и
центральная администрация  боролась  с  этой  своенравнейшей  из  проблем,
требуя информации и отдавая распоряжения, но ощущение всегда  было  такое,
будто у тебя на поводке медуза. Ах, с какой неохотой имперским  правителям
и коммерческим директорам  приходилось  отдавать  вице-королевскую  власть
людям, которые, может, управляют и толково, а вот особой  преданностью  не
отличаются. И ведь ничего с ними не  сделаешь,  остается  только  стиснуть
зубы и терпеть. Попробуй-ка замени непослушного вельможу; далеко не каждый
Трумен  отважится  уволить  своего  Макартура.  И  до  недавних  времен  о
серьезном контроле из центра не могло быть и речи.
   Но примерно с 1870 года положение  стало  резко  меняться.  Последовала
череда открытий: телеграф,  дешевая  бумага  (для  размножения),  телефон,
пароход,  автомобиль.  Далее  -  телетайп,  радио,   самолет,   реактивный
двигатель. Внезапно центр каждой империи - политической или коммерческой -
получил возможность  насаждать  свою  власть.  К  королям,  президентам  и
директорам теперь стала стекаться полнейшая информация, они могли выдавать
ценнейшие инструкции и рассчитывать на нижайшее послушание, причем все это
в  течение  даже  не   дней,   а   часов.   Вице-короли   превратились   в
дипломатических представителей, послы - в посыльных, а  управляющие  стали
исполнительными директорами. К 1900-му, а тем более к 1950  году  вельможи
превратились в собственную тень, зато  сплошь  и  рядом  восходили  звезды
придворных. Словно для того, чтобы окончательно закрепить такое  положение
дел, головные конторы приобрели компьютер - эдакий магический кристалл,  в
котором вся организация видна как на ладони. "Свет мой, зеркальце,  скажи,
да всю правду доложи..." Сегодняшняя магия позволяет  получить  ответ,  не
успеешь моргнуть и глазом, а  следом  -  нужную  статистическую  выкладку.
Современный управляющий всегда на глазах у Самого, все его решения как  бы
освящены свыше. В любую минуту его могут вызвать на небеса с докладом -  а
ну, рассказывай,  как  правишь?  В  любой  момент  в  его  кабинете  может
появиться архангел и потребовать отчет. Похоже, сегодняшние вельможи сидят
на довольно коротком и прочном поводке.
   Централизация  нынче  в  моде,  каждое  новое  слияние  приближает  эту
тенденцию к абсолюту. Однако становится очевидным,  что  этот  процесс  не
лишен недостатков, которые центральные правители как-то не  предусмотрели.
Для управления нужна информация, и  первое  требование  центра  -  отчеты,
статистические данные, сведения о доходах, доклады. В результате  со  всех
краев  широко  раскинувшейся  империи  хлынули  бумажные  воды,  и  каждый
бурлящий ручеек норовит обернуться  полноводной  рекой.  Бумага  неизбежно
порождает бумагу, а статистические  отчеты  год  от  года  становятся  все
изощреннее. В конце концов головная контора начинает задыхаться от  обилия
информации, все отделы только тем и  занимаются,  что  распихивают  ее  по
ящичкам и папкам. Полы заставлены  стальными  картотечными  шкафчиками,  и
клерки тонут в море ссылок. Главному чародею потребовались факты, и ученик
чародея выпустил джинна из бутылки - факты  в  четырех  экземплярах  можно
черпать ведрами. Когда уж тут заглянуть в бумагу - только бы успеть сунуть
ее в нужную папку. Бурный поток информации захлестывает всех и вся,  никто
не знает, как выключить кран.  Если  чей-то  фамильный  кабинет  на  время
остался без хозяина, можно не сомневаться - через два года он будет  снизу
доверху забит  никому  не  нужной  перепиской.  Незадачливые  руководители
беспомощно барахтаются в бумажном водовороте и в  конце  концов  тонут,  а
другие если и могут чем похвастаться, то лишь тем, что все-таки удержались
на плаву.
   В спектре проблем с бумажным потоком  успешно  конкурирует  укороченный
рабочий  день.  Головные  конторы,  государственные   либо   промышленные,
тяготеют к большим городам, где жить нынче совсем тяжко. Начальство обычно
определяет свой статус мерой удаленности от центра и в основном  живет  за
городской чертой. Поднимаясь где-то с первыми петухами, они,  если  сильно
постараться, добираются до своих рабочих  мест  к  10:00.  Чтобы  к  19:00
попасть домой, им надо покинуть свой кабинет в  16:00.  Если  учесть,  что
обеденный  перерыв  тянется  с  12:00  до  14:00,  на  праведный  труд   у
руководителей остается четыре часа в  день.  Чем  больше  и  разветвленное
паутина, тем больше дел стекается в головную контору, а решать их некогда.
Вот и принимаются неверные решения, да  еще  с  опозданием,  а  неотложные
проблемы валятся в одну кучу с пустяковыми и запиваются  чаем.  На  первом
месте в смысле тщеты и бесплодности усилий стоит Вестминстерский дворец  -
английский парламент, - где от самого обилия дел образуется затор и всякое
движение   замирает.   В   Правительственных    департаментах    структура
ответственности  имеет  форму  пирамиды:  чтобы  принять  любое  серьезное
решение, принято обращаться на самый верх, а там ни  у  кого  нет  времени
вникнуть в суть дела. Такая иерархия работает  и  в  промышленности:  день
столь же короток, результат столь же невелик.  В  любой  крупной  головной
конторе сегодня пожинаются плоды сверхцентрализации, доведенной до полного
абсурда.
   Сосредоточение власти в центре, где скрещиваются все линии,  не  просто
создает хаос. Избыток этих  линий  вызывает  чувство  безысходности  и  на
периферии,  откуда  они  исходят.  По  идее  управляющего  директора  надо
выбирать из руководителей подразделений, потому что только на  руководящем
посту, на производстве, человека можно проверить по результатам его труда,
а когда он лишь консультирует и высказывает  мнения,  оценить  его  весьма
сложно. С другой стороны, попробуй прояви себя в дочернем отделении  фирмы
- ведь там только сортируют  почту  и  ждут  указаний  свыше.  В  итоге  -
моральные потери, руководители на местах уходят в отставку, а у  тех,  что
остаются, и со знаниями туговато, и опыта кот наплакал. А  коль  скоро  на
местах попросту нет руководителей с солидной  репутацией,  правление  ищет
нового Главного среди сотрудников головной конторы. Но  среди  начальников
отделов редко  сыщешь  идеального  кандидата  на  повышение.  Познания  их
ограниченны, а  ответственность  они  привыкли  с  кем-то  делить.  И  уж,
конечно, не им восстанавливать моральный климат в  отделениях  фирмы.  Все
последние годы они не руководили, а консультировали. Едва ли в  ком-то  из
этих стареющих кабинетных работников перед заходом солнца вдруг пробудится
жажда деятельности, запоздало вспыхнет созидающий огонь. Если не  привлечь
свежие и задорные силы со стороны, компанию может основательно затянуть  в
трясину. Сверхцентрализация ведет  к  катастрофе;  но  платить  по  счетам
придется все равно, и рано или поздно час расплаты наступит.
   Пока тяга к сверхцентрализации живет и здравствует, но кое-где она  уже
сталкивается с противодействием. В  крупнейших  американских  промышленных
группировках некоторые подразделения имеют право действовать на свой страх
и риск  -  во  всем,  кроме  разработки  генеральной  линии  и  финансовой
политики; что ж, есть  смысл  взять  эти  примеры  за  образец.  С  другой
стороны, наивно полагать, что некое  правило  позволит  всегда  определить
золотую середину между избыточным и недостаточным контролем.  Джон  Стюарт
Милл проводил в жизнь такую идею: информация должна быть централизованной,
а власть - рассредоточенной. В разумных пределах это правило полезно, но -
увы! - его нельзя считать формулой для любой организации в любой период ее
истории.  Положение  постоянно  меняется,  и  наше  выживание  зависит  от
скорости, с какой мы перераспределяем силы и проводим реорганизацию.  Если
и выводить общий  принцип,  я  бы  сформулировал  его  так:  централизация
нужнее, когда готовишь наступление, а если ждешь атаки противника,  власть
лучше рассредоточить.


   КНЯЖЕСТВА И ДЕРЖАВЫ

   Многонациональное государство - такая политическая  единица  выковалась
за долгие века европейской экспансии. Произошло это главным образом  из-за
войн. Франция объединилась, потому что боялась Англии,  Испания  -  потому
что боялась Ислама, Великобритания - Испании, а  Германия  -  Франции.  Во
времена агрессивных войн государство проявило  себя  крупнейшей  единицей,
которая  не  распадалась  из-за  различия  региональных   интересов.   Для
эффективного управления такое государство зачастую было слишком велико,  а
для экономики, наоборот, требовались  масштабы  покрупнее.  Сейчас  Европа
снова защищается от Азии, и распространенное мнение таково: нужна какая-то
реорганизация. Движение к объединению Европы - взять к примеру Европейское
экономическое сообщество - это  предвестник  возникновения  новой  Римской
империи со всеми преимуществами, какие несет  такое  объединение  -  целый
континент!  -  в  смысле  обороны,  свободной   торговли   и   внутреннего
спокойствия. Но при этом провинции логично требуют автономии. Ибо  меньшие
политические подразделения (Бавария, Нормандия, Шотландия) так  или  иначе
принесли в жертву идее прочного государства  свою  национальную  гордость.
Они отдали независимость, но  обезопасили  свои  границы  и,  более  того,
получили свой  кусок  от  общегосударственного  пирога.  В  пору  расцвета
Британской империи кусок этот был столь внушителен, что шотландцы были  не
прочь  (в   тот   момент)   считать   себя   британцами.   Они   гордились
принадлежностью к империи, которой тогда было чем похвастать, как  в  свое
время Испании, Австрии, Франции и Германии. Во второй половине  двадцатого
века многонациональному государству - увы! - почти нечего предложить своим
провинциям за их лояльность. Их никто не защитит, если  они  не  входят  в
альянс более крупный, не приходится рассчитывать и на трофеи. Конечно, кое
в чем такое государство полезно и сейчас, но во многом стало обузой -  оно
тормозит торговлю  на  густо  разветвленных  внутренних  границах,  тратит
впустую кучу времени из-за  сверхцентрализованного  управления.  Некоторые
государства действуют весьма эффективно - Финляндия, Дания или  Швеция,  -
но ведь они и сами размером с провинцию, а населяют их от четырех до  семи
миллионов человек. Если население превышает десять  миллионов,  совершенно
ясно, что нужна децентрализация, как в Голландии, где у  каждой  провинции
свой губернатор, или как в США. На этом фоне  разворачиваются  движения  в
Шотландии и Уэльсе, от  которых  так  просто  не  отмахнешься.  Мы  начали
понимать,   что   многонациональное    государство    с    населением    в
тридцать-пятьдесят миллионов человек безнадежно "не тянет", оно сводит  на
нет культуру провинций и стрижет под одну унылую гребенку всю общественную
жизнь.  Для  надежного  управления  нам  нужно  правительство   доступное,
экономное, обслуживающее зону, которая  объединена  общей  культурой  и  в
разумных пределах невелика.
   Итак, следствие объединения в Европе -  новое  стремление  провинций  к
автономии.  Оно  влечет  за  собой  два  колоссальных  преимущества  чисто
практического  свойства.  Во-первых,  набившие   оскомину   споры   насчет
социализма   можно   перенести   на   уровень   провинций.   Все   отрасли
промышленности можно национализировать в одном районе, а в другом  все  их
отдать частным предпринимателям. Исчезнет  надобность  обсуждать  проблемы
здравоохранения и жилищного строительства в Париже или Риме; зато  в  этих
городах высвободится время на  то,  чтобы  решать  проблемы  действительно
национального или интернационального свойства. Наша же  нынешняя  политика
такова: убить всякую инициативу на периферии и  не  оставить  времени  для
серьезных дел в центре. Парламент в Эдинбурге - по типу  североирландского
- позволит в  конечном  итоге  повернуть  этот  курс  на  сто  восемьдесят
градусов, и требование шотландцев создать его  вполне  справедливо.  Между
прочим, мы забываем: если уступить требованиям шотландцев  и  предоставить
им автономию, это наверняка ослабит напряжение в  Вестминстере.  Все,  что
будет сделано для Шотландии, в равной степени пойдет на пользу и Англии, и
всем Британским островам. Возможно, к  Англии  присоединится  и  Ирландия,
возникнет  федерация  более  свободного  типа;   такой   шаг   принес   бы
колоссальную  пользу  этим  двум  народам,  чьи  отношения  косы  и  камня
позволили  им  достичь  выдающихся  успехов  в  искусстве  руководить,   в
литературе и умении мыслить.
   Со скрипом, но дело сдвинулось с места - наши политики начали понимать,
что от децентрализации никуда не деться. Но какова их реакция?  Они  ведут
разговор о создании в Англии дюжины органов административной власти, чтобы
каждый  такой  орган  координировал  экономическую  деятельность   советов
графств   и   графств-городов   в   данном   районе.   Возникнет    эдакий
бюрократический запор, и сразу напрашиваются  три  возражения.  Во-первых,
такие регионы по размеру будут не то, что, скажем,  Дания  или  Шотландия.
Во-вторых, они никогда не были автономными, не имели своей программы - еще
минус. В-третьих, они совсем застопорят и без того хилое движение, возведя
еще  один  бюрократический  заслон  между  гражданами  и  законодательными
властями. В чем функции провинциального парламента? В том,  чтобы,  как  в
Белфасте, целиком и полностью заменить центральный парламент в  делах,  не
имеющих отношения к другим регионам. Строительство тоннеля под Ла-Маншем -
проблема международная, и вполне понятно, что обсуждают ее и в Париже, и в
Вестминстере. Организация единых средних школ (и их последующая отмена)  -
это вопрос местного значения, и решать его в Кардиффе  или  Эдинбурге.  Но
даже в бедламе никто не додумался предложить систему, по которой  политика
в области образования, согласованная в Эдинбурге, потом снова  обсуждалась
в Лондоне. Даже людям со средними умственными  способностями  должно  быть
ясно - на этом пути можно окончательно  свихнуться.  Наш  административный
аппарат и так раздут сверх всякой меры. Еще больше усложнить его -  причем
не бесплатно - будет равносильно самоубийству.
   Если говорить о децентрализации серьезно, вне сомнения, надо начинать с
единиц, уже существующих. Шотландия и Уэльс - это исторические территории,
сопоставимые  по  размеру  с  Австрией  и  Швейцарией,  потенциал  у  этих
провинций не меньше, чем у Дании и Норвегии. Если признать  их  автономию,
придется выделить в Англии регионы, примерно соответствующие  Шотландии  и
Уэльсу по размеру и по уровню местного патриотизма.  Любой  здравомыслящий
человек, прежде  чем  отважиться  на  такое  дробление,  самым  тщательным
образом изучит нужды, пристрастия и традиции каждого  региона.  Мы  видели
колониальные  "федерации"  в  Юго-Восточной  Азии,  Африке  и  Вест-Индии,
созданные для  удобства  управления,  но  без  учета  подлинных  интересов
населения; и все они благополучно распались, едва были созданы. Мы  должны
четко уяснить себе, даже если и  упускали  это  из  виду  в  прошлом:  при
создании  таких  групп  надо  учитывать  реальные  условия,  а  не  только
директивы свыше. Итак, к вопросу о районировании надо подходить с  большой
осторожностью. Возможно, первые предложения ни к чему не  приведут.  Тогда
для  начала  выдвинем  такую  идею:  поделить  Англию  на  шесть   крупных
территорий, каждая с населением от пяти до семи миллионов.  Чем  не  идея?
Дальше, отстаиваем следующую посылку:  границы  между  этими  территориями
должны  соответствовать  определенным   реальностям   -   историческим   и
современным. Если взять за основу эти принципы, задача  (по  крайней  мере
поначалу) будет не такой уж невыполнимой.
   В первом приближении Англию можно  поделить  вот  на  какие  княжества:
Малая Англия, Ланкастрия, Лондон, Мерсия, Нортумбрия и Уэссекс.  Но  сразу
же возникает добрый  десяток  вопросов.  Монмут  -  английский  город  или
уэльский? Куда тяготеет Чешир - к Ланкаширу или Шропширу? Корнуолл  -  это
часть Уэссекса, часть Уэльса или самостоятельная  территория,  как  Гернси
или Джерси? Много ли общего между Норфолком и Линкольнширом, между ними  и
Ратлендом? Куда отнести Глостершир - к Мерсии или Уэссексу? В  общем,  тут
есть о чем поспорить и что поизучать, но в целом каждая из выделенных  зон
- северо-восток, северо-запад, центральные графства, восток и юг  -  имеет
ядро для единения. Безусловно, кто-то скажет, что Уэссекс лучше  разделить
по линии между Сомерсетом и Уилтширом,  между  Хэмпширом  и  Дорсетом,  но
тогда западный кусок окажется недонаселенным, а  без  Корнуолла  -  совсем
маленьким. Пожалуй, есть смысл все южнее Темзы и Северна объединить в один
регион. На другом конце страны  Нортумбрия  в  своем  первоначальном  виде
опоясывала Пеннинские горы и включала  в  себя  Йоркшир  и  Ланкашир.  Сам
размер этого конгломерата мешает возродить его в чистом  виде,  не  говоря
уже о печальной памяти баталиях между Белой и Алой розами. Отсюда мысль об
усеченной Нортумбрии со столицей  в  Йорке  и  подрезанной  Ланкастрии  со
столицей  в  Манчестере.  Винчестер  можно  сделать   столицей   Уэссекса,
Питерборо - Малой Англии, а Бирмингем - Мерсии. Эти,  а  может,  и  другие
центры - посовременнее - вернут  своеобразие  каждой  из  этих  провинций,
Лондон  же  сохранит  свое  исключительное  положение,   но   одновременно
перестанет быть явлением  уникальным.  Смею  предположить,  что  на  такую
Британию и Ирландия не долго будет смотреть  искоса.  Если  сама  Ирландия
снова войдет в состав Британии, Британских Штатов,  централизованных  лишь
ограниченно, наберется девять, а славиться они будут  прежде  всего  своим
разнообразием.
   Если мы хотим, чтобы реорганизация эта преуспела, вывела  парламентский
поезд из тупика и положила конец бессмысленным пререканиям между левыми  и
правыми, надо  выполнить  одно  требование:  вся  подготовительная  работа
должна вестись в провинциях. Специалистов  по  планированию  хватает  и  в
английском правительстве, но в таком деле инициатива  должна  идти  снизу,
как в Шотландии и Уэльсе. Ответом на уэльский национализм будет английский
провинциализм, и он заставит наших соседей-кельтов  держаться  в  пределах
разумного, здравого и целесообразного. Стремления их  оправданны,  но  они
должны понимать: национализм островного,  изолированного  типа  безнадежно
устарел, а полная независимость больше не в моде. Ирландское  недовольство
Англией, когда-то вполне оправданное, привело к изоляции и породило  массу
нелепостей.  Повторять  эту  ошибку  не  рекомендуется  ни  одной  стране.
Ирландские школьники тратят до десяти часов в неделю  на  изучение  языка,
искусственно оживленного (чтобы не сказать изобретенного)  специально  для
того, чтобы досадить англичанам: сами ирландцы никогда не  будут  говорить
на этом языке и в конце концов его забудут.  Насаждать  еще  один  язык  в
условиях постепенно объединяющейся Европы, где языковые барьеры не сегодня
завтра рухнут, - это значит с самого начала ставить своих детей в  трудное
положение, а конкуренция и так очень высока. Шотландцы, как люди  деловые,
этой ошибки не совершат никогда, а вот за уэльсцев не поручусь.  Англичане
могут спасти их от ошибок экстремизма не убеждением, но  личным  примером.
Если у самых границ Уэльса возникнет Мерсия, уэльсцы поймут: им  не  нужна
автономия  больше  той,  на  какую  претендует  Мерсия  с  парламентом   в
Бирмингеме.


   ИГРА ПОД НАЗВАНИЕМ "МОНОПОЛИЯ"

   Если Британии и удастся эффективная  децентрализация,  все  равно  надо
сохранить государственный парламент в  Вестминстере,  где  две  крупнейшие
партии будут бороться за власть. Если это чередование отомрет и власть  на
веки вечные заберет  одна  партия  (как  в  Швеции),  нам,  скорее  всего,
придется составлять новую конституцию и перекраивать  жизнь  в  стране  на
новый лад. В этом тоже есть свои плюсы.  Раз  уж  мы  экспортировали  нашу
конституцию (или