жу. Вот ты, штрафник, доложишь обо мне
начальству? Нет? Так я и думал. Контакт с изменником, сам понимаешь, срока
давности за измену нет... хотя я никому не изменял. Да и не поверит тебе
никто. А засечь меня в Гольфстриме не так-то просто.

Он взболтал жидкость во фляге, посмотрел на свет, одобрительно хмыкнул и
снова наполнил кружки. Как раз хватило по полной. Пьяным он не выглядел,
скорее чуть-чуть сумасшедшим. Неудивительно...

- Война за Воссоединение, ха! - сказал он с желчью. - Правда, северяне
почему-то называли ее войной за Независимость. Ну да не мне их судить,
особенно теперь. Сколько людей утонуло, сколько лодок... Девять лет войны!
Обычно чаще мы их били, чем они нас, но однажды Федерации туго пришлось.
Тогда целый флот сдался... вернее, то, что северяне от него оставили. Об
Экваториальном побоище слыхал небось? - Старик сердито пошмыгал. - Сказать
вернее, об Экваториальном разгроме. Адмирал Штиттен, мать... До сих пор
вспоминать больно. Ну, дальше лагерь военнопленных на плоту, понятное
дело... для тех, кто не согласился Лиге служить. А через полгода вышло
перемирие и обмен пленными. Обрадовались, дураки... А нас - за жабры!
Трибунал: почему, мол, сдались? Нижние чины на офицеров кивают, офицеры -
на командиров кораблей, а те на адмирала Штиттена: был, мол, приказ... А
адмирал не то потонул со всем штабом, не то тоже сдался и скрывается Лигой,
- помню, насчет этого контрразведка особенно допытывалась. Ту логику сейчас
понять трудно... Короче говоря, дали нижним чинам по пять лет лагеря, а
офицерам по десять - до ловли торпед в Гольфстриме тогда еще не
додумались...

Старик надолго присосался к сивушной кружке, а когда оторвался, воспаленные
веки его, с сеточкой красных жилок, дрожали. Рукавом смахнул слезу:

- Не обращай внимания...

- Не хватит ли пить? - спросил я.

- Что ты понимаешь, молокосос? - возмутился старик. - Ты слушай! Знаешь,
где они устроили лагерь? На Южной шапке, в десяти градусах от полюса!
Лагерь - коменданта не знаю, просто сволочь какая-то, а начальником охраны
под ним был кавторанг Борис Могильный, Морж твой. Я с ним когда-то учился,
он на курс старше, шпынял меня, салагу... Боевой офицер - пошел в
тюремщики, каково! Ну да это еще не все, слушай дальше. Бараки у нас были
надувные, один на сто человек, мы своим теплом их и грели. Кое-кто и
замерзал, не без этого... Лето холодное выдалось. Льдина голая, ветра
такие, что на ногах не устоишь, один барак просто сдуло вместе с людьми,
говорят, так и не нашли его. Всей работы нам - снег отгребать да
ветрозащитные стенки наращивать. Сами и проволоку вокруг лагеря тянули, в
один ряд, больше для виду. Бежать все равно некуда - везде лед, смерть,
полярная ночь, а если и доберешься чудом до края льдины - что дальше?
Капля... В общем, пока лето держалось, никто ни о чем таком и не заикался,
а осенью начали замечать у охраны чемоданное настроение... Понял? Нам-то
вкручивали, что, мол, для нашего размещения специальный плот освобождается,
а оказалось намного проще: нас собирались просто бросить! Зимой Южная шапка
тает полностью, а верхом на надувном бараке много не наплаваешь...

Я содрогнулся.

- На самом деле мы перемерли бы раньше, - продолжал старик. - Кто бы нам в
военное время запасы оставил? До полярной базы две тысячи километров, да и
встретили бы нас там... понятно как. А тут слух о том, что, мол, километрах
в трехстах от нас, почти у края поля вмерзла в лед вот эта самая
"Анаконда". Почти никто в это всерьез не поверил - а все же надежда. Ты
человеку лучик света впереди покажи - он за ним на край света пойдет, не то
что на край льдины. Говоря короче, не стали мы ждать, покуда нас бросят,
начали сами. До сих пор жалею, что не до всех охранников добрались, утек
кое-кто... Летающую платформу нам тоже отбить не удалось. Ну и пошли...
Полторы тысячи человек. Не мне одному приходило в голову, что "Анаконда"
вместит едва ли каждого десятого, да поди еще ее отбей - а куда деваться?
Слабых бросали... это теперь я понимаю, что некоторые из них смогли бы
дойти, а тогда и сильные не очень-то надеялись - триста километров по
льдам, без одежды с подогревом, почти без пищи. В похвалу людям скажу: до
трупоедства дело дошло очень не сразу...

Старик отхлебнул сивухи, сморщился и вдруг захохотал:

- Флайдарты! Ты оцени честь: на нас бросили не только боевые платформы и
геликоптеры - истребительную авиацию! Вреда нам от нее, правда, было чуть,
а вот платформы... - Старик выругался. - После первого налета от нас едва
половина осталась. Висит над головой такая сволочь, лупит на выбор, а
достать ее теми пукалками, что мы у охраны поотбирали, руки коротки. Если
бы не пурга да не торосы, никто бы не дошел. Разбежались... Чуть что -
прятаться. Пурга, я скажу, нас тоже не жалела, на ходу люди замерзали. В
моей группе семнадцать человек было, а до лодки дошло одиннадцать. Повезло,
считай... Ты чего не пьешь?

- Пью. - Я сделал глоток и, когда дыхание восстановилось, спросил: - А
дальше?

- А дальше сразу вышли как надо. Тоже чудо, конечно, но мы тогда даже не
удивились. Пурга стихла, и картина как во сне: белым-бело, впереди во льду
лодка припорошенная, а у горизонта - море... Сутки мы ждали, готовились,
боялись страшно, что лодка уйдет, а дальше... сам сообрази. Пока могли,
резали их без звука, поодиночке. Потом пальба пошла. Трое нас живых
осталось да двое тяжелораненых, оба умерли на следующий день, зато лодка -
наша, и уж тут времени не теряй... Ты пей, пей, не стесняйся.

- Я пью.

- Может, кроме нашей, на льдине еще какие-то группки остались, но мы их
ждать не стали. Да и они не стали бы, если бы не нам повезло, а им.
Правильнее сказать, мы не стали дожидаться, когда нам на рубку свалится
тактическая ракета. Кое-как выломались из льдины, она уже и сама
трескалась, - и на глубину, под лед, под шапку. Ищи нас...

- Неужели не пытались выследить? - поразился я.

- Конечно, пытались, да не очень долго. К тому времени перемирие давно
кончилось, так что командованию было не до нас. А нам - куда податься?
Решать надо. Подальше от мест боевых действий - это раз. Зоны Лиги и Унии
сразу отпали: никто бы не поверил, что мы не смертники с гигатонным зарядом
на борту, утопили бы сразу по обнаружении. Притом не хотелось чувствовать
себя предателями, бродил в нас еще кое-какой идеализм... Пошли было к
Независимым, они тогда с нами вроде в союзе были, однако ж не настолько
тесном, чтобы перебежчиков выдавать... На то мы и надеялись. Потом
сообразили, что Независимым лодка была нужна, не мы. Ну и решили выждать...

- Чего, кэп? - легкомысленно спросил я. - Окончания войны и всеобщей
амнистии?

С минуту старик сверлил меня бешеным взглядом - мне даже показалось, что он
готов швырнуть свою кружку мне в лицо. Но обошлось, и опять на меня
уставились глаза сушеной воблы.

- Ты, парень, больше так не шути, ладно? Вижу, что брякнул по недомыслию,
потому и прощаю. Сам не знаю, чего мы ждали... может быть, шанса улететь с
Капли - куда угодно, с какого угодно терминала. Одно время нам казалось,
что такой шанс непременно будет, стоит только дождаться... Да и просто
пожить лишние несколько лет - разве плохо?

Отшвырнув пустую кружку - с пластмассовым стуком отскочив от переборки, она
запрыгала по полу, - старик подцепил фляжку сморщенной лапкой и вытряс себе
в горло последние капли. Почему-то его голос сразу осип.

Уже порядком опьянев, я слушал молча, пытаясь представить себе, как это
было - давно, больше двадцати лет назад: захват субмарины горсткой
отчаявшихся людей, волчья атака на отару, вопли захваченных врасплох,
суматошная стрельба, дикие рукопашные схватки на ножах, осада задраенных
отсеков... А потом - долгие годы в титановой сигаре, обросшей корой морских
репьев толщиной в метр, годы без права безбоязненно всплыть, затем
сомнительное убежище в Гольфстриме и угасающая надежда...

Не позавидовали ли выжившие погибшим?

- Вадим через полгода умер от гангрены, еще на льдине поморозил ноги, не
дал нам резать... А Витус шесть лет назад, он, когда все начиналось, среди
нас самый старший был, под пятьдесят. От старости и умер, а больше от тоски.

* * *

Сон - провал - чернота - пробуждение - свет. Так правильно, так должно
быть. Почему со мной не так? Почему я живу во сне чужой жизнью и боюсь
уснуть? Неужели надо не спать пять суток и смертельно вымотаться, чтобы не
видеть снов, где я - не я?

- Ты опять кричал, - ухмыляется старик. - Приснилось что-нибудь?

Молча киваю, не вдаваясь в подробности. Не хватало еще излагать вслух сны,
словно на сеансе психоанализа. Как бы скучно ни было кэпу - обойдется.

Как вчера и как третьего дня, сажусь рывком, отшвыривая ветхое одеяло,
сбрасываю ноги с койки, встаю, одеваюсь, а в голове один вопрос: что делать
дальше?

Четыре дня на Сонной субмарине... Старик не надоел, нет, но иногда пугал.
Как, например, вчера, когда, вглядываясь в пустой экран дальнего
обнаружения, вдруг ни с того ни с сего завыл тихим тоскливым воем. Ну
точно, начинающий сумасшедший. Двое сумасшедших на полудохлой лодке - один
страдает раздвоением личности, у второго личность мало-помалу корродирует
вместе с субмариной...

Надо выбираться отсюда. Старик говорил о неделе - значит, истекло уже
больше, чем осталось. Дотерпеть, потешить старика разговорами - заслужил! -
и вернуться на Третий контрольный пост, получить новый "Нырок", закончить
работу "уколами" - хватит "рейдов"! Выскочить из Гольфстрима в область
нормального хаоса течений, запросить помощь... Можно надеяться, что при
семи торпедах на личном счету меня не станут запирать в камере, словно
преступника, позволят ходить где вздумается, а на косые взгляды я плевать
хотел. Глубинники поймут - со всяким такое может случиться, - а остальные
пусть смотрят как хотят, мне-то что.

Трое суток - не срок. Не двадцать два года.

К управлению лодкой старик меня не подпускал. Иногда управлял сам, и это
чувствовалось по рысканью на курсе - чаще доверял автопилоту. Один раз
взвыл сигнал тревоги, но торпеда, словно бы и не заметив нас, чинно прошла
мимо на расстоянии двадцати миль и удалилась своим курсом. Старик и ухом не
повел.

- Старая знакомая...

Больше мы не пьянствовали. В свободное от разговоров время я бродил по
лодке, знакомясь с ней, как с живым ископаемым. Ходовая и боевая рубки...
зря старик ревниво их оберегает, здесь я ни к чему не притронусь: дал слово
- и сдержу. Ракетный бункер - с пустыми шахтами... Грузовые отсеки - также
пустые, и не узнать мне, какие грузы субмарина возила на полярную шапку.
Тесная, чуть побольше кубрика, кают-компания с потеками на переборках.
Приборный отсек, контроль состояния обшивки... Непонятно: либо "Анаконде"
чудовищно везет, либо справочники врут и в Гольфстриме почти не бывает
желтых приливов... Торпедный отсек, и в аппаратах - исправные торпеды!

С ума сойти.

В судовой библиотеке пыли было немногим меньше, чем в заброшенных кубриках,
и в ней, к моему удивлению, оказался прекрасный отдел современной
беллетристики. Я долго ходил, разглядывая надписи на торцах вкладышей:
Манфред О'Нил, Островерхов, Мисикава, Квалунгма, Барух... Последняя фамилия
показалась мне знакомой, и я сунул вкладыш в старинную, смешного дизайна
книгу. Без всякого, впрочем, толку.

Много захотел. Сколько циклов подзарядки выдержала книжная батарейка за
двадцать лет? Скорее всего она давно и необратимо деструктурировалась,
равно как и батарейки в других книгах, так что пытаться зарядить ее было,
пожалуй, бесполезно. Ясно, отчего в библиотеке наросла пыль, почти как в
кубриках. Да и в видеотеке не лучше.

Неясно другое: почему старик до сих пор окончательно не подвинулся умом?
Неделя общения с очередным бедолагой-штрафником - потом целый год
воспоминаний о том, как славно беседовали по душам... Я бы на его месте
свихнулся раньше, чем облысел, точно. Перебрал бы балласта, чтобы нырнуть
без возврата к Вихревому поясу... или отключил постановщик помех. А вернее
всего, сдался бы своим при первых симптомах, если не раньше. Да что там
говорить, наверняка раньше! Кто не помнит своего долга перед Федерацией,
что бы ни случилось с ним, тот не глубинник - отброс, вшивое дерьмо, хуже
пораженцев, которых мы гоняли в Новом Ньюпорте. Мне о них и думать противно.

Вчера я пытался поднять эту тему - и в первый раз капитан не пожелал со
мной разговаривать, лишь буркнул: "Не должник я - кредитор", тем разговор и
кончился.

Да кто я такой, чтобы его судить?

Может, и есть у меня на это право, но я не хочу. Потому что судили меня.
Судили за то, что не пожелал принять смерть от своих, вздумал возражать. И
осудили - спасибо, что лишь за буйство, а не за убийство Глиста Андерса.

И странно, и глупо. Какая-то несуразная служба на Капле у меня получается.
Ну почему я из всех глупостей непременно выбираю наибольшую?

Разделаться с Лейфом можно было и без посторонних глаз, выждать момент,
заставить выложить все - и столкнуть за борт, хорошо бы в желтый прилив.
Умный человек поступил бы именно так и непременно нашел бы оправдание в
том, что прервать жизнь подлеца - не подлость, а благо.

Вот и утрись тем, что ты не подлец, а просто дурак и, как видно, им
останешься. Невероятно утешительная мысль.

А тут еще эти сны...

- Чем кричать по ночам, ты бы лучше снотворное жрал, - советует старик. - У
здешнего медика были роскошные запасы, кое-что еще осталось. А на срок
хранения плюнь: я глотал - и жив. Будешь спать как бревно, без всяких
кошмаров.

Медленно качаю головой в ответ. Не хочу быть как бревно, пусть даже я
бревно и есть - тупое и гулкое, как строевая лесина. Плевать. Мои сны не
касаются старика никаким боком.

- Оделся? Пошли в боевую рубку, хочу, чтобы ты сам увидел. Интересные дела
творятся на Капле и тебя прямо касаются...

- Что еще за дела? - спрашиваю лениво. Не до дел мне сейчас.

- Там увидишь.

Сине-зеленый, чуть сплюснутый шар - условное голографическое изображение
Капли - висит в воздухе посреди боевой рубки, сразу притягивая взгляд. Это
что-то необычное. Крайне редко возникает необходимость вызвать на терминал
глобус, чтобы оценить общепланетную обстановку, - мне такого не приходилось
ни делать, ни видеть.

И точки. Множество красных точек преимущественно в Северном полушарии,
различные по яркости и на первый взгляд разбросанные хаотично, а на деле с
тенденцией к объединению в кучки. Вот возникла еще одна, очень яркая...

"Мозг" субмарины работает. Сила и направление поверхностной сейсмической
волны и волны, отраженной от Вихревого слоя, индивидуальные характеристики
каждой, сложная картина интерференции, учет перемещения акустических
каналов в толще океана, учет помех от желтых приливов и естественных
сейсмов... В хаосе разбегающихся волн можно достаточно точно вычислить и
местонахождение эпицентра, и эквивалент.

Началось.

И ведь - тишина! Лишь скрип занесенных в Гольфстрим облаков криля нарушает
покой Сонной субмарины. Слишком далеко от нее вскипают и превращаются в газ
кубокилометры океана, слишком далеко глубинники в цереброшлемах хотят
опустошить стволы ракетных шахт и при каждом старте испытывают короткий
укол блаженства, слишком далеко веселье и ярость боя.

Началось...

А я?

- Более пятисот подводных взрывов в северных зонах, и некоторые очень
мощные, - поясняет старик, будто у меня самого глаз нет. - И это всего лишь
за последний час. В зоне Федерации пока всего-навсего шесть эпицентров.
Лихо начали.

Молчаливо соглашаюсь: да, начали, пожалуй, неплохо. Даже хорошо. Судя по
россыпям точек на глобусе, массированному удару одновременно подверглись
все три северные зоны, и, судя по слабому ответу, удар удалось осуществить
неожиданно для противника!

Красная точка, довольно тусклая, вдруг возникает в Южном полушарии -
поверхностный или даже надводный взрыв. Прицельно или наугад? Интересно
знать, как у северян с целенаведением? Я бы первым делом пожег их спутники,
что болтаются на орбитах, будто так и надо. Ну да командование не глупее
меня.

Еще одна точка на юге, восьмая! И - словно в ответ - сразу десяток ярких
точек у северян. Не хотел бы я быть сейчас на их месте...

А на своем нынешнем месте - хочешь быть?!

Это только начало, я знаю. Я пропустил лишь первый аккорд симфонии - жаль,
но и на мою долю хватит. Даже если основные силы врага уже выбиты, зачистка
всей акватории Капли растянется на месяцы - недобитые подлодки и целые
группы субмарин и капсул еще долго смогут сопротивляться и даже угрожать
Поплавку, вовсе не беззащитному, но все же уязвимому.

Знаю одно: сейчас мое место там. В Северном полушарии, в бою за то, что
важнее всего на свете: за единство человечества! Десятки ударных крейсеров,
сотни капсул, авиация... Там Лейф, с которым я еще разберусь - но потом, не
сейчас! Всему свое время. Даже Хмырь Бенни, наверное, там - не спрячется,
трус, понюхает войны. Там люди делают то, что должны делать, к чему их
готовили всю их жизнь, - а что, спрашивается, делаю я?

Я должен быть с ними. С теми, кто без пощады гвоздит отступников-северян,
кто сгорает в плазме ответных ударов, но смывает - смывает! - с Федерации
тридцатилетний позор! Я должен быть с ними, и я с ними буду...

Оказывается, я говорю и сам не слышу своих слов. Капитан, маленький лысый
гном, переспрашивает, будто не понял:

- Ты в самом деле просишь вывезти тебя из Гольфстрима?

Киваю: да! да!

Кривится старый гном:

- Тебе-то, штрафнику, это на что?

Он не поймет. Незачем и отвечать.

- Ты хорошо подумал? Парень, ты не знаешь, что такое большая война. Спроси
у тех, кто знает.

- А ты не хочешь заслужить прощение, кэп? Пошли вместе!

Он смеется очень неприятным смехом.

- Кто кого должен прощать? Я что-то не понял, поясни.

- Как хочешь. - Я не собираюсь спорить с ним. - Тогда отпусти одного меня.

Он перестает смеяться.

- Ты дурак, парень. Таких, как ты, ваше же командование называет
оболванцами, ты это знаешь? Расходуемый материал. Ну, вывезу я тебя из
Гольфстрима и выпущу на волю - дальше что? О тебе, возможно, уже забыли.
Всплывешь и будешь вопить о помощи на весь эфир - вот и готовая мишень.
Оставайся. Не насовсем - насовсем, если по-честному, мне не надо, мне бы на
несколько дней... Ты пойми: двадцать лет! До сегодняшнего дня я мог бы,
наверно, сдаться любой зоне и попытаться улететь отсюда... а куда? Везде
одно и то же, везде люди, везде они одинаковы. Не хочу. Одиночество - оно
только для одного, двоих ему не выдержать. И Витуса на самом деле я убил...
да-да! Отравил, потому что с ним творилось то же самое, потому что видел:
еще немного - и он убьет меня...

Он еще что-то говорит - я не слушаю. Слова, слова... Ненужные. Никчемное
сотрясание спертого воздуха в рубке "Анаконды".

- Ты меня отпустишь?

- Потерпи еще несколько дней.

Он не приказывает - он просит, и выцветшие глаза глядят на меня умоляюще.

- Не наигрался еще мною? Я не погремушка для тебя! Я солдат!

- Хотя бы сутки!

- Отпусти меня! - кричу я старику в лицо и иду на него, а он пятится. - Не
держи! Или уж тогда лучше убей, как своего Витуса. На колени мне встать
перед тобой? Так я встану, только отпусти меня! Отпусти, старик, пока
по-хорошему прошу!..

Часть третья
ОРЕОЛ

ГЛАВА 1

Тишина, готовая расколоться, кажется оглушительной и тревожной лишь
постфактум и лишь тем, кто выжил. На самом деле она - просто тишина. Вовсе
не оглушительная и совсем не тревожная.

По-прежнему кружится на орбите чуть сплюснутый водяной шар, окутанный
дымкой атмосферы, по-прежнему незаметно катятся по шару, преследуя белое
солнце, приливы и отливы, учитываемые лишь бортовыми компьютерами челноков
и грузовых ракет, спускающихся к терминалам. Не обращая внимания на людей,
Капля живет своей жизнью: шумит смерчами и водоворотами, вздрагивает от
гидросейсмов, единым рывком перемешивающих титанические массы воды, под
чернотой грозовых туч над океаном оглушительно лопаются шаровые молнии,
плещут волны - Капля не