стрированные мюоны попали на детектор сверху. Даже  в  этом  маленьком
примере такая асимметрия беспокоит меня.
     - Фил? - повернулся Дюпальм.
     Кресс помахал спичкой в воздухе, погасил ее и бросил в пепельницу:
     - Да, я согласен с вами, это не совсем то, что вы могли бы ожидать...
- Ответ был неудовлетворительным даже для него самого. - Но  мы  увеличили
пороговую чувствительность наших детекторов на порядок.  Может  быть,  нам
необходимо еще раз проверить их. Трудно сказать без дальнейшего анализа.
     - Благодарю вас. - Японец неудовлетворенно кивнул  и  сел  на  место.
Дюпальм еще раз взглянул в свои бумаги, собираясь сделать объявление.
     В этот момент микрофон притянул к себе профессор Масаки  Куришода  из
университета  Осака,  выглядевший  в  течение  всего  заседания  загадочно
отстраненным. Боуэрс простонал  про  себя.  Куришода  улыбнулся  аудитории
из-под тяжелых очков:
     - Конечно, может быть и еще одна причина, по которой вы, джентльмены,
не можете получить однозначных доказательств  существования  нейтрино,  их
может просто не существовать. - Кто-то в  передних  рядах  рассмеялся,  но
осекся, поняв, что Куришода не шутит.  Профессор  внимательно  смотрел  на
аудиторию, переводя взгляд с одного края зала на другой, пока не убедился,
что его внимательно слушают. Даже Боуэрс  на  мгновение  забыл  про  обед.
Куришода широко развел руками:
     - Объяснение незнаемого ненаблюдаемым - это всегда сомнительный путь.
Существование нейтрино было  постулировано  Паули,  чтобы  соблюсти  закон
сохранения момента и спина в бета-распаде нейтрона на протон  и  электрон.
Все последующие исследования на эту тему только  углубили  это  допущение.
Иногда мы... видите ли, иногда мы представляем мир так, как  нам  кажется,
диктуют  факты,  и  ошибаемся.  Мы  ищем   решение   проблемы   в   рамках
господствующего академического течения. - Он сделал паузу и еще раз широко
улыбнулся. Никто не перебивал его.
     Тогда профессор продолжил:
     -  Если  мы  расширим  закон  сохранения   и   примем   существование
отрицательной энергии, предложенное Дираком, - а  почему  мы,  собственно,
должны ограничивать энергию только положительными рамками - только потому,
что так принято?  -  тогда  этот  распад  объясняется  очень  просто,  без
необходимости  представлять  фотон,   как   электронно-позитронную   пару:
позитрон становится просто "дырой", оставленной в море Дирака  электроном,
перешедшим в положительное  состояние  в  результате  поглощения  протона.
Понятие о пустом месте со свойствами частицы могло  бы  быть  странным  во
времена Дирака, но сегодня, в эпоху полупроводников, мы принимаем это, как
должное. И тогда распад нейтрона  становится  простым  событием,  электрон
испускается, позитрон поглощается. Мы  больше  не  нуждаемся  в  нейтрино,
уносящем прочь недостающую энергию, так как электрон поглотил ее,  перейдя
с отрицательного уровня. И  так  как  в  процесс  вовлечено  три  частицы,
условие сохранения спина также соблюдено.
     Его перебил Кресс с другой стороны стола:
     - Но... минутку, минутку, а как быть со  слабым  взаимодействием?  Вы
только что вообще выдернули опору из-под слабого  взаимодействия.  Я  хочу
сказать...
     Куришода пожал плечами:
     - Я понял. Вы хотите напомнить мне  о  теории,  объединившей  в  80-х
слабое и  электромагнитное  взаимодействие.  Но  я  считаю,  что  "слабое"
взаимодействие - не более, чем электромагнитные  силы,  действующие  между
диполями  элементарных  частиц  и  диполями  электронов  в   отрицательном
энергетическом состоянии. И тогда, если две силы на  самом  деле  являются
одной и той же, тогда нам необходимо пересмотреть всю проблему.
     Аудитория зашумела, кто-то покачал головой. Раздалось возражение:
     - Но ведь существование нейтрино подтверждено, не так ли?  Я  имею  в
виду, что нейтрино детектируются. Они детектировались еще в 50-е.
     - Коуэн и Рейнс. - добавил  другой  голос.  -  Нейтриноиндуцированная
трансмутация хлора в аргон.
     - Предполагаемая нейтрино-индуцированная.  -  ответил  Куришода,  как
будто дожидался этого. - Механизм, описанный мной, объясняет это не хуже.
     -  Но  поводились  эксперименты,  доказывавшие,  что  они  не  только
существуют, но и обладают массой. - вмешался один из членов президиума.  -
И массу даже измерили.
     - Как еще вы сможете объяснить убыль массы?
     - А другие эксперименты доказали,  что  они  не  обладают  массой.  -
парировал Куришода. - Некоторые экспериментаторы  сообщали,  что  нейтрино
колеблются между тремя состояниями, а другие этого  не  обнаруживали.  Что
касается дефекта массы, то,  может  быть,  нам  нужно  поискать  еще  один
глюонный клей. - Он повернулся и качнул головой в сторону. - Фил Кресс сам
только что рассказал нам об огромных трудностях в  обнаружении  неизвестно
чего и об неоднозначности суждений, что же это такое.  Проще  говоря,  все
это основано на статистических методах, которые сами по себе  сомнительны.
Ничто не доказывает нам, что у нейтрино есть  масса,  что  они  колеблются
между тремя состояниями, или что они существуют вообще. Я уверен, что все,
объясняемое с их помощью, может быть объяснено более просто и  в  знакомых
терминах. Бритва Оккама.
     Аудитория была настроена продолжать и дальше, но Дюпальм поднял руку,
прежде чем кто-то успел вмешаться:
     - Леди  и  джентльмены,  обед  ждет.  Может  быть,  нам  организовать
специальное заседание  сегодня  вечером,  чтобы  обсудить  возникшую  тему
далее? - Он вопросительно посмотрел на кого-то  в  передних  рядах  -  Да,
сегодня после обеда мы разошлем детали...  -  Несколько  секунд  он  искал
фразу, которой можно было бы закончить. - Может быть, наши  рассуждения  о
связи с помощью пучков нейтрино несколько преждевременны?
     Кто-то в президиуме  улыбнулся,  кто-то  покачал  головой.  Атмосфера
разрядилась.
     - А вы еще не подумали о тахионах? -  бросили  из  аудитории.  -  Как
насчет этого, профессор Куришода? Тахионы существуют?
     Профессор метнул взгляд поверх очков:
     - Ну конечно. Тахион - это квант дурного вкуса.


     Пять минут  спустя  участники  вливались  в  центральную  столовую  и
рассаживались  за  столиками,  на  которых  уже  стояли  рыбные   закуски,
фруктовые соки, чай. Мелвин Боуэрс направился в тихий уголок  столовой.  К
нему присоединилась Дженни Хэмпден из лабораторий Белла.  Они  встретились
за день до этого на завтраке в гостинице и  немного  поболтали  вместе  на
перерывах между заседаниями. Ей нравилась спелеология, классическая музыка
и кошки.
     - Ну вот и моя любимая теория. - сказал Боуэрс, когда они уселись  за
столик.
     - Какая теория?
     - Моя теория нейтринной бомбы.
     - Нейтринной? Это что-то новое.
     - А ты  подумай.  Она  отвечает  всем  требованиям  для  современного
оружия.  Оборонные  подрядчики  получают  свои  доходы  и  люди  трудятся.
Оборонные аналитики и генералы в Пентагоне не зря едят свой хлеб. Средства
массовой информации получают новое страшное слово, мирники  получают  тему
для демонстраций. - Он расстелил салфетку на коленях и продолжил: -  Но  с
другой стороны, у этой бомбы нет  неприятных  побочных  эффектов.  Она  не
убивает людей и не повреждает имущество. Совершенная бомба!
     Дженни рассмеялась.
     - Тогда нам нужно завести еще и нейтринные  реакторы,  чтобы  отвлечь
противников ядерной энергии.
     - В этом что-то есть. Я думаю, что  над  этим  ломали  головы  еще  в
семидесятых.
     Дженни неожиданно отложила вилку.
     - Ох, Мел, я совсем  забыла.  Слушай,  мне  нужно  найти  Такудзи,  я
обещала ему слайды для  выступления  сегодня  днем.  Я  через  пять  минут
вернусь, ладно?
     - Конечно. Я покараулю место.
     - Спасибо. - Дженни поднялась и направилась к двери.
     Боуэрс продолжал обед в одиночестве.  Как  же  называется  этот  бар?
Желтый Дракон?  Красный  Дракон?...  Нет,  не  дракон,  Красный...  что-то
красное... В столовой еще не рассеялась толпа, и он не заметил, как  между
людьми к его столику протискивается высокий элегантно одетый мужчина.
     - Добрый день, доктор Боуэрс.
     Боуэрс поднял голову:
     - Игорь  Лукич!  -  воскликнул  он,  вспомнив  русское  знакомое  ему
отчество.
     - Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам?
     - Нет, нет. Садитесь, пожалуйста. О нет, не сюда, здесь занято.
     Это  был  профессор  Дьяшкин,  директор  советской  исследовательской
организации по проблемам связи  в  Сибири.  Он  пользовался  международной
известностью, а с Боуэрсом они подружились на предыдущих  профессиональных
сборищах в Москве и Бомбее. Только прошлым вечером они  вместе  с  группой
других ученых участвовали в неформальной дискуссии, спонтанно возникшей  в
гостинице, где жили участники конференции.
     - Куришода высказал интересную мысль. - заметил Боуэрс, когда Дьяшкин
сел. - Я только что говорил своей соседке, Дженни Хэмпден из Белл, - может
быть, вы ее знаете, она вернется через пару минут, - что нейтринная  бомба
была бы совершенной. Тогда и вам и нам будет не о чем беспокоиться.
     Дьяшкин машинально улыбнулся, но было ясно, что он  не  в  настроении
для пустых разговоров; он нервно и непрерывно оглядывал окружающих. Боуэрс
посерьезнел и вопросительно посмотрел на русского.
     - Мы знаем друг друга уже несколько лет,  доктор  Боуэрс?  -  Дьяшкин
говорил скрытно, опершись локтем о стол и прикрывая рукой рот.
     - Я думаю, да - по крайней мере формально. - Пусть даже  так.  Иногда
нужно доверять своим суждениям. И я ссужу о вас, как о человеке,  которому
могу доверять.
     Боуэрс вытер рот уголком салфетки, продолжая медленно жевать.
     - К чему вы клоните?
     - Когда вы должны вернуться в США?
     - Я на год в Осаке в рамках обмена. Но собираюсь поехать домой  сразу
после конференции, в отпуск. А в чем дело?
     - За столик могут сесть, поэтому я скажу, в чем дело,  пока  мы  одни
одни. - Дьяшкин глубоко вздохнул. - Дело в том, доктор Боуэрс, что я  могу
быть заинтересован в переходе, если условия будут подходящими.
     Боуэрсу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело.
     - Вы имеете в виду - к нам? Перейти к нам?
     Дьяшкин почти незаметно кивнул.
     - Да. По личным причинам - о них долго говорить. Что я хочу  услышать
от вас - вы согласны передать мое предложение соответствующим органам?
     - Предложение? Но я ничего не знаю об этом. Как...
     - Я могу устроить это. Мне нужно знать, согласны ли вы мне помочь?
     Какое-то время Боуэрс жевал молча.
     - Мне нужно подумать над этим.
     - Сколько вам  нужно  времени?  Поймите,  за  границей  мы  постоянно
рискуем попасть под наблюдение. КГБ внедряет своих  людей  даже  на  такие
конференции.
     - Хотя бы до вечера. Я встречусь с вами в баре, скажем, в восемь. Как
вы думаете, там будет безопасно говорить?
     Дьяшкин покачал головой.
     - Я не хочу говорить. Сейчас мне нужен только ваш ответ - да или нет.
     - Хорошо, я не стану говорить. Но если я закажу вам выпить, то  ответ
- да. О'кей?
     - Сделано, как вы говорите.
     К столику подошли еще двое.
     - Густав и Сэнди.  -  приветственно  сказал  Боуэрс.  -  Вы  как  раз
вовремя, нам уже становилось скучно. Я не рассказывал  вам  мою  теорию  о
совершенной бомбе?


     Вечером Боуэрс позвонил в американское посольство в Токио. Вернувшись
в отель, он спустился в бар. ТОчно в восемь часов к нему подошел Дьяшкин.
     - Привет! повернулся к нему Боуэрс. - Сегодня был денек,  а?  Что  ты
будешь, Игорь? Я угощаю.
     Русский выбрал водку с содовой.
     Они немного поговорили, потом  Дьяшкин  указал  на  оранжевую  папку,
которую Боуэрс положил на  стул.  Это  была  папка,  которую  выдали  всем
участникам конференции, вместе с повесткой дня, текстами докладов,  другой
информацией.
     - Возьмите у регистратора другую  папку.  Завтра  в  три  часа  будет
доклад по лазерным солитонам. Будьте там, и положите папку на пол у вашего
кресла. Я обменяю ее на свою, там  будут  детали  предложения,  которое  я
хотел бы передать американским властям.



                                    11

     - Дробные  серии  Фурье-Винера-Брауна  с  независимыми  гауссианам  и
сходятся к сумме для всех Н больше нуля. Но  если  Н  больше  единицы,  то
сумма становится дифференцируемой...
     День заканчивался. Лежа на своей койке в камере, МакКейн слушал,  как
Рашаззи терпеливо объясняет что-то Хаберу, склонившись над  кучей  книг  и
тетрадей, сваленных на столе в центре  комнаты.  Он  познакомился  с  ними
вечером, когда они вернулись с работ.  Рашаззи,  или  Разз,  как  все  его
звали,  был  израильтянин,  молодой,  красивый,  темноглазый,   обладавший
безграничной энергией и энтузиазмом человек. Хабер был немцем из  Западной
Германии, седоволосый, с розовым морщинистым лицом, в очках. Он  вел  себя
так, как будто  живет  в  санатории,  а  не  в  тюрьме.  Впрочем,  МакКейн
подозревал, что это притворство. Оба были учеными, Рашаззи говорил, что он
- биолог из университета Тель Авив. Может  быть,  подумал  МакКейн.  Может
быть, и нет.
     В "секциях", расположенных в блоке одна напротив другой,  размещалось
по восемь человек:  две  двойных  секции  двухъярусных  нар  в  каждой.  В
передней секции - сразу за  дверями  блока  -  на  койках  у  одной  стены
помещались Рашаззи, Хабер и Ко, и у другой стены - МакКейн  с  зигандийцем
Мунгабо наверху, а за ними, у задней стены - ирландец по имени Скэнлон. Ко
и Скэнлона в секции сейчас не было.
     - Где ты это взял, свинья?
     - Это честная игра, ты, дешевка!
     - И твой отец был свиньей, и твоя мать была свиньей...
     Из  соседней  секции  слышались  голоса.  Похоже  было  на  сибирские
диалекты из советской Центральной Азии. Игра началась сразу после ужина, и
ругань началась почти тогда же. Кто-то курил и  по  блоку  поплыл  странно
пахнущий дымок. Рашаззи предупредил МакКейна, что там все  время  творится
такое, так что беспокоиться нечего. Среди тех, кто жил в  других  секциях,
напротив  и  в  конце  блока,  МакКейн  услышал  обрывки  чешского,  узнал
несколько русских. Верхняя койка заскрипела, когда Мунгабо перевернулся  с
боку на бок. МакКейн поднял глаза. Да, о побеге не приходилось  и  думать.
Найти подходящую тему для раздумья здесь, наверное, будет трудно,  подумал
он.
     Одинокий человек подошел к ним из дальнего конца блока и  остановился
возле первой койки. Сверху раздался голос Мунгабо:
     - Не нужно, сегодня ничего не нужно.
     Человек не обращал на него внимания. МакКейн выглянул  и  понял,  что
мужчина смотрит на него. Тощий и высокий, около тридцати  лет,  блондин  с
длинными волосами, закрывавшими шею  и  желтыми  усами.  На  орлином  лице
выделялись ясные пронизывающие глаза.  Если  ему  добавить  бороду,  он  с
успехом сыграл бы главную роль в любом фильме по библейским сюжетам.
     - Здравствуйте.  Я  думаю,  нам  надо  познакомиться.  -  он  говорил
спокойным, размеренным голосом, с акцентом среднего запада. МакКейн свесил
ноги с койки и сел. Тот протянул руку:
     - Пол Нолан, Спрингфилд, Иллинойс.
     - Лью Эрншоу, откуда угодно, но на самом деле из Айовы.
     Нолан сел на край койки Скэнлона.
     - И как вас сюда угораздило? - непринужденно спросил он.  МакКейн  не
спешил с ответом, и тогда Нолан продолжил:
     - Ходят слухи, что во время экскурсии на Первое мая  арестовали  пару
американских журналистов. Во не один из них?
     Глаза МакКейна сузились.
     - Я не уверен, что мне хочется отвечать на такие вопросы.
     Нолан снисходительно улыбнулся, словно ожидая такого ответа. МакКейну
не нравились слишком улыбчивые люди.
     - Мудро. Я начинал, как юрист, знаете ли. Это оказалось не то, о  чем
я думал. Пороки и зависть, как будто вернуться назад в джунгли. Ни чувства
достоинства, никакой  этики  не  осталось.  Только  деньги.  Продали  душу
корпорациям. И я  вышел  из  игры.  Попал  на  государственную  работу,  в
юридическом отделе АИП в Вашингтоне.
     - Агентство Индустриальной Политики давно разогнали.
     - Да, конечно, это было давно... - Нолан  собирался  продолжить,  но,
похоже, передумал.
     - Как бы  там  ни  было,  я  пришел,  чтобы  сказать:  с  вами  хочет
поговорить Лученко. Его камера там, на другом конце.
     МакКейн поднял  брови,  удивившись  тому,  что  американец  бегает  с
поручениями для русского старосты. Потом пожал плечами и поднялся.
     - О'кей. Пошли.
     Они прошли мимо игроков, все еще изрыгающих  разнообразнейшую  брань,
мимо следующей секции.  Бородач  у  центрального  стола  заваривал  чай  у
большого кипятильника, слушая своего соседа:
     - Она  никогда  никому  ни  в  чем  не  верила.  Она  звонила  мне  и
спрашивала, где ее дочь. Я отвечал: "Она вышла" - и через пять  минут  она
звонит опять и спрашивает то же самое. Даже голос меняла,  но  я-то  знал,
что это она, потому что...
     В следующей секции были в основном азиаты, у одной стены, а у  другой
лежал с книжкой одинокий здоровяк с высоким лбом.
     Проходя через следующую секцию, МакКейн  услышал  обрывки  разговора,
какой-то мужчина, судя по голосу, поляк, рассказывал своим товарищам:
     - Они остановились под  Варшавой  и  два  месяца  ждали,  пока  немцы
разделаются с польским сопротивлением. Они специально так сделали.
     - Ерунда. - ответил кто-то. -  Они  не  могли  идти  дальше.  Они  же
наступали весь июль.
     Первый голос упал до шепота:
     - Эй, Смовак, кто это?
     - Новичок - в передней секции.
     В разговор вмешался сидящий рядом пожилой:
     - Мой отец был там - с армией Конева...
     - Американец. - добавил Смовак.
     Еще один заключенный лежит на  койке,  мрачно  глядя  на  стоящую  на
тумбочке фотографию женщины... В конце концов они добрались  до  последней
секции. Пять секций, в каждой  место  для  восьми  человек:  блок  вмещает
сорок.
     У последнего стола их ждали двое. Сидящий с краю был  толстым,  почти
круглым, его редеющие волосы  были  зачесаны  назад,  типично,  по-русски.
Пухлое круглое лицо с тройным подбородком. МакКейну пришло в  голову,  что
этот толстяк более естественно выглядел  бы  у  доски  с  указкой,  или  в
палисаднике  пригородного  дома,  подстригая  розы.  Тот,  что   помоложе,
напротив, был крепко сложен, с всклокоченными черными вьющимися волосами и
подбородком, по цвету напоминающим вороненую сталь. Его глаза уже  изучали
МакКейна, как возможного противника.
     Круглолицый кивнул МакКейну на стул  и  тот  сел  напротив  вышибалы.
Никто не протянул ему руку,  а  сам  он  решил  не  напрашиваться.  Нолан,
которого МакКейн уже успел про себя назвать "Иисусом Ползучим", сел  через
два стула от него.
     Перед круглолицым на столе лежала картонная  папка  для  бумаг  цвета
буйволовой кожи, а рядом - папка с какими-то таблицами.
     - Вы - новый американец, мистер Эрншоу,  два-семь-один-ноль-шесть.  -
сказал он, глянув в бумаги. - Из Пасифик Ньюс, Калифорния.
     - Правильно.
     - Тут сказано, что вы журналист.
     - А-га.
     - Меня зовут Лученко. Я староста этого блока. Это Йосип Майскевик.
     МакКейн вежливо кивнул. Майскевик продолжал молча глядеть на него.
     - Вы знаете местные правила?
     - Мне немного рассказали об этом в моей секции, когда меня доставили.
     - Не думайте о Замке, как о карательном заведении. Здесь  всего  лишь
поощряется социально предпочтительное поведение и отношение к делу.  Здесь
действует не принуждение, а инициатива и привилегии.  Но  привилегии  надо
заслужить. Я отвечаю за выполнение правил в нашем блоке. Если вы  захотите
связаться с официальными лицами, или у вас будут жалобы -  обращайтесь  ко
мне. Кроме того, я назначаю на работы. Вы  будете  работать  в  Центре,  в
механической мастерской, начиная с завтрашнего утра.
     Лученко продолжал объяснять правила, процедуры, и тому подобное.  Над
ним  стои