оле, глядя ей прямо в лицо:
     - За эти годы арестовывали многих. Мы не могли выяснить, что  с  ними
случилось. Но попав сюда, многих я нашла здесь, живых и невредимых.
     - Продолжай, - попросила Пола, все еще не видя связи с собой.
     Голос Ольги инстинктивно стал тише, хотя вокруг не было ни души:
     - Мне удалось установить связь кое с кем там, внизу.
     - На Земле?
     - Да. Я могла посылать ему  информацию  о  людях,  которые  находятся
здесь. У него есть знакомые,  которые  могли  правильно  использовать  эту
информацию, не говоря уже о том, чтобы сообщить родственникам  и  близким.
Больше того, будучи вовремя предупрежденными  о  вновь  прибывающих  сюда,
наши люди там, в России, знали, кого еще могут арестовать -  привычки  КГБ
предсказуемы. Многих  удалось  вовремя,  тайком  вывезти  из  страны.  КГБ
сходило с ума, пытаясь выяснить, откуда уходит информация.
     - Это прекрасно, но зачем ты мне все это рассказываешь?
     - Случайно этот канал связи был оборван. Чтобы восстановить его,  мне
нужен специалист по системам связи. Я прошу тебя помочь мне.
     Так вот что заинтересовало Ольгу тогда в госпитале.  Да,  теперь  все
сходилось. Они повернулись и медленно  пошли  по  своим  следам  на  песке
назад. По периметру и на сетке в двадцати ярдах от берега зажглись огни.
     - А как работала твоя связь? - спросила Пола.
     - Так значит, ты поможешь?
     - Я еще не знаю, смогу ли я. Ты должна рассказать мне больше.
     - В свое время у меня был  любовник,  профессор  из  университета,  -
начал Ольга. - Я буду называть его Иван. Это было не очень серьезно  -  он
работал на флоте и, по-моему, бегал за бабами везде,  от  Архангельска  до
Владивостока. Но так или  иначе,  оказалось,  что  у  нас  одни  и  те  же
ценности, так что  мы  остались  хорошими  друзьями,  даже  когда  страсть
прошла.
     - А что он изучал?
     - Был - системы связи. Сейчас он работает в исследовательском  центре
в Сибири. Этот центр - еще и основная наземная станция связи с "Валентиной
Терешковой", - Ольга посмотрела на Полу. - Теперь понятно?
     Пола остановилась, ее глаза сузились. Ольга глядела выжидающе.
     - И эта работа в Тургеневе... это тоже не совпадение, да? -  медленно
проговорила Пола. - Это в двух шагах от Центра Связи.
     - Догадливая,  -  пробормотала  Ольга.  Они  зашагали  дальше.  Ольга
продолжала:
     - Насколько я поняла, ты знакома с  системой  безопасности  связи,  с
заполнением промежутков между передачами потоком случайных чисел?
     Пола поняла намек немедленно.
     - Вы подключились к лучу, используя заполнители.
     - Точно.
     - Но как?
     - Иван передал на станцию, через офицера  на  одном  из  транспортных
кораблей специально запрограммированную микросхему. Она заменяла генератор
случайных чисел в кодирующем процессоре  основной  линии  связи  в  Центре
Связи. Я вставляла микросхему в БВ-15 и загружала в нее сообщение, которое
нужно было передать - это я могла делать сама и  где  угодно.  Потом  один
человек - имя не играет роли - менял в Центре Связи микросхемы  местами  и
сообщение передавалось автоматически.
     - Я поняла, -  кивнула  Пола.  БВ-15  был  стандартным  универсальным
советским компьютером. Их использовали и отдельно, и как сетевые терминалы
по всей "Терешковой". Два таких стояло в лаборатории графики, где работала
Пола. - А что случилось?
     - Произошел  отказ,  резкий  скачок  напряжения  и  схему  выбило,  -
ответила Ольга. - Контакт в Центре Связи остался, и связь  все  еще  можно
наладить. Но у меня нет микросхемы.
     - И ты хочешь, чтобы я запрограммировала схему? - заключила Пола.
     - Правильно. У меня есть все параметры для программирования схемы  на
БВ-15, а документацию по кодировщику я могу достать. У тебя есть доступ  к
необходимому оборудованию в лаборатории. Тебе не нужно будет самой входить
в Центр Связи или другие охраняемые места.
     - А что с сообщениями с Земли? - спросила Пола. - Как ты поступаешь с
ними?
     - Я могу позаботиться о них сама.
     - Хорошо, а если мы сделаем это - где  гарантия,  что  Иван  все  еще
слушает?
     - Такой гарантии нет. Остается надеяться, что он слушает.
     Они постояли, молча глядя на воду и огни.
     - Когда тебе нужен ответ? - спросила наконец Пола.
     - Я надеялась получить его сейчас.
     - Я должна подумать.
     - Тогда завтра.
     - О'кей, завтра


     Когда на следующий день они встретились, у Полы появились  свои  идеи
насчет того, как использовать эту частную линию связи с Землей  -  правда,
люди, с которыми она хотела связаться, не имели ничего общего с советскими
интеллигентами-диссидентами или с переправкой людей  из  России.  Как  она
сможет со станции связи в Сибири попасть в западную военную сеть связи,  у
нее не было ни малейшего понятия.  Но  возможность  была  слишком  хороша,
чтобы упускать ее. Ее пальцы уже заныли в предвкушении работы.
     - Хорошо, - ответила она Ольге. - Договорились. Я попробую,  и  будем
надеяться, что Иван все еще слушает.



                                    29

     МакКейн смял с лица пену и быстро вытерся, глядя в зеркало.  На  этой
неделе Гоньяреш снова работал в оси и  принес  ему  описания  и  схемы,  о
которых просил МакКейн. Он быстро пробежал  их  глазами,  и,  похоже,  они
совпадали с официальными планами станции. Не исключено, что  на  этот  раз
Фоледа промахнулся.
     Дверь открылась, как будто ударил лапой медведь гризли и вошел  Оскар
Смовак. Он бросил на раковину пакет с мылом и бритвой и стал  расстегивать
рубашку.
     - Похоже, что скоро мы тут все вокруг будем  вылизывать,  а,  Лью?  -
бросил он, разглядывая свою бороду в зеркало.
     - То есть?
     - Тут собираются устроить большой аттракцион.
     - В Замке?
     - Нет, по всей "Терешковой". А ты не слышал?
     - Не слышал что?
     - Большой праздник по поводу столетия. Сюда едут все русские шишки  -
генеральный секретарь Петрохов, председатель совета  министров  Кованский,
все  Политбюро,  многие  из  Центрального  комитета...  "Терешкова"  будет
выставочным залом коммунистического мира.
     7 ноября было днем, когда русские праздновали годовщину революции.  В
этом году это будет особый праздник - столетняя годовщина.
     - Ну что, не забудь передать по команде все твои замечания и просьбы,
- буркнул МакКейн.
     Когда он вышел  из  умывальника,  он  увидел  Лученко,  сидевшего  за
последним столом. Андреев что-то читал  вслух  Боровскому,  Тоген  грустно
лежал на своей койке.  Кинг  и  Конг,  как  обычно,  не  особенно  скрывая
подозрительных взглядов, шуршали на заднем плане.  Лученко  поймал  взгляд
МакКейна и качнул головой, подзывая его. МакКейн остановился.
     - О тебе очень хорошие отзывы с работы, - сказал  Лученко.  -  Я  рад
слышать это.
     - Я привык думать, что зарабатываю свое содержание.
     - В последнее время ты стал лучше себя вести.
     - В последнее время меня оставили в покое.
     Лученко пропустил замечание мимо ушей.
     - Я хочу, чтобы ты знал - такое не проходит незамеченным.  Ты  будешь
чаше назначаться на работы в колонии, за пределами Замка. Я думаю,  ты  не
будешь возражать.
     МакКейн  поднял  брови  в  неподдельном  удивлении.   Это   прекрасно
сходилось с его собственными целями.
     - Конечно, - ответил он. - Мне нравится бывать снаружи.
     - Еще бы. Ну, теперь ты знаешь, чего ожидать,  -  Лученко  глядел  на
него с таким выражением, как будто  оказал  ему  услугу  и  ждет  ответных
шагов. МакКейн ответил взглядом, который означал "может быть", и  двинулся
дальше. Он рассудил, что у  Лученко  не  было  выбора,  поэтому  он  решил
преподнести это так, как будто делает одолжение. Другими словами,  Лученко
известили, что в колонии возникнет нужда в рабочей силе. Это  совпадало  с
тем, что только что сказал Смовак.
     Чарли Чан вместе с Ирзаном и Нунганом  играли  в  карты  в  одной  из
средних секций.
     - Я знаю смешной анекдот, - сказал Чарли, поймав МакКейна за рукав.
     - Да?
     Чарли затрясся, с трудом сдерживаясь:
     - Русский из Москвы входит к чукче  в  юрту,  в  тундре.  Видит  -  с
потолка свисает перчатка.  Он  говорит:  "Что  это?".  А  чукча  отвечает:
"Коровье вымя".
     - А дальше?
     - Это все. Коровье вымя!
     Чарли скорчился от смеха на своей койке, взвизгивая  и  задыхаясь  от
смеха. МакКейн пошел дальше, качая головой. Он до сих пор  не  мог  понять
всей глубины странного юмора Чарли. Может быть, это было отражением самого
начала, размышлял он - первая  ослепительная  вспышка  метафоры  в  зимнем
полумраке неандертальской пещеры, которая с течением  веков  превратилась,
пройдя через придворных шутов и мюзик-холл  в  Бестера  Китона,  Лорела  и
Харди, банановые корки и кремовый торт.
     - Я знаю еще один, тоже смешной, - раздался  голос  Чарли,  когда  он
дошел до первой секции.
     - Завтра, - отозвался МакКейн. - Я больше не выдержу.
     На  верхней  койке  сидел  Мунгабо,  зашивая  прореху  в  штанах,  за
центральным столом о чем-то спорили Рашаззи и Хабер. Скэнлон и  Ко  сидели
на соседних койках в противоположной секции  у  другой  стены  и,  похоже,
опять беседовали об эволюции культур. МакКейн обошел вокруг стола с  двумя
учеными и сел рядом с Ко.
     - Смовак говорил, что у нас будут гости.
     Ко кивнул.
     - Похоже, да. Я еще слышал об амнистиях - часть игры на публику.  Они
собираются раздуть из этого большое событие.
     - Так что, мы все поедем домой?
     - Прямо дух захватывает. Если это вообще правда,  то  это,  наверное,
коснется только привилегированных.
     Разговоры и активность обитателей передней  секции  камеры  В-3  были
призваны скрыть их напряженное  ожидание  отбоя.  Сегодня  они  попытаются
первый раз проникнуть в подпольное пространство станции.
     - Ко только что рассказывал об истории потрясающие вещи, -  поделился
с МакКейном Скэнлон. - Ты, по-моему, сам когда-то занимался этим.
     - Да, это был один из моих основных предметов, - ответил МакКейн.
     Ко кивнул:
     - Мы говорили об европейском Ренессансе.
     - Только он говорит, что Ренессанса  никакого  не  было,  -  вмешался
Скэнлон.
     - Этот термин неверен, - Ко устроился на койке поудобнее. - Это  было
рождение новой культуры, а не возрождение старой.
     МакКейн вспомнил, что уже слышал это когда-то. Правда,  Ко  накурился
своей травяной смеси и отключился, прежде чем зайти достаточно далеко.  Ко
продолжал:
     - Ученые и профессора любят считать, что их науки  -  часть  славного
наследства, тянущегося сквозь века непрерывной цепью из далекого прошлого.
Это дает им ощущение почетной родословной. Они  представляют  архитектуру,
искусства, математику или что угодно, как непрерывный континуум,  и  делят
его на периоды. Классический, Средневековый, Современный и тому  подобное.
Но непрерывность, которую они  видят  -  не  более,  чем  иллюзия.  Каждая
культура обладает  своим  собственным  уникальным  путем  концептуализации
реальности, коллективным разумом, который определяет,  как  воспринимается
окружающий мир. И все,  что  создает  культура  -  искусства,  технологии,
политические и экономические системы - неизбежно является часть  выражения
этого уникального взгляда на мир. Да, правда, культура может воспринять  и
адаптировать некоторые вещи от предыдущих культур. Но  не  это  определяет
главное направление. Величие Рима было голосом римского  взгляда  на  мир,
вид на Нью-Йорк - это голос Америки.  Это  продукты  различных  разумов  и
восприятий. И между ними нет родства или связи.
     Лампочка на потолке мигнула три раза: сигнал за пять минут до  отбоя.
Хабер и Рашаззи поднялись из-за стола и подошли к ним. МакКейн подвинулся,
давая место Хаберу. Рашаззи залез на верхнюю койку и сел, свесив ноги.
     Ко продолжал:
     - Рим был выражением Классического Человека, который не смог овладеть
понятием бесконечности и избегал его, где только  возможно.  Взгляните  на
рисунки, роспись на вазах. Только передний план, никакого фона.  Видите  -
он избегал вызова расстояний и безграничного пространства. В  его  зданиях
доминировали  фронтоны,  подавляя  и  отрицая  внутренность.   Он   боялся
открытого океана и плавал, не теряя земли из виду. Его мир был  миром  без
времени: прошлое лежало в  сумрачном  неменяющемся  царстве  богов,  а  на
будущее он не делал никаких  планов...  Другими  словами,  все,  что  было
создано  Классическим  Человеком,  выражало  одно  восприятие:  восприятие
конечного и ограниченного мира. Даже его математика ограничивалась  только
изучением   конечных   статических   объектов:    геометрических    фигур,
ограниченных линиями, тел,  ограниченных  плоскостями.  Время  никогда  не
рассматривалось, как динамическая переменная - это то, что  первым  открыл
Зенон, и что  вело  к  неразрешимым  парадоксам.  Даже  система  счисления
Классического Человека не содержала ни  отрицательных,  ни  иррациональных
чисел - не потому, что он  был  интеллектуально  неспособен  обращаться  с
ними, а просто потому, что его видение мира не включало в себя ничего, что
можно было бы описать этими  числами.  В  конечном  осязаемом  мире  числа
только лишь перечисляют конечные, осязаемые предметы. И вполне естественно
то, что доминирующей формой  искусства  его  культуры  должна  была  стать
скульптура: статические конечные объекты, ограниченные поверхностью.
     Рашаззи хотел что-то сказать, но потом задумчиво потер  подбородок  и
кивнул, определенно решив не перебивать. Из дальнего конца камеры  донесся
голос гремящего о чем-то Смовака.
     - Но Классический Человек умер, и Европа застыла в  неподвижности  на
столетия упадка, пока не возник Западный  Человек.  Так  возникает  каждая
новая культура: в течение тысяч лет не  происходит  ничего  значительного,
пока неожиданно, сметая в сторону  старый  порядок,  и  торопясь  созидать
новый, не возникнет новый человек с  совершенно  новым  взглядом  на  мир.
Западный Человек  возник  на  обломках  европейского  феодализма  -  и  не
перевоплощением  Классического  Человека,  а  вновь  рожденным,  с  новыми
началами и принципами.
     Западный Человек не только воспринял изменение и бесконечность  -  он
радовался им - с неиссякаемой, движущей энергией,  подобного  которой  мир
еще не видел. После застоя темных веков все,  что  создал  новый  человек,
было восхвалением и символом вновь обретенных свобод.  Расчеты  Ньютона  и
Лейбница были языком вселенной не статичной и ограниченной, но бесконечной
и динамической, вселенной, оружием к  изучению  которой  стали  страсть  к
научным открытиям, плавания вокруг земного шара. Его  искусство  отражения
перспективы  соединилось  с  парящими  готическими  арками   в   радостном
осознании  неограниченного  бесконечного   пространства.   А   что   стало
доминирующей формой искусства и  достигло  своего  зенита  выразительности
вместе с апогеем самой культуры в восемнадцатом веке? Музыка, конечно. Что
же еще воплощала в звуках музыка Моцарта и Бетховена, как  не  путешествия
скрипок  и  флейт  сквозь  богато  оркестрованные   пространства,   пышное
многоцветье барочных портиков и  кривые  бесконечных  расчетов,  призвание
разума и силу интеллекта?
     Ко остановился и грустно посмотрел в пространство перед собой. В  его
голосе появилась нота сожаления.
     - Но как и Классический Человек до  него  -  и  как  любой  организм,
который прожил дольше положенного и умирает - Западный Человек тоже не был
бессмертным. И, как и Классический Человек, он отступил перед реальностью,
которой его природа не могла воспринять. И  проблемы,  которые  преследуют
его до сих пор - это последствия.
     - Ты хочешь сказать, наши местные, сегодняшние  проблемы?  -  спросил
Рашаззи.
     - Да.  Классический  Человек  не  мог  примириться  с  бесконечностью
времени и  пространства,  и  Западного  Человека  создало  столкновение  с
физической бесконечностью: бесконечность потенциального роста и  развития,
которая заложена в сам эволюционный процесс и в  творческую  мощь  разума.
Хотя и свободный от тирании феодализма, Западный Человек тем  не  менее  в
своем  видении  мира  изначально  мальтузианец,  ограниченный  сегодняшним
восприятием и возможностями. Он расширил свой кругозор до горизонта, но не
дальше. Как открыто символизируют это непрерывные функции его  математики,
он  живет  в  плавно  и  равномерно  изменяющемся  мире,  упорядоченном  и
цивилизованном, мире, неспособном приспособиться  к  неожиданным  прыжкам.
Случайно ли, что  мир  Западного  Человека  начал  разваливаться  в  конце
девятнадцатого века, встав  лицом  к  лицу  с  разрывами  относительности,
квантовой  механикой,  эволюцией  и   ограничениями   роста   промышленной
экономики? Он не может справиться с  фазовыми  изменениями.  Да,  конечно,
отдельные личности рассматривали эту концепцию, так же, как и Зенон  играл
с  математическими  бесконечностями;  но  коллективный   разум   Западного
Человека был неспособен понять, что значит эта концепция. И таким  образом
он вступил в свою собственную темную эпоху упадка.
     Мигнул сигнал отбоя. Послышался голос Смовака:
     - Эй там, в конце! Пора кончать. Не шумите.
     - Оскар, ты шумишь больше, чем все они вместе  взятые,  -  огрызнулся
Мунгабо из-за стола. Группа разошлась по койкам.
     - Так подумаешь - мы махонькая часть всего... но если  призадуматься,
то ведь правда, - сказал со своей койки Скэнлон, когда  МакКейн  влез  под
одеяло.
     - А почему ты так заинтересовался трепом Ко?
     - Не знаю. Это новый взгляд на вещи, - Скэнлон помолчал. -  Наверное,
человеку приятно думать, кто он есть и что он сделает такого,  что  значит
хоть что-то, вроде как эти камушки,  о  которых  говорил  Ко...  По-моему,
каждому приятнее думать, что то, что он сделал, будет  устроено  в  чем-то
стоящем, а не валяться в пыли.
     МакКейн повернулся и посмотрел на него.  Скэнлон  глядел  в  потолок,
погруженный в мысли. Тут свет выключили.
     Полчаса спустя МакКейн все еще лежал в  темноте,  напрягая  все  свои
чувства, чтобы уловить ту тишину, которая сказала бы ему, что  вся  камера
уже заснула. Было  не  исключено,  что  система  слежки  включала  в  себя
инфракрасные датчики, регистрирующие движения тела в темноте,  или  другие
штучки, которые Рашаззи не смог обнаружить - в любом случае без риска было
не обойтись.
     - О'кей? - прошептал он в темноту, когда решил - пора.
     - О'кей, - ответил голос Скэнлона.
     - Шагай веселей, - пробормотал сверху Мунгабо.
     МакКейн поднял голову и тихо свистнул сквозь зубы. С  другой  стороны
камеры раздался такой же свист, что значило, что  Рашаззи  готов.  МакКейн
откинул одеяло, и встал на ноги. Он выдвинул из-под  своей  койки  ящик  и
поставил его на койку. Затем проделал  то  же  самое  с  ящиком  Скэнлона,
поставив его на свой. Тихо  прошел  между  койками  в  центральный  проход
камеры. Темная фигура Рашаззи уже скрючилась  на  полу  с  другой  стороны
стола. МакКейн  нагнулся  под  стол  и  схватил  концы  проводов,  которые
протягивал Рашаззи. Затем он прополз обратно между койками,  передал  один
провод Скэнлону, а второй потянул под свою койку, туда где стоял ящик.
     "Жест доброй воли", который Ко передал МакКейну, были схемы кабелей с
нагревательной и осветительной системами и системой сигнализации,  которая
была  стандартной  для  каждой  камеры.  В   частности,   они   показывали
расположения проводящих полосок с задней стороны  облицовочных  панелей  и
точки подключения к кабелям сигнализации.  С  помощью  этой  информации  в
нужных местах были просверлены отверстия для подключения перемычек в обход
разрывов сигнализации, и не понадобилось перед этим снимать  сами  панели.
Дальше,  если  повезет,  они  смогут  приподнять  отключенную   панель   и
исследовать пространство под ней, не включая сигнализацию. Именно это было
цель