и,  она
воспользовалась именем "Грэхем Хергенсхаймер", а потом объяснила мне,  что
это оставляет нам выбор. Я могу остаться Хергенсхаймером,  просто  сказав,
что у тех, кто слышал мое имя, память дала небольшой сбой, - на самом деле
я назвался Хергенсхаймером Грэхемом. Нет? Значит, виноват я  -  ошибся,  о
чем и сожалею.
     Я  решил  все  же  остаться   Грэхемом   Хергенсхаймером,   а   потом
пользоваться преимущественно именем "Грэхем", так как это  упрощало  дело.
Для Маргреты я всегда был Грэхемом, да и сам эксплуатировал это имя больше
двух недель. Прежде чем уйти из  консульства,  я  успел  изложить  еще  по
меньшей мере дюжину  ложных  версий,  чтобы  сделать  нашу  историю  более
заслуживающей доверия. Я не хотел никаких новых  осложнений  -  "мистер  и
миссис Грэхем" были самым простым выходом.
     (Небольшое  теологическое  замечание:  некоторые  люди,  по-видимому,
склонны верить, что десять заповедей  запрещают  ложь.  Ничего  подобного!
Запрещается лжесвидетельствовать в отношении соседа -  это  особый,  редко
встречающийся и легкоразличимый вид  лжи.  Но  ведь  в  Библии  ничего  не
говорится  о  простой  неправде.  Многие  теологи  мечтают,   что   всякая
социальная  человеческая  организация  обязательно  рухнет  под   тяжестью
абсолютной правдивости. Если вы думаете,  что  их  опасения  неоправданны,
попробуйте говорить своим друзьям чистую правду о том, что вы  думаете  об
их отпрысках - если вы, конечно, решитесь на такой опыт!)


     После бесконечных рассуждений, пошедших по кругу (в  которых  "Конунг
Кнут" стал яхтой и затонул), дон Амброзио сказал:
     - Бесполезно, мистер Грэхем. Я  не  могу  дать  вам  даже  временного
документа взамен утерянного паспорта, поскольку вы не представили  мне  ни
малейшего доказательства, что вы действительно американский гражданин.
     - Дон Амброзио, - ответил я, - я знаю, что миссис  Грэхем  говорит  с
небольшим акцентом - мы сказали вам, что она родилась в Дании. Но  неужели
вы можете предположить, что кто-либо, родившийся вне пределов  Кукурузного
пояса, имеет такой выговор, каким обладаю я?
     Он пожал плечами в самой изысканной манере латинян:
     - Я не эксперт по произношению в штатах  Среднего  Запада.  Мой  слух
говорит, что вы могли появиться на  свет  на  родине  одного  из  наиболее
грубых британских говоров, а потом  поступили  в  театральную  школу,  ибо
каждый знает, что опытный актер способен освоить любой говор, если  в  том
нуждается та или иная роль. Народная республика Англия в  настоящее  время
не жалеет никаких усилий, чтобы внедрить своих шпионов в Штаты. Вы  можете
происходить скорее из Линкольна в Англии, нежели из окрестностей Линкольна
в штате Небраска.
     - И вы действительно верите в то, что говорите?
     - Дело не в том, во что я верю. Важен факт, что  я  не  подпишу  даже
клочка бумажки, подтверждающего, что вы - американские граждане, пока  мне
не станет известно, кто вы такие. Могу ли я быть вам еще чем-то полезен?
     (И как можно говорить "еще", если ты ничего не сделал?)
     - Может быть, вы дадите нам совет?
     - Может быть, но я не адвокат.
     Я  дал  ему  копию  счета,  которую  нам  выдали,   и   объяснил   ее
происхождение.
     - Все ли тут в порядке и являются ли эти требования законными?
     Он внимательно прочел бумагу.
     - Безусловно, эти требования законны  с  точки  зрения  как  местного
законодательства, так и законодательства всей страны. Справедливы ли  они?
Разве вы не сказали, что вам спасли жизнь?
     - Тут нет сомнения. Конечно, был шанс, что нас подберут  какие-нибудь
рыбаки, а не береговая охрана, но она  обнаружила  нас  первой.  Береговая
охрана нас действительно нашла и действительно спасла.
     - А разве ваша жизнь, разве ваши две  жизни  не  стоят  восьми  тысяч
песо? Моя, например, определенно стоит больше, уверяю вас.
     - Не в этом дело, сэр. У нас нет денег. Ни единого цента. Все утонуло
вместе с яхтой.
     - Тогда пошлите за деньгами. Вы можете отправить телеграмму  за  счет
консульства. Я готов помочь.
     - Благодарю вас. Для этого нужно время. А пока не скажете ли вы,  как
я могу освободиться от такого долга? Мне говорили, что судья потребует  от
нас немедленной уплаты, и при этом наличными.
     - Ну, все не так уж плохо.  Верно  то,  что  мексиканцы  не  признают
банкротства в том виде, в котором  это  практикуется  у  нас.  Они  скорее
придерживаются стародавних законов о долговой тюрьме. Правда, на  практике
они к такому наказанию прибегают редко, обычно просто грозят. Вместо этого
суд обеспечит вас  работой,  которая  позволит  вам  выплатить  долг.  Дон
Клементе очень гуманный судья, он о вас позаботится.
     Если  оставить  в  стороне  речь,  исполненную  цветистой  чепухи   и
обращенную персонально к Маргрете,  то  на  этом  все  и  закончилось.  Мы
захватили с собой сержанта Роберто,  который  наслаждался  гостеприимством
горничной и блаженствовал на кухне, и отправились в суд.


     Дон Клементе (судья Ибаньес) был очень мил,  как  и  обещал  нам  дон
Амброзио. Поскольку мы сразу же уведомили  секретаря  суда,  что  признаем
долг, но не имеем средств для его оплаты, процесс над нами  не  состоялся.
Нас просто посадили в полупустом  зале  и  велели  ждать,  пока  судья  не
покончит с делами, вынесенными на  сегодняшнее  слушание.  Эти  дела  были
рассмотрены очень быстро.  Некоторые  из  них  касались  мелких  нарушений
порядка, наказуемых штрафами, другие - долгов, кое-что было перенесено  на
следующий  день.  Я  понимал  не  все  из  того,  что  происходило,  а  на
перешептывание судья смотрел не очень одобрительно, так  что  Маргрета  не
смогла объяснить  мне  всех  подробностей  процедуры.  Но  судья  явно  не
принадлежал к числу "вешателей".
     Наконец  с  делами  покончили,   по   приказу   секретаря   суда   мы
присоединились к другим "нарушителям"  -  главным  образом  крестьянам,  -
которых судили за долги или оштрафовали.  Все  мы  оказались  стоящими  на
низком помосте лицом к лицу с группой мужчин.  Маргрета  поинтересовалась,
что происходит, ей ответили: "La subasta" [аукцион (исп.)].
     - Что это? - спросил я.
     - Алек, я не знаю. Это слово мне незнакомо.
     Дела остальных были улажены быстро. Я догадался, что все они тут  уже
не первый раз. После этого от группы  людей,  стоявших  перед  платформой,
остался только один человек. Он расплылся в улыбке и  заговорил  со  мной.
Маргрета ему что-то ответила.
     - Что он говорит? - спросил я.
     - Он спрашивает, умеешь ли ты мыть посуду.  Я  ответила,  что  ты  не
знаешь испанского.
     - Скажи ему, что я, разумеется, могу мыть посуду. Но мне бы  хотелось
работы потяжелее.
     Через несколько минут наш долг был уплачен наличными секретарю  суда,
а мы поступили в распоряжение патрона, сеньора Хайме Гусмана. Он  обязался
платить Маргрете шестьдесят песо в день, а мне - тридцать  плюс  возможные
чаевые. Судебные издержки составили еще две с половиной тысячи  песо  плюс
плата за удостоверения, дающие право на  работу,  плюс  марки  плюс  налог
военного времени. Секретарь  подсчитал  нашу  суммарную  задолженность,  а
затем разделил ее на заработок. Она оказалась эквивалентной  ста  двадцати
одному  дню,  или  четырем  месяцам,  после  чего  наши  обязательства  по
отношению к патрону  прекращались.  Если,  конечно,  мы  ничего  не  будем
тратить...
     Секретарь объяснил нам, как  пройти  к  заведению  нашего  патрона  -
Restaurante "Pancho Villa". Что касается самого патрона, то он уже отбыл в
своей машине. Патроны ездят на машинах, пеоны - ходят пешком.



                                    11

                       И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались
                       ему за несколько дней, потому что он любил ее.
                                                              Бытие 29, 20

     Иногда за мытьем грязных  тарелок  я  забавлялся,  высчитывая,  какой
высоты стопку тарелок я вымыл с тех пор,  как  начал  работать  на  нашего
патрона дона Хайме. Стопка из двадцати обычных для "Панчо  Вилья"  тарелок
составляла около фута. Чашку с блюдцем или дна стакана я решил считать  за
одну тарелку, ибо их в стопку никак не уложишь. И так далее...
     Высота большого маяка в Масатлане пятьсот пятнадцать футов,  то  есть
он всего лишь на сорок футов ниже памятника Вашингтону. Я прекрасно  помню
тот день, когда закончил мыть первую стопку  тарелок  высотой  с  маяк.  Я
загодя  сказал  Маргрете,  что  скоро  достигну  своей  цели  и  что   это
произойдет, вероятно, либо вечером в четверг, либо утром в пятницу.
     Это случилось вечером в четверг. Я  выскочил  из  подсобки,  встал  в
дверях из кухни в обеденный зал, поймал взгляд Маргреты, поднял  обе  руки
вверх и пожал их сам себе, как боксер.
     Маргрета бросила принимать заказ у какой-то семьи  и  зааплодировала.
Ей пришлось объяснить своим клиентам, что произошло,  в  результате  через
несколько минут она появилась на пороге подсобки и передала мне бумажку  в
десять песо - подарок от главы семейства. Я попросил поблагодарить его  от
моего имени и сказать, что только что заложил  фундамент  нового  "маяка",
который посвящаю ему и его семье.
     В свою очередь сеньора Валера прислала мужа - дона Хайме -  выяснить,
почему Маргрета теряет время и разыгрывает спектакли  вместо  того,  чтобы
все свое внимание уделять работе... В результате чего  дон  Хайме  захотел
узнать, сколько я получил на чай, - и подарил мне еще столько же.
     У сеньоры не было причин жаловаться - Маргрета считалась не только ее
лучшей официанткой, но и единственной, говорившей на нескольких языках.  В
тот день, когда мы начали работать на сеньора и  сеньору  Валера,  в  кафе
пригласили маляра, пишущего  вывески,  который  получил  задание  написать
броское объявление: "Английский говорить тут" - после чего Маргрета  стала
не только обслуживать англоязычных гостей, но  и  подготавливала  меню  на
этом языке (цены в котором были на сорок процентов выше,  чем  в  меню  на
испанском языке).
     Дон Хайме оказался неплохим хозяином. Он отличался  добродушием  и  в
целом справедливо относился к слугам. После того как мы проработали  около
месяца, он рассказал мне, что не взял бы на себя  мой  долг,  если  бы  не
судья, который не разрешил продавать мой контракт  отдельно  от  контракта
Маргреты, так как мы супружеская пара, (Иначе я оказался  бы  батраком  на
плантациях и виделся бы с женой чрезвычайно редко -  так  сказал  мне  дон
Амброзио. Да, дон Клементе был добрым судьей.)
     Я ответил, что счастлив, что тоже  попал  в  договор,  однако,  решив
нанять Маргрету, дон Хайме просто продемонстрировал свою дальновидность.
     Дон Хайме согласился со мной. Оказывается, он  уже  несколько  недель
посещал по средам аукцион пеонов в поисках женщины или девушки,  говорящей
на двух языках, которую можно было бы быстро обучить профессии официантки,
и выкупил меня ради Маргреты. Но теперь он хотел сказать, что нисколько не
жалеет об этом, так как еще никогда не видел столь чистой подсобки,  столь
безукоризненно вымытых тарелок и такого блестящего серебра.
     Я  заверил  его,  что  считаю  своей  личной   привилегией   помогать
поддерживать  престиж  и  доброе  имя  ресторана  "Панчо  Вилья"   и   его
знаменитого патрона дона Хайме.
     Если говорить по правде, то я просто  не  мог  удержаться,  чтобы  не
отдраить подсобку. Когда я впервые ее увидел, то подумал, что  пол  в  ней
земляной. Так оно и было - в него можно было сажать картошку.  Однако  под
слоем грязи дюйма полтора толщиной  оказался  весьма  приличный  цементный
пол. Я его отчистил, а затем поддерживал чистоту - мои ноги все  еще  были
босы. А потом я потребовал порошок против тараканов.
     Каждое утро я истреблял  тараканов  и  подметал  пол.  Каждый  вечер,
прежде чем уйти домой, я посыпал все вокруг  отравой.  Победить  тараканов
невозможно, думал я,  но  их  можно  разгромить,  заставить  в  беспорядке
отступить и поддерживать постоянную боевую готовность к отпору.
     Что же до качества мытья тарелок, то иначе и быть не могло. Моя  мать
страдала  грязебоязнью  в  острой  форме,  и  в  силу  своего  возрастного
положения в большой семье  я  мыл  и  вытирал  тарелки  под  ее  неусыпным
контролем с семи лет до тринадцати (когда я закончил курс мытья и  перешел
на торговлю газетами, что уже не оставляло времени для мытья тарелок).
     Однако не думайте, что мытье посуды - мое любимое занятие. Я  терпеть
не мог этого в детстве - не могу терпеть и теперь.
     Тогда почему я делал это? Почему не сбежал?
     Разве трудно  понять?  Мытье  тарелок  позволяло  мне  быть  рядом  с
Маргретой. Бегство, может быть, и заманчиво для некоторых должников  -  не
думаю, что тех, кто бежал под покровом ночной темноты, так  уж  рьяно  тут
преследовали и ловили. Однако  для  супругов,  один  из  которых  -  яркая
блондинка (да еще в стране, где блондинки особенно привлекают внимание), а
другой ни слова не говорит по-испански, бегство вряд ли возможно.
     Мы оба работали как проклятые -  с  одиннадцати  до  одиннадцати,  за
исключением вторника, с номинальными перерывами на сиесту (два часа) и  на
ленч и обед (по полчаса), но зато другие двенадцать  часов  в  сутки  были
нашими плюс целые сутки по вторникам!
     Даже на Ниагарском водопаде мы не провели бы такого медового  месяца!
У нас была крошечная комнатка на чердаке в задней  части  здания,  которое
занимал ресторан. Там было жарко, но мы редко появлялись дома  днем,  а  к
одиннадцати вечера там уже становилось вполне комфортабельно независимо от
того, насколько жарким выдался день. В Масатлане большинство жителей  того
класса, к которому мы  принадлежали  (то  есть  нулевого),  обходятся  без
внутренней канализации. Но мы жили в здании ресторана, где  был  туалет  с
проточной водой, которым мы пользовались  вместе  с  остальными  служащими
днем и который принадлежал только нам остальные двенадцать часов в  сутки.
(Во дворе был еще дощатый сортирчик,  к  услугам  которого  я  прибегал  в
рабочие часы, но Маргрета им, по-моему не пользовалась.)
     Душ находился на нижнем  этаже  рядом  с  туалетом  для  служащих,  а
потребность подсобки в горячей воде была такова, что здание имело  большую
водогрейную установку. Сеньора Валера регулярно ругала нас  за  перерасход
горячей воды  ("Газ  тоже  стоит  денег!").  Мы  молча  выслушивали  ее  и
продолжали брать столько кипятка, сколько нам было нужно.
     Договор нашего патрона с государством обязывал его  обеспечивать  нас
кровом и едой (по закону еще и одеждой, но об этом я узнал, когда было уже
поздно), вот почему мы спали и ели в ресторане - разумеется, не  фирменные
блюда, но вполне приличную еду.
     "Лучше  ужинать  травами  и   любовью,   чем   говяжьей   дохлятиной,
приправленной ненавистью!" Мы были вместе, и этого нам хватало.
     Маргрета иногда получала на чай, особенно  от  гринго,  и  постепенно
откладывала. Мы старались тратить чаевые как можно меньше - купили  только
обувь для нее и для меня. Маргрета копила деньги, думая о том  дне,  когда
мы перестанем быть рабами и сможем уехать на север. У меня не было иллюзий
насчет того, что страна к северу от нас - та страна, где я  родился...  но
все же это был ее аналог. Там говорили по-английски, и я был  уверен,  что
тамошняя культура ближе к той, к которой мы оба привыкли.
     Чаевые Маргреты привели к ссоре с сеньорой Валера в первую же неделю.
Хотя нашим патроном по закону был дон Хайме, ресторан принадлежал ей -  во
всяком случае так нам сказала повариха Аманда.  Когда-то  Хайме  служил  в
этом ресторане старшим официантом, а потом женился на дочке  хозяина,  что
позволило ему  занять  пост  метрдотеля.  Когда  тесть  умер,  Хайме  стал
собственником ресторана в глазах публики, но его супруга крепко держала  в
руках кошелек и занимала почетное место кассирши.
     (Может быть, следует добавить, что _д_о_н_о_м_ Хайме был  для  нас  -
ибо являлся нашим патроном - а  не  для  публики.  Почтительное  обращение
"дон" не переводится на английский. То, что  человек  владеет  рестораном,
еще не делает его доном, тогда как, например, судья - несомненно, дон.)
     В первый же раз, заметив,  что  Маргрета  получила  на  чай,  сеньора
велела отдать деньги ей - в  конце  каждой  недели,  мол,  Маргрета  будет
получать свой определенный процент.
     Маргрета прямиком отправилась в подсобку.
     - Алек, что делать? Чаевые были  моим  главным  доходом  на  "Конунге
Кнуте", и никто никогда не требовал, чтобы я ими делилась. Имеет ли она на
это право?
     Я велел ей не отдавать чаевые сеньоре, а сказать, что  мы  обсудим  с
ней все в конце дня.
     В положении пеона есть одно преимущество: вас  нельзя  уволить  из-за
разногласий с хозяином. Конечно, выгнать  вас  могли...  но  тогда  Валера
просто потеряла бы десять тысяч песо, уплаченные за нас.
     К концу дня я точно знал, что сказать и как, вернее, как  это  должна
говорить Маргрета, ибо требовался еще месяц: чтоб я достаточно  пропитался
испанским и мог поддерживать самый примитивный разговор.
     - Сэр и мадам, мы не понимаем вашего распоряжения насчет моих чаевых.
Нам хотелось бы поговорить с судьей и узнать у него, требует ли этого  наш
контракт.
     Как я и подозревал, им вовсе не хотелось разговаривать  с  судьей  на
эту тему. По закону им принадлежал труд Маргреты, но они не имели никакого
права на деньги, данные ей третьими лицами.
     На этом, однако, дело не кончилось. Сеньора Валера  разозлилась,  что
ее отшила простая официантка, и вывесила объявление: "NO PROPINAS - ЧАЕВЫХ
НЕ БЕРЕМ". Такое же уведомление появилось и в меню.
     Пеоны не бастуют. Но в ресторане работали еще пять официанток, две из
них - дочки Аманды. В день, когда сеньора Валера запретила  брать  чаевые,
она обнаружила, что располагает  лишь  одной  официанткой  (Маргретой),  а
кухня вообще пуста. Так что ей пришлось капитулировать. И  я  уверен,  что
она не простила нам этого.
     Дон Хайме относился к нам как к своим работникам, его жена обращалась
с нами как с рабами. Несмотря на избитое выражение "наемные  рабы",  здесь
был мир противоречий. Мы старались быть добросовестными работниками,  пока
не выплатим весь свой долг, но решительно отказывались от положения рабов.
Таким образом, нам пришлось вступить с сеньорой в конфликт.
     Вскоре после разногласий по поводу  чаевых  Маргрета  убедилась,  что
сеньора Валера роется в нашей каморке. По правде говоря, препятствовать ей
в этом мы не могли, так как на дверях не было замка и она могла без опаски
входить в нашу комнату в любое время, пока мы работали.
     Мне пришла в голову идея соорудить ловушку, но Маргрета отвергла  ее.
Отныне она просто стала носить деньги с собой.  Можете  себе  представить,
что мы думали о наших хозяевах, раз Маргрете пришлось прибегнуть  к  такой
форме защиты от вороватой хозяйки.
     Мы не позволили сеньоре Валера  погубить  наше  счастье.  И  не  дали
нашему весьма сомнительному семейному статусу испортить наш  до  некоторой
степени незаконный медовый месяц. О, скорее уж я сам  мог  его  испортить,
ибо меня вечно подмывало анализировать вопросы,  в  которых  я  ничего  не
понимал и даже не знал, как следует приступить к их анализу.  Но  Маргрета
была куда практичнее меня и не поощряла подобных умствований. Я, например,
пытался хоть как-то обосновать  наши  отношения,  сообщив,  что  полигамия
вовсе не запрещается Священным Писанием и ее  отвергают  лишь  современные
законы и  обычаи,  но  Маргрета  резко  оборвала  меня,  заметив,  что  не
интересуется, сколько жен и наложниц было у царя Соломона, и  отказывается
считать его, да и других деятелей Ветхого Завета, образцами поведения  для
себя. Если я не хочу жить с ней, то мне следует  только  намекнуть!  Давай
говори же!
     Я заткнулся. Некоторых проблем лучше не кас