалось уже
давно,  со времени размолвки после землетрясения, разрушившего его жилище.
Он присел к костру и,  грея руки и уставившись взором в огонь, повел такую
речь:
     - Что же  это будет с  нами,  белые люди?  Зима пришла на  целую луну
раньше времени. Деревья даже не желтели, а замерзли. Птицы улетели, солнце
не  греет.  Если снег будет все прибавляться,  все наши олени погибнут.  И
быки, лошади, носороги тоже погибнут. Чем онкилоны будут питаться?
     Путешественники  слушали  молча  эти  сетования;  они  знали  причину
преждевременных холодов и  знали,  что на  улучшение нет надежды,  пока не
восстановятся  подземные  пути,  дававшие  котловине  тепло.  Но  кто  мог
сказать, когда это случится? И чем они могли обнадежить Амнундака?
     Не  получая ответа,  последний встал  и,  подняв  руку  с  угрожающим
жестом, сказал:
     - И все это сделали вы!  Вы пришли к нам из страны снегов и холодов и
принесли сюда холод и снег,  потому что вам они приятны, вы любите жить на
белой земле,  белые люди!  Холодом и  снегом вы хотите погубить онкилонов,
чтобы  занять  нашу  землю.   Чукчи  вытеснили  наших  предков  сюда!  Вы,
могущественные белые колдуны, хотите погубить нас совсем!
     Он круто повернулся и  вышел из землянки.  Путешественники обменялись
встревоженными взглядами, и, когда вождь удалился, Горюнов сказал:
     - Теперь, я думаю, медлить уже нечего - нужно уходить завтра пораньше
в путь;  дует северный ветер,  озера замерзли,  тумана не будет,  снег еще
неглубок.
     - Да, если он еще подвалит, нам без лыж трудно будет идти, - прибавил
Костяков.
     - И зимней одежды у нас здесь нет - все на складе, - заявил Ордин.
     - Вы  как знаете,  -  решительно сказал Горохов,  -  а  я  останусь у
онкилонов.  Этот холод скоро пройдет,  и  мы заживем по-прежнему.  А вы во
льдах пропадете, не добравшись до Котельного.
     Его стали убеждать,  но  он  упорно твердил,  что здесь лучше,  чем в
Казачьем:  жизнь сытая, спокойная, жена хорошая, землянка теплая, - нечего
на судьбу роптать.
     - А если вас,  Никита, зарежут, как зарезали вампу, принесут в жертву
богам, чтобы холод кончился? - спросил Горюнов.
     - Пустяки говорите!  Вампу убежал.  Онкилоны людей не режут.  Если бы
резали,  давно бы нас всех прикончили,  не стали бы разговаривать, как вот
Амнундак сейчас приходил. Просить будут нас, а не резать.
     Воцарилось тягостное молчание.
     Немного погодя  Горохов поднялся и  вышел,  а  через  минуту  вбежала
Аннуир.
     -