ща  старого  порядка,
потому что они  представляли  собой  культурное  наследие,  которое  новая
Россия должна  приумножать.  Но  их  разграбили.  В  последнюю  сотню  лет
культура  заболела   раком,   раком   бесплодных   политических   догм   и
бессмысленных лозунгов. Вот что мы должны остановить.  Я  патриот  будущей
России, которой она станет однажды.
     Анна сидела на краешке кресла, вежливая, и в то же время  напряженная
и хмурая. Ее привлекательное лицо побледнело, обнаружило нотки  усталости.
Дневной свет от окна подчеркивал ее  хрупкое  сложение.  На  Барбару  Анна
производила впечатление очень  серьезного  человека,  целиком  отдавшегося
идее, и эта идея для нее  значила  больше,  чем  все  остальное  в  жизни.
Интуиция подсказывала ей, что Анна - именно та, за  кого  себя  выдает,  и
жаль, что ее способности не пригодятся.
     - Я хочу поговорить с вами о другом, о прошлых событиях вашей  жизни.
Ваш бывший муж Игорь - что вы можете сказать о нем?
     Она внимательно вглядывалась в лицо Анны, но  не  смогла  уловить  ни
тени неприязни, ни тени грусти.
     - Многое. Что вам нужно знать?
     - Вас не удивляет, почему мы заинтересованы им?
     - Меня уже ничего не удивляет. У вас, наверное, есть веские причины.
     - Восемь лет назад вы были членом Клуба-По-Пятницам,  -  это  был  не
вопрос, скорее констатация факта.
     - Да.
     - И  других  аналогичных  групп,  -  это  была  догадка,  но  стоящая
проверки.
     - Да.
     - Какого рода деятельностью вы там занимались?
     - Это так уж необходимо вам? Я  уже  сто  раз  рассказывала  об  этом
англичанам. Вы можете спросить у них? Мне ведь не  нужно  напоминать,  что
времени у нас мало, а ваша встреча для вас очень важна. Я хотела бы, чтобы
она не прошла впустую.
     Барбара кивнула головой.
     - Тогда скажите мне,  ваш  муж  тоже  был  диссидентом?  Вы  работали
вместе? Насколько его взгляды сходились с вашими?
     - Мы тогда жили в Севастополе, -  отстраненно  ответила  Анна.  -  Он
работал над связью с подводными лодками. Потом мы переехали в Москву,  его
сделали профессором в университете.
     - Да, я видела его досье.
     На подоконник снаружи уселся голубь. Он прошелся  по  окну,  раздувая
зоб и двигая головой  вперед-назад,  как  забавная  механическая  игрушка.
Потом наклонил голову и несколько секунд смотрел одним глазом внутрь.
     - Он был одним из нас. У нас была общая цель жизни. Но он не был  так
увлечен идеей, как другие. Может быть, потому, что  был  ученым.  А  может
быть,  он  и  стал  ученым  поэтому...  Он  всегда  был  более  спокойным,
невпечатлительным, всегда анализировал. И  очень  терпеливый.  Он  мог  бы
ждать изменения системы и сотню лет.
     - Значит ли это, что он до сих пор диссидент?
     - Конечно, конечно, - Анна говорила без тени сомнения.  -  Он  не  из
тех, кого легко можно изменить.
     - Вы знаете, где он теперь?
     - Последний раз я слышала, что его  перевели  в  Сибирь,  в  какое-то
научно-исследовательское учреждение - но это было еще несколько лет назад.
     - Вы не встречались после развода?
     - Нет.
     Барбара удивленно посмотрела на нее:
     - Я думала, что этого требует ваша работа.
     Анна помолчала. Потом продолжила:
     - Мой брак с Энрико - моим нынешним мужем,  это  было  очень  удачное
обстоятельство для нашей группы. У нас  появились  возможности  расширения
зарубежных контактов и возможно, поддержки из-за рубежа. Мне казалось, что
значительно безопаснее, чтобы  не  ставить  под  угрозу  такой  счастливый
случай, порвать все связи с прошлым.
     Это не объяснение, подумала Барбара. Если бы Дьяшкин хоть  раз  попал
под подозрение КГБ, то его бывшая жена автоматически оказалась бы в списке
подозреваемых, независимо от того, встречались ли они потом или нет.  Брак
Анны с офицером КГБ состоялся без всяких проблем, поэтому пока, во  всяком
случае, Дьяшкин оставался чистым.
     Анна заметно разволновалась и  потянулась  за  сумочкой,  стоящей  на
окне. Она пошарила внутри и достала коробочку с таблетками. Барбара  взяла
со столика  стоявший  рядом  с  магнитофоном  кувшин  с  фруктовым  соком,
наполнила стакан и протянула его. Анна глотнула таблетку  и  собравшись  с
духом, продолжила:
     - Тут не только в этом дело. Игорь умел обращаться  с  женщинами,  да
вы, наверное, это уже знаете. И хотя он  был  немногословным,  но  женщины
сами слетались к нему. Он излучал  какое-то  поле...  тайны,  может  быть,
превосходства. Вы меня понимаете.
     Барбара поощряюще улыбнулась.
     - Конечно. Кто не встречал таких?
     - Может быть, наш брак был ошибкой.  Игорь  был  блестящим  мужчиной.
Иногда я чувствовала, что не могу нормально с ним говорить, что я  слишком
глупа для него. Когда мы познакомились, он служил во флоте. Какое-то время
все было отлично. Но когда он защитил докторскую, и  начал  встречаться  с
более образованными людьми... - Анна допила остатки сока. -  Один  из  его
романов стал очень серьезным. Конечно, она тоже была ученой, ядерщик,  что
ли. Я видела ее несколько раз. Душевная женщина. Самым  выдающимся  у  нее
были волосы. Как огонь, красно-рыжие, почти оранжевые.
     - Вы не помните ее имени?
     - Ошкадова. Ольга Ошкадова.
     - А откуда она была?
     - Не знаю. Она работала в академгородке в Новосибирске.
     - Ясно. Продолжайте.
     Анна пожала плечами.
     - Тут нечего продолжать. Он решительно хотел развода. Исходя из нашей
общей подпольной деятельности,  не  в  наших  интересах  было  ругаться  и
переживать из-за этого. Он согласился на большие алименты, чтобы облегчить
мне жизнь. Собственно, я не очень и возражала.
     - Ольга тоже была диссидент?
     - Не знаю. Если и была, я об этом не знала. Впрочем, согласитесь, что
вряд ли об этом рассказывают всем и каждому.
     Барбара кивнула:
     - А ваш нынешний брак с Энрико, вы говорите, что он...
     - По любви, вы хотите сказать? - Анна  покачала  головой  и  невесело
улыбнулась. - Меня  это  уже  не  волнует.  Я  достаточно  испытала  таких
разочарований, и для меня этот брак - лишь средство. Энрико, не Энрико - в
данном случае это  чистый  брак  по  расчету,  возможность,  которую  было
невозможно упустить.
     В дверь постучали. Из спальни выбрался Джереми, подошел к двери - там
стоял официант с тележкой, нагруженной чашечками, блюдцами  и  серебряными
ложками.
     - Вот молодец. Оставь это здесь, ладно? Вот на, выпей за нас.
     - Большое спасибо, сэр. - Официант закрыл дверь.
     - И последний вопрос, - сказала Барбара.
     Анна повернулась к ней:
     - Да?
     - Вы или ваш муж никогда не были связаны с группой,  называвшей  себя
"Комитет за Свободу и Достоинство"?
     Анна выглядела озадаченной:
     - Нет.
     - Вы никогда не имели никаких дел с человеком по прозвищу "Черепаха"?
     - Нет.
     - Вы уверены в этом?
     Анна покачала головой.
     - Я никогда не слышала ни об одном, ни об другом. А кто они?
     - Вы в самом деле не знаете?
     - Нет... А кто они?
     Барбара черкнула что-то в блокнот и спрятала его.
     - Неважно, кто они. Пора обедать.
     Ничего удивительного, что Анна никогда не слышала ни об Комитете,  ни
об  Черепахе:  ни  того,  ни  другого  не  существовало.  Эти  имена  были
придуманы, исключительно, как "маркеры". Если в течение ближайших недель в
перехватах официальных советских коммуникаций появятся эти слова - значит,
Анна окажется далеко не таким уж патриотом, как она утверждала.



                                    22

     Это случилось с Полой, когда она  направлялась  на  работы  в  кухню,
после унылого  завтрака  в  камере:  водянистая  овсянка,  черный  хлеб  с
маргарином и джемом и чай. В  коридоре  она  почувствовала,  как  по  телу
прокатилась горячая волна. Дыхание сперло и  ноги  налились  свинцом.  Она
зашаталась и оперлась о стену.
     Охранница,  шедшая  впереди,  оглянулась,  трое  других   заключенных
остановились, глядя без малейшего сочувствия.
     - В чем дело, ты? А ну, пошла!
     - Эй ты, у стены, двигайся! - гаркнула вторая  охранница  сзади.  Она
резко ткнула Полу в спину своей дубинкой.
     Пола сделала несколько шагов, и снова  уперлась  в  стену.  Ее  грудь
вздымалась, она чувствовала, как под рубашкой по телу катится пот. К горлу
подкатила тошнота.
     - Я не...
     - Что, работать не хочешь? Да? Ты что, дурака  валять  вздумала?  Так
тебе это так не пройдет. Вы двое, возьмите ее.  Отнесем  на  работу,  если
идти не хочет.
     Пола почувствовала, как две женщины берут ее под руки,  и  они  снова
двигаются по  коридору.  Помутневшими  глазами  она  видела,  как  кто-то,
проходя  мимо,  с  любопытством  глядит  на  нее...  два   заключенных   в
комбинезонах вкатывают тележку в лифт... широкая спина охранницы  впереди,
широкие бедра под коричневой юбкой, массивные лодыжки в толстых коричневых
колготках, тяжелые туфли без каблуков. Они подошли к двери в кухню.
     Она вошла внутрь, вдохнула горячий, спертый  едкий  воздух  и  снова,
зашатавшись, оперлась на один из алюминиевых столов. Неожиданно  появилась
Жаба, она что-то говорила, но  все,  что  слышала  Пола  -  это  невнятные
обрывки разговора, голос Жабы смешивался с голосами охранниц:
     - ...с ней случилось? Она что...
     - Я думаю... по пути... притворяется?
     - Эй, ТЫ!!! Я с тобой говорю! Что ты дзинь-дзинь-дзинь-дзинь....
     Кажется, у нее подогнулись колени. Ее рука что-то  толкнула,  пытаясь
упереться в стол и Пола соскользнула на пол. Что-то со  стеклянным  звоном
упало рядом. Жаба и охранницы смотрели на нее сверху, их  губы  двигались,
но их лица и звуки их голосов были словно  не  в  фокусе.  Она  попыталась
встать, но не смогла и осталась  сидеть,  словно  в  спасительной  нирване
откинув голову назад, на металлическую дверцу стола. Ее глаза закрылись, и
ей стало все равно, даже если она останется здесь навсегда. Она  не  могла
встать на ноги, не хотела вставать и  ничто  уже  не  могло  заставить  ее
встать.
     ...Потом ее плавно уложили на пол. Ее завернули в  халат  или  что-то
вроде этого. Она поплыла...
     - Эй, вы меня слышите? - Кто-то легонько хлопал ее по щекам. Она  все
еще лежала на жестком полу, чувствуя теперь озноб и холод. Кто-то проверял
ей пульс... приподнял веко. Яркий свет... Ей расстегнули воротничок и  она
почувствовала, что  к  шее  приклеивают  кожно-диффузионную  капсулу.  Она
ненадолго открыла глаза и увидела женщину в белом  колпаке  и  медицинском
халате, накрывающую ее белым одеялом. Тепло, блаженное тепло...
     Далекие голоса.
     - Нет, с ней все будет в порядке... Пока не знаю... сообщу  ему,  как
положено...
     Чьи-то руки поднимали ее.


     Пола смотрела, как Майк принимает  душ.  Майк  был  ее  самым  старым
любовником. Его тело нравилось ей больше других. Широкие плечи  и  широкая
грудь, и даже маленькое брюшко казалось  ей  только  знаком  зрелости.  Он
напоминал ей Роберта Митчэма, одного из любимых старых актеров, пока их не
вытеснили пышущие здоровьем юнцы. Она с Майком непременно залезали  в  душ
после того, как любили друг друга. Лучше всего  было  уже  вечером,  перед
тем, как идти  куда-нибудь  поужинать  или  на  какую-нибудь  вечеринку  в
Вашингтоне. Он улыбнулся ей и поманил рукой к себе. Но когда  она  сделала
первый шаг, он чем-то стал напоминать ей Жабу. Чем  ближе  она  подходила,
тем больше он превращался в Жабу. Она отпрянула - и это снова был Майк.  К
нему было никак не подобраться.


     Сон рассеивался, оставалось напряженное  возбуждение.  Она  повернула
голову набок и почувствовала, что  лежит  на  подушке,  мягкой  и  чистой.
Остатки сна ушли и вместе с ними  напряжение.  Пола  потянулась,  чувствуя
ступнями приятную гладкую простыню. Послышался мужской голос, разговор  на
русском, затем звуки женских шагов по жесткому полу.
     Пола  открыла  глаза  и  увидела  комнату   с   койками   и   шкафом,
светло-желтые стены, в дальнем  конце  какой-то  аппарат  на  колесиках  с
металлическими баллонами,  резиновыми  шлангами  и  панелью  управления  с
огоньками и кнопками. Это был госпиталь. Блондинка  в  халате  собирала  с
других кроватей тарелки и складывала их на тележку, стоявшую в центре, а в
углу  вторая  женщина  пристально  следила  за  экраном,  укрепленным  над
кроватью на  кронштейне.  Еще  одна  женщина,  лежа  на  кровати,  читала,
остальные спали. Пола попыталась сесть, но от слабости закружилась голова.
Она повела глазами за санитаркой, облизала губы, и, собравшись  с  силами,
просипела по-русски:
     - Пожалуйста...
     Санитарка обернулась, поставила тарелку и подошла к кровати. Она была
голубоглазая и хорошенькая.
     - Ага, вы проснулись, - сказала она по-русски.  -  Ну,  как  вы  себя
чувствуете?
     - Пить...
     - Только воды, я не знаю, можно ли вам что-то еще.
     Она наполовину налила стакан, стоявший на  тумбочке  и  помогла  Поле
поднять голову. Эта вода была вкуснее всего, что она пробовала в жизни.
     - Ну что, сейчас лучше? Я  пришлю  врача,  чтобы  она  посмотрела.  А
сейчас - спите.
     - Спасибо, спасибо. - Пола откинулась на подушку и закрыла  глаза.  С
ней снова говорили, как с человеком...  Она  боялась  даже  думать  о  том
времени, когда это опять закончится.


     Ей сказали, что это было пищевое отравление. Не удивительно, ответила
она. Это скоро пройдет, заметили ей.  Еще  денек  отдохнет  и  обратно  на
работу. Нет, запротестовала она, нельзя  так  быстро.  Она  еще  с  трудом
ходит, не говоря уже о работе, десять часов в день. Нет, еще день - и все.
Врачи были непоколебимы.
     Поле тошно было подумать о том,  чтобы  вернуться.  Вместе  с  ней  в
палате лежало еще несколько женщин, большинство - русские,  но  в  них  не
было и доли  той  враждебности,  которую  она  чувствовала  в  камере.  Ей
казалось, что в камере она попала в самое скверное окружение, какое  можно
себе представить.
     Женщину с кровати напротив звали Таня, она была родом из  Волгограда.
Раньше он был Сталинградом, но партия очередной раз меняла местами  черное
с белым и развенчала память великого диктатора. Таня была учительницей, ее
арестовали за то, что ее  обучение  несколько  расходилось  с  официальной
идеологической доктриной.
     - Мне было совершенно все равно, что у них за доктрины,  -  объясняла
она Поле. - А  это  одно  из  самых  страшных  преступлений  для  учителя.
Бюрократу  не  объяснишь,  что  объективная  реальность   -   это   именно
объективная реальность, а не то, чем она должна быть по велению партии. Мы
можем только постигать ее. Детей надо учить, как думать, а не что  думать.
Единственное, о чем я заботилась - это детские умы.
     - И это - преступление?
     -  Любая,  даже  потенциальная  угроза  режиму   -   самое   страшное
преступление. Но так, наверное, везде. Разве американцы не используют  для
этого религию - чтобы подчинялись и не спрашивали?
     Пола покачала головой.
     - Нет, если только этого не хотят люди. По закону религия отделена от
образования.
     - Вот как? - Таня заинтересованно посмотрела на Полу. -  Я  не  знала
этого. Я встречала мало американцев. У вас ведь  не  так  просто  получить
разрешение на выезд за границу, правда?
     - У нас не нужно получать такого разрешения вообще.  Просто  садишься
на самолет и летишь, куда хочешь.
     - Я не знала об этом... Ты ведь не шутишь?
     Ее соседкой была Анастасия, из Хабаровска  в  восточной  Сибири.  Она
говорила, что ее брат был осужден за передачу китайцам советских секретов.
     - Надеюсь, судьба моего мальчика не пострадает,  -  пожаловалась  она
как-то Поле. - Он такой умница. В школе их  учат  программированию.  Разве
ваших американских детей пускают к компьютерам в пятнадцать лет?
     Поле сказали, что ее переведут обратно в  камеру  после  ужина.  День
тянулся, она становилась все грустнее и грустнее, и уже почти  дрожала  со
страху, попыталась взять себя в руки, но страх и напряжение высасывали  из
нее  энергию  быстрее.  Пола  даже  подумала  о   том,   чтобы   разыграть
какой-нибудь несчастный случай - только бы оттянуть момент  возвращения  в
камеру и на кухню.
     Когда до ужина оставалось меньше часа, она услышала  в  коридоре,  за
открытой дверью палаты знакомый женский голос.
     - Мне все равно, что вы врач. Говорю вам, ей от этого лучше не будет,
и это вопрос здравого смысла, а не медицины.
     Прямо перед дверью остановилась русская с огненно-рыжими волосами. На
этот раз она была одета в светло-зеленую форму  и  спорила  с  седобородым
мужчиной в белом халате. Она сделала утверждающий  жест  и  Пола  заметила
знакомые резкие  черты  лица,  высокие  скулы  и  решительный  подбородок.
Мужчина что-то пробурчал, Пола не поняла -  что,  а  затем  они  поспешили
прочь по коридору, женщина продолжала:
     - Тогда я позабочусь, чтобы об этом узнало  начальство.  Если  вы  не
хотите подписать простой...
     Неожиданно Полу захлестнула волна отчаяния.
     - Анна! - закричала она.
     Из манипуляционной в конце коридора прибежала медсестра-блондинка.
     - Вы что-то хотели?
     - Да, послушайте, моя  знакомая  только  что  прошла  по  коридору  с
доктором, в ту сторону. Пожалуйста, догоните ее, скажите, что я хочу с ней
поговорить, пожалуйста! Это очень важно. Она рыжая, в зеленом костюме...
     Анна кивнула и заспешила следом за ними.  Пола,  задрожав,  упала  на
подушку. Она не могла упустить такой случай. Сейчас она медленно приходила
в себя. Случай? Какой случай? Она даже не знает, что она ей скажет...
     Снаружи опять послышались шаги и в комнату вошла Анна.
     - Я догнала ее, - сказала она,  странно  глядя  на  Полу.  -  Она  не
знакома с американкой по фамилии Шелмер. Но она сейчас придет и  поговорит
с вами. Она подойдет через минуту.
     Пола огляделась. Таня спала,  Анастасия  сидела  за  столом  в  конце
палаты и что-то писала. Двое соседок были на процедурах, а  третья  сидела
рядом с Анастасией. По крайней мере, можно  будет  поговорить  без  лишних
свидетелей. Она попыталась взять себя  в  руки,  стараясь  расслабиться  и
успокоить дыхание.
     В дверь палаты вошла рыжая женщина, посмотрела на Полу,  и  не  узнав
ее, оглядела всю комнату. Потом ее взгляд  вернулся  к  Поле,  та  кивнула
головой и попыталась улыбнуться. Русская подошла к кровати и  остановилась
рядом, заинтригованно глядя на Полу.
     - Это вы американка? - спросила она на безукоризненном английском.  -
Я вас не знаю... хотя лицо знакомое.
     - В Тургеневе, шесть недель назад, в штаб-квартире  безопасности.  Вы
там разнесли двух  офицеров.  Я  была  снаружи,  вы  вышли  и  мы  с  вами
поговорили.
     В  лице  русской  отразилось  понимание.  У   нее   было   потрясающе
выразительное лицо.
     - Ну конечно! Нервная девчушка в коридоре. Я думала, что  мы  с  вами
встречались где-то здесь, а не там. Значит, мы обе попали в Замок. Что  вы
здесь делаете? - она коротко махнула рукой вокруг.
     - Говорят, пищевое отравление. Тараканы или что-то в этом  роде...  Я
не знаю.
     - Значит, вы американка. И вас  зовут  Пола.  Я  -  Ольга.  Санитарка
сказала мне, что у вас что-то важное. В чем дело?
     Пола оглянулась:
     - Я бы не хотела говорить об этом при людях...
     Ольга села на кровать и придвинулась ближе,  вопросительно  глядя  на
Полу:
     - Ну?
     - Вы учили меня не поддаваться угрозам.
     - Правильно. Вам будут угрожать, и не поддавайтесь.  Стоит  им  найти
слабое место, и вы у них в руках - после этого  они  расколют  вас.  Но  с
силой они считаются. Это единственное, с чем они считаются. Если бы только
Америка поняла это шестьдесят лет назад.
     - Меня поместили в такую ужасную камеру... Там такие  женщины...  Это
не столько угроза, сколько полная деградация.
     - Да, это еще одна из их гнусных выходок. Мне жаль вас.  Бунтуйте  до
тех пор, пока вас не переведут. Вы,  американцы,  с