твенными  проблемами  или  работой,
которой занят. Ну можно ли предположить, что тот, перед кем он изливается,
тем временем положил трубку, чтобы открыть  кому-то  дверь  или  накормить
кошку? Все внимание сосредоточено на самом себе, а усиленная  жестикуляция
свидетельствует  лишь  о  полном  отсутствии  воображения.  То,  что  люди
улыбаются или хмурятся в трубку, хорошо известно, но  мало  кто  связывает
это с недостатком воображения, хотя факт, казалось бы, очевиден.
   Любителями болтать по телефону мы  склонны  представлять  себе  женщин,
поскольку домашние хозяйки больше страдают от одиночества,  но  и  мужчины
могут отличаться тем же свойством. Понаблюдайте, например,  за  человеком,
объясняющим по телефону  супружеской  паре,  заблудившейся  по  дороге  на
вечеринку, как к нему проехать. "Так где вы сейчас?  Напротив  библиотеки?
Ну так оттуда совсем просто нас найти. Поезжайте прямо до  муниципалитета,
там развилка. Сворачиваете налево (жест) и едете примерно милю вперед, там
налево от вас (жест) будет административное здание. Огибаете его (жест), и
затем второй (жест) поворот направо. Это и будет Сикамора-стрит, тупик,  а
наш дом - последний налево (жест). Понятно? Ну вот и прекрасно.  Ждем  вас
через десять минут". Но приедут ли гости  так  скоро?  Слабое  место  этих
указаний в том, что человек машет рукой вместо того, чтобы сосредоточиться
на точном выборе слов. Положившись на жест, которого его  гости  не  могут
видеть, он, скорее всего, опустил важное  слово.  Возможно  также,  что  в
какой-то момент он сказал "налево", вместо "направо". Когда вы спрашиваете
дорогу у прохожих, они часто посылают вас в одном направлении, указывая  в
то же время в другом. Если это случается, мы знаем по опыту,  что  жест  в
данном  случае  точен,  а  слово  нет.  По  телефону  же  слово  летит   к
собеседнику, не будучи исправлено зрительным образом.
   Еще более сбивчивы  указания,  как  найти  что-либо  внутри  помещения,
когда, например, профессор А рассказывает студенту, где находится в  замке
В  малоизвестный  портрет  архиепископа  С,  обычно,  хотя   и   ошибочно,
приписываемый художнику Д:  "Пересекаете  второй  дворик,  потом  вниз  по
лестнице и направо. Потом наверх  по  винтовой  лестнице  (штопорообразный
жест) и вы окажетесь в оружейной. Налево (жест вправо) от камина  дверь  в
гобеленовую комнату, а оттуда по другой лестнице (жест вверх спиралью)  вы
попадаете в хранилище древних  рукописей,  бывшую  часовню,  и  там  (жест
вверх, налево) вы увидите портрет. Он примерно такого размера (жест), и не
спутайте его с другим, похожим портретом  напротив".  При  таком  описании
говорящий явно не в состоянии вообразить себя  на  месте  слушающего.  Для
этого потребовалось бы напрячь воображение, а на это профессор неспособен.
Мы относимся  критически  к  жестикуляции  не  потому,  что  эта  привычка
свидетельствует о бедности языка,  но  потому,  что  она  заменяет  слова.
Жестикулировать в телефонную трубку лишь немногим более нелепо, чем делать
это в разговоре лицом к лицу. Если бы мы  обращали  внимание  на  то,  что
говорим, наших слов было бы вполне достаточно.
   Вообще говоря, мы могли бы взять на себя смелость заключить, что людям,
склонным прибегать  к  жестам,  более  свойственно  выражать  эмоции,  чем
что-либо сообщать. Наши наблюдения могут также привести нас к выводу,  что
женщины жестикулируют чаще, чем мужчины, южане чаще, чем  жители  северных
стран, неграмотные люди  чаще,  чем  образованные,  молодежь  -  чаще  чем
старики.
   Такие обобщения, может быть, сомнительны, но  употребление  жестов,  на
первый взгляд свидетельствующее о бедности  словаря,  становится  всеобщим
явлением, когда мы не можем  найти  нужное  слово.  Широко  распространена
привычка повторять сказанное. Речи обычно предшествует жест,  как  правило
ненужный. Это имело бы смысл, если бы половина из нас были глухими, но при
реальном положении вещей это просто нелепо.
   Когда речь идет об эмоциях, позволить себе большую выразительность даже
приятно. Но ситуаций, где жесты желательны, мало, и еще меньше таких,  где
они  необходимы.  Решающий  аргумент  против   жестикуляции   основан   на
предположении,  что  гримасы  и  размахивание  руками  -  это   проявление
умственной лени. Так, мы прибегаем к жестам, если не можем передать  смысл
словами.  В  результате  наша  следующая  словесная  попытка  может  также
потерпеть неудачу. Отвыкнув, таким  образом,  от  умственного  напряжения,
наше воображение притупляется в бесплодных усилиях воспринять  постороннюю
точку зрения, и мы начинаем  жестикулировать  там,  где  необходима  речь,
например в темноте или в разговоре по телефону.
   В заключение мы должны сказать, что использование нарочитых и заученных
жестов ораторами или актерами может быть эффективно и даже необходимо  как
средство достижения особой выразительности. Бывают случаи,  когда  нам  не
хватает слов и жест нужен, чтобы полностью передать  смысл  того,  что  мы
хотим сказать.  Вообще  же,  молодых  людей  особенно,  нужно  отучать  от
жестикуляции  как  проявления   умственной   лени.   Мы   гримасничаем   и
жестикулируем  не  потому,  что  язык  не  предоставляет  нам   достаточно
возможностей, но потому, что нам не удалось  освоить  все,  что  он  дает.
Средство преодолеть это - читать больше, думать глубже, меньше говорить  и
больше слушать.
   Если жесты отдельной личности являются пережитком отдаленного прошлого,
не говорящими ни о способностях, ни о воображении, то как же истолковывать
групповые жесты и поведение толпы? Можно предположить, что  организованная
демонстрация есть нечто,  свойственное  нашему  веку,  доселе  неизвестное
проявление   деградации.   Такое   предположение    было    бы,    однако,
необоснованным, поскольку новизна этого явления не в публичном жесте, но в
телевидении, на внимание которого и рассчитывают организаторы беспорядков.
Беспорядки, спровоцированные телекамерой, - печальный комментарий к нашему
образу жизни. Признавая это обстоятельство, можно лишь сожалеть по  поводу
современного обычая толкаться на улицах с целью  поддержки  или  осуждения
чего-либо. Такое шествие может иметь цель - забросать камнями  посольство,
сорвать митинг, заявить  протест.  Но  значительно  чаще  это  лишь  поход
ниоткуда в никуда, доказывающий,  что  все  эти  люди  имеют  определенные
взгляды на какой-то вопрос, и  только.  Независимо  от  того,  мирная  это
демонстрация или нет, ее участники отдали предпочтение жесту  и  высказали
презрение к  печатному  слову.  Сжатыми  кулаками  или  поднятыми  руками,
скандированием лозунгов и выкрикиванием угроз толпа отвергает связную речь
и возвращается к обезьяньему бормотанию. Обезьяна может проделать все  это
и даже  более  успешно.  Подчинившись  закону  толпы,  мы  возвращаемся  в
каменный век, отвергая все, что было достигнуто человечеством. Потрясающий
кулаками участник этого сборища - не гражданин и не солдат, не мыслитель и
не  художник.  По  своему  уровню  он  меньше  загоняющей  овец  собаки  и
неизмеримо ниже человека. Если есть что-то незрелое в гримасе индивидуума,
ее примитивность становится еще более очевидной в  карикатуре.  Безмозглая
истерия демонстранта есть отрицание цивилизации.
   Пришло время еще раз  вспомнить  о  жесте.  Если  уличная  демонстрация
(коллективный жест) - это движение назад, в каменный век, у нас  есть  все
основания считать жесты отдельного лица пережитками  какого-то  еще  более
примитивного периода. Служить доказательством ума или  образованности  они
уж никак не могут. Давайте взглянем еще раз  на  участников  телевизионных
дебатов. Служат ли их жесты какой-либо  цели?  Помогают  ли  движения  рук
пояснить смысл и придать  силу  аргументу  или  они  просто  утомляют  нас
бессмысленным повторением? Выпускники театральных училищ  могут  показать,
как повторение одного и того же жеста помогает раскрыть характер персонажа
или содержание пьесы. Но можно ли сказать  то  же  о  тех,  кто  не  имеет
специальной подготовки актера или адвоката? Эффект  от  удара  кулаком  по
столу в суде зависит от уместности и  своевременности  употребления  этого
жеста, тогда как при повторении он скорее ослабит, чем усилит впечатление.
Сравните его с суетливой жестикуляцией, отличающей участника телевизионных
дебатов.   Изучите,   наконец,   видеозапись   собственного   выступления.
Понаблюдайте  за  выражением  лица,  движением  бровей,   пожатием   плеч,
поднятием пальца. Какой из этих жестов был  необходим?  Какое  впечатление
производят  все  остальные,  кроме  того,  что  человек  не  может  сидеть
спокойно? Может, они и раскрывают ваш характер, но желали бы  вы  раскрыть
именно эти его стороны? Убеждают эти жесты или отвлекают? Способствуют  ли
выразительности или просто раздражают? Давайте наблюдать критическим  оком
и  стремиться  лучше  использовать  дар  речи,  присущий  лишь   человеку,
отказавшись по мере возможности от жестов,  сближающих  нас  с  животными.
Сосредоточимся  лучше  на  правильном  использовании  нашего  благородного
языка,  развитого  и  обогащенного  Шекспиром  и  Мильтоном,  Ньютоном   и
Джонсоном, Джефферсоном и Линкольном. Говоря словами молитвы, оградим язык
наш от лжи и клеветы и руки наши от  воровства,  а  также,  кстати,  и  от
бессмысленных жестов. Научимся, наконец, думать, что мы говорим, а в конце
концов, может быть, и говорить то, что думаем.


   ПРАВО НА ЛЕВОЙ СТОРОНЕ

   Во  всем  мире  многие  были  поражены  и  даже   напуганы   тем,   как
недемократически  и  вопреки  прогрессу  Швеция  (в  1967  году)  изменила
старинные дорожные правила, уменьшив тем  самым  на  одну  число  стран  с
левосторонним   движением.   Только   небольшое   их   число   по-прежнему
противостоит в этом  вопросе  советско-американскому  блоку.  Конечно  же,
большая часть настроена безразлично или считает,  что  вопрос  может  быть
решен простым большинством голосов.  Но  как  и  в  аналогичном  случае  с
сантиметрами, гектарами, литрами  и  граммами,  спор  этот  имеет  большее
значение, чем может показаться на первый взгляд. Это не тот случай,  когда
побежденным остается только красиво признать свое  поражение.  Речь  здесь
идет о высоких моральных принципах. Мы должны быть готовы бороться за свои
убеждения в одиночку и, если нужно, годами. Мы  должны  дать  знать  всему
цивилизованному миру, что  право  здесь  не  на  стороне  силы.  В  данной
ситуации права левая сторона.
   Старинный обычай, согласно которому конный  и  автомобильный  транспорт
держатся левой стороны, основан на глубоких человеческих инстинктах.  Было
бы ошибкой считать, что решение этого якобы несущественного вопроса  может
быть предоставлено произволу несведущего  большинства.  Человеческое  тело
имеет по этому поводу изначально свое собственное мнение, поскольку сердце
помещается слева. На этом основывается и  главный  тактический  принцип  в
рукопашной схватке - атаковать правой, левой защищая сердце.  Когда  палка
или дубина уступила место шпаге, вскоре  обнаружилось,  что  оружие  любой
длины, кроме самого короткого, следует носить на левом бедре.  Так  заняли
свое естественное положение ножны, которые стали бы помехой,  окажись  они
на любом другом месте.
   В более поздний исторический период перед воином со шпагой на  перевязи
стала проблема: как сесть  на  лошадь.  Повторные  эксперименты,  часто  с
катастрофическими последствиями, привели его  к  выводу,  что  вооруженный
шпагой человек должен садиться слева, так как, попытайся  он  сделать  это
иначе, непременно оказался бы лицом к хвосту.  Помимо  всего  прочего,  на
лошадь садятся, когда она находится с левой стороны дороги. Таким  образом
всадник защищен от проходящего по дороге движения, и в этом  выгодном  для
него положении ему лучше и оставаться. Если же всадник к тому же  вооружен
копьем, основания держаться левой стороны  у  него  лишь  возрастают:  так
меньше риска зацепиться за нижние ветки деревьев, а сам он -  опаснее  для
любого противника, приближающегося к нему с противоположной стороны.
   Заменим всадника колесным экипажем, и перечисленные доводы  станут  еще
убедительнее. Кучер держит вожжи в левой руке, а кнут - в правой. Когда он
правит, например, четверкой, ему необходимо пространство справа, иначе ему
не  достать  боков  впереди   идущей   лошади.   Чтобы   высвободить   это
пространство, он должен держаться левой  стороны,  как  он  это  всегда  и
делал, что  давало  ему  преимущества,  попытайся  кто-либо  обогнать  его
справа. Для повозки, кареты  или  кабриолета  левая  сторона,  несомненно,
предпочтительней. Причины, по  которым  движение  в  более  цивилизованных
странах придерживалось левой стороны, таким образом, весьма основательны и
убедительны.
   Но у пешехода логика иная. Хотя  примитивный  инстинкт  заставляет  его
держаться  левой  стороны  при  входе  в  магазин  или  ресторан,  события
последнего времени оказали на него  противоположное  влияние.  Дуэлянт  со
шпагой или пистолетом подставляет противнику правую сторону,  одновременно
защищая сердце и уменьшая цель. Но  если  дать  ему  щит,  побуждения  его
делаются диаметрально противоположными. Он выставляет  вперед  левый  бок,
чтобы максимально использовать возможности  щита,  оберегая  правую  руку.
Средневековый пехотинец тоже держался правой стороны, что нашло  отражение
в архитектуре того времени. В средневековом замке винтовая лестница шла от
основания  по  часовой  стрелке.  На  последних  стадиях  обороны,   когда
защитники замка отступали на  верхний  этаж,  щит  нападающего  приходился
против стены и движения его правой руки были стеснены. Отсюда  у  пешехода
историческая  причина  держаться  правой  стороны,  хотя   природные   его
инстинкты направляют его влево.
   В этом последнем обстоятельстве можно, казалось бы, усмотреть некоторое
оправдание странных обычаев на американских дорогах. Но такая идея  лишена
всякого основания. Дело в том, что  на  улице  с  левосторонним  движением
пешеходы должны держаться правой стороны. Только в этом случае  они  могут
видеть, что движется им  навстречу.  Транспорту  приходится  наступать  на
пешехода в открытую; экипажи или машины не могут с легкостью спрятаться за
его спиной, чтобы, незаметно подкравшись, наброситься на него.  Англичане,
которые всегда больше заботились о лошадях или собаках, чем о людях, уже в
1930 году настояли, чтобы всякий, ведущий на поводу  животное,  не  только
держался правой стороны, но и сам помещался бы между  животным  и  потоком
транспорта, руководствуясь, видимо, тем  соображением,  что  лошади  -  не
люди, ими бросаться не приходится.
   Ввиду всех  этих  неопровержимых  аргументов  в  пользу  левостороннего
движения кажется странным, что в странах, вроде бы не столь уж отсталых  в
других  отношениях,  преобладает  противоположная   система.   Как   могло
случиться, что Англия и Швеция сохранили средневековый обычай,  тогда  как
французы  и  их  приспешники  -  как  следствие,  разве  что,  французской
революции - усвоили совершенно иной? Почему, в  самом  деле,  должна  была
произойти такая перемена?
   Это явный случай  новшества  ради  новшества,  который  можно  было  бы
отнести к той же категории, что и  нелепое  законодательство  в  отношении
календаря, десятичной системы мер и весов, внутренних границ и  бог  весть
чего еще. Неудобство республиканского календаря  сразу  всем  стало  ясно.
Недостатки десятичной системы обнаруживаются в настоящее время (математики
признают,   что   преимущество   за   двенадцатеричной    системой).    Но
правостороннее  движение  не  только  упорно  сохранялось,   но   даже   и
распространилось по сравнению с 1815 годом.
   На эту тенденцию в Англии  последовала  реакция  в  виде  Параграфа  78
Парламентского Акта о путях сообщения  от  1853  года.  До  этого  времени
дорожные правила опирались на  неписаный  закон,  чья  древность  доступна
только воображению. С 1853 года они официально приобрели силу, особенно  в
применении к автомобилям в 1904 году. По своей мудрости этот Парламентский
Акт уступает только закону, согласно которому впереди любого  безлошадного
экипажа должен был идти человек  с  красным  флагом  и  который,  будь  он
прочнее внедрен, мог бы избавить нас от многочисленных несчастных  случаев
и расходов. Его отмена в 1896 году была равносильна катастрофе,  неизбежно
повлекшей за собой и требования сделать  дороги  удобными  для  автомашин.
Поскольку вопрос о таких дорогах в  Англии  все  еще  находится  в  стадии
обсуждения, нет никаких сомнений, что когда они,  наконец,  появятся,  они
станут только обузой. Правда, с появлением частных вертолетов Англия может
спокойно оставить эту проблему и уделить внимание другим.
   Рассуждения, представляющиеся столь убедительными в применении к  суше,
никоим образом не применимы на море. Движение судов  определяется  другими
обстоятельствами, а точнее,  особенностью  их  конструкции.  Средневековый
корабль унаследовал от скандинавов рулевое весло, расположенное по правому
борту. Встречаясь в узком  проливе,  два  средневековых  корабля  могли  с
легкостью избежать столкновения, при котором руль бы разлетелся  в  щепки,
держась правой стороны. Такого обычая они и придерживались.
   Нужно, однако, признать, что контраст между правилами на суше и на море
создает некоторые трудности. Внимание к этому привлек сэр Алан  Герберт  в
своей работе  "Противоречия  в  системе  общего  права",  задав  следующий
вопрос: что произойдет, если на мелководье колесный транспорт встретится с
водным? В судебном деле, на которое он ссылается, истец находился в  своем
автомобиле, когда Темза  вышла  из  берегов,  и  потерпел  ущерб,  пытаясь
избежать столкновения с байдаркой ответчика. Истец мог  доказать,  что  он
держался левой  стороны.  Ответчик  готов  был  присягнуть,  что  держался
правой. Факты были  неоспоримы,  исход  же  дела  зависел  от  определения
терминов "фарватер" и "судоходность". Была ли набережная  Темзы  в  момент
наводнения частью реки и таким образом в ведении Адмиралтейства? А если  б
это были два судна? При таком же уровне прилива, вцепись они друг в друга,
явилось бы это пиратским захватом? Рассуждения  эти,  хотя  и  чрезвычайно
занимательные сами по  себе,  в  данном  случае  беспредметны.  Какими  бы
сложными ни были проблемы и каковы бы ни были пути  их  разрешения,  такие
происшествия  вряд  ли  могут  встречаться   часто.   Хотя,   теоретически
рассуждая, есть риск в существовании разных правил для суши  и  для  моря,
практически опасность невелика.
   Поскольку   физиологические,   исторические   и   логические    примеры
оправдывают  существование  древнего   обычая,   кажется   странным,   что
министерство транспорта затребовало  доклад  о  проблемах,  которые  могут
возникнуть в случае изменения в Англии дорожных правил. Затребовать  такое
сообщение и принять сделанные в нем выводы - не одно и то же.  Однако  уже
то обстоятельство, что такая возможность рассматривается, внушает тревогу.
Можно предполагать, что такие перемены будут  отложены  на  неопределенное
время ввиду чудовищных расходов. Но противники  этого  плана  до  сих  пор
делали упор главным образом на  стоимость  замены  светофоров  и  дорожных
знаков;  им  не  удалось  возбудить,  как  это   следовало   бы   сделать,
естественное  и  справедливое  негодование  англичан  по  поводу   всякого
иностранного вмешательства. Успех Наполеона или Гитлера мог бы привести  к
этому  нововведению,  единственному  проявлению  континентальной  тирании,
которому  Англия  последовательно  сопротивлялась.   Дело   в   том,   что
правостороннее движение - это, откровенно говоря, игра не по правилам, что
становится особенно очевидным, если мы посмотрим на круговую  транспортную
развязку, известную в просторечии как "круг". Она  выгодно  отличается  от
эстакады, средства, используемого