о  несколько
серебряных "колес",  а  может  быть,  и  золотых  монет.  Главная  цель  -
отделаться от всех этих дурацких бумажек в течение ближайшего часа.  Почти
от всех, кроме той суммы, которая нужна на покупку двух автобусных билетов
до Уичито в Канзасе - это триста  пятьдесят  миль  к  северу  отсюда.  Как
думаешь, ты  выдержишь  ночную  поездку  в  автобусе?  Я  хочу,  чтобы  мы
выбрались из Техаса как можно скорее.
     - Конечно! Ох, милый, я так  хочу  выбраться  из  Техаса!  По  правде
говоря, я жутко боюсь до сих пор.
     - Если по правде, то не ты одна.
     - Алек, я не принимала ванну уже ч_е_т_ы_р_е _д_н_я_.
     Мы нашли ювелирный магазин, мы отыскали нумизматическую лавчонку -  и
я истратил почти половину бумажек,  оставив  другую  на  оплату  дороги  и
прочих нужд в этом мире: например, ужина, который  мы  съели,  как  только
магазины  начали  закрываться.  Тот  гамбургер,  которым  мы  закусили   в
Гейнсвилле,  казалось,  был  съеден  где-то  совсем  в  другом  времени  и
пространстве.  Затем  я  узнал,   что   существует   автобус   на   север:
Оклахома-Сити - Уичито - Салайна, отправляющийся в  десять  часов  тем  же
вечером. Я купил билеты и заплатил сверху по доллару за каждый, чтобы  нам
зарезервировали определенные места. После этого я принялся швырять деньги,
как пьяный матрос: снял номер в отеле напротив автобусной стоянки, хотя  и
знал, что меньше чем через два часа нам придется его покинуть.
     Сделать это стоило. Мы искупались в горячей воде. Каждый  из  нас  по
очереди оставался полностью  одетым  и  держал  в  руках  одежду  другого,
драгоценности и все деньги, в то время как этот  другой  голым  отмокал  в
ванне. Моя бритва тоже охранялась, так как она стала для нас талисманом, с
помощью которого мы перехитрили Локи с его злобными выдумками.
     А еще у нас обоих было новое чистое белье, купленное попутно, пока мы
занимались превращением бумажных денег в валюту.
     Я надеялся, что у нас выдастся время и для любви, но  нет  -  к  тому
часу, когда я помылся и обсох,  уже  нужно  было  быстренько  одеваться  и
выписываться из отеля, чтобы успеть на  автобус.  Ну  ничего,  случай  еще
подвернется. Мы забрались в автобус, опустили спинки  кресел,  и  Маргрета
тут же положила голову мне на плечо. Когда автобус тронулся на  север,  мы
уже спали.
     Я проснулся довольно скоро, так как дорога стала уж очень  ухабистой.
Мы сидели сразу же за водителем. Я наклонился вперед и спросил:
     - Это что - объезд?
     Я не мог припомнить ни одного скверного участка на этой дороге,  ведь
мы ехали по ней на юг всего двенадцать часов назад.
     - Нет, - сказал он, - мы пересекли границу Оклахомы,  вот  и  все.  В
Оклахоме асфальта маловато. Он положен только возле  самого  Оки-Сити,  да
еще между тем местом, где мы сейчас находимся, и Гатри.
     Наш разговор разбудил Маргрету; она потянулась.
     - Что случилось, милый?
     - Ничего. Просто Локи снова забавляется. Спи спокойно.



                                    21

                           И начав речь, один из старцев спросил меня: сии
                       облеченные в белые одежды,  кто и откуда пришли?  Я
                       сказал ему:  ты знаешь, господин.  И он сказал мне:
                       это те, которые пришли от великой скорби; они омыли
                       одежды свои и убелили одежды свои кровью Агнца.
                           За это они пребывают ныне пред престолом Бога и
                       служат Ему  день и ночь  в храме Его,  и Сидящий на
                       престоле будет обитать в них.
                                    Откровение Иоанна Богослова 7, 13 - 15

     Сидя в легонькой коляске, я погонял лошадь, и, признаться, мне это не
доставляло никакого удовольствия. День был жаркий, пыль из-под копыт липла
к влажной коже, оводы кусались  как  проклятые,  ветерка  -  никакого.  Мы
находились где-то вблизи стыка границ штатов Миссури, Канзас  и  Оклахома,
но я не очень-то понимал, где именно. Карты я не видел уже несколько дней,
а на дорогах теперь  не  было  указателей,  предназначенных  для  удобства
автомобилистов, ибо автомобилей не существовало и в помине.
     Последние две недели (может быть, больше,  может  быть,  меньше  -  я
потерял  счет  дням)  были  днями  бесконечной  сизифовой  пытки  -   одно
чудовищное разочарование следовало за другим. Продавать серебряные доллары
местному дилеру за бумажки этого мира? Нет проблем; я делал это  несколько
раз. Однако каждый раз не очень удачно. Как-то я продал серебряный  доллар
за местную бумажку, как вдруг -  бац!  -  новое  превращение,  и  мы  ушли
голодными. В другой раз меня нагло обсчитали и, когда  я  возмутился,  мне
сказали: "Сосед, владеть этой монетой противозаконно, и ты  это  прекрасно
знаешь. Я даю тебе за нее хоть что-то только потому,  что  ты  мне  больно
нравишься. Берешь? Или мне придется поступить так,  как  подсказывает  мне
мой гражданский долг".
     Пришлось-таки взять. Бумажки, которую нам дали за пять унций серебра,
не хватило даже на  обед  в  захолустном  приюте  гурманов  под  названием
"Мамочкин ужин".
     Это произошло в  очаровательном  селении,  которое  называлось  (если
судить по указателю на его окраине)

                           "ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ"
                              Чистая община
           Негров, жидов и папистов просят не задерживаться

     Мы задерживаться не стали. Целых две недели  мы  потратили,  стараясь
преодолеть двести миль, разделяющих Оклахома-Сити и Джаплин в Миссури. Мне
пришлось отказаться от мысли как-то объехать Канзас-Сити стороной. У  меня
не было желания очутиться поблизости от него и особенно в  нем,  поскольку
внезапная смена миров могла швырнуть нас прямо в объятия  Абигайль.  Но  в
Оклахома-Сити я узнал, что самый быстрый и единственно приемлемый  путь  в
Уичито лежал через Канзас-Сити. Мы регрессировали в эру лошадей и повозок.
     Если вы возьмете возраст нашей Земли, то есть период с 4004  года  до
Рождества Христова до 1994 года  после  него,  иначе  говоря,  пять  тысяч
девятьсот девяносто восемь лет... ладно, будем считать шесть тысяч лет, то
в масштабе этих шести тысяч восемьдесят-девяносто лет - сущий пустяк. И  в
моем мире от лошадино-экипажной эры меня тоже отделял такой  же  крохотный
промежуток времени. Мой отец родился в те времена (1909 год), а мой дед по
отцовской линии не только никогда не имел автомобиля, но даже  отказывался
в нем ездить. Он объявил их  порождением  дьявола  и  частенько  цитировал
отрывки  из  Книги  пророка  Иезекииля  в  доказательство  своей  правоты.
Возможно, тут он не ошибался.
     Лошадино-экипажная  эра  тоже,  разумеется,  имеет  недостатки.  Есть
совершенно очевидные - вроде отсутствия канализации в домах, кондиционеров
или современной медицины. А  для  нас  был  еще  один,  хоть  и  не  столь
очевидный, но очень важный. В мире, где нет  ни  грузовиков,  ни  легковых
машин, практически нельзя путешествовать автостопом. О,  иногда,  конечно,
нам удавалось попроситься на какой-нибудь фермерский  фургон,  но  разница
между прогулочным шагом человека и лошадиной поступью в общем-то не так уж
велика. Мы ехали, когда удавалось, но так  или  иначе  пятнадцать  миль  в
сутки можно было считать уже приличным суточным переходом - даже более чем
хорошим, а это не оставляло времени, чтоб заработать на хлеб насущный и на
ночлег.
     Есть такой старинный парадокс насчет Ахиллеса и черепахи,  в  котором
остающееся расстояние до вашей движущейся цели сокращается с каждым  шагом
наполовину. Вопрос такой - сколько времени надо, чтобы добраться до  цели?
Ответ вы ее никогда не достигнете.
     Именно таким образом мы и передвигались от Оклахома-Сити до Чаплина.
     И еще что-то усугубляло наши беды. Я все больше и больше укреплялся в
мысли, что мы и в самом деле вступили в Последние времена и что пришествия
Иисуса и Страшного суда можно ждать в любую  минуту  а  моя  любимая,  без
которой не было мне жизни, все  еще  не  находила  возможным  вернуться  в
объятия Христа. Я воздерживался от того, чтобы торопить ее на  этот  счет,
хотя мне и приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы не  препятствовать
ее желанию переносить свои внутренние борения в одиночестве. Я стал  плохо
спать из-за того, что мысли мои о ней неустанно грызли меня.
     Наверное,  я  слегка  помешался  (в   дополнение   к   параноидальной
уверенности,  что  превращения  миров  нацелены  персонально   на   меня),
помешался в том смысле, что обрел ни на чем  не  основанную  непреодолимую
уверенность, что завершение этого путешествия истинно важно  для  спасения
бессмертной души моей ненаглядной. Только дай добраться  нам  до  Канзаса,
Господи мой Боже, и я стану молиться без передышки, пока не обращу ее и не
приведу к стопам твоим. О Боже мой, Бог Израиля, пошли мне это благо!
     Я продолжал искать работу посудомоя (или любую другую), хотя  у  меня
еще были и серебро, и золото,  которые  можно  было  обменять  на  местные
деньги. Но и отелей больше не существовало, гостиницы встречались нечасто,
ресторанов стало куда  меньше;  были  они  маленькие,  чтобы  вписаться  в
здешнюю экономику, люди  путешествовали  редко,  а  большинство  кормилось
дома.
     Проще всего было найти работу по очистке стойл в платных конюшнях  на
постоялых дворах. Я предпочитал мойку посуды,  особенно  потому  что  имел
всего одну пару ботинок, но придерживался правила браться за любой честный
труд позволявший нам продвигаться вперед.
     Вы, может, недоумеваете, почему мы не переключились на путешествия  в
товарных вагонах? Но, во-первых, я не знаю, как  это  делается,  поскольку
раньше таким делом мне не приходилось заниматься. А еще важнее то,  что  я
не мог там гарантировать Марге  безопасность.  Ведь  это  очень  опасно  -
прыгать в товарняк на ходу. Еще хуже неприятности,  исходившие  от  людей:
железнодорожные "быки" [сленг: в данном  случае  означает  полицейских]  и
всякая  шпана  -  хобо  [сленг:   сельскохозяйственные   рабочие-мигранты,
безработные бродяги], бродяги, попрошайки, бездельники. Нет смысла  дальше
обсуждать эти мрачные опасности,  ибо  я  твердо  решил  держать  Маргрету
подальше от рельсовых джунглей хобо.
     А мое беспокойство все росло. И хотя я строго выполнял просьбу  Марги
не нажимать на нее, я стал молиться вслух каждый вечер и в ее присутствии,
стоя  на  коленях.  И  наконец  к  моей  великой  радости,   моя   любимая
присоединилась ко мне и опустилась на колени рядом. Она не молилась вслух,
и я тоже замолчал, позволив себе сказать лишь в  конце:  "Во  имя  Христа,
аминь".  Но  мы  все  еще  предпочитали  не  вести  на  эту  тему  никаких
разговоров.
     Эту лошадь и повозку (Боже, какой душный день! "Циклональная погода",
сказала бы моя бабушка Хергенсхаймерша) я получил  в  результате  успешной
деятельности по очистке стойл в  одной  платной  конюшне.  Как  обычно,  я
уволился на другой же день, сказав моему временному  хозяину,  что  нам  с
женой нужно поскорее попасть в Джаплин, так как ее мать заболела.
     Он сказал, что у него есть двуколка, которую надо вернуть в ближайший
город по той же дороге. Дело в том, что у  него  скопилось  слишком  много
всяких тарантасов и кляч как своих, так и чужих,  иначе  он  подождал  бы,
пока сможет  отправить  повозку  обратно,  отдав  ее  внаем  какому-нибудь
заезжему коммивояжеру. Я вызвался доставить лошадь и повозку  с  условием,
что мне заплатят за один рабочий день по той же низкой ставке, по  которой
он платил мне за то,  что  я  выгребал  лопатой  навоз  и  чистил  лошадей
щетками.
     Хозяин заявил, что и так делает мне одолжение, поскольку нам с  женой
все равно надо в Джаплин.
     На его стороне была и логика, и сила - и я согласился.  Но  его  жена
тайком сунула нам какую-то еду, да еще  покормила  завтраком  после  ночи,
проведенной в сарае.
     Поэтому, погоняя лошадь, я не чувствовал себя  таким  уж  несчастным,
невзирая на погоду  и  на  наши  беды.  Мы  ежедневно  на  несколько  миль
приближались к Чаплину... а моя  родная  девочка  начала  молиться.  Стало
казаться, что мы наконец уже вплотную приблизились к  местам,  где  сможем
чувствовать себя в безопасности.


     Мы только что достигли предместья  этого  городишки  (Лоуэлл?  Расин?
жаль, не могу вспомнить), как тут же наткнулись на  молитвенное  собрание,
будто возникшее из воспоминаний моего детства: сборище под открытым небом,
старинное евангелическое бдение. По левую сторону дороги находилось старое
кладбище, довольно ухоженное, хотя трава на могилах  уже  начала  желтеть;
прямо против  него,  по  правую  сторону  дороги,  на  лугу  был  раскинут
ярмарочный шатер для бдений.  Я  подумал,  случайно  или  намеренно  такое
расположение друг против друга кладбища и евангелического  собрания?  Если
бы  в  этом  деле  участвовал  преподобный  Фанни,  я  бы  знал,  что  это
спланировано заранее: есть люди, которые не могут видеть могилу, чтобы тут
же не подумать о вечности, которая их ожидает.
     Возле шатра теснились коляски и фермерские фургоны,  а  за  ними  был
устроен  временный  крааль  для  скотины.  Столы  для  пикников  из  плохо
обструганных досок стояли по другую  сторону  шатра;  на  них  еще  лежали
остатки ленча. Это было серьезное многолюдное евангелическое  собрание  из
числа тех, что начинаются поутру, с перерывом  на  ленч,  продолжаются  до
полудня, затем, без сомнения, прерываются на обед и кончаются лишь  тогда,
когда проповедник решит, что больше душ, нуждавшихся сегодня  в  спасении,
не осталось.
     (Я презираю современных городских проповедников  с  их  пятиминутными
"божественными откровениями". Говорят, Билли Санди мог  молиться  по  семь
часов, выпив всего один стакан воды,  а  затем  продолжать  молиться  весь
вечер  и  даже  следующее  утро.  Не  удивительно,  что  варварские  секты
вырастали там, как грибы после дождя.)
     Поблизости от шатра стоял  запряженный  парой  лошадей  фургон  вроде
циркового. На его стенке было написано:  "Брат  "Библейский"  Барнаби",  а
спереди красовался матерчатый плакат, укрепленный на растяжках и стойках:

                          Стародавняя религия!
                       Брат "Библейский" Барнаби
                       Исцеляет на каждом бдении
             Утром - в десять, днем - в два, вечером - в семь.
                  Ежедневно с воскресения пятого июня до
                            !!!СУДНОГО ДНЯ!!!

     Я прикрикнул на кобылу и натянул вожжи.
     - Дорогая, взгляни-ка сюда.
     Маргрета прочла плакат и ничего не ответила.
     - Восторгаюсь его смелостью, - сказал я. - Брат Барнаби ставит на кон
свою репутацию, обещая, что Страшный суд состоится еще до начала  нынешней
жатвы... которая, судя по жаре, в этом году начнется рано.
     - Но ведь и ты думаешь, что Судный день скоро наступит?
     - Да, но я не рискую своей  профессиональной  репутацией...  а  всего
лишь бессмертной душой и надеждой на  райское  блаженство.  Марга,  каждый
знаток  Библии  толкует  пророчества  по-своему.  А  иногда   даже   очень
по-своему. Большинство нынешних толкователей ожидают  наступления  дня  не
раньше двухтысячного года. Мне хотелось бы  выслушать  аргументацию  брата
Барнаби. Может быть, в ней что-то есть. Ты не будешь  возражать,  если  мы
задержимся на часок?
     - Мы останемся так долго, как тебе хочется. Но...  Алек,  ты  хочешь,
чтобы я тоже зашла туда? А надо ли мне?..
     - Хм... (Да, дорогая, я страстно хочу, чтобы ты зашла в шатер  вместе
со мной.) А ты предпочла бы подождать в коляске?
     Ее молчание говорило само за себя.
     - Понятно. Марга, я вовсе не собираюсь выкручивать тебе руки. Но меня
тревожит одно... мы еще  ни  разу  за  несколько  недель  не  разлучались,
исключая  случаи  крайней  необходимости.  И  ты  знаешь,  почему  мы  так
поступали. Эти превращения, которые случаются чуть ли не каждый день...  Я
ужасно боюсь, что нечто подобное произойдет тогда, когда ты будешь  сидеть
здесь, а я - там, внутри, далеко от тебя... З-э... мы могли бы постоять  у
входа в палатку, не заходя внутрь Я вижу, что ее парусиновые стенки  снизу
приподняты.
     Она расправила плечи:
     -  Я  просто  дурочка.  Нет,  мы  зайдем  в  шатер.  Алек,  только  я
обязательно должна держать тебя за руку. Ты прав - превращения  происходят
мгновенно. Однако я не могу требовать  от  тебя,  чтобы  ты  не  ходил  на
собрание своих единоверцев.
     - Спасибо, Марга.
     - Алек, я буду стараться.
     - Спасибо. Большое спасибо тебе. Аминь.
     - Не надо меня благодарить. Если тебя возьмут на небо,  я  хочу  быть
вместе с тобой.
     - Ну так пойдем же в шатер, дорогая!


     Я поставил двуколку в дальнем конце площадки для экипажей,  а  кобылу
отвел в крааль; Марга не отставала от меня ни на шаг. Когда  мы  вернулись
ко входу, я услышал пение:

                ...В углу не сиди, спесив!
                Огонь разожги, поярче угол свой осветив!
                Кто далеко от гавани - пусть к свету
                                         идет через риф.

     И сразу же я успел подхватить:

                ...Огонь разожги, поярче угол свой осветив...


     И почувствовал, что счастлив...
     Все музыкальное  сопровождение  состояло  из  органа,  приводимого  в
действие ножным приводом, и тромбона. Последний меня  немного  удивил,  но
все же понравился: нет другого инструмента, который  мог  бы  так  отлично
справиться со "Святым градом", как тромбон; он  почти  незаменим  в  гимне
"Сын Божий выходит на бой".
     Молящихся поддерживал хор в белых ангельских одеяниях -  набранный  с
бору по сосенке, как я понял: белые одеяния были сделаны из  простынь.  Но
то, что хору недоставало с точки зрения профессионализма, восполнялось его
энтузиазмом. Церковной музыке вовсе не обязательно  быть  хорошей,  важно,
чтоб она была искренней... и оглушающей.
     Посыпанный опилками проход футов шесть в ширину вел  прямо  к  центру
шатра, по обеим его сторонам были расставлены  деревянные  скамьи.  Проход
упирался в алтарь, обнесенный мелкой металлической решеткой. Служка провел
нас по проходу и, как мне и хотелось, нашел  нам  место  в  первых  рядах.
Народу в шатре было много, но служка попросил подвинуться, и  мы  сели  во
втором ряду рядом с проходом, так что я очутился с краю.  Да,  сзади  были
еще пустые места, но каждый проповедник терпеть не может людей (а  имя  им
легион), которые прячутся сзади, тогда как передние скамьи пустуют.
     Когда музыка кончилась, брат Барнаби  встал  и,  подойдя  к  кафедре,
возложил руку на Библию.
     - В этой  книге  сказано  все!  -  сказал  он  тихо,  почти  шепотом.
Присутствующие сидели как зачарованные.
     Барнаби шагнул вперед и оглядел сидящих перед ним.
     - Кто любит вас?
     - Иисус любит меня.
     - Да услышит он ваш голос!
     - ИИСУС ЛЮБИТ МЕНЯ!
     - Откуда вы знаете это?
     - ЭТО СКАЗАНО В КНИГЕ!!!
     Я почувствовал запах, которого  не  ощущал  уже  несколько  лет.  Мой
профессор гомилетики однажды указал нам во время семинарских занятий,  что
паства, доведенная до религиозного экстаза, издает сильный и специфический
запах ("вонь" - такое слово он употребил) - так пахнут  пот  и  мужские  и
женские гормоны. "Дети мои, - говорил он  нам,  -  если  от  вашей  паствы
пахнет слишком нежно, значит, вы к ней не пробились. Если вы не  заставите
их потеть, если они не выкупаются в  своем  мусоре,  как  кошки  во  время
течки, вам следует бросить это дело и уйти в  соседний  храм  к  папистам.
Религиозный  экстаз  -  сильнейшая  из  человеческих  эмоций;  когда   она
присутствует - вы ее сразу унюхаете!"
     Брат Барнаби их явно достал!
     (Должен признаться, что мне это никогда не удавалось.  Вот  почему  я
стал организатором и сборщиком денежных пожертвований.)
     - Да, все это есть в Книге! Библия - это