абота! Окружность - сто километров, площадь -  от  семисот
до восьмисот квадратных километров; и  на  ней  проживает  двадцать  тысяч
человек!
   Коммодор  Симкоо  останавливается  в  виду  порта  Маофуга.  Тотчас  же
налаживается связь между острогом  неподвижным  и  островом  плавучим.  Но
разница между этим архипелагом и островами Общества, Маркизскими и  Помогу
велика. Здесь преобладает английское влияние, и,  подчиняясь  ему,  король
Георг  I  не   торопится   оказать   особенно   любезный   прием   жителям
Миллиард-Сити, американцам по происхождению.
   В Маофуге квартет нашел небольшую французскую колонию. Там - резиденция
епископа Океании, которого, впрочем, не было дома, - он как  раз  совершал
объезд островов. Там - здание католической миссии, дом, где живут  монахи,
школы для мальчиков и для девочек. Нужно ли говорить, что соотечественники
сердечно  встретили  наших  парижан?  Настоятель  миссии  предложил   всем
четверым свое гостеприимство, поэтому им не понадобилось останавливаться в
"Доме для приезжих". Что до прогулок, то друзья намерены  посетить  только
два пункта - Нукуалофу, столицу короля Георга,  и  селение  Муа,  где  все
четыреста жителей - католики.
   Когда Тасман открыл Тонгатабу, он дал ему название  Амстердам,  которое
меньше всего оправдали бы здешние хижины из листьев пандануса и кокосового
волокна. Правда, сейчас тут уже достаточно построек европейского  типа,  и
все-таки туземное название куда больше подходит этому острову.
   Порт Маофуга расположен на северном  берегу.  Если  бы  Стандарт-Айленд
избрал себе стоянку в нескольких милях к западу, взглядам  его  обитателей
открылась бы Нукуалофа, королевские сады и королевский  дворец.  Если  бы,
наоборот, коммодор Симкоо взял несколько восточное, он обнаружил бы бухту,
которая довольно глубоко врезается в побережье и  в  самом  конце  которой
находится селение Муа. Но сделать это было нельзя, так как плавучий остров
рисковал сесть на мель среди сотен островков, пройти между которыми  могут
только суда незначительного тоннажа.  Поэтому  плавучему  острову  на  все
время стоянки приходится оставаться перед Маофугой.
   Посещая порт, мало кто из миллиардцев  выражает  желание  проникнуть  в
глубь этого очаровательного острова, вполне заслуживающего похвал, которые
расточал ему Элизе Реклю. Правда, зной здесь необычайно  силен,  атмосфера
насыщена  грозовым  электричеством,  и  часто  проносятся  ужасные  ливни,
которые могут  сразу  охладить  пыл  экскурсантов.  Надо  быть  совершенно
помешанным на туризме, чтобы разгуливать по  этой  стране.  Тем  не  менее
именно  так  и  поступают  Фрасколен,  Ивернес   и   Пэншина,   и   только
виолончелиста невозможно  заставить  покинуть  удобную  комнату  в  казино
раньше вечера, когда с моря дует прохладный ветерок.
   Даже сам господин директор не решается сопровождать трех безумцев.
   - Я же просто растаю в дороге! - оправдывается он.
   -  Ну  так  мы  принесем  вас  обратно  в  бутылке!  -  отвечает   "Его
высочество".
   Хотя эта перспектива весьма  заманчива,  Калистус  Мэнбар  предпочитает
оставаться в твердом состоянии.
   К большому счастью для миллиардцев, солнце уже в  течение  трех  недель
передвигается к Северному полушарию, и Стандарт-Айленд сумеет держаться на
должном расстоянии от этой пылающей печи, дабы сохранить у себя нормальную
температуру.
   На рассвете следующего дня трое друзей покидают Маофугу и  направляются
к  столице  острова.  Погода,  разумеется,  жаркая;  но  жара  эта  вполне
переносима под сенью кокосовых пальм, свечных деревьев и кока  [кустарник,
в листьях которого содержится кокаин], черные  и  красные  ягоды  которого
похожи на гроздья сверкающих драгоценных камней.
   Около полудня показывается столица во всем своем цветущем великолепии -
выражение, которому в данное время года нельзя отказать в  справедливости.
Дворец короля словно выступает из гигантского букета.  Бросается  в  глаза
разительный контраст между  хижинами  туземцев,  утопающими  в  цветах,  и
строениями, по виду весьма британскими, например,  теми,  что  принадлежат
протестантским миссионерам.  Впрочем,  методистские  пасторы  имеют  здесь
большое влияние, и тонганцы, перебив  предварительно  изрядное  количество
своих пастырей, в конце концов приняли их вероучение. Но следует заметить,
что туземцы не совсем отказались от обычаев,  связанных  с  их  канакскими
языческими верованиями. Для них верховный жрец выше короля. В их  странных
космогонических  воззрениях  важную  роль  играют  добрые  и  злые   духи.
Христианству не так-то легко будет искоренить табу, которое по-прежнему  в
чести, и в случае  его  нарушения  дело  не  обходится  без  искупительных
церемоний, когда приносят иной раз даже человеческие жертвы.
   Основываясь на сообщениях исследователей - особенно г-на  Эйли  Марена,
путешествовавшего там в 1882 году, - следует  отметить,  что  Нукуалофа  -
центр лишь наполовину цивилизованный.
   Фрасколен, Ивернес и  Пэншина  решили  не  припадать  к  стопам  короля
Георга. Это выражение следует понимать отнюдь не метафизически, ибо обычай
требует целования ног монарха. И наши парижане  радуются  своему  решению,
когда  на  площади  Нукуалофы  они  замечают  "туи"   (так   зовется   его
величество), одетого в  какую-то  белую  рубашку  и  коротенькую  юбку  из
местной ткани. Целование ног, без сомнения, осталось  бы  одним  из  самых
неприятных воспоминаний об их путешествии...
   - Как видно, - говорит Пэншина, - в этой стране мало рек и ручьев.
   И действительно, Тонгатабу, Вавау и другие острова архипелага не  имеют
ни одного ручья, ни одной лагуны. Природа  предоставляет  туземцам  только
дождевую воду; ее собирают в водоемы, и подданные Георга I  расходуют  эту
воду так же скупо, как и их властитель.
   Трое туристов, до крайности утомленные, вернулись в тот же день в  порт
Маофуга и с величайшим  удовольствием  водворились  на  своей  квартире  в
казино.
   Недоверчивого Себастьена Цорна они уверяют,  что  прогулка  была  очень
интересна.  Но  поэтические  излияния  Ивернеса  не  в  состояния  убедить
виолончелиста сопровождать их завтра в селение Муа.
   Путешествие это должно быть и довольно  долгим  и  очень  утомительным.
Утомления легко было бы избежать, воспользовавшись электрической  шлюпкой,
которую  Сайрес   Бикерстаф   охотно   предоставил   бы   в   распоряжение
экскурсантов. Но исследовать внутренние области этой любопытной  страны  -
тоже перспектива заманчивая, и потому туристы отправились пешком  в  бухту
Муа, идя вдоль кораллового побережья,  окаймленного  цепью  островков,  на
которых словно назначили себе свидание все кокосовые пальмы Океании.
   Добраться до Муа удалось лишь во вторую половину дня. Значит,  придется
тут заночевать.  Для  французов  нашлось  самое  подходящее  место  -  дом
католических  миссионеров.  Настоятель   встречает   соотечественников   с
трогательным радушием, напомнившим путникам прием у  маристов  Самоа.  Они
провели приятнейший вечер в интересной беседе, причем о Франции говорилось
больше, чем о тонганской колонии. Монахи скучали по своей далекой  родине.
Правда, говорили они, тоска по родной земле смягчается  успехами,  которых
они достигли на этих островах.  Утешением  для  них  служит  то,  что  они
пользуются уважением всех, кого им удалось обратить в католическую веру  и
вырвать из-под влияния англиканских  пасторов.  Методистов  это  настолько
обеспокоило, что им пришлось основать миссионерский пункт в  селении  Муа,
дабы обеспечить возможность успешной пропаганды уэслианства.
   Настоятель не без гордости показывает гостям учреждения миссии  -  дом,
безвозмездно построенный туземцами Муа, и красивую  церковь,  воздвигнутую
архитекторами из тонганцев, которые работали  не  хуже  своих  французских
собратьев.
   Вечером  -  прогулка  в  окрестностях  селения  к   древнему   кладбищу
Туи-Тонга, где надмогильные сооружения из сланца  и  коралла  выполнены  с
восхитительным,  хотя  и  примитивным  искусством.  Друзья  посетили  даже
старинные насаждения - целую  рощу  из  меа  и  баньянов,  или  гигантских
смоковниц, с переплетающимися  змеевидными  корнями:  в  окружности  такое
разросшееся дерево бывает больше шестидесяти  метров.  Фрасколен  произвел
измерение, а затем, записав  цифру  в  свою  книжку,  попросил  настоятеля
заверить  ее.  Попробуйте-ка  после  этого  усомниться   в   существовании
подобного растительного феномена!
   Затем - хороший ужин и  отлично  проведенная  ночь  в  лучших  комнатах
миссии. На другой  день  -  превосходный  завтрак,  сердечное  прощание  с
миссионерами и возвращение на Стандарт-Айленд как раз тогда, когда часы на
башне ратуши бьют  пять.  На  этот  раз  троим  экскурсантам  не  пришлось
прибегать к метафорическим преувеличениям, убеждая Себастьена  Цорна,  что
эта прогулка навсегда останется в их памяти.
   Наутро к Сайресу Бикерстафу явился капитан  Сароль,  и  вот  по  какому
поводу.
   Некоторое количество малайцев - около ста человек - было завербовано на
Новых Гебридах и привезено на Тонгатабу для распахивания целины на  землях
миссионеров. Вербовка эта была  необходима  ввиду  полнейшей  беспечности,
скажем даже врожденной  лености,  тонганцев,  живущих  только  сегодняшним
днем. Работа эта  недавно  закончилась,  и  малайцы  ждали  только  случая
вернуться на свои родные острова. Не разрешит ли им  губернатор  совершить
этот переезд на Стандарт-Айленде?  Об  этом  и  пришел  хлопотать  капитан
Сароль. Через пять-шесть недель плавучий остров  прибудет  к  Эроманга,  и
перевозка этих туземцев не слишком обременит муниципальный бюджет. Было бы
невеликодушно отказать этим славным парням в такой  пустяковой  услуге.  И
губернатор дает свое разрешение, за что получает изъявления  благодарности
со стороны капитана Сароля, а также миссионеров Тонгатабу, для которых эти
малайцы были завербованы.
   Кто бы мог заподозрить, что  капитан  Сароль  подбирает  таким  образом
сообщников, что эти новогебридцы окажут ему помощь, когда придет время,  и
что он  мог  только  радоваться,  найдя  их  в  Тонгатабу  и  водворив  на
Стандарт-Айленде?
   Это последний день, который миллиардцы должны провести  среди  островов
архипелага, ибо отплытие назначено на завтра.
   Днем они могут еще присутствовать  на  одном  из  тех  полугражданских,
полурелигиозных празднеств, в которых с таким жаром участвуют туземцы.
   Программа праздников, до которых тонганцы такие же охотники, как  и  их
соплеменники на островах Самоа или на Маркизских, состоит из  всевозможных
плясок.  Такого  рода  зрелища  вызывают  в  наших  парижанах   величайшее
любопытство, и вот, около трех часов дня, они съезжают на берег.
   Сопровождает их  господин  директор,  и  на  этот  раз  к  ним  пожелал
примкнуть также и Атаназ Доремюс.  Для  учителя  грации  и  хороших  манер
подобная церемония - дело самое подходящее. Себастьен  Цорн  тоже  решился
сопутствовать  своим  товарищам.  Но  его,  конечно,   больше   интересует
тонганская музыка, чем хореографические забавы населения.
   Когда туристы явились на площадь, праздник был уже  в  полном  разгаре.
Тыквенные бутылки с  соком  кавы,  добытым  из  корней  перечного  дерева,
передаются по кругу. Напиток этот поглощают сотни  плясунов  -  мужчины  и
женщины, юноши и  девушки;  у  последних  волосы  кокетливо  распущены  по
плечам: в таком виде девушки ходят до замужества.
   Оркестр самый простой: флейта,  издающая  гнусавые  звуки  и  именуемая
фангу-фангу, и с дюжину нафа, то есть барабанов, в  которые  бьют  по  два
раза с промежутками, и даже в такт, как подметил Пэншина.
   Понятно, что благовоспитанный Атаназ Доремюс  не  может  скрыть  своего
полнейшего презрения к танцам,  совсем  не  похожим  на  кадрили,  польки,
мазурки и вальсы французской школы.  Он  без  всякого  стеснения  пожимает
плечами, в противоположность Ивернесу, которому эти пляски  представляются
в высшей степени своеобразными.
   Это прежде всего танцы, которые исполняются сидя и  состоят  только  из
тех  или  иных  поворотов  верхней   части   тела,   пантомимных   жестов,
раскачиваний туловища в такт музыкальному ритму, медленному  и  грустному,
производящему на слушателя необычайное впечатление.
   После такого раскачивания следуют пляски, которые исполняют  уже  стоя:
тонганцы и тонганки вкладывают в них  весь  пыл  своего  темперамента,  то
сопровождая танец плавными  движениями  рук,  то  воспроизводя  движениями
ярость воина, стремящегося по тропам войны.
   Члены квартета наблюдают это зрелище, как артисты, задавая себе вопрос:
до чего дошли бы эти туземцы, если бы их возбуждала завлекательная  музыка
парижских балов?
   И тут Пэншина - только ему и могла прийти в  голову  подобная  мысль  -
предлагает своим товарищам послать в казино за  инструментами  и  угостить
танцовщиков и танцовщиц самыми бешеными и бравурными  плясовыми  мелодиями
из репертуара Лакока, Одрана, Оффенбаха.
   Предложение принято, и Калистус Мэнбар не сомневается, что  впечатление
будет огромное. Через полчаса инструменты  доставлены,  и  бал  тотчас  же
начинается.
   С чрезвычайным изумлением, но и с не меньшим восторгом внимают  туземцы
звукам виолончели и скрипок, по которым  так  и  летают  смычки,  наполняя
воздух ультрафранцузской музыкой.
   Представьте себе, они, эти туземцы, оказываются весьма чувствительны  к
музыкальным впечатлениям. Ведь давно уже доказано, что  характерные  танцы
парижских народных балов возникают  инстинктивно,  что  им  научаются  без
всяких преподавателей, хотя Атаназ Доремюс  и  думает  иначе.  Тонганцы  и
тонганки соревнуются в прыжках, плавных покачиваниях, быстрых поворотах. И
вот Себастьен Цорн, Ивернес, Фрасколен и  Пэншина  переходят  к  бесовским
ритмам "Орфея в аду" [оперетта Оффенбаха].
   Тут  уж  сам  господин  директор  не  в  силах  устоять  на   месте   и
присоединяется к  неистовой  кадрили,  исполняемой  одними  кавалерами,  а
учитель грации и хороших манер закрывает  лицо  руками,  чтобы  не  видеть
подобного  неприличия.  В  самый   разгар   этой   какофонии,   ибо   сюда
примешиваются  также  гнусавые  флейты  и  звонкие  барабаны,  исступление
танцоров достигает крайних пределов, и неизвестно,  до  чего  бы  оно  еще
дошло, не случись тут события, положившего конец этой адской хореографии.
   Один  тонганец,  высокий  и  сильный   детина,   восхищенный   звуками,
извлекаемыми  виолончелистом   из   своего   инструмента,   бросается   на
виолончель, вырывает ее из рук музыканта и убегает с криком:
   - Табу!.. Табу!..
   Виолончель  стала  табу!  К  ней  нельзя  прикоснуться,   не   совершая
святотатства! Жрецы, король  Георг,  вельможи  его  двора,  все  население
острова восстали бы против нарушения священного обычая...
   Но Себастьен Цорн знать  ничего  не  желает.  Он  очень  дорожит  своей
виолончелью, шедевром Гана и Бенарделя. И он летит по  следам  похитителя.
Тотчас же за ним устремляются его товарищи. В дело вмешиваются туземцы.  И
все мчатся друг за другом.
   Но тонганец бежит так быстро, что настичь его нет никакой  возможности.
Не прошло и трех минут, как он уже далеко...
   Себастьен Цорн и другие, совершенно обессилев, возвращаются к Калистусу
Мэнбару,  который  сам  еле  переводит  дух.  Сказать,  что   виолончелист
находится  в  состоянии  неописуемой  ярости,  было  бы  недостаточно.  Он
задыхается, на губах у  него  пена!  Табу  или  не  табу,  но  он  требует
возвращения  инструмента!  Пусть  Стандарт-Айленд  объявит   войну   всему
Тонгатабу, - разве не бывало войн, возникавших по менее важному поводу?
   К великому счастью, власти острова вмешались в дело. Через час  туземца
удалось схватить, и его заставили принести инструмент обратно. Правда, это
удалось нелегко. И могло бы случиться, что ультиматум губернатора  Сайреса
Бикерстафа возбудил бы в связи  с  вопросом  о  табу  религиозные  страсти
целого архипелага.
   Впрочем,  снятие  табу  было  произведено  с  соблюдением  всех  правил
церемониала,  предусмотренного  для  подобных  случаев.  Согласно  обычаю,
зарезали немало  свиней,  положили  их  в  яму,  наполненную  раскаленными
камнями, зажарили вместе с бататами, таро и  плодами  макоре  и,  наконец,
съели к великому удовольствию тонганских обитателей.
   Что касается виолончели, то в суматохе  она  немного  расстроилась,  но
Себастьен Цорн снова настроил ее, предварительно удостоверившись, что  все
ее качества  сохранились,  несмотря  на  произнесенные  над  нею  туземные
заклинания.



6. НАШЕСТВИЕ ХИЩНИКОВ

   Распростившись с Тонгатабу, Стандарт-Айленд берет курс на северо-запад,
к архипелагу Фиджи. Он начинает  удаляться  от  южного  тропика  вслед  за
солнцем, направляющимся к экватору.  Всего  двести  лье  отделяют  его  от
фиджийской группы, и коммодор Симкоо придерживается  скорости,  подходящей
для такой морской прогулки.
   Ветер переменный, но какое значение может иметь ветер для столь мощного
плавучего  сооружения?  Если  порою  на  двадцать  третьей   параллели   и
разражаются сильнейшие грозы, то "жемчужине Тихого океана" они  ничуть  не
вредят. Электричество, насыщающее атмосферу, притягивается многочисленными
громоотводами, ими снабжены  и  общественные  здания  и  жилые  дома.  Что
касается дождей, даже ливней, которые низвергают на остров грозовые  тучи,
то здесь им только рады. Парк и поля еще ярче зеленеют от таких  душей,  -
впрочем, довольно редких. Жизнь в Миллиард-Сити протекает  поэтому  вполне
счастливо  среди  празднеств,  концертов,  приемов.  Теперь  между  обеими
частями города установилась тесная связь, и, кажется, отныне уже ничто  не
может угрожать безопасности Стандарт-Айленда.
   Сайресу Бикерстафу не приходится раскаиваться в том, что он  принял  на
остров  новогебридцев,  за  которых  ходатайствовал  капитан  Сароль.  Эти
туземцы стараются быть полезными. Они работают на полях, как  работали  на
плантациях острова Тонгатабу. Сароль и его малайцы проводят  с  ними  весь
день, а вечером они возвращаются в порты, где их расселил муниципалитет.
   Они ни у кого не вызывали  нареканий.  Может  быть,  тут  представлялся
случай обратить  этих  славных  людей  в  христианство.  До  сих  пор  они
чуждались  христианского  вероучения,  как  и  большинство  новогебридцев,
которые упорно остаются язычниками, несмотря на все старания миссионеров -
представителей   англиканской   или   католической   церкви.   Духовенство
Стандарт-Айленда  подумывало  было  заняться  их  обращением,  но   власти
плавучего острова воспретили делать какие-либо попытки в этом направлении.
   Новогебридцы все в возрасте от двадцати  до  сорока  лет.  Рост  у  них
средний, кожа темнее, чем у малайцев, и хотя они не так хороши собой,  как
туземцы Самоа или Тонга, но зато кажутся в высшей степени выносливыми. Они
бережно хранят свои деньги, накопленные на службе у миссионеров Тонгатабу,
и даже не помышляют тратить их  на  спиртные  напитки,  которые,  впрочем,
отпускались бы им в весьма умеренном количестве. К тому же они живут здесь
на всем готовом и, должно быть, никогда не чувствовали себя так беззаботно
на своем диком архипелаге.
   И, однако, по вине  капитана  Сароля,  эти  туземцы,  объединившись  со
своими новогебридскими соотечественниками,  примут  участие  в  преступном
деле,  час  которого  приближается.  И  тогда  проявится   их   врожденная
жестокость. Ведь все они - прямые потомки пиратов, из-за которых эта часть
Тихого океана пользуется недоброй славой.
   Пока же миллиардцы пребывают в полной уверенности, будто ничто не может
поставить под угрозу их существование, где все так разумно предусмотрено и
так мудро устроено. Квартет пользуется неизменным успехом. Его без  устали
слушают и награждают аплодисментами. В программе  фигурируют  произведения
Бетховена, Гайдна; Мендельсона, - и притом не  в  отрывках,  а  полностью.
Кроме обычных концертов