ство и разврат. Что бы все это значило?

- Свою одежду можете кинуть в мусоропровод. Новую найдете в шкафу.

"Одежду"! Шпак. Форму! Комбинезон пилота ВМФ с нашивками и знаками
различия! Впрочем, в шкафу действительно висит то, что надо...

Выходит, не разжалован пока. Мало того: судя по действиям господина
эксперта, похоже, приобщен к классу важных птиц.

Что-то мне это не нравится.

Глаза у господина эксперта желтые, как у леопарда, поначалу даже жутковато.
Уставились на меня.

- Поторопитесь. Через десять минут мы летим на Поплавок.

Этого я и боялся. Значит, ничего не кончилось...

- Почему на Поплавок?

- Потому что не на грузило. - Господин эксперт изволил фыркнуть.

Не смешно, и вдобавок до меня не сразу доходит, что он о рыбалке. У шпаков
и шуточки шпаковые.

- Мне нечего делать на Поплавке, - говорю твердо. - Идет война. Я глубинник.

Сказал - и застучало в висках. Смотрю на него, долговязого, снизу вверх. А
этот Шелленграм даже не счел нужным изменить тон:

- Вы штрафник и полетите со мной. Вам понятно?

Ничего мне не понятно. Кому я опять до зарезу понадобился - контрразведке?
Или есть другая сила, о которой я не имею никакого понятия? Ничего не знаю,
кроме того, что лейтенант
Филипп-Мария-Хосе-Фернандо-Лусия-Мигуэль-Хуан-Рикардо-и-Аугусто-Диего-Мануэл
ь Альвело, помоги ему все его святые, скорее всего назначен в чьей-то игре
на роль малого камешка между крутящимися жерновами. Ох, разотрут они этот
камешек в мелкий песочек...

Обрадовал шпак! Да я скорее тут умру, чем по доброй воле соглашусь
вернуться на Поплавок! Все равно куда: либо в бой, либо назад в Гольфстрим,
начать сначала. Хоть на "Нырке", хоть на бревне верхом. Отдайте мое рванье,
отведите меня на гауптвахту!

Подлая штука жизнь: никогда не предупредит заранее, что назревает
переломный момент. Я бы подготовился.

Вспотел, но отвечаю:

- Вы не имеете права мне приказывать.

- Вы предпочитаете, чтобы вам приказывал Велич? Или эта шлюха Риенци? А
участь штрафников на войне вам известна?

- Не ваше дело, - рублю поперек. - Прошу доложить обо мне командованию.

- Долг зовет? - вопрошает Шелленграм с ехидцей.

Не желаю ему отвечать. С некоторыми людьми бессмысленно говорить на такие
темы. Об этом вообще не говорят. Это либо чувствуют, либо нет.

- Последнее время вам случайно не снятся странные сны?

Сказал как само собой разумеющееся.

Вздрогнул я, вздрогнул. Не выдержал. Выдал себя. Лоб в поту, мурашки бегут
по ногам.

- О чем вы?

- О двух инициализациях, которым вы подверглись. Надеюсь, вы... ты
выдержишь третью... Искандер. Рановато, но ничего не поделаешь.

Браслет у него был странный, я никогда таких не видел. Господин эксперт
только нажал на него большим пальцем, и все. Лениво так нажал, со скукой и
едва ли не с зевком. Но я почему-то сразу понял: это-то и есть самое
страшное.

Словно запустили в меня клешню - и вывернули наизнанку. А потом ввернули
обратно. Качнулся, поплыл мир...

Говорят, что человек, умирая, видит себя со стороны. А я увидел сверху -
увидел, как вдруг, без мучений и судорог, умер во мне я.

И как я во мне родился.

Без боли, без крика. Лишь закружилась голова, лишь несильно шатнуло меня,
прежде чем обрушилось небо.

Ударило с размаху. И встало на место.

- Ну здравствуй, Искандер, - сказал господин Шелленграм. - Здравствуй,
блудный сын.

Лейтенант Филипп Альвело сделал шаг назад, последний свой шаг. И сейчас же
разведчик Северного Редута, бывший военный пилот Федерации Александр Шабан
сделал шаг вперед.

- Вин... сент?!

Спадала шелуха. Сыпалось прошлое, хрустя осколками. Винсент Менигон
улыбался, кривя угол рта.

- Узнал? Здравствуй, опасный тихоня.

- Здравствуй, ядовитый аспид...

ГЛАВА 2

Тридцатая годовщина основания Порт-Бьюно, помимо закладки тоннеля, гибели
Хромца Гийома и скоротечной пограничной войны с княжеством Хинаго, совпала
с давно ожидаемым событием общепланетного масштаба: развивающаяся планета
Прокна была принята в ассоциированные члены Лиги Свободных Миров.
Формальных предпосылок было достаточно: большинство государств планеты
давно и прочно вошли в Содружество, которое Менигон, и не он один,
иронизируя, называл Полудружеством; наличествовал и некий намек на единое
правительство в лице администрации Межзоны - традиционного посредника в
территориальных и торговых вопросах. Наконец, и это было главным,
минеральные богатства Прокны впечатляли, а эмбриональная экономика, слабо
развившаяся за несколько десятилетий Третьего Нашествия, устраивала Лигу
ничуть не меньше, чем Земную Федерацию. Редких металлов не хватало везде.
Пуповина, связывающая Прокну с Землей, еще не порвалась, но сделалась
тоньше.

В этом году объединенный космофлот Лиги демонстративно провел свои
ежегодные маневры в совершенно никчемной точке ровно на полпути между
Землей и Прокной. На Прокне злорадно молчали. Земля молчала тоже, однако с
признанием независимости своего старого сырьевого придатка там не спешили.
Прибывший точно в срок "Юкон" привез не только закупленное оборудование, но
и группу контрактников, совсем как в старые добрые времена. Кульминация
конфликта откладывалась, сгустившиеся тучи были задержаны чьей-то умелой
рукой и, погромыхивая в отдалении, изнывали под бременем избыточной влаги.
Мир, населенный людьми, работая и веселясь, творя и разрушая, в очередной
раз завис в неустойчивом равновесии. Он к этому привык.

Вскоре после торжеств, посвященных присоединению к Лиге и повсеместно шумно
отмеченных, Менигон обнаружил очередную пропажу. На этот раз с вездехода,
припаркованного, как обычно, в подошве Порт-Бьюно, исчез не только
аварийный НЗ - кто-то снял и, очевидно, украл всю систему воздухоочистки,
от лучевого обеззараживателя до последней прокладки включительно. Пока
Шабан, бегая от Позднякова к снабженцам, добывал новый очиститель, а
Менигон бил морду диспетчеру вездеходного парка, по Порт-Бьюно прокатилась
новость: две пары разведчиков отказались выехать на маршрут. Несмотря на то
что все четверо работали в Редуте далеко не первый год, мотивировка их
решения оказалась по-детски смехотворной: истечение срока контракта. У
старожилов это вызвало лишь саркастические усмешки: большинство из них
давно уже видело Землю разве что в розовых снах. Зато почти все разведчики
были в сборе, и вольтерьянцы получили немедленную и шумную поддержку.
Порт-Бьюно бурлил. Ни с того, ни с сего возникали потасовки. Шепотом
обсуждались шансы саботажников на ренатурализацию; чаще всего высказывалось
мнение, что шансы эти ничтожны и что бунтарям, подобно всем нормальным
людям, придется удовлетвориться полуторным окладом и не вводить старожилов
в соблазн. "Ишь, чего захотели! А если вот каждый так, а? Хотя, -
многозначительно качали головой, - разведчики - это ребята, я тебе скажу,
о-го-го! Не сахар ребята, да еще при оружии, да еще их человек пятьдесят...
Я думаю, Живоглоту с ними так просто не справиться, верно?.. Молчу,
молчу..."

Пока что шла торговля. Ни охранники Живоглота, ни желтые каски
правительственной охраны не мозолили глаза сверх необходимого. Шли
переговоры. Разведка временно приостановилась. Правительственный Совет счел
необходимым посвятить проблеме специальное заседание.

Кому не сиделось на месте, так это Менигону. Будто его донимал зуд. Как
потом выяснилось, прослонявшись без дела один день, крепко выпив и
повздорив до потасовки с кем-то из бунтарей, он пришел к Позднякову и
заявил, что готов выехать на маршрут хоть сейчас, какие будут распоряжения?
В Большой каньон? Годится. И на неделю? Прекрасно, только вот напарник мой,
малыш этот... да-да, Шабан, именно Шабан - пусть он останется, зачем ему
неприятности? Разведчики - люди грубые... Договорились?.. Поздняков едва не
прослезился и, как уверял Менигон, даже удержался от высоких напутственных
слов, только с чувством пожал на прощание руку - здорово, видно, допекли
человека.

- Вот еще, - сказал Шабан, выслушав. - Я с тобой. Мало тебе, что в прошлый
раз один ездил?

- Мне-то не мало, - буркнул Менигон. - Тебе много будет. Если только побьют
за штрейкбрехерство, считай, дешево отделался. Сиди тут и не очень
высовывайся. Уяснил?

- Уяснил. - Шабан провел рукой по волосам, стряхнул с пальцев прилипший
клок. - Вот черт, опять лезут... Отчего это, а?

- От натурализации, наверно, - объяснил Менигон. - Легенду знаешь?

- Это насчет того, что на Прокне лысеют лишь хорошие люди?

- Ее, родную. Веришь?

Шабан вздохнул.

- Приходится...

- А я не верю: видишь - не лысею никак.

- И неудивительно... А может, все-таки не от натурализации, а?

Менигон пожал плечами.

- Ну тогда от пыли. Или от сырости.

- Или от зубной пасты, - сказал Шабан. - Так когда мы едем?

Менигон посмотрел на него с интересом.

- Решил, значит?

- Решил.

- И не передумаешь?

Шабан помотал головой. Сзади подошла Лиза, молча прильнула, обняв за шею.
Она уже умела немного говорить, но при Менигоне боялась даже дышать, если
только не чувствовала кожей тепло своего бога и господина. Шабан блаженно
закрыл глаза. Ехать ему уже никуда не хотелось.

- Собирайся, - хмуро сказал Менигон. - Смотри, не пожалей потом.


...Хижина была широкая и низкая, с просевшими от времени углами. Она стояла
на краю узкой долины в тени крутой и как-то особенно нахально выпирающей
скалы. Крытая гнутой рифленой жестью, в которой легко угадывалась наружная
обшивка стандартных ангаров под флайдарты, крыша давно уже не сияла, а была
крашена в какой-то особенно тусклый цвет. Мало того, на ней неведомые
хозяева зачем-то терпели землю и россыпь булыжников, уже изрядно затянутых
рыжим лишайником. "Почему они не уберут эту дрянь?" - с недоумением подумал
Шабан и вдруг понял почему и одобрительно хмыкнул. Он представил себя
смотрящим вниз со стандартной высоты полета патрульной платформы - хм, даже
с минимально возможной высоты полета над горным рельефом хижина выглядела
бы не хижиной и не ангаром, а просто ничем - бугорком, на котором не
остановится взгляд. Чтобы увидеть, нужно сесть, а сесть тут негде: вокруг
какие-то развалины, растрескавшиеся фундаменты, бренные руины времен
Второго Нашествия, если не Первого. Археология.

Шабан был рад и этому. Они шли уже второй день - без пищи, без связи, без
сигнального буя, без сна. Без батарей "ишаков", вычерпанных до дна на
перевалах, без отдыха, с единственной надеждой: выйти на равнину и ждать,
что их рано или поздно заметят с воздуха. Или не заметят. А может, заметят
слишком поздно: равнина не горы, и в отработанных дыхательных фильтрах
недолго ждать пятнистой горячки.

Нельзя было оставлять сигнальный буй в вездеходе. Равно как и не стоило
оставлять вездеход в Большом каньоне, зря Менигон не послушал.
Непростительная беспечность. Ищи теперь этот вездеход на равнине под
наносами: судя по гулу и ошметкам грязи на скалах, первый вал селя был
высотой едва ли не в половину стены Порт-Бьюно.

И ведь знали, что в Большом каньоне селеопасно! И ведь не без оснований
предполагали, что в горах недавно прошел аммиачный дождь!

- Хозяев, кажется, нет, - сказал Менигон, сопя обмороженным носом. -
Подождем, спешить некуда.

- Мистика какая-то, - сказал Шабан, оглядываясь. - Никогда бы не подумал,
что в Редуте кто-то живет вне Порт-Бьюно и поселков. Я бы так не смог. Кто
эти отшельники?

- Хорошие люди. А насчет "не смог бы" - не зарекайся.

Пока Шабан раздумывал, как это понимать, Менигон уже стучал в дверь - три
удара, потом еще четыре. Ответа не было. Внутри оказалось темно, и, пока
глаза привыкали к сумраку, Шабан чувствовал себя неуверенно. Он мысленно
сравнил себя с зондом, просунутым в неведомый и чуждый человеку организм, и
нашел сравнение довольно точным.

Знать бы еще, кого Менигон называет хорошими людьми? Кроме себя,
естественно...

Судя по всему, хижину покинули недавно. Несомненно, она была человеческим
жилищем, а не пристанищем убегунов, и пахло в ней так, как пахнет только во
временном жилище: холодным запустением, пылью и плесенью, откровенным
нежеланием заниматься приведением хижины хоть к какому-то подобию уюта.
Здесь занимались совсем другим, и Шабан, привыкнув к темноте, заметил
невдалеке от малюсенького, напоминающего бойницу окошка колченогий стол и
два ящика вместо стульев, нехитрую спартанскую утварь, развешанную по
стенам, пару грубых топчанов, крышку люка в полу, ведущего, очевидно, в
подвал, и в самом дальнем углу - нечто громоздкое, похожее на гигантскую
дровяную печь, способную согреть десяток таких хижин, но эту печь пришлось
бы топить бревнами.

Он слишком устал, чтобы удивляться, но, вглядевшись и отметив до тошноты
знакомые всей Прокне очертания, все же удивился. "Печь" оказалась серийной
натурализационной камерой устаревшей модели, а вокруг нее - на ящиках, на
полу и друг на друге - громоздились десятки приборов, соединенных дебрями
кабелей и толстых шлангов. Назначения некоторых из них Шабан не знал,
другие были ему хорошо известны. Например, вот этот кристаллизатор
выдыхаемого циана, модель ЮИ-200, точно такой же установлен на каждом
разведвездеходе. Шабан вспомнил, как недавно Менигон вытребовал со склада
новый ЮИ-200, нахально заявив, что старый выбросил из-за утечки. И уж
совсем по-родному выглядела система воздухоочистки - та самая. Только
теперь в ее пропаже не было ничего необъяснимого, не зря же Менигон
последнее время рвался в одиночную разведку. Шабан покачал головой. Ловко...

- У этих твоих хороших людей, надеюсь, все в порядке с законом? - с
подозрением спросил он.

Менигон зевнул - во всю пасть.

- Ты мне сначала скажи, что такое закон, - буркнул он, валясь на топчан, и
заворочался, - и тогда я решу, как ответить.

"Резонно, - подумал Шабан. - А в самом деле, что такое закон в Редуте? И
существует ли он вообще? Вопрос из вопросов. Нет, есть, конечно,
установления Правительственного Совета, сохранились остатки кодекса
первопоселенцев, а это уже кое-что. Наконец, четверо из пяти новых граждан
Редута прибывают с Земли, привозя полезную привычку жить по ее законам,
устоявшимся в течение веков, - и это тоже неплохо. Но все-таки нет закона
как такового, нет незыблемого монолита, основы всякого государства, и, что
самое странное, нет ощущения, что место закона вдруг заняла неопределенная
страшноватая пустота. Да и откуда взяться ощущению? Оно появится лишь
тогда, когда распоряжения Правительственного Совета войдут в очевидное и
резкое противоречие с устоявшимся укладом жизни, а этого, к счастью, пока
нет. Мы сами знаем, что хорошо и что плохо, а о том, чего мы не знаем,
расскажет Поздняков. Хорошо, например, беречь вверенное государственное
имущество, а не беречь, напротив, плохо, и Менигон, конечно, сам понимает,
что занимается словоблудием. Вот загремит на год на северный шельф - там
ему быстро расхочется развивать тему: есть ли закон, нет ли закона... "

Менигон спал, развалившись на топчане, похрапывал во сне и иногда резко
дергал лицом. Поколебавшись, Шабан лег на другой топчан, положил под голову
свернутое одеяло и стал размышлять. Раздражал храп, и Шабан, покосившись на
спящего, вполголоса ругнулся. Вот кто умеет озадачить неожиданной проблемой
и тут же уйти в кусты. Завел в гости к каким-то подозрительным отшельникам,
ничего не объяснил и знай себе храпит, будто так и надо. Ну и черт с ним,
пусть спит. С ним можно поспорить о многом, но уже разговор о мыслительных
способностях убегунов или, например, моделей не поддерживается им
принципиально. Для него разум - не более чем набивка черепной коробки,
более ценная у себя, чем у всяких прочих, и иного подхода он знать не
хочет. В этом его беда и его счастье, но он не видит беды и счастья тоже не
видит. Может быть, он прав и в этом.

...Он открыл глаза от движения воздуха и, подняв голову, отметил, что вход
в хижину распахнут настежь. В рубленый прямоугольник дверного проема тек
воздух и лезли колючие потоки света, а в середине прямоугольника - Шабан
заморгал - неподвижно застыл резко очерченный силуэт однорукого человека.
Он стоял молча, как монолит, расставив гранитные ноги, и его голова
упиралась в притолоку. Экая глыба... Геракл.

Шабан потянулся и сел на топчане, рассматривая однорукого. Он не был
убежден, что это не сон.

- Лежать, - негромко приказал однорукий. - Не двигаться.

- Вы кто? - с неудовольствием спросил Шабан. - И позвольте уточнить: с
какой стати мне не двигаться?

Силуэт в дверном проеме качнулся вперед, человек вошел в хижину, и здесь
выяснилось, что с руками у него все в порядке, но Шабана это нисколько не
обрадовало. Недостающая силуэту правая рука была направлена точно на него
и, как водится, не пустовала.

- Не двигаться, - повторил человек. - Буду стрелять.

Теперь он стоял совсем рядом, громадный и ловкий в движениях, с торсом
античного бога, прикрытым драной выцветшей курткой. Этакий юный бог в
рабочей одежде, спустившийся в юный мир и точно знающий, какие недоделки в
этом мире он должен исправить. Одновременно в нем чувствовалась некоторая
неуверенность, словно бог, не окончив работы, забыл, что нужно делать
дальше. Забыл, взял пистолет и пошел искать виноватых...

"Плохо дело", - подумал Шабан, рассматривая оружие анфас. Со сна было вовсе
не страшно.

- Семьдесят третий калибр, если не ошибаюсь? - спросил он. - И конечно,
гранато-пули? Я бы на вашем месте не стоял так близко - достанется и вам. И
вообще снесет полхижины.

- У меня обычные пули, - хмуро сказал гигант. - Разрывные. Рекомендую вам
не двигаться и отвечать на вопросы. Кто вы такой? Откуда? Кто ваш приятель?
Отвечайте быстро. - Он отошел на шаг и принял напряженную позу. Было ясно,
что он выстрелит. - Даю пять секунд.

- Не дури, Доминик, - ожил на своем топчане Менигон. - Это я, Винсент.
Здесь все свои. Искандер, это Доминик Вальде, бывший инженер по
телекоммуникациям, а ныне затворник, ассистент и добровольный подопытный
кролик доктора Рау, а также местный викинг в горном варианте. Доминик, это
Александр Шабан, тоже разведчик и мой друг. Он надежный.

Гигант виновато улыбнулся, развел руками и убрал пистолет за спину.

- Это хорошо, - сказал он Шабану. - А я, честно признаться, всерьез думал,
что придется стрелять. Мне бы очень не хотелось.

- Мне бы тоже, - признался Шабан, косясь на ухмыляющегося Менигона.

Он чувствовал сильное раздражение. Вот тебе и друг-наставник, вот тебе и
"говори дяде правду". Мог бы и предупредить, коли друг. Но он ленив на
предупреждения, он предпочитает, чтобы каждый доходил до сути своим умом.
Или своим горбом, что случается чаще. Или своей шкурой.

- Извините меня, - пробасил гигант. - Я не знал, что вы теперь второй.
Извините, Александр, это недоразумение. Вездехода не видно, думаю, мало ли
что. Я еще с седловины заметил, что у нас гости. Гляжу в окошко - спят...
Ты стал неважно ходить, Вине, - повернулся он к Менигону. - Как бегемот.
Когда-нибудь это плохо кончится.

- Старость не радость. - Менигон махнул рукой. - Да позови ты доктора, чего
он, бедный, мается снаружи?

- Я не маюсь, - донесся голос, и в хижину вошел еще один человек. Этот
оказался худ и изможден, даже в полутьме сразу бросалось в глаза, что он
стар, что лицо у него серое и обветренное, рассеченное коричневыми
морщинами, а одежда ветха и изношена до крайней степени. Рядом с гигантом
Домиником он выглядел заморышем.

- Отчего вы решили, что я маюсь? - продолжал он. - Это я вас мучаю. Сегодня
лучше, чем в прошлый раз: мы повернули с семи тысяч, а остальные пошли
выше. И все равно адаптивная натурализация ничего не даст, это я вам
говорю. Здравствуйте, Винсент. Я искренне рад, что вы пришли и что пришли
не один. Этот молодой человек...

- Этот молодой человек, - перебил Шабан, - прежде всего хотел бы знать,
куда он попал и почему в него тычут пистолетом. Это во-первых. А во-вторых,
прошу объяснить мне, почему это я "теперь второй"? Вы кто?

Гигант и изможденный переглянулись. Шабан скосил глаза на застегнутую
кобуру лучеви