аложил?

- А ты?

Было слышно, как Богданов хмыкнул.

- Хороший вопрос, дружище. Привыкай, мы тут без чинов. Давно в "рейде"?

- Сутки разменял.

- Лови совет: больше двух суток подряд не напрягайся. Опасно, устаешь. А
вообще давно охотишься?

- Тринадцать дней, четыре торпеды.

- Неплохо начал. А у меня пятьдесят два дня, девять торпед.

- И все засчитанные?

- Все как одна.

- Ого, - сказал Филипп. - Скоро можно будет поздравить?

- Поплюй, салага. На Капле недавно, наверное?

- Год.

- Оно и видно. В штрафники за что попал?

- Дебош в баре, - пояснил Филипп, не уточняя подробностей. - А ты?

- Пукнул при Адмиралиссимусе.

- Да ну?

- И еще фальшиво пел в церковном хоре. Какой вопрос, такой ответ. Ну,
бывай, лейтенант, мне некогда. Может, еще встретимся.

- Э, погоди! - заторопился Филипп. - Тут у меня какие-то мотыльки летают.
Это что?

- Розовые?

- Пожалуй, красные.

- Вылупляются из плавающих коробочек?

- Вовсю лезут, на палубу не выйти. Это не опасно?

- Долго жить будешь, - с завистью сказал динамик. - Есть примета: кто это
увидел, с тем до самой смерти ничего не случится. Зато и крови много
повидает. Повезло тебе, лейтенант. Я десятый год служу, а самому видеть не
пришлось.

- Между нами полчаса ходу, - предложил Филипп. - Я тебя не трону. Обещаю.

Он живо представил себе, как там, у горизонта, капитан третьего ранга
качает головой: ну, мол, и ну.

- Я верю, - сказал наконец динамик. - Но... не обижайся. Нет.

- Извини, - проговорил Филипп. - Я понимаю. Удачи тебе.

- И тебе удачи, лейтенант. Больше не дебоширь.

Связь отключилась. "Хорошо бы и вправду встретиться с этим Богдановым, -
подумал Филипп. - Выпить с ним где-нибудь на Поплавке... хотя бы пива.
Чтобы можно было видеть друг друга и говорить без соблазна разрядить в
собеседника торпедные аппараты, чуть только его занесет течением в твою
зону...

Далек Поплавок. Барьер в пятнадцать тысяч миль и шесть нерасстрелянных
торпед.

И еще неизвестно, чем встретит Поплавок. Какой-то "кукушонок", я - не я...
С ума сошли".

Филипп не стал досматривать, чем кончится багряная метель. Скорее всего
мотыльки упадут в воду задолго до грозы, погибнут за дальнейшей
ненадобностью, успев отложить в воду яички, и поверхность океана станет
похожа на кровь. "Много крови повидает..." Хорошо бы видеть только такую
кровь, да трудно поверить. Накаркал в душу капитан третьего ранга...

Развернув капсулу носом на запад, он начал погружение. Целей в поле обзора
по-прежнему не наблюдалось, и молчали разбросанные впереди по курсу
буи-целеуказатели. Некоторое время кормовой экран показывал удаляющееся
туманное пятнышко - "Нырок" Богданова. Затем исчезло и оно.

И снова - пустота. Потрескивание корпуса и одиночество отверженного. Семь
антиторпед в носовом отсеке и семисотмильный путь до противоположной
границы отведенной для охоты зоны.

Через час капсулу сильно встряхнуло. Словно огромный водяной кулак налетел
и ударил сзади - всхлипнули, жалуясь, переборки. Филипп взглянул на монитор
лишь для того, чтобы убедиться, что не ошибся в прикидочном расчете:
расстояние около шестидесяти миль, мощность заряда от восьмидесяти до ста
килотонн, направление на эпицентр - почти точно ост... Ошибки не было. И не
было надежды на чудо. Капитан третьего ранга Богданов проиграл поединок со
своей последней, десятой торпедой.

* * *

Шаг.

Еще шаг - обратно. Поворот - и снова шаг. От стенки к стенке в тесной рубке
"Нырка" не расшагаешься. Поворот не строевой, а неуклюжий, топчущийся - для
строевого нет места. Ну да некому тут мной любоваться. Шаг. Можно сделать
два шага, если умудриться убрать кресло пилота. Только некуда.

Сколько времени можно держаться на стимуляторах?

Сто двадцать четыре часа, если нам не врали медики в Центре на Сумбаве.
Столько человеческий мозг выдерживает без сна, а потом начинает тихо
съезжать с катушек, что со стимуляторами, что без них. Бодрее от таблеток
станешь, а рассудительнее - никогда.

Почему-то именно сто двадцать четыре часа, ни больше ни меньше. Быть того
не может, чтобы люди были одинаковы: наверняка у кого-то верхний предел
больше, у кого-то меньше, а у кого-то в точности сто двадцати четыре,
минута в минуту.

В общем, пять суток с хвостиком. Интересно, когда это начнется у меня?
Часов двадцать в запасе еще есть - а потом? Сойду с ума или нет? А если
сойду - то временно или навсегда?

Тупая мысль, безрадостная, и ходит по кругу. Нет-нет - и тюк в темя! Как
хилый цыпленок, которому вовеки не пробить чересчур толстой скорлупы.

На Капле сходят с ума по-разному. Говорят, даже андроиды этому подвержены,
только сам не видел. Помню одного техника, швырявшего что ни попадя в океан
с нижнего уступа и вопившего на весь Поплавок: "Поднимись! Поднимись!"
Наверное, он хотел, чтобы из воды поднялся остров - не плавучий, настоящий.
Помню и то, как получил от того сумасшедшего по уху, когда помогал его
вязать.

Для чего помогал, спрашивается? Порядка захотел? Вояка с мечтами о мировой
гармонии...

Поболтайся-ка в Гольфстриме, мечтатель. С семью победами. С ослабевшим
корпусом и заглушенным котлом. С израсходованным запасом
буев-целеуказателей и глубинных бомб, с последней антиторпедой в носовом
отсеке.

Семь побед за пятнадцать дней - это, кажется, рекорд, да кому он нужен.
Убить в одном бою сразу три торпеды - не рекорд, такое прежде бывало. Но
лучше остаться в живых и вовек не ставить никаких рекордов.

Шаг. Поворот. Шаг... Пока не выбрался из трехсотмильной полосы, нельзя ни
спать, ни сходить с ума. Гольфстрим.

Сонар не показывал целей уже сутки. То густо, то пусто... Оно и к лучшему,
что пусто, потому что цель отныне я. Проглотить еще таблетку - и пора
наверх, посмотреть, куда меня снесло.

Всплытие...

Управление, по счастью, не пострадало, чему я не очень и удивился. "Нырок"
никуда не годен как боевая капсула, устаревший "Удильщик" даст ему сто
очков вперед, но уж что в нем сделано на совесть, так это управление, что
ручное, что церебральное, да еще пятикратно дублированная электроника
защиты котла - надежней ее нет. Кажется, в морской истории еще не было
случая, чтобы "Нырок" взорвался на собственном реакторе - зато оружие
слабое, скорость мала, о кавитационном режиме речи вовсе нет, и давит их на
глубине только так.

Всплывал я на одной Архимедовой силе - без движка одними рулями всплытию не
поможешь, - и это всего-то с одиннадцатикилометровой глубины! Со сброшенным
аварийным балластом! Все равно капсула поднималась медленнее, чем ей
следовало, - похоже, нахлебалась воды. Конечно, не через обшивку: в этом
случае меня бы уже раздавило. Вероятнее всего, подтекал сальник гребного
вала. Ничего, выберемся - откачаем...

Нос на зюйд, дифферент на корму. Пусть капсула, всплывая, выиграет милю или
две. Медленное всплытие, неохотное: иногда кажется, что Капля, как трясина,
рада засосать все, что в нее попадает, безотносительно к запасу плавучести.
Всплытие, словно неспешный подъем водолаза на грани кессонной болезни.

Отпусти меня, глубина... Дай поскорее увидеть небо. Глубинники не водолазы,
они не умирают от декомпрессии. Зато их иногда давит там, внизу.

Ночь сияла над океаном, яркая тропическая ночь с белыми фонарями звезд.
Прошлой ночью после боя я всплыл и послал в эфир вопль о помощи. Понимал,
что зря - а послал.

Нет ответа. Штрафника спасать не будут. Вне Гольфстрима, пожалуй, еще
подобрали бы, а в Гольфстрим за потерявшей ход капсулой не полезут, очень
им надо. На Третьем контрольном служаки искушенные и штрафников видывали
разных, а на базе "Ураган", что тоже ходит где-то неподалеку, тем более, да
и не их это дело - штрафников выручать, пусть выпутываются сами, как умеют.

Стук сердца отдавался в висках, пока навигационный комплект брал пеленги на
стационарные спутники. Обошлось: вышло, что снесло меня к югу еще на шесть
миль. Мало, конечно, но лучше, чем ничего. Пока еще я в своей зоне. И до
южной границы Гольфстрима осталось миль сто...

Сто не сто - а девяносто наверняка.

Опять дрейф. Даже не на "Удильщике" - на паршивом "Нырке"! Но, как ни
странно на первый взгляд, это обстоятельство давало надежду. "Нырок"
капсула учебная и, кроме основной маршевой установки, имеет электротягу -
для занятий по начальному курсу глубинного пилотирования, чтобы неопытные
курсанты не наломали дров. Движок дохлый, однако узлов восемь-девять с ним
развить можно, салагам и от того удовольствие.

Движок работал. Натужно, с рассерженным гулом и скрипом несмазанных
шестерней вращал гребной вал. А вот с аккумуляторами электропривода мне не
повезло: заряжены они были под завязку, но емкость изрядно села. Еще
удивительно, что села не окончательно - за столько-то лет! Кто их менял?
Зачем?

Короткий расчет и результат: миль на сорок энергии хватит. Может, на
пятьдесят, если повезет.

Утешительное соображение, ничего не скажешь. Особенно когда ты потерял ход
почти на стрежне Гольфстрима и до ближайшего края течения ровным счетом сто
тридцать миль.

Подзарядить аккумуляторы по их истощении, приоткрыв реакцию в котле?
Попытаться обмануть систему защиты... Нет, ничего из этого не выйдет,
бессмысленно и пытаться. Защита сделана на совесть. А кроме того, покончить
счеты с жизнью можно куда проще.

Никто не подсказывал мне решение, я нашел его сам. Несколько часов дул
благоприятный ветер с севера, медленно гнал воду и "Нырок" на спасительный
юг. Затем ветер стих, и я ушел на глубину. Два часа дрейфа на трех
километрах - всплытие. Определение координат. Два часа на пяти километрах -
всплытие, определение координат...

Только на одиннадцати километрах я нашел боковой поток нужного направления
- медленный, слабый, но поток. Гольфстрим - это не ленивая ламинарность
воды в канале с бетонированными стенками, Гольфстрим - это перемешивание,
замкнутый на себя хаос струй. Потерявшей ход капсуле из него не выскочить,
и если наверху не предвидится устойчивого штормового ветра, бедолаге
глубиннику остается надеяться лишь на случайный мощный водоворот, равно
способный выдернуть капсулу из плена и утопить, или хороший гидросейсм.

Проще дождаться дождя в пустыне.

Можно еще застрелиться. Тоже выход.

Но зачем? Вряд ли мне удастся уцелеть при встрече даже с одной торпедой.
Разве только для того, чтобы не дрожать в ужасе последние минуты, понимая,
что обречен.

За полсуток я продвинулся к югу на тридцать-сорок миль. Еще миль пятьдесят
или лучше уж шестьдесят для полной гарантии - и можно будет разрядить
аккумуляторы на движок и, покинув Гольфстрим, воззвать о помощи. Хорошо,
что отменено старое правило не спасать штрафников и до искупления ими вины
не допускать замены посудины. Никакой ремонтник не станет возиться со
взбесившимся реактором - этому "Нырку" прямой путь в Вихревой пояс.

Можно рискнуть и всплывать пореже, надеясь, что поток не изменит
направление.

Если мне повезет, одной легендой на Капле станет больше...

Господи, как спать хочется! Помоги мне, Господи, и я уверую. Сотвори чудо.

...Они кинулись на меня стаей, все сразу, когда я точно так же всплыл
запастись воздухом. Так волки, почуявшие дичь, идут по следу и разом
наседают на старого охромевшего лося. Так акулы набрасываются на раненого
кита. Три торпеды - это уже не стайка, а настоящая стая, и - хотите верьте,
хотите нет - в их действиях было что-то похожее на согласованность. Уж
очень синхронно они начали атаку, грамотно разошлись, качественно ставили
помехи. В самую резвую из них я тут же разрядил бомбомет, высадив все, что
в нем оставалось, и удачно: это действительно оказалась торпеда, а не
ложная цель. Потом нырнул и спустя несколько минут маневрирования уже
уходил на предельной скорости - охотник от дичи! Как ни крути, не
получалось долбануть обе без того, чтобы одна из них не вышла на дистанцию
эффективного поражения.

Ловко меня поймали... Не хватало, убегая, напороться еще на одну торпеду -
тогда точно конец.

Слишком долго я не видел целей, необыкновенно долго для Гольфстрима. Должен
был насторожиться, идиот! Обязан был не расслабляться! Самое умное, что я
мог сделать, это прервать "рейд" после двух суток, как советовал покойный
Богданов, и сутки отдохнуть. А потом вернуться к тактике "укол" или
"проскок".

Пожалуй, на "Краббене", а то и на "Скате" я сумел бы уйти от ржавой рухляди
- удрать на "Нырке" не понадеялся бы и самый глупый курсант в выпуске
Центра ВМС на Сумбаве, не то что третий в выпуске. Изменить обстановку,
насколько это в моих силах, повернуть в свою пользу естественную разницу
скоростей целей, точно выбрать позицию и момент для нанесения удара... Я
вам покажу, гады, какой я не третий, а одиннадцатый!

Обманываясь помехами и ставя помехи сам - по-моему, без всякого результата,
- я достал вторую цель лишь пятым по счету "плевком". Оставались
всего-навсего две антиторпеды. И тут я, пожалуй, запаниковал, так что
капсула на цереброуправлении закружилась винтом. Потом выяснилось, что,
лихорадочно срывая с головы шлем, я выдрал из приборной панели разъем
вместе с проводами.

Последнюю торпеду надо было бить наверняка. Я подпустил ее на десять миль -
почти к предельной границе, внутри которой я сам оказался бы в зоне
уверенного поражения, - и ударил.

Три цели - для них Я был целью! - фронтом шли на меня, и лишь одна из них
была настоящей, а две ложными. Интуиция, противная здравому смыслу,
подсказывала: бей в среднюю!

Я ударил в левую, сам не понимая почему. И угадал. Пронизавшая толщу воды
вспышка - значительно более яркая, чем я ожидал, - и секунды до
сокрушительного удара водяного кулака, и скверное предчувствие...

Торпеда не должна была сдетонировать. Но она сдетонировала, опередив, может
быть, всего лишь на миллисекунду свою почти мирную гибель в раскаленном
газовом пузыре. Один случай на тысячу. Склеротический псевдоинтеллект,
запертый в ржавой десятиметровой сигаре, дождался своего часа.

В цереброшлеме я бы умер. Без него, как ни странно, даже не потерял
сознания, а ушибы и ссадины не в счет. Корпус капсулы - слабая титановая
броня, ни композитов, ни гидравлического демпфера - не должен был выдержать
такого удара, но выдержал.

Везение...

Странное мне даровано везение: загонять себя в смертельно опасные тупики,
быть битому и выживать, несмотря ни на что. Всплывать к свету. И тому,
другому человеку во мне "везло" точно так же, с той разницей, что он был
пилотом флайдарта, а не глубинником. И точно так же лысел со лба, между
прочим. И был уволен в отставку из-за синдрома Клоцци, несовместимого с
цереброуправлением, каким оно было лет этак двадцать, а то и тридцать
назад. Теперь этот термин мало кому известен.

Это что же получается? Тот жил в те времена, когда я едва родился?

Раздвоение личности во всей красе, а что по большей части лишь во сне, так
это пока. То ли еще будет. Да не простое раздвоение, а с выкрутасами, и в
самом деле на шизофрению похоже, если я правильно понимаю, что это такое.
Вот отчего я "рейд" выбрал. Не по умному расчету, как сам себе заливал, -
боялся спать, и все тут!

Вот и болтайся посреди Гольфстрима, лови шалые потоки. Пятые сутки
заставляй себя не спать.

Погружение...

Вниз, на одиннадцатикилометровую глубину "Нырок" проваливался куда быстрее,
чем всплывал. Следующее всплытие я наметил через десять часов. Можно
молиться, чтобы поток не изменил направление, позволил выиграть два-три
десятка миль... но дойдет ли молитва до Бога сквозь толщу воды? И есть ли
тут Бог?

Глубина-то детская. Но иссякнет поток или повернет вспять - глубже не
нырнешь, не поищешь. Раздавит.

Не спать... Шаг. Поворот. Еще шаг. Принять таблетку? Да, пора.

Думать? Разрешается. Сколько угодно. Все-таки тому человеку во мне можно
позавидовать: у него была любовь. Странная любовь пополам с презрением к
женщине-андроиду - но была же! А вот я так и не сподобился ни на Земле, ни
на Капле. Не называть же любовью перепихивания со случайными девочками в
Корсакове и Новом Ньюпорте да кувырканье в постели с контр-адмиралом Риенци.

Стоп. Думать о другом. Об этом - табу.

О другом, однако, я подумать не успел: пискнул сонар, предупреждая о
появлении цели. И тотчас же пискнул снова.

Две торпеды. Заметили... Раньше, чем я их. Обзорный экран загажен ложными
целями...

Ну вот и конец... Отплавал свое, глубинник, отнырял. Откувыркался с
Джильдой. Отжил свой срок. Подлец Лейф не отжил - а твое время истекает.
Падают последние капли в клепсидре.

Страха не было. Только усталость и немного тоски. Мелькнула даже мысль
плюнуть на все и разрешить себе отключиться, уснуть. Совсем не трудно
проспать последние минуты жизни, если не позволял себе сомкнуть глаз больше
ста часов.

Можно драться до последнего. Погибнуть, как Богданов, с честью, о чем все
равно никто не узнает. Запустить электропривод, ползти со скоростью карася
в пруду, попытаться сманеврировать так, чтобы заставить цели сблизиться и
уничтожить обе одной антиторпедой, а разрядивши аккумуляторы, ждать, что
спасут или что каким-нибудь чудом вынесет из Гольфстрима...

Если бывают на свете чудеса, то не такие. Нет даже одного шанса на тысячу.
Нет ни тени шанса и не будет. Во веки веков. Аминь.

Странно устроен человек: казалось бы, помереть во сне куда приятнее, чем в
драке, - а он выбирает драку...

Врать не буду: положим, эта мысль пришла мне в голову потом, и не сразу
вспомнилось напутствие Моржа: "Никому не позволяй распоряжаться двумя
вещами: твоими мыслями и твоей жизнью". А значит, ни человеку, ни полуживой
жестянке с манией убийства. Сработал рефлекс, а когда я осознал, что творю,
уже скрипели позади меня несмазанные шестерни и капсула двигалась.

Со скоростью карася, правда, очень спешащего.

Карась-то карась, но с зубами. Вернее, с последним зубом.

Только никакого цереброуправления...

Ткнул костяшкой пальца в клавишу "ОТСЕВ". Работа "мозгу": анализ
перемещений отметок от целей, вероятностный анализ, отсев кандидатов в
ложные цели. Половину отсеет, и то хлеб. Ну, подскажет еще, какие отметки,
по его машинному разумению, являются истинными целями, однако с такой
неуверенностью, что лучше бы не подсказывал. Всякий нормальный глубинник в
опасной ситуации молится не на "мозг" - на собственное чутье. Глубинник без
чутья не глубинник - просто труп.

Взглянув на экран, я не то чтобы удивился - просто отметил нечто странное.
Удивляться я был уже не способен.

Цели не шли на меня!

Что за притча?

Я постучал по экрану, хотя это было и глупо. Экран кругового обзора
монолитен, отпаяться там нечему. Он либо работает, либо нет, а если выходит
из строя, то уж навсегда, и никогда не "дурит". И уж коль скоро он
показывает, что хоровод целей не интересуется мною, значит, так оно и есть.

Эти торпеды не атаковали. Они не видели меня в упор!

Оказывается, я дрожал. И без того в рубке было нежарко, а тут еще холодный
пот по спине... Ладно, живы будем - разберемся, отчего я дрожал: от холода
или от страха.

Спохватившись, я застопорил движок. Так... Будем разбираться. Обрадоваться
еще успею, если найдется чему.

Хоровод целей мало-помалу смещался справа налево, с юга на север. Странные
дела творятся в Гольфстриме. Допустим, попалась торпеда окончательно
проржавевшая, свихнувшаяся, такие еще встречаются, несмотря на работу
штрафников, сам видел. Но не две же сразу! Кибернетический псевдоинтеллект
- штука маловразумительная, во всяком случае, для меня. Плывут себе
рядышком, мирно ставят помехи, вместо того чтобы наброситься на меня, как
псы. Любовь у них, что ли?

В кают-компании расскажешь - не поверят, примут за байку. Байки еще не
такие бывают.

Сканирование специмпульсами...

Обычно глубинник не тратит времени на получение максимально полной
информации о целях: заниматься анализом в бою - разновидность извращенного
самоубийства. Иное дело на контрольных постах и базах, да и на Поплавке
тоже: сидят выдрессированные операторы-сверхсрочники, дежурят неулыб