шими этой чудесной
земле и ее населению преждевременной гибелью.
     Ночь  была довольно теплая -  и,  жалея дрова,  не  оставили на  ночь
костер, чувствуя себя в безопасности на этом высоком уступе, куда не могли
забраться незаметно ни хищники, ни вампу, ни онкилоны, отрезанные огромной
площадью воды.  Еще  днем  одна  нарта  была  совершенно уложена,  покрыта
шкурами и  завязана;  она  содержала все результаты экспедиции:  коллекции
естественноисторические и этнографические,  фотографии, дневники; она была
нетяжела,  но  объемиста и  стояла  поодаль от  других,  недалеко от  края
уступа.  Возле  нее  улегся Костяков,  чтобы  оградить от  покушений собак
свежее мясо,  разложенное на ней на ночь. Остальные две нарты, загруженные
только отчасти,  стояли ближе к собакам,  поперек площадки,  и возле них в
своих спальных мешках улеглись остальные.
     Горюнов  проснулся уже  за  полночь  от  легкого толчка  в  бок.  Ему
показалось,  что его будят,  -  он открыл глаза, увидел, что никого нет, и
хотел опять задремать, когда его ухо уловило как будто отдаленный гром.
     <Ну,  дождь для нас теперь совсем некстати, палатку на голом камне не
укрепить!>  -  подумал он,  поднял голову и осмотрелся.  Небо было чистое,
луна поднялась высоко и освещала всю котловину. Он опустил голову и теперь
явственно расслышал глухой гул под собой.
     <Неужели подземная катастрофа еще не кончилась?  - подумал он. - Днем
все  было  тихо,  казалось,  что  землетрясение окончилось  оседанием  дна
котловины и прорывом воды. Или это была только прелюдия?>
     Резкий удар подбросил Горюнова на ложе и прервал его мысли.
     - Опять трясет! - послышался сонный голос Ордина.
     Горюнов присел на мешке и стал смотреть на озеро, вид которого сильно
изменился:   вода,  встревоженная  подземным  ударом,  поднялась  волнами,
который  разбегались  кругами,   пенясь  и  опрокидываясь;   склоны  волн,
обращенные к  луне,  сверкали  длинными дугами,  словно  блестящая текущая
ртуть.  Слышался шум  прибоя  вдоль  обрывов и  всплески валившихся сверху
глыб.
     Еще  несколько сильных ударов последовали один  за  другим.  И  вдруг
Горюнов услышал резкий треск,  словно выстрел,  раздавшийся рядом с ним, и
увидел,  каменея от ужаса,  не будучи в состоянии двинуть ни одним членом,
как  в  нескольких шагах от  него раскрылась черная щель и  часть площадки
уступа,  на которой лежал Костяков возле нарты,  слегка наклонилась, потом
быстро повернулась круче и рухнула вниз. Отчаянный крик смешался с плеском
воды,  грохотом ломавшихся друг о друга глыб; столб пыли взвился в воздух.
Все  это  было  делом  нескольких секунд.  Еще  некоторое время слышен был
постепенно замиравший плеск волн, поднятых падением огромной массы.
     Горюнов с трудом, дрожа всем телом, вылез из мешка. Голос отказывался
ему служить -  только дрожащие звуки вылетели из  горла.  В  двух шагах от
него  чернела свежая ломаная линия  отрыва,  и  на  месте  восточной части
площадки зияла черная бездна.  Он  подполз к  краю и  глянул вниз -  среди
волновавшейся еще воды чернела масса глыб обвала;  на сугробе с  лестницей
зияла  широкая  брешь,  очевидно  выбитая  одной  из  глыб,  отскочившей в
сторону.
     - Что такое, что случилось? - раздался голос Ордина, который спал так
крепко, что только треск и грохот обвала привели его в чувство.
     - Об...  об...  обвал...  Костяков...  нарта... свалились! - с трудом
проговорил Горюнов, продолжая глядеть вниз.
     Эта страшная весть сразу подняла Ордина на ноги.
     - Так нужно же  искать,  помочь,  вытащить!  Скорее!  -  вскричал он,
освобождаясь из мешка. - Эй, Никифоров, вставай, сюда! Где байдара?
     - Невозможно!  -  сказал Горюнов с  отчаянием в  голосе.  -  Спустить
байдару нельзя - сугроб снесен обвалом. А Костякова придавило.
     - Да откуда вы знаете?
     - Он  в  мешке  и  нарта  соскользнули  вниз,   как  только  площадка
наклонилась,  и упали в воду раньше, чем вся эта масса рухнула; обвал упал
прямо на них.
     Ордин подошел к краю обрыва и стал смотреть вниз.
     - Ничего не  видно,  кроме воды и  глыб обвала.  Костяков в  спальном
мешке всплыл бы наверх, как пузырь, если бы его не придавило.
     - Какой ужас!  -  простонал Ордин. - На глазах погиб человек, и ничем
помочь нельзя!..
     Один   взгляд  на   сугроб  показал  ему,   что   спуск  без   долгой
подготовительной работы  невозможен,  -  в  гребне  зияла  брешь  метров в
пятнадцать ширины и десять глубины.
     - Нельзя ли спуститься на веревке прямо с обрыва к воде?  - предложил
он.
     - Достаточно прочных веревок у  нас наберется едва на половину высоты
- ведь здесь больше восьмидесяти метров, - ответил Горюнов.
     - И  не  удержать  нам  вдвоем  одного  человека столько  времени,  -
прибавил подошедший Никифоров.
     - Но ведь,  кроме Костякова, погибли все результаты нашей экспедиции!
- вскричал Ордин.
     - Да, погибли! - произнес Горюнов безнадежным голосом.
     - Нужно хоть осветить место обвала -  оно в тени и плохо видно. Может
быть, Костякова отбросило в сторону и он лежит без сознания!
     Никифоров принес из  запаса дров  большой пук  хвороста,  обвязал его
куском  веревки,  поджег и,  нацепив на  багор  от  байдары,  протянул над
бездной. Ордин и Горюнов прилегли на краю, чтобы свет не падал им в глаза,
и  стали всматриваться вглубь.  Хворост быстро разгорелся и  осветил место
обвала.  Там,  в  промежутке между сугробом с лестницей и соседним,  более
низким,  видна была только мутная,  еще волновавшаяся вода и поднимавшаяся
из нее куча нагроможденных друг на друга базальтовых глыб.  Ни на них,  ни
на воде никаких признаков человека, обломков нарты, вещей. Обвал похоронил
все под собой.  Веревка у  крюка перегорела,  и пылающий пук полетел вниз,
упал на  кучу глыб и  на несколько минут,  догорая,  осветил еще лучше все
место, но ничего нового не показал.
     Новый подземный удар заставил лежавших вскочить на ноги; на их глазах
от края обрыва отделились еще несколько небольших глыб и рухнули вниз.
     - Отодвинем нарты подальше отсюда!  -  распорядился Горюнов. - Как бы
не повторилось несчастье!
     Все  трое  с  помощью Аннуир,  молча  присутствовавшей при  описанной
сцене,  перетащили нарты,  а  затем и свои постели подальше от нового края
обрыва,  к месту спуска на сугроб. Последний своей ледяной массой все-таки
поддерживал отвесную стену базальта,  и казалось, что здесь более надежно.
В глубине площадки,  у подножия верхнего уступа,  также было небезопасно -
оттуда уже свалилось несколько камней.
     Отдаленный грохот потряс воздух и  заставил всех взглянуть на  север.
Там,  над  северной частью  котловины,  клубились столбы  дыма  или  пара,
местами  озаренные зловещим красным  светом:  слышались частые  и  сильные
взрывы,  которые эхо  окраин повторяло без конца.  При каждом взрыве почва
уступа слегка вздрагивала под ногами.
     - Вулкан просыпается! - проговорил Ордин.
     - А люди,  несчастные люди,  спасшиеся туда от наводнения! Что с ними
будет?  -  вскричал Горюнов.  - Наш товарищ только что погиб здесь, другой
погибнет там, и снова мы ничем не можем помочь!
     Аннуир прижалась к Ордину и смотрела вдаль; слезы текли из ее глаз, и
она вздрагивала от сдерживаемых рыданий.
     - Однако пришел конец этой землице? - недоумевающе спросил Никифоров.
- Что там только деется: дым, огонь из земли, глядите-ка!
     Там,  на  севере,  не столб,  а  целая колонна столбов черного дыма и
белого  пара,  смешавшихся друг  с  другом,  поднялась много  выше  окраин
котловины,  то  есть тысячи на три метров;  то тут,  то там ее прорезывали
огненными  дугами,  словно  ракеты,  высоко  взлетавшие раскаленные камни.
Иногда туча  паров,  сопровождаемая рядом взрывов,  словно артиллерийскими
залпами,  вырывалась в  каком-нибудь  месте  и  ширилась,  вырастая вверх.
Зарево  на  тучах  колоннады  разгоралось  ярче  -  очевидно,  где-то  уже
прорвалась  раскаленная  лава.  Печальная  луна,  постепенно  склоняясь  к
закату, освещала по-прежнему котловину и серебрила воды озера, которые все
время волновались.
     - Да,  видно,  конец Земле Санникова!  -  промолвил Ордин.  -  Мы  ее
открыли, и на наших глазах она погибает!
     - Когда  станет  светло,  посмотрим,  нельзя  ли  спустить как-нибудь
байдару и поехать на помощь гибнущим, - сказал Горюнов.
     Сидя на своих мешках,  они оба и Аннуир, жавшаяся все время к Ордину,
провели  время  до  утра,   наблюдая  развитие  извержения  и  обмениваясь
замечаниями о  нем и  о погибшем товарище.  Никифоров,  поглядев некоторое
время, лег опять спать.
     Наконец  ужасная  ночь  кончилась,  заалел  восток,  становилось  все
светлее и  светлее.  Аннуир развела огонь  и  стала  варить чай.  Ордин  и
Горюнов могли теперь рассмотреть,  что случилось с их площадкой ночью. Вся
восточная часть ее исчезла,  и  вместо нее зиял крутым клином,  обращенным
острием вниз,  отрыв обвала.  Последний,  очевидно, отделился по трещинам,
существовавшим  раньше,   и   толчок  землетрясения  дал  только  импульс,
преодолевший инерцию  массы,  которая  и  опрокинулась частью  на  сугроб,
частью  в  воду,  распавшись при  падении на  глыбы.  В  громадной выбоине
сугроба лед  был  покрыт черной пылью,  осколками и  глыбами;  внизу,  над
водой,  поднимался хаос глыб.  За ночь муть в воде осела, и с высоты видно
было дно;  в  бинокль можно было осмотреть его повсюду,  но ничего,  кроме
черных глыб,  не было заметно.  Они похоронили навсегда и человека,  и все
достижения экспедиции.
     Осмотр выбоины в  сугробе показал,  что  для того,  чтобы перебраться
через нее,  нужно вырубить во льду отвесной стены ступени вниз и  с другой
стороны вверх.
     - Ну,  к обеду мы это выполним, - сказал Горюнов. - Обе части байдары
спустим на веревке вниз и там втащим наверх. Давайте поедим - и за дело!
     На  севере  котловины извержение продолжало разыгрываться,  скрытое в
тучах паров и дыма, но выдавая себя взрывами, от которых вздрагивала скала
площадки.  Завеса пара и дыма скрывала от зрителей катастрофу. При дневном
свете  видно  было  только,   что  эта  завеса  протянулась  поперек  всей
котловины.  Вдруг в  одном месте,  впереди этой  завесы,  появился огонь и
быстро  стал  распространяться  в  обе  стороны.   В  бинокль  можно  было
разглядеть, что это горит полоса леса.
     - Кажется,  дела онкилонов безнадежны! - сказал Ордин. - Теперь ясно,
что извержение началось не в  северном конце котловины,  а в средней части
ее,  приблизительно там,  докуда мы вчера доезжали, то есть там, куда люди
спаслись от воды. Может быть, оно захватило и всю северную часть.
     Оба  вернулись к  нартам;  чай  был  готов.  Никифоров понес собакам,
привязанным с  западном углу  площадки,  охапку вяленого мяса  -  и  вдруг
остановился.
     - Подите-ка сюда! - крикнул он. - Здесь дело неладно!
     Горюнов,  Ордин и  Аннуир,  усевшиеся уже  возле чайника,  вскочили и
побежали к  казаку.  Он стоял возле трещины шириной с ладонь,  которая шла
через площадку наискось от заднего края ночного отрыва к  западному концу.
Нарты  и  люди  находились между этой  трещиной и  внешним краем площадки,
собаки - по другую сторону.
     - Вчера этой щели не было, - сказал Никифоров.
     - Ну, дело дрянь! Подготовлен второй обвал, - заявил Горюнов.
     - И  достаточно  еще  одного  хорошего  подземного толчка,  чтобы  он
рухнул,  -  прибавил Ордин.  -  Его,  очевидно, подпирает сугроб, иначе он
свалился бы уже ночью с нами.
     - Видно,  придется удирать отсюда,  как это ни печально!  - промолвил
Горюнов. - Иначе мы очутимся там же, где лежит Костяков.
     - Давайте перетащим вещи за трещину!
     Сказано  -   сделано.  Уселись  наконец  за  завтрак,  но  все  время
поглядывали с  беспокойством на  трещину,  черневшую в  трех шагах от них,
ожидая,  что вот-вот она начнет расширяться и опять рухнет масса камня,  в
этот раз прямо на сугроб.
     Поев,  быстро принялась за  работу:  двое поднялись по  ступенькам на
верх стены,  захватив веревки, двое остались внизу; одну за другой втащили
обе нарты,  байдару,  вещи;  затем отвязали и погнали наверх собак,  кроме
одной, которую ночью убило упавшим камнем.
     Горюнов,  уходя последним с  злополучной площадки,  подошел еще раз к
краю, взглянул и прошептал прощальные слова погибшему товарищу.


                            Приключения Никиты

     В  день  ухода  товарищей  Горохов  проснулся  довольно  поздно;  его
разбудили голоса женщин:
     - Где  Аннуир?  Она,  видно,  сбежала ночью  к  своему  мужу,  белому
колдуну! Не послушалась запрета!..
     - Идите и приведите ее сюда! - раздался голос Амнундака.
     - Тащите ее за волосы, если не пойдет! - прибавил женский голос.
     Тут Горохов вспомнил,  что его товарищи собирались уйти в эту ночь, и
ему стало тяжело. Он быстро начал одеваться, чтобы узнать, ушли ли они. Но
раньше чем он кончил,  вернулась Аннуэн и две другие женщины, посланные за
Аннуир, и заявили огорченным тоном:
     - Жилище пусто, нет Аннуир, нет белых колдунов, одна собака осталась!
     - Хорошо ли вы смотрели?  Они,  верно,  зарылись в  одеяла и спят,  -
сказал Горохов.
     - Мы  хотели войти,  но собака начала ворчать на нас.  Мы покричали -
никто не отозвался. Разве умерли?
     - Ну, я посмотрю сам, - заявил Горохов, направляясь к выходу.
     - Приведи Аннуир сюда! - крикнул ему вождь.
     Горохов,  идя к землянке, уже не сомневался, что товарищи ушли. Но он
надеялся,  что  они  оставили ему  какое-нибудь  указание,  как  объяснить
онкилонам их поступок;  во всяком случае,  он хотел обдумать спокойно, что
сказать Амнундаку,  чтобы  не  ухудшить своего положения.  В  землянке его
встретила ласковым визгом Пеструха,  которую уходившие заперли,  чтобы она
не  увязалась за  Кротом и  за  ними.  Его  взгляд сразу упал  на  бумагу,
приколотую к  одному из  столбов.  Он прочитал ее по слогам несколько раз,
чтобы лучше запомнить, и вернулся в землянку Амнундака.
     - А где Аннуир? - набросилась на него сейчас же Аннуэн.
     - Постой!  Дай сказать!  Белые люди пошли на  свое стойбище за теплой
одеждой.  Видишь -  снег,  холодно,  а  у  них одежда там.  И  мне обещали
принести. Завтра к вечеру вернутся.
     - Откуда ты все это знаешь, если они ушли? - закричал Амнундак.
     - А  вот здесь написано,  они мне оставили письмо.  На,  прочитай!  -
сказал Горохов, подавив смех и протягивая бумагу.
     Амнундак повертел ее в  руках,  увидел на ней какие-то черные знаки и
заявил:
     - Пошлю это шаману - он узнает, правда ли, что ты сказал.
     - А  зачем Аннуир пошла с  ними?  У  нее  теплая одежда здесь!  -  не
унималась ревнивая Аннуэн.
     - Значит, она сильнее любит, чем ты! - отрезал Горохов.
     - Вождь запретил мне любить его - я слушаюсь приказа вождя.
     - Вот именно, а она не слушается, потому что больше любит его.
     - Она только вторая жена, сама навязалась...
     - Довольно, женщина! - прервал Амнундак.
     Он сидел еще с бумагой в руках и не знал,  что ему делать: послать ли
немедленно погоню за ушедшими или поверить словам Горохова и подождать.  В
руках у  него еще остался один из пришельцев,  и ему казалось,  что они не
уйдут без своего товарища.
     И  вдруг  у  него  мелькнула мысль:  а  не  пошли ли  белые колдуны к
священному озеру,  чтобы  высушить его,  как  в  прошлый  раз,  когда  они
Горохова тоже оставили дома?
     Он оделся,  вышел из землянки, вызвав с собой трех воинов, и велел им
сходить к священному озеру и посмотреть,  не там ли белые люди или не были
ли там. Вернувшись, он сказал Горохову:
     - Ты оставайся здесь, в моем жилище, пока не вернутся другие.
     К обеду посланные вернулись и заявили Амнундаку:
     - Белых людей на священном озере нет,  но они были там - мы видели их
следы на снегу: три больших следа и один поменьше.
     - Вот видишь,  ты солгал мне или они солгали тебе в своем письме!.. -
вскричал Амнундак,  обращаясь к  Горохову,  а  потом спросил воинов:  -  А
священное озеро опять высохло?
     - Нет,  великий вождь,  оно не высохло -  оно стало даже больше, вода
вышла из берегов, и к жертвенному камню нельзя подойти.
     Амнундак нахмурился:  он  не знал,  хороший ли это или худой признак,
что  озеро вышло из  берегов.  И,  как  всегда в  затруднительных случаях,
понадеялся на шамана.
     - Идите и  расскажите шаману,  что вы  видели...  Постойте!..  Как вы
узнали, что следы на снегу оставили белые люди? Вы знаете их обувь?
     - Следы, собственно, были медвежьи, - ответил старший из воинов, - но
мы думаем,  что белые колдуны могли превратиться в  медведей,  чтобы мы не
узнали по следу, куда они ходили.
     Горохов расхохотался.  Онкилоны с  удивлением посмотрели на  него,  а
Амнундак спросил сердито:
     - Почему тебе так весело?
     Горохов спохватился,  что  для  него невыгодно разуверять онкилонов в
могуществе белых, и ответил:
     - Мне стало смешно,  что они и Аннуир превратили в медведицу: ведь их
трое, а следов воины видели четыре.
     - Да,  да,  четвертый след поменьше -  видно,  женский! - подтвердили
воины.
     - Хорошо, идите к шаману, - решил Амнундак.
     ...Вернувшись,  посланные сообщили,  что  шаман  сам  хочет  пойти  к
священному озеру,  а  потом придет сюда на  моление,  и  велел приготовить
жертвенного оленя.
     Горохов, за каждым шагом которого, по распоряжению Амнундака, следили
воины,  лежал на своей постели и думал,  хорошо ли он сделал,  что остался
один  у  онкилонов.  Если случатся опять какие-нибудь несчастия,  онкилоны
начнут их приписывать ему,  или уходу его товарищей, или и тому и другому.
Могут потребовать от него то,  что он сделать не может, начнут угрожать...
Мало ли что могут придумать эти люди!
     Не уйти ли тоже? Товарищи обещали ждать его двое суток. Только теперь
его караулят,  и уйти нелегко.  А что еще намолит вечером шаман? Он совсем
было приуныл,  и  только его жена Раку,  подсевшая к  нему,  развлекла его
своей болтовней.
     В  сумерки явился шаман,  пошептался с  Амнундаком,  потом сел к огню
погреть свои  костлявые руки;  он  глядел  упорно на  пламя,  и  губы  его
беззвучно двигались. Потом поднял голову и сказал:
     - Пора пришла!
     - Женщины,  берите детей и  идите в жилище белых людей -  оно пустое.
Сидите там, пока вас не позовут! - распорядился вождь.
     Горохову стало страшно.  В  последний раз  женщин так  же  выслали из
жилища на время моления, после которого последовала кровавая ночная жертва
на берегу священного озера.  О ней он узнал впервые сегодня от своей жены,
которая случайно проболталась.
     Не задумал ли шаман и  в  этот раз ввести озеро в  берега посредством
жертвы? И этой жертвой будет он! Он похолодел, и сердце замерло в груди.
     - Иди и ты с женщинами в свое жилище!..  - обратился к нему Амнундак.
- Женщины, смотрите, чтобы он никуда не уходил, - вы отвечаете за него!
     Это немного успокоило Горохова. Если бы его хотели принести в жертву,
то незачем было отпускать его из жилища с одними женщинами.
     Если  бы  он  знал,  что  Амнундак после его  ухода велит двум воинам
сторожить землянку снаружи, он не был бы так спокоен.
     Женщины  наполнили  опустевшую  землянку  смехом  и  болтовней,  живо
развели огонь и  расселись вокруг него.  Горохов улегся на  свою постель и
сейчас же протянул руку к  ружью,  которое всегда лежало рядом,  у стенки.
Ружья не оказалось.  Кто его унес?  Неужели товарищи? Едва ли они отняли у
него это могущественное оружие.  Но они тогда взяли бы и патроны;  Горохов
пошарил в  котомке и  нашел  целую пачку.  Очевидно,  онкилоны по  приказу
Амнундака сегодня  обшарили  его  постель  и  унесли  эту  страшную палку,
выбрасывающую громы  и  молнии,  чтобы лишить его  возможности защищаться.
Дело совсем дрянь; они, несомненно, замыслили недоброе.
     Горохов подозвал к  себе Раку и  под  смех и  болтовню женщин стал