овсем,  как  англичане:
пытаетесь со всеми поладить. А так нельзя. Кончится  тем,  что  вы  только
переругаетесь со всеми. С русскими так нельзя. Они все крикуны,  и  только
тот, кто кричит громче и дольше, добивается своего. - Ольга потрепала Полу
по плечу и стала подниматься. Пола схватила ее за рукав:
     - Я слышала, вы говорили офицерам, что вы ученая.
     Ольга поколебалась и села обратно.
     - А в чем дело?
     - И английский вы знаете так хорошо поэтому, - Ольга кивнула,  но  не
сказала ни слова, а она продолжала:
     - Что может здесь делать ученый? Я хочу сказать, здесь можно работать
головой, думать? Вы можете с кем-то поговорить?
     - Естественно. Это космическая станция и ее ресурсы ограничены. Людей
не везут сюда просто так, чтобы они просто запирали двери и  пересчитывали
людей по головам.
     Пола набрала полную грудь воздуха.
     - Я тоже ученая, - в этот момент она решила,  что  ее  откровение  не
принесет никому вреда, тем более что Протворнов и его команда  уже  давно,
наверное, выяснили это.
     - Что ж, это хорошо, и я уважаю вас, как коллегу и профессионала.  Но
я не вижу...
     - У вас есть влияние. Вы можете убедить людей. Послушайте, я  работаю
в вонючей кухне, соскребаю с тарелок грязь и мою полы, день  за  днем.  Вы
ведь можете поговорить с кем-нибудь, чтобы меня перевели  отсюда?  Я  могу
принести гораздо больше пользы для колонии, и мне будет легче.
     Ольга нахмурилась:
     - Вы хотите сказать, что согласны работать на них?  -  Пола  обратила
внимание на это местоимение: "них", а не "нас".
     - Я не говорю о том, чтобы перейти на их сторону, - пояснила Пола.  -
Я просто хочу работать, как нормальный человек - где-нибудь в  гражданской
области. Здесь должно быть такое. Вы только что сказали, что ресурсы здесь
ограничены. Зачем их тратить зря? Я могу учить детей, может быть - ведь  в
колонии есть дети, или что-то  связанное  с  медициной  агрономией...  что
угодно...
     Ольга выглядела растерянной.
     - Я не знаю, могу ли я вам чем-то помочь... - Она  поймала  умоляющий
взгляд Полы и от этого сделалась только более замкнутой. Она  поднялась  и
повернулась к двери.
     - Мои проблемы - это одно, я могу кричать о  них  во  все  горло.  Но
вмешиваться в политику, или что-то вроде этого - совсем другое. Мне  очень
жаль, но я думаю, что у вас все успокоится само с течением времени.
     Она остановилась, как будто вспомнив о чем-то.
     - Какая у вас специальность?
     - Электронные коммуникации. Компьютеры...
     - Где вы учились этому?
     - Мне не хотелось бы говорить это.
     - Хмм... - Ольга заинтересованно смотрела на Полу.  -  Вы  что-нибудь
понимаете в коммуникационных протоколах и операционных системах? Процедуры
шифрования, аппаратные микропрограммы?
     - Немного, - осторожно ответила Пола.
     - А как насчет русского оборудования?
     - Приходилось работать.
     - Ясно, - Ольга взялась за  подбородок  и  пристально  посмотрела  на
Полу. Потом она все-таки решилась:
     - Я ничего не могу обещать, и чудес я не делаю. Так что не  надейтесь
особенно. Но что-нибудь - попробую, - с этими словами  она  повернулась  и
вышла из комнаты.
     Немного спустя с процедур вернулись две соседки Полы, и за ужином она
старалась изо всех сил, чтобы болтать так же  беззаботно,  как  и  они.  А
когда ужин закончился, те же самые двое охранниц,  которые  водили  ее  на
работу, пришли, чтобы забрать Полу с собой. Анастасия с  Таней  сунули  ей
коробку конфет, которой они лакомились.
     - За дружбу американцев  и  русских,  -  прошептала  Анастасия.  Таня
улыбнулась ей и ободряюще погладила по плечу. Пола поцеловалась с  ними  и
почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.
     - Если нас оставят в покое, мы будем дружить, - ответила она.  Затем,
борясь с растущим в ней чувством ужаса, она вернулась к  кровати  и  взяла
свою сумку. Охранницы с каменными лицами ждали у двери.
     В этот момент в коридоре раздались торопливые  шаги  и  вошел  доктор
Рубаков, старший терапевт, со стопкой бумаг.
     - Хорошо, она еще здесь, - Рубаков  повернулся  к  охране.  -  Приказ
отменен, американка остается здесь  еще  на  три  дня,  будет  отдыхать  и
выздоравливать. Вот приказ, все бумаги, все подписано и разрешено.  Можете
идти, - он протянул бумаги старшей охраннице. Та взяла стопку, внимательно
прочитала верхний листок, вернула их врачу,  и,  наконец,  пожав  плечами,
кивнула второй. Они ушли, захлопнув за собой дверь.
     Помилование было столь неожиданным и  ошеломляющим,  что  в  какой-то
момент Пола думала, что она снова упадет в обморок. Задрожав, она  уселась
на край кровати. Рубаков довольно улыбался.
     - Я рад, что они передумали. Вам необходимо еще немного отдохнуть.  -
Он подошел поближе и несколько секунд внимательно изучал Полу,  поглаживая
усы.
     - Возможно, мы сможем договориться? - спросил  он  неожиданно  низким
голосом. - Я могу достать хорошую  косметику,  настоящую  французскую,  не
меньше. Вы будете выглядеть и чувствовать себя совсем по-другому. Ну  как,
заинтересованы?
     Пола вздохнула и закрыла глаза.
     - Заинтересована в чем?
     Рубаков был удивлен и растерян:
     - Нет, нет! Вы меня неправильно поняли. Я хочу, чтобы вы позанимались
моим английским!



                                    23

     Это было словно помилование от смертного приговора. У  Полы  не  было
уверенности, что эта перемена в  последнюю  минуту  была  делом  Ольги,  и
сейчас она пыталась полностью использовать возможность  прийти  в  себя  -
ответы на вопросы она будет искать в свое время.  В  глубине  души  у  нее
теплилась надежда именно на Ольгу, хотя она боялась признаться в этом даже
себе, боялась жестокого разочарования в будущем.  Пола  повеселела,  стала
приветливей к другим.
     Уже на следующий день доктор Рубаков осыпал ее роскошью в виде  крема
для   рук,   лосьона   и   даже   лака   для   ногтей,   и   еще   помады,
коричневато-розовой, как раз для ее лица. После завтрака -  вареные  яйца,
ветчина с острым гарниром из картошки и лука, поджаренный хлеб с маслом  и
настоящий кофе - Пола честно принялась выполнять  свою  часть  договора  и
провела с доктором импровизированный урок английского. Через час  он  ушел
на дежурство и вернулся снова во время обеденного перерыва,  а  потом  еще
раз, вечером.
     - Я и не думал, что это так, так... ужасно?
     - Ужасно, - подсказала Пола по-английски.
     - Йес, ужасно! - Рубаков всплеснул руками, в отчаянии глядя на листки
бумаги, лежавшие перед ним и Полой.
     - Здесь слова пишутся одинаково, а читаются  по-разному,  а  вот  тут
наоборот, звучит одинаково, а пишется совсем по-другому. В чем тут  смысл?
Откуда вы знаете, как что писать? И как этому учатся дети?
     - Я же не выдумываю это. Я просто  объясняю  вам,  как  это  есть,  -
ответила Пола. - Может быть, поэтому ваши парни  и  наши  парни  никак  не
могут договориться.
     Они рассмеялись.
     - Это все  из-за  древних  диалектов,  -  по-русски  вмешалась  Таня,
прислушивавшаяся к разговору, сидя на кровати.
     - Что вы имеете в виду? - спросил Рубаков.
     - Давным-давно,  еще  у  римлян  и  греков  возникали  проблемы:  как
разговаривать  с  рабами,  которых  привозили  из  покоренных  племен,   -
объяснила Таня. - Домашние и слуги  говорили  на  диалектах  -  упрощенной
смеси языков, в которой смешивались все странности  оригиналов.  Проходили
века, волна беглецов от религиозных и политических  преследований  и  тому
подобное, достигла Британии, и все говорили на своих языках. Они  селились
в разных местах, и когда наконец встретились вместе и нашли общий язык, то
больше никто ничего менять не стал.  Так  что  английский  -  это  диалект
диалектов всей Европы.
     - А сейчас Америка добавляет туда немного идиш,  немного  испанского,
немного негров, индоамериканцев и Бог знает, кого еще. Получится  какой-то
суперязык, - ответила Пола.
     -  Ну,  у  русских-то  такой  проблемы  никогда   не   возникало,   -
прокомментировала от дальней стены Анастасия. - Никто  не  рвется  к  нам.
Наоборот, все рвутся наружу.


     На следующее утро Рубаков сказал  Поле,  что  днем  прибудет  генерал
Протворнов,  который  хочет  с  ней   поговорить.   Это   вернуло   ее   к
действительности и на целых два часа у нее пропало настроение. Она  думала
о будущем в смешанных чувствах, колеблясь между  сдерживаемой  надеждой  и
отчаянием. Протворнов прибыл незадолго до  обеда,  сопровождаемый  майором
Ускаевым. Они взяли с собой Полу и закрылись в  комнате  дежурной  сестры,
рядом с палатой. Протворнов  уселся  за  стол,  и  показал  Поле  на  стул
напротив. Ускаев сел сбоку у стены.
     Протворнов  тяжко  вздохнул;  Поле  он   почему-то   напомнил   мишку
косолапого. Он облокотился на кресло и потер виски пальцами.
     - Я слышал, что вы  виделись  с  товарищем  Ошкадовой,  -  сказал  он
наконец.
     - Ошкадовой? Это Ольга, ученая из Новосибирска?
     - Достойная женщина,  пусть  даже  в  чем-то  заблуждающаяся.  Вашего
склада ума, я бы сказал. Вы, собственно, сказали ей, что вы тоже ученая.
     Пола пожала плечами.
     - И кажется, вы это тоже знали.
     -  Да,  науку  вы  цените  высоко,  ...лейтенант  Брайс?  -   ответил
Протворнов.
     Тот факт, что они знали ее настоящее имя,  еще  не  давал  ей  повода
признаться в этом. Тот же Эрншоу, если бы он и нашел путь связаться с ней,
искал бы ее по прикрытию.
     Протворнов продолжал:
     - Вы ведь так привержены идеалам науки?
     - Да, я ценю настоящие знания, я ценю верные пути овладения  знанием.
То, что действительно хоть что-то значит.
     - А идея, право, общественные формации  и  методы  управления  ими  -
разве это ничего не значит?
     - Вы имеете в виду политику?
     - Политику, идеологию, религию - называйте, как хотите.
     Пола попыталась найти правильный ответ.  Во  всяком  случае,  открыто
отказываться не стоит.
     - Конечно, такие вещи играют свою роль в  жизни  людей  -  и  большую
роль. Но меня  всегда  интересовали  те  вещи,  которые  существовали  еще
задолго  до  появления  людей,  и  будут  существовать,  даже  когда  люди
исчезнут.
     - Вы хотите просто обладать истиной. И под каким флагом - неважно?
     - Я не говорила этого. А истина может подождать еще. Она  привыкла  к
этому.
     Протворнов скривил  губы,  почти  улыбнулся,  словно  в  знак  удачно
отраженной атаки.
     - Да, говорите вы так. Однако служите вы  в  ВВС  США  и  занимаетесь
шпионажем. Вам не кажется, что это несколько странная карьера для  женщины
с таким мировоззрением?
     Пола вздохнула и отбросила завиток со лба.
     - Это личное... Я поступила на службу...  чтобы  вырваться  из  дома,
добиться независимости. Для меня было важным понимать науку. Что  касается
второго... меня уговорили. Это не то, чем я занималась.
     - А чем вы занимались?
     - Мы уже прошли это. Я не буду отвечать.
     - Итак, вы говорите, что  вас  уговорили  заниматься  шпионажем.  Вас
принудили заниматься шпионажем в пользу американских военных? Вы  согласны
сделать об этом заявление?
     - Нет, я не сделаю этого.
     - Если вы просите об одолжении, можно быть и податливее.
     - Я не прошу одолжения. Я предлагаю сделку.
     Протворнов бросил взгляд на майора  Ускаева,  качнув  в  его  сторону
пальцем. Жест словно говорил: ну что ж, на этот раз не вышло.  Генерал  не
стал развивать эту тему, сделал паузу, а потом заговорил о главном:
     - Вы сказали товарищу Ошкадовой, что хотите быть нам более  полезной?
Я правильно понимаю?
     - В разумных пределах, да.
     - А почему вы хотите быть нам полезной?
     - Я не хочу быть полезной вам. Я хочу быть полезной себе.
     - Я всегда уважал открытость. А каковы же пределы?
     - Я не хочу никого предавать, я не стану делать ничего, что связано с
военными или против интересов моей страны. Но, за этими исключениями, я бы
хотела рассмотреть возможности взаимного сотрудничества.
     - А почему мы должны быть заинтересованы сотрудничать с вами?
     - Потому что у вас ограниченные ресурсы. Вы не можете позволить  себе
держать здесь бесполезных людей.
     Протворнов хмыкнул  и  перевел  взгляд  на  Ускаева.  Тот  наклонился
вперед:
     - Нам сказали, что у вас есть опыт работы в области связи?
     - Кое-что.
     - Вы стали бы заниматься работой, связанной с коммуникациями?
     - Какой, например? - настороженно спросила  Пола.  Ускаев  недовольно
скривил губы.
     - Исследование и развитие возможностей связи с Землей, и, может быть,
другими космическими станциями.
     - Нет. Я не хочу заниматься никакими военными работами.
     - Но "Валентина Терешкова" - не военная  станция.  Это  исключительно
социологический эксперимент.
     - Ради Бога. Вы прекрасно знаете, что работы из  этой  области  могут
применяться где угодно.
     - Ну тогда как насчет скоростной компрессии и защиты данных?
     - Нет. Послушайте, может быть, нам вообще забыть о моей квалификации?
Я ей не торгую. Но кроме этого, я  знакома  с  общими  научными  теориями,
которые  можно  использовать  в  любой  области:  медицина,  может   быть,
образование... Мы же можем прийти к  такому  соглашению,  и  это  было  бы
лучше, чем не решить ничего. Вот что я хочу сказать.
     Ускаев смотрел на свои руки, без конца сравнивая один палец с другим.
Наконец он поднял глаза и с сомнением покачал головой.
     -  Я  не  думаю,  чтобы  она  могла  нам  пригодиться,  -  сказал  он
Протворнову.
     Протворнов, похоже, был не удовлетворен таким  выводом.  Он  собрался
ответить ему, затем передумал и посмотрел на Полу:
     - Я бы хотел  поговорить  с  майором  Ускаевым  наедине.  Пожалуйста,
подождите снаружи.
     Пола уселась за столиком в проходе, листала  журнал,  но  страниц  не
видела. Не так, не так, все не так. Она испортила все.  Она  была  слишком
упрямой. Протворнов верно сказал - человек в ее  положении  может  быть  и
податливее. Она видела через окно  в  комнату  дежурной  сестры,  как  два
офицера о чем то спорили, размахивая руками.  Ей  нужно  было  прикинуться
податливой и согласной - только бы перевели  из  этой  жуткой  кухни  -  а
беспокоиться обо всем остальном уже потом,  когда  для  них  будет  больше
хлопот отправить ее назад. Ну  почему  она  всегда  пытается  сделать  все
сразу? Ольга говорила ей, как русские достигают своих целей - медленно, не
торопясь, как будто каменотесы, вставляют клинья в  узенькие  трещинки.  У
нее только что был шанс вставить свой клин.  Вместо  этого  она  со  всего
размаху ударила кувалдой.
     Наконец ее позвали обратно.
     - Мы пришли к компромиссному соглашению, - сказал  Протворнов.  -  Вы
будете работать с товарищем Ошкадовой, в течение испытательного срока. Она
лучше расскажет вам о всех возможностях, которые у вас могут быть. За  это
время вы должны решить, что вы можете дать нам в обмен на более длительное
соглашение. Через месяц  мы  рассмотрим  этот  вопрос  вновь.  А  пока  мы
поверим,  что  вы  ученая,  а  не  профессиональная   шпионка.   Если   вы
согласитесь, ваше положение будет соответственно изменено. Ну как?
     - Я согласна! - выпалила Пола. К этому  времени  у  нее  не  осталось
никаких сил быть непоколебимой.


     Ей выдали светло-зеленую форму, наподобие той,  что  была  на  Ольге,
когда Пола увидела ее в штаб-квартире, и перевели в ту  часть  Замка,  что
была  на  "поверхности",  о  которой  она  даже  не  догадывалась.   Здесь
поверхность земли поднималась вверх к стене  станции,  к  западу  границей
исправительной колонии был огромный водяной резервуар, он же отделял их от
городского центра Новой Казани.
     На этом клочке земли жила привилегированная категория заключенных,  к
которой  теперь  принадлежала  и  Пола.  И  хотя  редкая  трава,   жесткие
кустарники, сомнительного вида деревья,  пытающиеся  выжить  на  пепельной
почве, небольшие хижинки на четыре человека - все  это  напоминало  больше
лагерь беженцев, а не загородный клуб где-нибудь во Флориде, тем не  менее
после камер и кухни это была идиллия. У некоторых домиков росли цветы.  На
берегу резервуара  был  даже  небольшой  пляж  с  купальней,  отгороженной
сеткой. Правда, сейчас им не пользовались, из-за утечки  масла  неподалеку
из-за обилия водорослей - но ощущение ветра над водой, после многих недель
голой камеры и потрескавшихся стен было просто необыкновенным.
     В первый вечер, когда она решила пройтись от домиков к  резервуару  и
обратно, вдоль внешней стены и через холм обратно к домикам, в этот  вечер
пошел дождь.



                                    24

     В конце июля русские негласно  передали  ряду  западных  и  азиатских
государств  запись,   как   они   утверждали,   добровольного,   признания
Волшебника. На пленке Волшебник выглядел спокойным,  собранным,  в  добром
здравии. Доктора, психологи и профессиональные следователи, смотревшие эту
запись, пришли к единому мнению - никаких следов принуждения.
     Волшебник утверждал, что многие годы он был обеспокоен  международной
обстановкой,  недоверие  между   западным   миром   и   коммунистами   его
отталкивало, а глобальные неприятности, которые могли из этого получиться,
ужасали. Когда у него появилась такая уникальная возможность, он попытался
сделать   свой   собственный   вклад   в   дело   разрядки   международной
напряженности. Файл с информацией, которую он собирал,  чтобы  подтвердить
существование современных систем оружия на "Терешковой", был, оказывается,
фальшивкой. Он сам выдумал все  данные  и  намеренно  ввел  в  заблуждение
западную разведку, чтобы спровоцировать ее на публичные  обвинения.  Тогда
он думал, что это вынудит советское  правительство  вести  более  открытую
политику и приведет к полной  международной  инспекции.  И  тогда  крупный
источник потенциальных проблем и непонимания исчезнет. Ему  казалось,  что
он исходит из самых благих намерений. Однако с тех пор у него  было  время
подумать и он понял, что действовал наивно, и даже наоборот, лишь усугубил
ситуацию. Он надеется, что этой своей  записью  он  прояснит  все  дело  и
как-то исправит нанесенный им ущерб. Он сожалел о своих поступках,  просил
Запад понять его и выражал благодарность советским наставникам и докторам,
которые помогли ему взглянуть на вещи в правильном свете.
     - И что ты скажешь по этому поводу? -  спросил  директор  РУМО  Филип
Борден у Фоледы, когда  они  посмотрели  эту  запись  в  конференц-зале  в
Пентагоне.
     Фоледа пожал плечами.
     - А что вообще можно сказать по этому поводу? Ты же прекрасно знаешь,
Фил, сейчас у них  есть  такие  средства,  что  за  то  время,  как  взяли
Волшебника, они могли бы превратить папу римского в атеиста. Они бы больше
убедили меня, если бы дали нашим людям поговорить с ним свободно, с  глазу
на глаз. Если он настоящий, то что они теряют?
     Фоледа был не единственным, кому пришла в голову такая  мысль.  После
нескольких  консультаций  американский  посол  в  Москве  от  имени   ряда
заинтересованных  государств  обратился  к  советскому   правительству   с
просьбой дать  Волшебнику  возможность  свободно  поговорить  с  западными
экспертами. Ко всеобщему удивлению, Советы согласились на это.



                                    25

     - ...в образовании класса с радикальными связями, класса гражданского
общества,  не  являющегося  классом   гражданского   общества,   сословия,
являющегося распадом всех сословий, сферы  всеобщего  характера  благодаря
всеобщему страданию, заявляющей право не  на  частное  добро,  потому  что
против них совершается не частное зло,  а  зло  всеобщее,  у  которой  нет
исторического названия, а только  человеческое,  которая  находится  не  в
частной  оппозиции  к  обстоятельствам,  но  во   всеобщей   оппозиции   к
предрассудкам...  -  тощий  бородатый  эстонец,  взобравшись