рова,  продолжавшего жить  отшельником с  собаками  среди
снегов,  занимаясь охотой,  вялением мяса  и  запасаясь топливом на  зиму.
Чтобы  иметь  возможность в  случае  крайней надобности быстро получить от
него весть или послать ему таковую,  к Никифорову отвели Белуху, а от него
взяли Пеструху,  которые и  могли служить почтальонами.  В  случае крайней
опасности он  должен был  развести большой костер на  уступе над сугробом,
дым и огонь которого легко могли быть замечены со стойбища.
     Собираясь зимовать на Земле Санникова,  путешественники, естественно,
интересовались  характером  зимы  и  расспрашивали  онкилонов.  По  словам
последних,  с  начала  сентября быстро  наступает осень:  солнце  освещает
котловину только в течение шести -  семи часов,  мало поднимаясь над южной
окраиной.   Листва  желтеет  и   опадает.   Онкилоны  усиленно  занимаются
заготовкой топлива на  зиму.  Погода часто портится,  и  по  временам идет
снег.  С начала октября солнце уже не проникает в котловину,  но среди дня
несколько часов еще светло. Южные ветры приносят снежные вьюги, северные -
дождь  и  туман.  Онкилоны заняты последней охотой для  зимних запасов.  С
половины этого месяца дня  уже  нет,  только час  или  два длятся сумерки;
учащается ненастье,  заставляющее сидеть в землянках. С начала ноября и до
конца  января тянется полярная ночь,  освещаемая только луной,  когда небо
ясно,  и  северными сияниями,  которые онкилоны приписывают душам умерших.
Южные  ветры  в  это  время  приносят холод  и  ясную  погоду,  западные и
восточные -  пургу,  а северные -  оттепель и дождь. (Записав это, Горюнов
прибавил:  ясно,  что  это  тепло  зимой  обусловлено кипящими  озерами  и
фумаролами северной части котловины.)  Благодаря этому снег не может очень
накапливаться,  и  олени,  а также дикие животные,  находят себе подножный
корм на полянах. Всего больше снега накапливается на окраинах под утесами,
где он  лежит до поздней весны.  Эти три темных месяца для онкилонов самые
скучные:  и  в  пургу и  в  дождь нужно сидеть в землянках.  В лунные ночи
выходят на охоту, особенно на волков, которые тревожат оленей.
     С  начала  февраля  на  юге  появляется  свет,   но  солнце  начинает
заглядывать в  котловину только  в  начале марта;  день  быстро прибывает,
становится теплее,  и  с конца этого месяца дружно начинается весна:  снег
исчезает,  появляется трава,  природа  оживает;  к  половине  апреля  леса
начинают зеленеть.


                          Охота на ленную птицу

     С  начала июля молодая птица на озерах уже подросла и  начался период
линьки гусей  и  уток,  когда они  теряют способность летать и  прячутся в
тростниках  озер.  Все  северные  туземцы  пользуются  этим  временем  для
массовой ловли птицы, и онкилоны не составляли исключения. Каждое стойбище
имело два или три озера в  исключительном пользовании.  Заблаговременно на
берегах были  устроены загоны,  представлявшие изгородь из  тонких жердей,
воткнутых в  землю на таком расстоянии друг от друга,  чтобы утка не могла
пролезть между ними;  две стены изгороди начинались у  воды на  расстоянии
сотни  шагов друг  от  друга но  затем быстро сближались и  превращались в
узкий коридор,  приводивший к  площадке,  огороженной более прочно со всех
сторон.
     В назначенный день члены всего рода,  кроме грудных и самых маленьких
детей,  вооружившись палками,  окружили рано утром озеро и  стали криком и
стуком выгонять птицу, прятавшуюся еще в траве.
     - Эй, гуси, утки! - кричал один. - Выходите, пора купаться!
     - Вылезайте,  ленивые, в воде червяки и рыбки ждут вас! - подхватывал
другой.
     - И наши палочки, чтобы погладить вас по головке! - голосил третий.
     Стук,  крики,  визг  детей,  для  которых этот  день  был  величайшим
событием,  стояли невообразимые. Дети шныряли по траве, как собаки, колотя
палкой вправо и  влево.  Перепуганная птица  со  всех  сторон стремилась к
воде,  и  впереди загонщиков повсюду видно было  колебание стеблей травы и
тростника,   между  которыми  пробирались  пернатые.   Некоторые  пытались
взлететь,  вспархивали  над  травой,  но  тотчас  опять  садились,  хлопая
крыльями.  Кряканье уток,  скрипучее гоготанье гусей сливались со  стуком,
визгом и криком загонщиков.  Кулики, бекасы, чибисы, кроншнепы, турухтаны,
вылинявшие раньше водяных птиц,  взлетали порознь и  стайками и носились с
пронзительными криками над  водой и  над  поляной,  прорезая легкий туман,
висевший еще над озером. Последнее скоро запестрело от стаек гусей и уток,
когда  загонщики дошли  до  самой  воды.  Только часть берега между обеими
изгородями была свободна от людей. Так как берега были местами болотистые,
загонщики,  приближаясь к  ним,  надевали широкие лыжи  из  звериной шкуры
шерстью наружу,  натянутой на раму из гибких прутьев,  служившие им зимой,
облегчавшие хождение по  топкой почве  и  вспугивание прятавшихся в  траве
птиц.
     Окружив озеро, онкилоны вытащили в конце его, противоположном загону,
приготовленные ранее четыре челнока,  сшитых из березовой коры берестянки;
в каждую из них сели по два человека: один с веслом, другой с колотушкой и
ремнем  в  руках.  Челноки  быстро  отдалились друг  от  друга,  но  через
промежутки между ними были протянуты ремни,  тащившиеся по  воде.  Люди на
корме  потихоньку гребли;  люди  на  носу  все  время подбрасывали ремень,
который шлепал по воде,  производя плеск и брызги,  пугая плававшую птицу,
которая с  кряканьем и  гоготаньем постепенно стремилась по воде к загону.
По  берегам озера  продолжался адский  шум  и  стук  загонщиков;  по  воде
двигалась стена  плеска,  сопровождаемая криками лодочников.  Птица начала
метаться;  отдельные экземпляры,  улучив момент,  когда ремень опускался в
воду,  прорывались обратно;  другие пытались выбраться на берег, но, когда
они  подплывали слишком близко,  загонщики пускали стрелы -  и  пронзенные
птицы бились на воде и увеличивали смятение.
     Так  мало-помалу сотни  птиц  были  согнаны к  концу озера.  По  мере
движения челноков и загонщики перемещались по берегу;  передние переходили
уже к  изгороди,  но здесь переставали шуметь и  прятались в траву.  Когда
конец озера был  уже  близко,  лодочники удвоили рвение,  так  как  от  их
ловкости теперь зависела удача  загона,  -  птицы сгрудились на  небольшой
площади.  Нужно было,  чтобы ремень плескал непрерывно и сильно, иначе вся
масса, улучив минуту, могла ринуться назад и пришлось бы начинать все дело
сначала.
     Но вот передние стайки,  подплыв к  берегу,  стали вылезать в  траву,
пробираясь  вперед;  за  ними  последовала  остальная  масса,  и  сплошная
волнующаяся река  гусей и  уток  потянулась в  глубь загона с  кряканьем и
гоготом.  Как только последние вышли из воды,  лодочники тоже выскочили на
берег;  к  ним присоединились ближайшие загонщики и  стуком и криком гнали
птицу вперед.  Наконец вся  стая сгрудилась в  тупике,  где  изгородь была
прочнее, а трава вытоптана. Теперь загонщики, окружившие изгородь, а также
вошедшие вслед за  птицей,  начали безжалостное избиение:  со  всех сторон
десятки палок колотили по головам несчастных пернатых; крики разъярившихся
людей,   глухие  удары  палок,  хлопанье  крыльев,  отчаянные  кряканье  и
гоготанье слились  в  невообразимый шум.  В  воздухе  беспрерывно мелькали
окровавленные палки;  груды убитых и трепещущих росли на глазах. Отдельным
смельчакам удавалось прорваться между  ногами загонщиков или  через  бреши
изгороди назад к озеру или на поляну.
     Наконец все перебиты, немногие спаслись, тупик наполнен кучами птицы.
Шум  сразу  затих.  Люди  опрокидывают изгородь и  начинают уборку добычи:
связывая ремешками попарно ноги,  перебрасывают птиц  через те  же  палки,
служащие  теперь  носилками;  два  человека несут  к  стану  две  палки  с
тридцатью -  сорока  парами уток  или  же  пятнадцатью -  двадцатью парами
гусей; дети тоже тащат на своих палках груз, но поменьше.
     У  стойбища  все  сваливают  в  кучу,  и  начинается новая  работа  -
ощипывание перьев и  потрошение;  пух собирается в кожаные мешки,  потроха
сваливаются на пластины корья.  Горят костры,  калятся камни, приготовлены
все  деревянные сосуды -  сегодня будет  обильный суп  из  потрохов.  Шум,
говор,  визг детей,  усердно помогающих и мешающих всем, наполняют воздух.
Вот  возвращаются и  лодочники и  несут еще охапки птиц -  они собирали по
озеру подбитых стрелами загонщиков с берега.
     После чистки,  уже вечером, началось копчение птицы впрок: отсутствие
соли и посуды не позволяло сохранить птицу долго в другом виде. Поэтому из
корья устраивали шалаши;  под  их  крышей на  жердях подвешивали очищенных
птиц,  а  на  земле  разводили дымокур,  который нужно  было  поддерживать
несколько дней. Поздно вечером кончились работа и еда, а на следующее утро
нужно было повторить то же самое на другом озере, через день - на третьем.
Медлить было  нельзя,  так  как  маховые перья  быстро  отрастают и  птица
начинает, хотя и плохо, летать. Тогда и изгородь не помогает.
     Путешественники  приняли  участие  в  загонах,  хотя  и  без  особого
удовольствия -  им  также  нужны были  зимние запасы;  жены  их,  конечно,
участвовали  очень  охотно.   Но  три  дня  этого  промысла  произвели  на
чужеземцев  кошмарное  впечатление:   суета,   шум,  беспощадное  избиение
беззащитных существ, горы битой птицы, костры, объедение всех участников и
их алчность,  желание истребить побольше сливались в неприятное зрелище, и
они были рады, когда охота кончилась.
     При  этих  загонах  на  попадавшуюся иногда  более  крупную  дичь  не
обращали внимания -  ее время было впереди. В камышах у каждого озера жили
в  небольшом количестве кабаны;  сжатые загоном,  они собирались в кучу со
старым свирепым самцом во главе и бросались напролом через цепь. Им давали
дорогу, и только какой-либо поросенок, отставший от старших или бежавший в
стороне, попадал под удар копья или дубинки. За кабанами охотились поздней
осенью,  когда  они  были  жирнее и  когда тростники блекли и  валились от
мороза,  болота  замерзали,  а  кабаны покидали эти  убежища и  паслись на
опушках полян и в лесу. На них устраивали облавы и били копьями и стрелами
из  засады,  защищавшей от  клыков.  Холода  позволяли  сохранять их  мясо
подвешенным на  дереве в  замороженном виде.  Еще  позже,  уже по  первому
снегу,  охотились облавами на зайцев,  которых было много и на полянах и в
лесах.


                            Тревожные признаки

     С  конца  июля  солнце стало заходить не  только за  гребень северной
окраины котловины,  но и за горизонт; начались темные ночи, которые быстро
удлинялись.  Появились и  первые  признаки осени:  стрижи,  гнездившиеся в
обрывах скал,  собирались в большие стаи;  молодежь упражнялась в полетах,
готовясь к дальнему путешествию.  Уцелевшие гуси и утки также собирались в
стаи  и  перелетали с  озера на  озеро.  Ночные туманы стали гуще и  утром
дольше висели в котловине.
     Путешественники еще определенно думали о зимовке на Земле Санникова и
добывали охотой запасы на зиму, которые их жены коптили или вялили, а сало
топили и  собирали в  мешки,  сшитые из толстых кишок.  Но в  конце первой
недели  августа произошло событие,  явившееся началом целого ряда  других,
имевших крупные последствия.  В  ночь  на  8-е  число путешественники были
разбужены сильным подземным ударом;  сначала спросонок им показалось,  что
кто-то изо всех сил ломится в дверь землянки;  потом они расслышали глухой
гул, словно от проходящего тяжелого поезда.
     - Опять землетрясение! - догадался Ордин.
     Землянка   была   тускло   освещена  потухавшим  костром;   при   его
колеблющемся свете видны были  встревоженные лица  поднявшихся с  постелей
мужчин и женщин.
     Но  вот  удар  повторился.  Послышался треск  и  скрип балок,  сверху
посыпалась земля.  Огонь костра вздрагивал; предметы, висевшие на колышках
стоек и под навесами, качались; из земли доносилось зловещее шипение.
     - Хотя наша землянка построена прочнее других,  все-таки надо уходить
на волю! - сказал Горюнов, хватаясь за одежду.
     Женщины дрожащими руками застегнули свои  пояски и,  схватив одежду в
охапку, бросились к двери. Мужчины, одеваясь на ходу, последовали за ними.
     Ночь   против  обыкновения  была  теплая  и   очень  ясная  благодаря
значительному северному ветру, унесшему туман. Поляна была освещена луной,
висевшей уже  над  западной окраиной котловины.  Несмотря на  гул  ветра в
листве близкого леса, то справа, то слева, то спереди слышен был грохот от
глыб, валившихся с обрывов.
     Из  землянки вождя  доносились крики  женщин,  плач  детей,  возгласы
мужчин.  Часть  ее  населения также выбежала уже  на  воздух и  одевалась.
Вскоре за ними последовали и остальные,  и все сгрудились вблизи выхода, с
тревогой глядя  на  небо  и  обмениваясь замечаниями.  Амнундак подошел  к
путешественникам; он был сильно испуган.
     - Опять трясется земля,  белые люди!  -  сказал он с укором. - Правду
сказал  великий  шаман,  что  с  приходом  белых  людей  начнутся бедствия
онкилонов.  С  тех  пор  как вы  пришли,  земля тряслась два раза и  вампу
нападали на нас.
     - Но  вампу воевали с  вами всегда,  и  земля тряслась прежде тоже не
один раз! - возразил Горюнов.
     - Нет, никогда еще земля не тряслась так сильно! И вот, смотри, месяц
какой красный! Это предвещает большую беду, - ответил Амнундак.
     Новый  сильный  удар  заставил  его   покачнуться;   многие  стоявшие
попадали.  Послышались крики женщин,  плач детей. На глазах у всех один из
откосов землянки Амнундака обрушился всей  массой,  и  столб  густой  пыли
взвился в воздух. Деревья закачались.
     - Все ли вышли из жилища? - воскликнул вождь.
     - Все, все! - послышалось в ответ.
     - Нет,  не все!  -  поправил женский голос. - Моя мать Мату, больная,
осталась лежать. Она сказала что ей все равно где умирать.
     - Ну, так она умерла! - прибавил мужчина. - Навес обрушился на нее.
     - Раскидайте землю и бревна и освободите женщину скорее!  -  приказал
Амнундак. - Принесите огня и дров, разведите костер.
     Но  онкилоны боялись входить в  жилище;  с  упавшего навеса они стали
снимать дерн,  опасливо поглядывая на соседние бревна. Аннуир храбро вошла
в  свою землянку и  вынесла на доске кучу горячих углей.  Ордин и  Горюнов
принесли дров.  И  вскоре запылавший костер внес  некоторое успокоение,  и
весь  род  собрался вокруг него,  кроме  нескольких воинов,  производивших
раскопки. Удары продолжались, и при каждом они отбегали в сторону, хотя на
них ничего не могло уже рухнуть. Земля все время гудела, деревья качались;
все люди присели,  потому что на ногах было трудно стоять. Грохот падающих
камней не затихал.
     - Великая беда пришла для онкилонов!..  -  шептал Амнундак,  глядя на
вздрагивавший при ударах костер.
     Путешественники  заметили  уже  не  один  косой,  враждебный  взгляд,
брошенный на них тем или другим из воинов и особенно женщин.
     Аннуэн,  сидевшая возле Ордина,  в  промежутке между ударами встала и
присоединилась к женщинам,  сидевшим по другую сторону костра;  ее примеру
последовали избранницы Горюнова  и  Костякова,  и  только  Аннуир  и  Раку
остались на месте.
     - Мы как будто становимся зачумленными!  - вполголоса сказал Горюнов,
обращаясь к товарищам.
     - Ничего,  солнце взойдет - все успокоятся и забудут ночные страхи! -
беспечно ответил Костяков.
     - А луна стала еще краснее,  - заметил Ордин. - От обвалов, очевидно,
поднялась сильная пыль.
     Особенно  сильный  удар  прокатился по  котловине  с  громким  гулом;
подбросило даже дрова в костре, рассыпавшиеся в стороны. Снова послышались
крики  ужаса;  некоторые люди,  сидевшие на  корточках,  попадали.  Собаки
жалобно  завыли.  Землянка вождя  с  глухим  треском  рухнула  вся,  кроме
центральных столбов,  окруженных  теперь  облаком  пыли.  Работавшие воины
попадали, а вскочив, разбежались.
     - Мы погибаем,  земля рушится, пришел конец нашему племени! - стонали
мужчины и  женщины;  последние прижимали к  груди плачущих детей;  на всех
лицах с расширенными глазами отразился ужас.
     Когда затих грохот обвалов, жуткая тишина охватила поляну, потому что
и  ветер внезапно прекратился.  Все стали невольно прислушиваться.  И  вот
тишину  нарушили  далекие,  но  ясно  различимые  звуки  бубна,  магически
подействовавшие на онкилонов.
     - Шаман  наш  жив!   Шаман  призывает  духов  земли  успокоиться!   -
послышались возгласы радости.
     Этот сильный удар действительно оказался последним,  и  после него на
более слабые уже не обращали внимания.  Люди у  костра начали дремать.  Их
разбудил гул военного барабана соседнего стойбища, то короткие, то длинные
удары которого чередовались друг с  другом и прекрасно доносились в ночной
тишине;  им  вторили более  далекие других  стойбищ.  Все  встрепенулись и
слушали  с  напряженным вниманием.  Когда  эта  зловещая  музыка  затихла,
Амнундак сказал Горюнову с укором:
     - Много наших жилищ разрушено в  эту  ночь.  Убито несколько женщин и
детей,  поломаны кости у многих,  попорчена утварь и оружие.  Большая беда
постигла нас,  белые люди!  Вы  не захотели отвратить ее.  Вот ваше жилище
цело, а мое развалилось.
     - Потому что вы  очень плохо строите свои жилища!  -  ответил Горюнов
сердито.  -  Вот теперь постройте их попрочнее,  и они не будут валиться и
давить людей.
     - Много поколений жило в  наших жилищах,  и никогда не бывало,  чтобы
они падали!  - возразил вождь. - Нет, когда пришла беда, ничто не поможет,
- мы не колдуны.
     Он  хотел  прибавить  <как  вы>,   но  воздержался.  Путешественники,
впрочем, поняли его вполне.
     В  это  время  успокоившиеся воины  наконец  разворотили обрушившийся
первым навес землянки и вытащили старую Мату;  она,  конечно, была мертва.
Ее дочь и две другие женщины развели отдельный костер в стороне,  положили
ее возле него и начали оплакивание по ритуалу,  прославляя ее прижизненные
добродетели.  Остальные продолжали спокойно дремать у  костра.  По приказу
Амнундака барабан разнес по стойбищам весть о  разрушении землянки вождя и
смерти одной женщины.
     Приближался рассвет,  и  у  путешественников глаза  стали  слипаться.
Землетрясение,  очевидно,  кончилось,  и слабые удары ощущались все реже и
реже.  Землянка выдержала испытание,  и в нее можно было вернуться.  Когда
путешественники, сговорившись, поднялись и направились к своему жилищу, их
провожали завистливые и  частью  враждебные взгляды некоторых проснувшихся
онкилонов.  Амнундак дремал,  уткнув  лицо  в  колени.  За  белыми  людьми
последовали только Аннуир и  Раку,  остальные не  двинулись с  места среди
других женщин,  а Аннуэн еще раньше присоединилась к плакальщицам. Горюнов
и Костяков оказались в роли покинутых.
     После  тревожной  ночи  все  проснулись  поздно;   через  щели  двери
пробивались уже солнечные лучи.  Ярко пылал огонь, и три сбежавшие женщины
как ни в чем не бывало хлопотали над завтраком.  Во время последнего у них
произошло объяснение с мужчинами.  Они признались, что, когда земля начала
так сильно трястись,  они испугались и подумали, что вот-вот земля треснет
и белые люди увлекут их в подземное царство.  Поэтому они перешли к своим.
Это было глупо,  но правдоподобно, и Горюнову пришлось, в который уже раз,
объяснять женщинам,  что белые люди не колдуны и не подземные духи.  Но по
лицам трех беглянок видно было, что они не верят его словам.
     Они сообщили также, что рано утром приходил шаман проведать Амнундака
и рассказал, что по дороге от его землянки лопнула земля и что он с трудом
перескочил через трещину. Его жилище не разрушилось - добрые духи охраняли
своего служителя.
     Это    известие    побудило    путешественников   заняться   осмотром
окрестностей; все воины были заняты раскопками и восстановлением зем