только что насладился.
     Океан был  прямо  перед  нами.  Он  вздыбился,  как  отвесная  стена.
Лейтенант повернулся к нам и что-то прокричал. Мне очень хотелось  сказать
ему, что лучше бы он смотрел вперед но я промолчал.
     - О чем это он?
     - Просит посмотреть туда, куда он покажет.  Прямо  туда,  куда  летит
машина. El tiburon blanco grande - большая белая акула,  которая  чуть  не
слопала нас.
     (Я прекрасно обошелся бы и без этого.) И в самом деле  -  как  раз  в
середине стены океана виднелась серая тень, режущая  воду  плавником.  Как
раз в ту минуту, когда я понял, что сейчас мы неминуемо врежемся  в  стену
рядом с плавником, стена рухнула  куда-то  в  сторону,  мой  зад  с  силой
вдавился в сиденье, в ушах заревело, и меня не вытошнило прямо  на  нашего
хозяина лишь благодаря моей железной выдержке.
     Машина выровнялась, и неожиданно стало почти удобно,  если,  конечно,
позабыть о вибрации и реве.
     Нет. Воздушные корабли все же куда приятнее.


     Суровые холмы за линией берега, которые так трудно было рассмотреть с
нашего плота, стали прекрасно видны, как только мы поднялись в воздух;  на
берегу  -  цепочка  очаровательных  пляжей  и   город,   к   которому   мы
направлялись. Сержант повернулся, показал на город и что-то сказал.
     - Чего ему?
     - Сержант Роберто говорит,  что  мы  будем  дома  как  раз  к  ленчу.
Almuerzo, сказал он, но заметил, что для нас это будет завтрак - Desayuno.
     Мой желудок вдруг стал проявлять признаки жизни.
     - Мне дела  нет,  как  он  у  них  именуется.  Скажи  ему,  пусть  не
беспокоится - лошадь можно не жарить. Съем ее сырой.
     Маргрета перевела. Наши  хозяева  расхохотались,  и  лейтенант  повел
машину на снижение. Он посадил ее на воду, одновременно глядя через  плечо
на Маргрету и болтая с ней, а та улыбалась ему, глубоко вонзая ногти в мою
правую ладонь.
     Итак, мы прилетели. Никто не пострадал. И все  же  воздушные  корабли
лучше.
     Ленч! Наше будущее утопало в розах.



                                    10

                                      В поте лица твоего будешь есть хлеб,
                                      доколе не возвратишься в землю...
                                                               Бытие 3, 19

     Через полчаса после того как  летательная  машина,  поднимая  брызги,
опустилась в гавани Масатлана, Маргрета и я сидели с сержантом  Домингесом
в столовой для рядового состава службы береговой  охраны.  Мы  опоздали  к
дневной трапезе, но нас все же обслужили. Я был одет. Во всяком случае  на
мне была пара рабочих штанов из мешковины. Но разница  между  тем,  в  чем
мать родила, и парой штанов  куда  больше,  чем  между  дешевыми  рабочими
штанами и горностаевой мантией. Попробуйте - и убедитесь.
     К летательной машине, ставшей  на  якорь,  подошла  небольшая  лодка;
потом пришлось пройти весь причал,  к  которому  нас  привезли,  дойти  до
здания штаб-квартиры, а там дожидаться, пока мне не отыщут  брюки,  и  все
это время множество незнакомцев, среди которых было немало женщин, глазели
на меня. Ужас! Никогда еще в жизни не испытывал я такого срама, разве  что
во время того печального инцидента в воскресной школе, когда мне было пять
лет.
     Но теперь все было  позади,  перед  нами  стояли  яства  и  питье,  и
какое-то время я чувствовал себя безмерно счастливым. Конечно, это была не
та еда, к которой я привык. Кто сказал, что голод - лучший повар?  Кем  бы
он ни был, он  глубоко  прав;  ленч  оказался  великолепным!  Блинчики  из
кукурузной муки, которые мы макали в  сироп,  вареные  бобы,  горячая  как
огонь похлебка, миска маленьких желтых помидоров и кофе - крепкий,  черный
и горький - что еще нужно человеку? Ни один гурман не смаковал  изысканные
блюда так, как я этот завтрак.
     Поначалу я немного смущался, что мы  едим  в  столовой  для  рядового
состава, а не с лейтенантом Сансом, там, где питаются офицеры.  Потом  мне
разъяснили, что я страдал очень распространенным  сломом  -  штатские,  не
имеющие военного прошлого, подсознательно приравнивают себя к офицерам,  и
никогда - к рядовым. При более тщательном рассмотрении такая точка  зрения
кажется идиотской, но она тем не менее широко  распространена.  Ну,  может
быть, и не повсюду, но для Америки она в высшей  степени  характерна,  ибо
здесь каждый человек "по меньшей мере равен другим, а зачастую лучше  всех
прочих".
     Сержант Домингес уже получил свою  рубашку  назад.  Пока  мне  искали
штаны, какую-то женщину (думаю, это была уборщица - мексиканская береговая
охрана не имела женского контингента), словом,  женщину  из  штаб-квартиры
отправили на поиски чего-нибудь  для  Маргреты,  и  это  что-то  оказалось
блузкой и длинной юбкой - все хлопчатобумажное и ярких  тонов.  Простой  и
явно дешевый костюм, но Маргрета выглядела в нем красавицей.
     Ах да, ни у кого из нас не было обуви. Неважно - погода стояла  сухая
и теплая, можно было обойтись и без  туфель.  Мы  были  сыты,  мы  были  в
безопасности, и нам помогали  с  таким  горячим  гостеприимством,  которое
убеждало, что мексиканцы - лучшие люди на свете.
     После второй чашки кофе я сказал:
     - Любимая, как бы нам извиниться и уйти, никого не обижая?  Я  думаю,
нам следует как можно скорее найти американского консула.
     - Сначала нам предстоит вернуться в здание штаб-квартиры.
     - Опять допрос?
     - Полагаю, что можно сказать и так. Вероятно, они хотят  получить  от
нас более подробные сведения о том, каким образом мы  оказались  там,  где
были найдены. Согласись, наша история звучит несколько странно.
     - Согласен.
     Наше   первое   собеседование    с    команданте    трудно    назвать
удовлетворительным. Если бы я был один, он назвал бы меня лжецом  прямо  в
глаза...  но  мужчине,  который  даже   издали   представляется   образцом
мужественного эго, разговаривать  в  таком  тоне  с  Маргретой  совершенно
невозможно.
     Главной причиной недоразумений стала старая посудина  "Конунг  Кнут".
Она не затонула, но и в порт не пришла. По той простой причине, что такого
корабля вообще никогда не существовало в природе.
     Меня-то это мало удивило. Даже если бы наше судно вдруг  превратилось
в парусное или в галеру с пятью гребцами, я бы тоже не слишком  поразился.
И все же я ожидал, что какой-нибудь корабль с тем же названием будет иметь
место в новом для меня мире. Я  думал,  что  того  требуют  правила  игры.
Теперь стало ясно, что этих правил я не знал.  Если,  конечно,  допустить,
что они все же существуют.
     Маргрета указала мне еще на одно обстоятельство,  подтверждающее  мою
мысль: здешний Масатлан оказался совсем не похож на тот город,  в  котором
ей приходилось бывать прежде. Этот был куда меньше и вовсе не  походил  на
туристский порт - даже длинный док,  в  котором  должен  был  отстаиваться
"Конунг Кнут", здесь не существовал.  Полагаю,  что  это  не  меньше,  чем
летательная машина, убедило  ее  в  том,  что  моя  "паранойя"  фактически
является наименее безумной из всех возможных гипотез. Маргрета бывала  тут
раньше - док, большой и прочный, исчез. Это ее потрясло.
     На команданте впечатление произвести  было  труднее.  Он  предпочитал
тратить больше времени на допрос лейтенанта Санса, чем на нас.  Сансом  он
явно остался недоволен.
     Был еще один фактор, которого я в то время не понимал, да и потом  до
конца уяснить не  смог.  Непосредственный  начальник  Санса  носил  звание
капитана. Команданте тоже  капитан,  но  эти  ранги  оказались  далеко  не
эквивалентны.
     Дело в том, что береговая охрана пользуется званиями морского  флота.
Однако небольшой отряд охраны, который ведает летательными машинами, носит
армейские звания. Я думаю, что сие незначительное  различие  имело  корни,
уходящие в далекую историю. Но как бы там ни было, возникла явная накладка
- капитан  с  четырьмя  нашивками,  то  есть  морской  капитан,  вовсе  не
собирался принимать на веру то, что ему докладывал какой-то там офицеришка
с летательной машины.
     Лейтенант   Санс   приволок   двух   совершенно   голых   потерпевших
кораблекрушение, рассказывавших совершенно невероятную историю; капитан  с
четырьмя нашивками, видимо, страстно  желал  возложить  вину  за  наиболее
странные эпизоды нашего рассказа на самого Санса.
     Санс, со своей стороны, не поддавался запугиванию. Думаю,  он  просто
не испытывал  почтения  к  офицеру,  который  никогда  не  поднимался  над
поверхностью океана выше "вороньего гнезда"  на  мачте.  (Полетав  на  его
смертельно хрупком аппарате, я понял, почему он не намерен становиться  на
колени перед каким-то  там  морячком.  Даже  среди  пилотов  дирижаблей  я
обнаружил тенденцию делить мир на две неравные части - на тех, кто летает,
и на тех, кто не летает.)
     Через какое-то время, выяснив, что поколебать Санса не  удастся,  что
опровергнуть  показания  Маргреты  нельзя,  а  со  мной   контакт   вообще
невозможен, иначе как через посредство Маргреты, команданте пожал  плечами
и отдал распоряжение, согласно  которому  мы  и  пошли  кормиться.  Однако
теперь нам надлежало вернуться обратно  и  получить  еще  порцию  каких-то
неизбежных неприятностей.
     Против  ожидания  вторая  встреча  с  команданте   оказалась   весьма
короткой. Он буркнул, что ровно в  четыре  часа  нам  надлежит  явиться  к
иммиграционному судье и что суд обладает  соответствующей  юрисдикцией.  А
пока - вот перечень ваших долгов, порядок выплаты которых следует  утрясти
с судьей.
     Маргрета невероятно удивилась,  получив  от  команданте  этот  листок
бумаги; я потребовал, чтобы она перевела мне слова офицера. Она  перевела,
и я взглянул на общую сумму долга.
     Больше восьми тысяч песо!
     Не нужно было  обладать  глубоким  знанием  испанского  языка,  чтобы
прочесть счет - почти все слова были родственны английским. "Tres horas" -
"три часа", следовательно, нам надлежало  оплатить  три  часа  пользования
"aeroplano" - слово, которое  я  уже  слышал  от  Маргреты;  оно  означало
летательную машину. Нам предстояло оплатить также  время,  затраченное  на
нас лейтенантом Сансом  и  сержантом  Домингесом.  Плюс  мультипликаторный
фактор, означавший, как я решил, накладные расходы или что-то вроде того.
     Кроме того, топливо для aeroplano и эксплуатация последнего.
     "Pantalones" - это штаны; прилагался чек за ту пару, что была на мне.
     "Falda" - юбка, а "camisa" - блузка;  костюм  для  Маргреты  оказался
весьма дорогим.
     Один пункт меня особенно поразил - не суммой, а тем, что  его  вообще
включили: я-то думал, что мы гости, но в счете фигурировали два  ленча  по
двенадцать песо каждый.
     Здесь была даже плата за время самого команданте.
     Я  хотел  спросить,  сколько  долларов  в  восьми  тысячах  песо,  но
промолчал,  сообразив,  что  не  имею   ни   малейшего   представления   о
покупательной силе доллара в мире, куда нас зашвырнуло.
     Маргрета обсудила счет с лейтенантом Сансом, который явно  чувствовал
себя  не  в  своей  тарелке.  Последовал  взрыв   восклицаний,   а   также
размахивание руками. Она выслушала и сказала мне:
     - Алек, это вовсе не выдумка Анибала и даже не  жадность  команданте.
Тариф на этот вид услуг - спасение на море, использование aeroplano и  так
далее - установлен Distrito  Real,  то  есть  Королевским  округом,  иначе
говоря,  самим  Мехико-Сити.   Лейтенант   Санс   говорит,   что   высшими
государственными  кругами  движут  экономические  соображения  и  на   все
последующие уровни  оказывается  давление  с  целью  сделать  общественные
услуги платными, дабы снизить государственные  расходы.  Он  говорит,  что
если команданте не потребует с  нас  плату  за  спасение,  то  королевский
инспектор, обнаружив это, вычтет деньги из  жалованья  самого  команданте.
Плюс наказание, которое королевская комиссия найдет подходящим для данного
случая. Анибал хочет, чтобы ты понял, как ему неловко. Если  бы  aeroplano
принадлежал лично ему, мы стали бы просто его  гостями.  Он  всегда  будет
смотреть на тебя как на друга, а на меня как на сестру.
     - Скажи ему, что мои чувства к нему столь же горячи, и сделай это  по
меньшей мере так же цветисто, как он.
     - С радостью. И Роберто говорит, что испытывает то же самое.
     -  Значит,  все  сказанное  относится  и  к  сержанту.   Но   выясни,
пожалуйста, где и как мы можем найти американского  консула.  Мы  с  тобой
попали в хорошую переделку.
     Лейтенант Санс получил приказ обеспечить нашу явку  в  суд  в  четыре
часа, после чего нас отпустили. Санс велел сержанту Роберто проводить  нас
к консулу, а потом обратно в суд, выразив  сожаление,  что  его  служебное
положение не позволяет ему  сопровождать  нас  лично,  щелкнул  каблуками,
склонился над рукой Маргреты и поцеловал ее. Из простого знака  вежливости
он устроил  целое  представление.  Впрочем,  я  видел,  что  Маргрете  это
доставило массу удовольствия. Увы, у нас в Канзасе такому  не  обучают.  Я
много потерял.


     Масатлан лежит на полуострове. Казарма береговой охраны находится  на
его южном берегу, неподалеку от маяка (он самый высокий в мире, что весьма
впечатляет). Американское консульство расположено примерно в миле оттуда -
на северном берегу. Чтобы дойти до  него,  надо  пересечь  весь  город  по
avenida Мигеля Алемана - приятная  прогулка,  примерно  на  полпути  улицу
украшает очаровательный фонтан.
     Беда в том, что идти нам с Маргретой пришлось босиком.
     Сержант Домингес не предложил нам взять такси,  а  мне  напрашиваться
было, разумеется, неудобно.
     Сначала ходьба босиком не казалась мне делом первостепенной  важности
- на улице было немало  босых  ног,  и  далеко  не  все  они  принадлежали
детишкам (и без рубашки был отнюдь не я  один).  В  детстве  я  расценивал
возможность  побегать  босиком  как  сказочную  роскошь,  как   редкостную
привилегию. Я бегал босиком все  лето  и  с  огромным  сожалением  надевал
ботинки, когда приходило время снова идти в школу.
     Но уже после первого квартала я стал удивляться, почему в детстве я с
таким нетерпением ждал момента, когда можно будет  побегать  без  ботинок.
Вскоре я попросил Маргрету сказать сержанту Роберто, чтобы он, если можно,
не спешил так, ибо я хочу выбирать затененные участки пути -  этот  чертов
тротуар прямо-таки поджаривает мне пятки!
     (Маргрета не жаловалась ни на что, но мою просьбу переводить не стала
- и я немного на нее рассердился. Я  постоянно  находил  прочную  опору  в
ангельском спокойствии Маргреты... но следовать ее примеру мне было как-то
не с руки.)
     В общем я уделял состоянию моих бедных, нежных, розовых, незаслуженно
оскорбленных ступней все больше внимания, страшно жалел себя и  все  время
удивлялся, как мне пришло в голову расстаться с Божьей страной.
     "Я плакал, что бос, пока не встретил безногого". Не помню, кто первый
сказал  это,  но  данная  сентенция  безусловно  является  частью   нашего
культурного наследия и должна остаться в веках.
     Именно это произошло со мной.
     Примерно на полпути, там, где avinida Мигеля Алемана  пересекается  с
calle Акила Сердана, находился фонтан, у которого мы  повстречали  нищего.
Он поглядел на нас снизу вверх и с улыбкой протянул пригоршню  карандашей.
А смотрел он снизу вверх потому, что сидел в низенькой инвалидной  коляске
и ног у него не было.
     Сержант Роберто окликнул нищего по имени и бросил  ему  монетку.  Тот
ловко поймал ее ртом, а потом опустил в карман.  "Gracias",  -  сказал  он
Роберто и переключил внимание на меня.
     - Маргрета, - сказал я торопливо, - пожалуйста, скажи ему, что у меня
нет буквально ни одной монетки.
     - Хорошо, Алек. - Она присела на корточки, чтобы видеть глаза нищего.
Потом встала: - Пепе просит перевести тебе, что все в  порядке.  Когда  ты
разбогатеешь, он тебя обязательно поймает.
     - Будь добра, передай ему, что я непременно  вернусь  на  это  место.
Обещаю.
     Она так и сделала. Пепе широко улыбнулся, послал  Маргрете  воздушный
поцелуй и отдал честь нам с сержантом. Мы пошли дальше.
     А я перестал столь демонстративно  оберегать  ступни.  Пепе  заставил
меня переоценить ситуацию.  С  тех  пор  как  я  узнал,  что  мексиканское
правительство не рассматривает наше спасение как свою почетную привилегию,
а считает, что я обязан его оплатить, мне все время было ужасно жаль себя,
я  чувствовал  себя  обиженным,  лишним.  Я  бормотал  под  нос,  что  мои
соотечественники, называвшие всех мексиканцев пиявками, живущими  за  счет
туристов-гринго, абсолютно правы! Не  Роберто,  не  лейтенант,  а  другие.
Ленивые паразиты, они все норовят стащить доллар у янки!
     Как Пепе.
     Я перебрал в памяти всех повстречавшихся  сегодня  днем  мексиканцев,
каждого, кого  только  мог  припомнить,  и  у  каждого  мысленно  попросил
прощения за мои низкие мысли. Мексиканцы просто наши попутчики  на  долгом
пути от сумрака к вечной тьме. Некоторые из них несут свое бремя достойно,
другие  -  хуже.  А  некоторые  тащат  особо  тяжкую  ношу  и  делают  это
мужественно и с гордостью.
     Как Пепе.
     Еще вчера я купался в роскоши - сегодня я нищ и весь в долгах.  Но  у
меня есть здоровье, ум, есть две руки... и есть Маргрета. Моя ноша  легка,
и я понесу ее с радостью. Спасибо тебе, Пепе.


     Над дверью консульства висел небольшой американский флаг, а на  двери
- большой государственный герб. Бронзовый. Я дернул висячий звонок.
     После довольно долгого ожидания дверь чуточку приоткрылась и  женский
голос потребовал, чтоб мы  убирались  вон.  (Перевод  не  требовался,  тон
говорил сам за себя.) Дверь  стала  закрываться.  Сержант  Роберто  громко
свистнул и что-то крикнул. Дверь снова приоткрылась, начался диалог.
     -  Он  требует  передать  дону  Амброзио,  что  тут   находятся   два
американских гражданина, которым нужно с ним  немедленно  повидаться,  так
как в четыре часа их будут судить, - сказала Маргрета.
     Нам опять пришлось ждать. Примерно  минут  через  двадцать  горничная
впустила нас и провела в затененный офис. Вошел консул,  свирепо  поглядел
мне в глаза и потребовал объяснить ему, по  какому  праву  я  нарушаю  его
сиесту.
     Но, увидев Маргрету, он заметно  смягчился.  И  обратился  к  ней  со
словами:
     - Чем могу служить? Не окажете ли честь моему скромному  дому,  выпив
стаканчик вина или чашечку кофе?
     Даже босая,  даже  в  своем  крикливом  наряде,  Маргрета  оставалась
леди... А я был бродягой. И не спрашивайте меня почему - это факт,  и  все
тут. Эффект такого рода обычно присущ мужчинам, но встречается и у женщин.
Попробуйте определить его словами и тут  же  обнаружите,  что  пользуетесь
такими понятиями,  как  "королевский",  "благородный",  "аристократичный",
"врожденные манеры" - то есть словами, которые есть анафема с точки зрения
американского демократического идеала. Говорит ли это  в  пользу  Маргреты
или в пользу американского идеала - пусть разбираются  школьники,  пишущие
сочинения на заданную тему.
     Дон Амброзио оказался надутым нулем, но тем не менее с ним было легче
- он говорил на американском языке  -  настоящем  американском,  а  не  на
английском - поскольку родился в Браунсвилле, штат Техас.  Я  уверен,  что
его родители были  "мокрыми  спинами"  [прозвище  мексиканцев,  нелегально
перебравшихся в США]. Он явно обменял свой талант к политической  болтовне
и влияние среди чиканос на лакомую синекуру, несложные обязанности которой
заключались в разъяснении туристам-гринго, почему они не могут получить  в
стране Монтесумы то, что им позарез хочется иметь.
     Последнее он нам и разъяснил весьма популярно.
     Я дал возможность Маргрете вести большую часть переговоров, ибо у нее
это получалось куда лучше, чем у меня. Она называла нас "мистером и миссис
Грэхем" - так мы договорились еще по пути  сюда.  Когда  нас  спасл