северо-западу от деревни - там позавчера найдена угнанная автомашина "додж".
Цель поисков - обнаруже ние малой саперной  лопатки  с  вырезанными  на
черенке буквами Н  и  Г.  И  еще  следовало  поговорить  с  людьми,  первыми
пришедшими в рощу к машине.
   Поляков заканчивал инструктаж, когда в кабинет, за спиной  Андрея,  вошел
Егоров.
   Подойдя, генерал внезапно вырос перед Андреем - тот вытянулся  и  вскинул
руку к пилотке:
   - 3-з-драв-в...
   - Здравствуйте. Откуда вы? - отрывисто спросил Егоров.
   - Т-т-т-ов-варищ г-ге-н-ер...
   - Лейтенант Блинов  из  группы  Алехина,  -  поспешил  на  помощь  Андрею
Поляков. - У нас третий месяц. Самый молодой офицер в отделе. Прибыл  к  нам
после ранения и тяжелой  контузии.  В  прошлом  -  командир  взвода.  Боевой
офицер. Москвич. Посылаю его за лопаткой.
   Он все знал и помнил, Поляков.  И  про  ранение,  и  про  Москву,  и  про
контузию. Откуда?.. В  замешательстве  от  неожиданного  появления  генерала
Андрей даже не подумал, что все эти сведения имелись в его личном офицерском
деле. И конечно же, он не сообразил, что про контузию и ранение  и  про  то,
что он новичок и  самый  молодой,  было  сообщено  в  эту  минуту  генералу,
потерявшему  в  боях  под  Москвой  близнецов-сыновей,  курсантов   военного
училища, не без умысла.
   - Боевой офицер, - неулыбчиво повторил Егоров и впился  взглядом  в  лицо
Андрея. - Это у вас человек ушел из-под наблюдения?!
   - Темной ночью, в дождь, - не дав и рта Андрею раскрыть, вставил Поляков.
- Так это не только у него, это у любого  могло  случиться.  Старшим  группы
лейтенант  характеризуется  только  положительно.   А   оперативной   хватки
маловато, что ж, это дело наживное.
   - Наживное, так наживайте, не медлите! Мы на войне, а не  на  учениях,  -
недовольно сказал Егоров и обратился к Андрею: - Найдите лопатку, лейтенант!
Это очень важно. Постарайтесь  обязательно  ее  найти...  Вам  дадут  людей.
Необходимо довести до сознания каждого, насколько ответственно это  задание.
Чтобы каждый осознал и проникся... У них ночью погрузка,  так  что  в  любом
случае к двадцати двум часам надо всех возвратить на станцию.
   - Это я ему уже объяснял, - сказал Поляков.
   - Тогда с богом. - Егоров  протянул  Андрею  свою  здоровенную,  поросшую
рыжеватыми волосами руку. - Я надеюсь на вас и жду результат!
   До этого только раз в жизни, прошлой зимой, Андрею довелось пожимать руку
и отвечать генералу, командиру   корпуса,  вручавшему  ему  орден.  Тот
генерал был старенький, седой, с хрупкой дряблой ладошкой, и, хотя  держался
весьма бодро и даже лазал по заснеженным окопам, всех  награжденных  заранее
строго предупредили: силу свою не показывать и руку  высокому  начальству  -
когда станет поздравлять - не сжимать. Егоров же сам так стиснул, что Андрей
чуть не присел.
   Окрыленный, гордый  невероятно  столь  ответственным  поручением,  полный
энергии и жажды выполнить задание, ехал Андрей на станцию. Во взводе  охраны
он взял для наглядности саперную лопатку, но так торопился, что в горячности
упустил позавтракать. Он явственно  ощущал  сильное  рукопожатие  Егорова  и
вспоминал весь разговор:
   "Боевой офицер! Характеризуется только положительно... Москвич!.. Найдите
лопатку, лейтенант! Это очень важно... Я надеюсь на вас и жду!"
   И правильно делают, что надеются, он не подведет. Алехину и  Полякову  не
придется за него краснеть - он оправдает доверие. Роща там невелика, а малая
саперная лопатка, в конце концов, не окурок и не огурец - с черенком  добрых
полметра. Он найдет ее, привезет и выложит прямо на стол...
   Согласно договоренности, ему выделили разведроту, неполного, к сожалению,
состава - сорок девять  человек  вместе  с  командиром.  Народ  в  роте  был
видавший виды, щеголеватый: почти все с наградами,  многие  с  нашивками  за
ранения; ни одного в  обмотках,  как  в  стрелковых  подразделениях,  причем
сапоги не только кирзовые, но и кожаные; большинство  с  финками  и  чубами.
Командир, коренастый старший лейтенант, выглядел тоже приметно и  фасонисто:
хромовые сапожки "джимми", собранные у щиколоток в гармошку; заправленные  в
них с напуском пятнистые брюки  от  маскхалата,  польский  офицерский  стек,
усики и пышные бакенбарды. Ловкий, сбитый, он то и дело улыбался и двигался,
словно на шарнирах, какой-то танцующей, несерьезной походкой; однако  Андрей
тут же отметил, что слушаются его  подчиненные  тотчас  и  с  удовольствием.
Сборы были минутными, все в роте делалось быстро и весело.
   Андрей сел в головную машину рядом с водителем  и  приказал  ему  держать
предельную скорость. Часа два спустя они были на месте. Андрей на расстоянии
узнал нужную им рощу; вблизи  она  оказалась  не  такой  уж  маленькой,  как
представлялась ему в Лиде.
   Андрей предложил старшему  лейтенанту  построить  людей  в  два  ряда  на
обочине и, когда это было сделано, с лопаткой в руке встал перед ними.
   - Т-товарищи б-бойцы и сержанты... - начал он, об думывая и для  вескости
раздельно произнося каждую фразу. - К-командованием п-поставлена перед  нами
весьма ответственная з-задача... - Он  прилагал  великие  усилия,  чтобы  не
заикаться. - Вот т-точно такую,  -  он  поднял  и  показал  лопатку,  -  нам
приказано отыскать в этой роще... - Андрей вытянул руку, и все посмотрели  в
ту сторону. - Т-только у т-той, которую мы должны найти, здесь, на  черенке,
в-вырезаны д-две буквы Н и Г, повторяю  -  Н  и  Г,  Николай  и  Григорий...
Б-будем осматривать р-рощу, прочесывать ч-частой цепью... Ни  на  минуту  не
отвлекаться и дистанцию не нарушать... П-посторонних разговоров не  вести...
П-перекуры  т-только  на  опушках  с  разрешения  командира  р-роты...   Нас
интересуют и другие п-предметы, которые могут быть найдены в этой  р-роще...
А также т-тайники и даже п-просто нарушенный...  в-взрезанный  д-дерн...  Но
г-главное - это лопатка...  Б-будьте  п-предельно  внимательны...  Обнюхайте
к-каждый к-кус-тик, к-каждую травинку... - словами Полякова сказал Андрей.
   - Найдем лопатку -  поднимем,  -  раздался  на  правом  фланге  негромкий
рассудительный голос. - Траву-то зачем обнюхивать?
   В рядах заулыбались.
   - Вы бы нам на станции сказали, - послышался на  том  же  фланге  другой,
веселый голос. - Я бы вам десяток таких лопаток принес... В соседней бы роте
взял!
   - И буквы бы вырезали! - крикнул кто-то. Послышался смех.
   - Разговоры! - сделав строгое лицо, негромко произнес старший  лейтенант;
как заметил Андрей, ему  тоже  было  весело,  и,  чтобы  скрыть  улыбку,  он
старательно приглаживал пальцами усики.
   До контрразведки, на передовой,  Андрей  свыше  года  командовал  взводом
автоматчиков, одно время даже исполнял обязанности ротного. И  сейчас,  хотя
заикание мешало ему, чувствовал он  себя  вполне  в  своей  тарелке,  весьма
уверенно. Правда, эти разведчики вели себя свободней и развязнее, чем  бойцы
в его полку, впрочем, Андрей хорошо их понимал.
   Сегодня ночью они погрузятся в эшелон, будут вскоре  где-то  далеко  и  с
боями двинутся на Запад. И это странное задание -  поиски  какой-то  лопатки
здесь, в тылах фронта, - если и сохранится у кого  в  памяти,  то  лишь  как
незначительный и непонятный эпизод.
   Они уедут, а он останется, и лопатка,  если  ее  не  найти,    будет
висеть на нем, как передатчик и разыскиваемые - на группе. И никто этот груз
не снимет.
   "Это наш хлеб, только наш, - не раз говорил ему Алехин. - И  если  мы  не
найдем и не поймаем, никто за нас это не сделает". Таманцев же Андрею как-то
сказал:  "Никогда  не  рассчитывай  на  прикомандированных.  Даже  если  это
оперативный состав. Надейся только на себя".
   Но одному ему с этой  рощей  за  день  никак  не  справиться.  Он  должен
мобилизовать  на  тщательные  поиски  всю  роту,  чтобы  они   "прониклись",
"осознали", как велел генерал.
   Андрей переждал какое-то время и, когда наступила тишина, окинув взглядом
строй, медленно и невозмутимо, со всей  внушительностью,  на  какую  он  был
способен, продолжал:
   - В-вы разведчики, и не мне вас учить, к-как  искать...  Я  хочу  только,
чтобы  в-вы  осознали  всю  ответственность  этого...  не  совсем   обычного
з-задания...  Д-должен  вам  с-сказать,   что   это   п-приказ   д-даже   не
дивизионного, а вышестоящего командования... Представьте себе на минуту, как
неловко будет  вашему  комдиву,  п-полковнику  Гурееву...  Как  неприятно  и
с-стыдно ему будет, если вечером он  узнает,  что  его  разведрота  в  такой
маленькой р-рощице не смогла найти саперную лопатку...
   Андрей сделал паузу и при этом  подумал,  что  дивизию  перебрасывают  на
другой фронт и полковник Гуреев наверняка всеми своими мыслями находится уже
где-то там, в районе  выгрузки,  и  едва  ли  станет  печалиться  по  поводу
какой-то лопатки, а найти ее надо во что бы то ни стало.
   И погодя Андрей сказал то, что Поляков посоветовал ему объявить  в  самом
конце инструктажа:
   - От имени к-командования довожу  до  вашего  с-сведения,  что  тот,  кто
найдет  лопатку,  будет  незамедлительно  награжден  медалью  "3-за   боевые
з-заслуги".
   - Она что, золотая, эта лопатка? - вполне серьезно спросил тихим  голосом
стоявший в центре, прямо против Андрея, сержант с двумя  орденами  Славы  на
гимнастерке.
   - Разговоры! -  уже  строго  и  со  злинкой  крикнул  старший  лейтенант;
упоминания о полковнике Гурееве, вышестоящем командовании и о медали явно на
него подействовали. - Есть приказ, и мы обязаны  его  выполнить!  И  никаких
разговоров!
   Андрей с минуту стоял перед строем, всматриваясь в  лица  разведчиков,  -
так всегда, отправляя людей на задание, делал капитан Филяшкин, его погибший
командир батальона.
   - Ведите роту за мной,  -  велел  он  затем  старшему  лейтенанту  и,  не
оглядываясь, зашагал к роще.
   Он сам определил и обозначил участки, установил дистанцию между людьми  -
полтора-два метра, не более, - показал, как смотреть в высокой траве  и  под
кустами. Лишь только  рота,  рассыпавшись  стометровой  цепью,  скрылась  за
деревьями, Андрей поспешил в деревню.
   Поляков назвал ему двух мальчишек, наткнувшихся в роще на "додж",  родных
братьев - Петра и Олеся Павленок. Первым взрослым, пришедшим к  машине,  был
их отец.
   Олесю оказалось девять, а Петру одиннадцать  лет.  Андрей  побеседовал  с
ними отдельно с каждым, подробно расспросил. Не исключалось, что  они  могли
взять лопатку, - поиграли и спрятали. Мальчики порознь рассказали ему одно и
то же: как пошли по ягоды, как увидели машину и сначала испугались, а  потом
подошли, и никого там не оказалось,  и  как  старший  залез  на  сиденье,  а
младшего послал в деревню сказать отцу.
   Потом Андрей долго и обстоятельно  разговаривал  с  их  отцом,  немолодым
бородатым крестьянином, потерявшим ногу еще  в  первую  мировую  войну.  Тот
перечислил Андрею все, что обнаружилось в  машине,  когда  он  приковылял  в
рощу, и клятвенно заявил, что большая лопата лежала в кузове, а маленькой ни
в машине, ни рядом с ней не было.
   Он резонно заметил Андрею, что в хозяйстве сгодилась бы большая лопата, а
малая совсем ни к чему. Он божился, что ничего в машине не трогал и  лопатки
там не было, и все же Андрей вместе с подпиской о неразглашении их разговора
взял у него подписку, что малой саперной лопатки в "додже" не было,  что  ни
сам Павленок, ни его дети лопатку не видели и не брали.
   Затем Андрей вернулся к  роще.  Он  без  труда  нашел  еще  сохранившиеся
местами отпечатки шин "доджа" и по ним - место, где в  чаще  была  оставлена
угнанная машина. Установив весь ее путь в роще, принялся старательно  искать
в траве по обе стороны от следа.
   Вскоре он увидел, как  бойцы  разведроты  частой  цепью  скользили  между
деревьев невдалеке от него.  Они  двигались  без  шума,  сосредоточенно;  не
слышалось ни  разговора,  ни  единого  слова,  и  Андрей  с  удовлетворением
подумал, что они прониклись важностью задания, "осознали".
   Он подошел к ним только после полудня, когда,  расположась  вдоль  берега
ручья, они обедали, точнее, перекусывали,  немецкими  мясными  консервами  с
хлебом, огурцами и зеленоватыми помидорами.
   - Садитесь с нами, - предложил ему  старший  лейте  нант  и  тут  же
сообщил: - Почти все осмотрели, а лопатки нет.
   - Да, может, ее здесь и не было, - с набитым ртом  проговорил  за  спиной
ротного кто-то из разведчиков.
   - Разговоры! - отрезал старший лейтенант. - Пока не будет лопатки, отсюда
не уедем!
   От еды Андрей отказался, хотя со вчерашнего ужина кусочка в рот не брал и
был по-настоящему голоден. Что ж, сам виноват, а теперь не позорься,  терпи.
Представителю вышестоящего командования не солидно кормиться  чужим  пайком,
тем более за счет подчиненных. Несолидно и совестно.
   Чтобы заглушить чувство голода, он в два  приема  до  отвала  напился  из
ручья и вытер рот рукавом. Черт с ней, со жратвой!.. Его всерьез заботило  и
удручало, что осмотрена почти вся роща, а лопатки нет. Как же так?
   Он  задумался,  но,  заметив,  что  бойцы  смотрят  на   него,   поспешил
улыбнуться. "Как бы худо ни шло дело, - наставлял его Таманцев, - никогда не
подавай виду. Особенно посторонним. Держись бодро-весело. Тебе  волком  выть
хочется, а ты: ля-ля, ля-ля - мол, жизнь прекрасна и удивительна!"
   Бойцы, поев, курили. Андрей тем временем отозвал  старшего  лейтенанта  в
сторону.
   - В-в нашем р-распоряжении еще ш-шесть, от  силы  семь  часов,  -  сказал
Андрей. - Лопатку надо найти в-во что бы то ни стало!.. В-вернуться без  нее
мы не можем, не имеем п-права! Вы это п-понимаете?
   - Понимаю!
   - 3-закончите край рощи и начинайте по новой, - Андрей показал  рукой,  -
п-поперек... Главное - никаких п-пропусков... Д-дистанция полтора метра,  не
более. Боюсь, что в-ваши люди не осознали всю в-важность, ответственность...
   - Осознали, - заверил командир роты; он оглянулся и негромко спросил: - А
она точно должна здесь быть?
   Соображая, как лучше ответить, Андрей строго, неодобрительно посмотрел на
него.
   - И почему ей придается такое значение?.. - продолжал старший  лейтенант.
- Непонятно!
   - В-вы меня удивляете, - огорченно заметил Андрей и взглянул на командира
роты с жалостью, как на  неполноценного:  он  припомнил,  что  точно  так  в
подобной ситуации ответил одному прикомандированному офицеру Таманцев.
   Впрочем, ничего иного Андрей и не мог сказать. Он и  сам понятия  не
имел, для чего нужна, для  чего  так  необходима  Полякову  и  генералу  эта
злосчастная лопатка.



   49. ТАМАНЦЕВ

   Когда начало светать, мы снова укрылись на чердаке; я приказал Лужнову до
двенадцати наблюдать, а затем разбудить меня.
   В который уж раз мне снилась мать.
   Я не знал, где ее могила  и  вообще  похоронена  ли  она  по-человечески.
Фотографии ее у меня не было, и наяву я почему-то никак не  мог  представить
ее себе отчетливо. Во сне же она являлась мне довольно  часто,  я  видел  ее
явственно, со всеми морщинками и крохотным шрамом  на  верхней  губе.  Более
всего мне хотелось, чтобы она улыбнулась, но она только плакала.  Маленькая,
худенькая, беспомощно всхлипывая, вытирала слезы платком  и  снова  плакала.
Совсем как в порту,  когда  еще  мальчишкой,  салагой  я  уходил  надолго  в
плавание, или в последний раз  на  вокзале,  перед  войной,  когда,  отгуляв
отпуск, я возвращался на границу.
   От нашей хибары в Новороссийске не уцелело  и  фундамента,  от  матери  -
страшно подумать - не осталось ни могилы, ни фотокарточки, ничего... Жизнь у
нее была безрадостная, одинокая, и со мной она хлебнула... Как я  теперь  ее
жалел и как мне ее не хватало...
   Со снами мне чертовски не везло. Мать, выматывая из меня душу, непременно
плакала, а  Лешку  Басоса  -  он  снился  мне  последние  недели  не  раз  -
обязательно пытали. Его истязали у меня на глазах, я видел и не  мог  ничего
поделать, даже пальцем пошевелить не мог, будто был парализован  или  вообще
не существовал.
   Мать и Лешка представлялись мне отчетливо, а вот тех, кто его  мучал,  я,
как ни старался, не мог разглядеть: одни расплывчатые фигуры, словно без лиц
и в неопределенном обмундировании. Сколько ни напрягаешься, а зацепиться  не
за что: ни словесного портрета,  ни  примет  и  вообще  ничего  отчетливого,
конкретного... Тяжелые, кошмарные это сны - просыпаешься  измученный,  будто
тебя выпотрошили.
   После двенадцати я сменил Лужнова. Как он доложил, ничего представляющего
интерес за утро не произошло.
   Его доклад следовало выразить одной лишь  фразой:  "За  время  наблюдения
объект никуда не отлучался и в контакты ни с кем не вступал". И если  бы  он
был опытнее, я бы этим удовлетворился. Но я заставил его последовательно,  с
мельчайшими подробностями изложить все, что он  видел. С самого  начала
я приучал его и Фомченко смотреть квалифицированно, ничего не упуская, и  на
каждом   шагу   внушал   им   сознание   важности    нашего    задания.    С
прикомандированными всегда следует вести себя  так,  будто  от  операции,  в
которой они с тобой участвуют, зависит чуть ли не исход войны.
   В полдень я около часа  рассматривал  в  бинокль  Свирида.  Он  сидел  на
завалинке, починял хомут,  сшивал  покрышку,  а  потом  какие-то  сыромятные
ремни.
   Выражение лица все время злое, недовольное. Жена, появлявшаяся не раз  из
хаты, явно его боялась. Он не сказал ей ни слова и  даже  не  смотрел  в  ее
сторону, но проходила она мимо вроде бы с опаской.
   В движениях Свирида чувствовалась сноровка, и времени даром он не  терял.
Хозяйственный мужик, загребистый. Возле хаты - два здоровенных  стога  сена;
огород тянется без малого на сотню метров;  весь  хлеб  убран  в  аккуратные
копешки, небось еще бесхозного у старика Павловского  прихватит.  И  дров  в
поленницах запасено не на одну зиму.
   Со слов Паши я знал: как и  многие  хуторяне,  всю  свою  скотину  Свирид
держит у родственников, в деревне. Чтобы не отобрали, не  увели  аковцы  или
остаточные немцы. И  там  тоже  немало:  корова  с  телкой,  пара  годовалых
кабанов, полтора десятка овец, да еще гуси.
   Странное дело: Свирид, можно сказать, вывел нас на Казимира  Павловского,
считай, помог, а у меня  к  нему  -  ни  признательности,  ни  элементарного
уважения. Не нравился мне этот горбун с самого начала.
   В третьем часу, взяв грабли, он ушел в сторону Каменки, и тотчас его жена
с крынкой и маленьким лукошком  проследовала  к  сестре.  Теперь  я  уже  не
сомневался, что делает она это тайком  от  мужа.  Спустя  минуты  девочка  с
жадностью ела кусок хлеба - очевидно, своего у них не было.
   Я подолгу рассматривал ее  в  бинокль.  Не  знаю,  кто  был  ее  отцом  -
какой-нибудь фриц, Павловский или еще  кто,  -  но  малышка  мне  нравилась,
собственно,  чем  она  виновата?..  Ее  все  интересовало,  она   непрерывно
двигалась, старалась все потрогать руками. Удивительно, что в свои два  года
она уже обладала женственностью, была занимательна, забавна, и когда,  играя
у крыльца, заснула на траве, мне стало скучно и одиноко.
   И тут меня как в голову ударило - ведь мне сегодня двадцать пять лет!
   Веселенький день рождения, нечего сказать... Сидишь в пыли на  верхотуре,
блохи тебя жрут, как бобика, а тебе и покусать в охотку нечего. И не зря  ли
сидишь, вот главное...
   Да, четверть века - не семечки, можно сказать, половина жизни. Тут  время
и бабки подбить - кто ты есть и чего стоишь?..
   Говорят, люди обычно довольны собой, но недовольны своим положением. А  у
меня наоборот. Мне нравится мое дело и должность вполне устраивает.  И  риск
по душе: тут кто кого упредил, тот и жив... Ценят меня, и наград не  меньше,
чем у офицера на передовой, чего же мне не хватает, чего?!
   Сам понимаю: чердак слабо мебелирован - извилины мелковаты... Культуры не
хватает, знаний кое-каких... Что ж, как говорит Эн Фэ, это дело наживное...



   50. ДОКЛАД ПОЛЯКОВА, ВОПРОСЫ ПРИБЫВШИХ И ОБСУЖДЕНИЕ

   Вылетевшей из Москв