голоса
подбадривали,  уговаривая  двигаться  дальше.  Наконец  мы  добрались   до
открытой двери и меня ввели в комнату, которая  представляла  собой  нечто
среднее  между  будуаром  и  больничной   палатой.   Впечатление   будуара
усиливалось обилием розовых ковриков, одеял, подушечек, абажуров на лампах
и тюлевых занавесок на  окнах.  А  больничную  атмосферу  создавали  шесть
кроватей-кушеток, разделенных тумбочками и стульями. Кушетки стояли по три
у  каждой  стены,  так  что  в  середине  комнаты   оставалось   свободное
пространство. Там было несколько широких кресел и стол с вазой и красивыми
цветами  посередине.  В  воздухе  ощущался  легкий,  приятный  аромат,   а
откуда-то доносились приглушенные звуки струнного квартета,  наигрывавшего
какую-то сентиментальную мелодию.
     Пять из шести кушеток были  уже  заняты  огромными  женскими  телами,
укрытыми атласными одеялами. Двое из сопровождавших меня маленьких  женщин
поспешили к шестой, свободной кушетке, и откинули одеяло.
     Лица всех пятерых обитательниц комнаты были обращены ко  мне  -  трое
смотрели доброжелательно, а остальные две - безразлично.
     - Привет, Оркис, - приветливо сказала одна из первых. Затем,  заметив
печальное выражение моего лица, спросила с участием:
     - Что, трудно тебе пришлось?
     Я не нашлась, что ответить, и  смогла  только  улыбнуться  ей,  когда
направлялась к своей кушетке.
     Мой "конвой" уже  стоял  наготове  у  постели.  Общими  усилиями  они
помогли мне улечься  и  подложили  под  голову  маленькую  подушечку.  Все
движения стоили мне изрядного напряжения сил, и я была рада,  что  наконец
могла отдохнуть. В то время как  две  маленькие  санитарки  укрывали  меня
одеялом, третья достала чистый носовой платок и осторожно  вытерла  пот  с
моего лица.
     - Ну вот, дорогуша, - проговорила она подбадривающим тоном, - вот  вы
и дома. Немножко отдохнете и совсем придете в себя. А сейчас  постарайтесь
уснуть.
     - Что там с ней случилось? - спросила одна из женщин довольно  резким
тоном. - Не справилась, что ли?
     Маленькая женщина, вытиравшая мне лицо (очевидно,  она  была  старшей
среди обслуживающего персонала), круто повернулась к ней и проговорила:
     - К чему этот злой тон, мамаша Хейзел? Разве вы не знаете, что мамаша
Оркис родила четырех здоровеньких девочек? -  Не  правда  ли,  дорогая?  -
добавила она, обращаясь ко мне. - Просто она немного устала с дороги,  вот
и все.
     Женщина по имени Хейзел хмыкнула, но больше не проронила ни слова.
     Между тем,  суета  вокруг  меня  продолжалась.  Мне  подали  чашку  с
какой-то жидкостью, похожей на простую воду, но, когда я, пролив  немного,
выпила ее, мне стало значительно лучше. Поправив еще раз  одеяло  и  взбив
подушки, моя "свита", наконец, удалилась, оставив меня с глазу на  глаз  с
остальными громадными женщинами, которые  продолжали  задумчиво  созерцать
меня.
     Затянувшееся было молчание прервала молодая женщина,  которая  первой
приветствовала меня, когда я вошла в палату.
     - А где ты провела свой отпуск, Оркис? - спросила она.
     - Отпуск? - переспросила я, ничего не понимая.
     Все женщины посмотрели на меня с нескрываемым удивлением.
     - Понятия не имею, что вы имеете в виду, - сказала я.
     Молчание продолжалось.
     - Это, должно быть, был очень короткий  отпуск,  -  наконец  заметила
одна. - Вот я, например, никогда не забуду  свой  последний  отпуск:  меня
послали к морю и дали мне маленький автомобильчик, чтобы я  могла  ездить,
куда хочу. Все к нам прекрасно относились - нас было  всего  шесть  мамаш,
включая меня. Ты на каком курорте была - у моря или в горах?
     Они были очень любопытны, и рано или поздно мне все равно пришлось бы
им что-то сказать. Поэтому я выбрала простейший выход из положения:
     - Я абсолютно ничего не помню, - сказала я, -  должно  быть,  у  меня
произошла потеря памяти.
     Нельзя сказать, чтобы этот ответ был принят доброжелательно.
     - А-а, -  удовлетворенно  сказала  та,  которую  звали  Хейзел,  -  я
чувствовала, что здесь что-то не так. И, наверно, ты даже не припоминаешь,
были ли твои младенцы зачислены в группу А?
     - Не глупи, Хейзел, - возразила другая, - если бы ее дети не попали в
группу А, Оркис бы направили в Уайтвитч, а не обратно сюда.
     - Когда же это случилось с тобой? - спросила она участливо.
     - Я-я... не знаю... Не могу вспомнить ничего, что  со  мной  было  до
того, как я пришла в себя в больнице сегодня утром, - сказала я.
     - В больнице?! - воскликнула Хейзел.
     - Очевидно, она имеет в виду наш Центр. Но хоть  нас-то  ты  помнишь,
Оркис?
     - Нет, - ответила я, покачав головой. - Мне очень жаль, но  все,  что
было со мной до того, как я проснулась в боль... то есть в Центре,  так  и
не восстановилось в моей памяти.
     - Это очень странно, - сказал чей-то недоброжелательный голос.  -  Но
они-то, по крайней мере, знают об этом?
     Одна молодая женщина стала на мою сторону.
     - Они наверняка должны знать. Но, собственно, это не  имеет  никакого
отношения к тому, что ее девочки родились вполне полноценными и достойными
группы А. Но послушай, Оркис...
     - Да дайте же ей немного отдохнуть, - вмешалась другая женщина.  -  Я
сама всегда себя неважно чувствую после возвращения из Центра.  Не  слушай
ты их, Оркис, а постарайся лучше уснуть; а  когда  проснешься,  все  будет
по-другому.
     Я с благодарностью последовала ее совету. Все было слишком  сложно  и
запутанно,  чтобы  можно  было  быстро  разобраться,  да  к  тому   же   я
действительно  очень  устала.  Поблагодарив  женщину  за  участие,   я   с
облегчением откинулась на подушки и закрыла глаза. И, если считать, что во
время галлюцинаций можно спать, то я на самом деле уснула.
     В момент пробуждения  у  меня  мелькнула  надежда,  что  мой  "мираж"
рассеялся, но, к сожалению, это было не так. Проснувшись  окончательно,  я
увидела над собой лицо старшей санитарки, которая спросила:
     - Ну, дорогая  мамаша  Оркис,  как  вы  себя  чувствуете  после  сна?
Наверняка намного лучше! Пора бы и съесть чего-нибудь!
     В это время к моей постели подошли две маленькие санитарки с  большим
подносом в руках. Они поставили его поперек кушетки  мне  на  колени  так,
чтобы я могла удобно все доставать. Боже!  Никогда  раньше  я  не  видела,
чтобы одному человеку предлагали такое обилие пищи в один  прием!  Сначала
меня  буквально  затошнило  при  виде  всего  этого,  но  потом   какой-то
непонятный физиологический механизм внутри моего огромного  тела  заставил
меня почувствовать голод, и у меня даже слюнки потекли. Мой мозг, пребывая
в состоянии самоустранения от всего,  не  переставал  удивляться  тому,  с
какой жадностью я поглотила сначала  две  или  три  рыбины,  затем  целого
цыпленка, несколько кусков мяса,  тарелку  овощей  и  десерт  из  фруктов,
обильно политых взбитыми сливками. Все это я запила литром свежего молока.
Поглядывая по сторонам во время еды, я заметила, что и остальные мамаши не
страдали отсутствием аппетита.
     Зато я обратила внимание на то, что они время от времени продолжали с
любопытством поглядывать на меня. Я раздумывала над тем, как мне  избежать
дальнейшего "допроса", когда мне пришла в голову мысль, что, будь  у  меня
какая-нибудь книжка или журнал, я могла бы  углубиться  в  чтение  и  хоть
как-то, более или менее  вежливо,  отгородиться  от  них.  Поэтому,  когда
санитарки вернулись за  подносами,  я  попросила  одну  из  них  дать  мне
что-нибудь почитать. Эффект от моей просьбы  был  потрясающий:  санитарки,
убиравшие мой поднос, едва не уронили его, а та, что стояла рядом со мной,
открыла от изумления рот и не закрывала его до тех пор,  пока  немного  не
собралась с мыслями. Она посмотрела на меня сначала подозрительно, а потом
озабоченно.
     - Вам опять немного не по себе? - наконец спросила она.
     - Наоборот, я чувствую себя вполне здоровой, - ответила я.
     - На вашем месте я бы попробовала еще немного  поспать,  -  заботливо
посоветовала она.
     - Но мне совсем не хочется спать. Я бы предпочла  просто  полежать  и
почитать что-нибудь.
     - Боюсь, вы все-таки еще полностью не оправились после трудных родов,
мамаша. Но ничего  -  это  скоро  пройдет,  -  сказала  она,  успокаивающе
погладив меня по плечу.
     Я чувствовала, что во мне растет раздражение.
     - Но что плохого в  том,  что  мне  хочется  почитать?  -  решительно
спросила я.
     - Ну, успокойтесь, успокойтесь... И кто это где-нибудь слыхал,  чтобы
мамаша умела читать?
     С этими словами она поправила на мне одеяло и вышла, оставив меня  на
растерзание моим пяти соседкам по палате.  Хейзел  хмыкнула,  а  остальные
несколько минут хранили молчание.
     В этом  время  я  уже  достигла  стадии,  когда  начала  сомневаться,
действительно ли все происходящее со  мной  и  вокруг  меня  галлюцинация.
Чувство   отстраненности   исчезло;   во   всем   чувствовалась   какая-то
закономерность - например, следствие всегда вытекало  из  причины,  и  мне
думалось,  что,  если  копнуть  глубже,  то  все  абсурдное  найдет   себе
логическое обоснование. Нельзя сказать,  чтобы  эти  мысли  способствовали
ощущению душевного равновесия. Даже тот факт, что я  поела  и  чувствовала
себя  после  еды  намного  лучше,  подтверждал  тревожащее  меня  ощущение
реальности...
     - Читать! - внезапно воскликнула Хейзел со злорадством  в  голосе.  -
Может, ты еще скажешь, что умеешь и писать?!
     - А почему бы и нет? - возразила я.
     Они все внимательно следили за мной,  время  от  времени  обмениваясь
многозначительными взглядами.
     - Да что же в этом плохого? - спросила я раздраженно. -  Разве  здесь
предполагается, что женщине не положено уметь читать и писать?
     - Оркис, дорогая, - сказала та, что была более других расположена  ко
мне, - может быть, тебе следует посоветоваться с врачом?
     - Нет, - отрезала я. - Я совершенно здорова. Просто я пытаюсь понять,
что тут происходит. Я  прошу  дать  мне  что-нибудь  почитать,  а  вы  все
смотрите на меня, как на сумасшедшую. В чем дело?
     После неловкой  паузы  та  же  женщина  проговорила,  словно  копируя
медсестру:
     - Послушай, Оркис, постарайся взять себя в руки.  Ну  на  что  мамаше
умение читать и писать? Разве  от  этого  у  нее  станут  рождаться  более
здоровые дети?
     - В мире существуют и другие интересы, кроме производства  потомства,
- заявила я.
     Если раньше мои слова вызывали у женщин лишь удивление, то теперь они
были просто потрясены. Даже Хейзел не нашлась, что сказать.  Их  идиотское
изумление вывело меня из себя, и на какое-то время я перестала смотреть на
все, как бы со стороны.
     - Да черт возьми! - воскликнула я. - Что это за чушь? "Мамаша  Оркис,
мамаша Оркис" - что это значит, наконец? Где  я  нахожусь?  В  сумасшедшем
доме, что ли?
     Я со злостью взирала на них, ненавидя их всех и подозревая,  что  они
находятся в каком-то издевательском сговоре против меня. Не  знаю  почему,
но в глубине души я была твердо убеждена, что, кем бы я ни была  на  самом
деле, в любом случае я не была матерью. Я высказала это своим соседкам  по
палате и, сама не знаю почему, вдруг разрыдалась.
     Вытирая слезы рукавом, я заметила, что четверо из них смотрят на меня
с нескрываемым сочувствием. Кроме Хейзел.
     -  Я  же  говорила,  что  она  какая-то  странная!  -  сказала   она,
торжествующе глядя на остальных. - У нее не все дома, вот и все.
     Та женщина,  которая  относилась  ко  мне  с  большим  участием,  чем
остальные, снова попыталась меня вразумить.
     - Но Оркис, дорогая, конечно же, ты мамаша! Ты мамаша класса А,  и  у
тебя  было  четверо  родов,  включая  последние.  Ты   родила   двенадцать
превосходных младенцев - ну, как же ты могли об этом забыть!
     Я снова начала плакать.  У  меня  появилось  ощущение,  будто  что-то
пытается пробиться сквозь пробел в моей памяти, но я не могла  определить,
что именно, и от этого почувствовала себя ужасно несчастной.
     - О, как это все жестоко! - причитала я сквозь слезы. - Почему это не
пройдет и не оставит меня в покое? Должно быть, это какая-то  злая  шутка,
но я не понимаю ее. Что же случилось со мной?
     Некоторое время я лежала с закрытыми глазами, собрав всю  свою  волю,
чтобы рассеять галлюцинацию. Но она не исчезла. Когда я открыла глаза, они
все еще лежали там, уставившись на меня широко открытыми  глазами,  словно
красивые глупые куклы.
     - Я не могу больше здесь находиться, я должна уйти, -  сказала  я,  с
огромным трудом приняв сидячее положение.  Затем  я  попробовала  спустить
ноги с кушетки, но они  запутались  в  атласном  одеяле,  а  мои  руки  не
дотягивались до них. Это действительно было похоже на кошмарный сон.
     -  Помогите!  Помогите  же  мне!  -  молила  я.  -  Доналд,  дорогой,
пожалуйста, помоги мне!
     И внезапно слово "Доналд" как бы освободило какую-то пружинку у  меня
в мозгу. Завеса над моей памятью приподнялась, правда, еще  не  полностью,
но вполне достаточно для того, чтобы я наконец осознала, кто  я  на  самом
деле.
     Я взглянула на остальных - они все еще обескураженно глазели на меня.
Я больше не пыталась подняться, а откинулась на подушку и сказала:
     - Хватит меня дурачить - теперь я знаю, кто я.
     - Но мамаша Оркис... - начала было одна.
     - Довольно, - оборвала я ее. От жалости к  себе  я  вдруг  перешла  к
какой-то мазохистской жестокости.
     - Никакая я не мамаша, - резко сказала  я,  -  я  просто  женщина,  у
которой недолгое время был муж и которая  надеялась  -  только  надеялась,
иметь от него детей.
     Последовала пауза - довольно странная пауза,  как  будто  то,  что  я
только что сказала, не произвело на них ровно никакого впечатления.
     Наконец та, что  была  подружелюбней,  нарушила  молчание  и,  слегка
наморщив лобик, робко спросила:
     - А что такое "муж"?
     Я перевела взгляд с одной из них на другую, но ни на  одном  лице  не
заметила и следов  понимания.  Скорее  там  можно  было  обнаружить  чисто
детское любопытство. Я почувствовала себя на грани  истерики,  но  тут  же
решительно взяла себя в руки. Ну что ж, подумала я, если  галлюцинация  не
покидает меня, я буду играть в эту игру по ее же  правилам,  и  посмотрим,
что из этого выйдет...
     Очень серьезно, но в простейших выражениях, я начала объяснять:
     - Муж - это мужчина, с которым женщина сходится...
     Однако моя просветительская деятельность не имела  успеха.  Прослушав
несколько фраз, одна из женщин задала вопрос,  который,  видимо,  требовал
немедленного разъяснения:
     - А что такое "мужчина"? - смущенно спросила она.
     Пришлось объяснить и это.
     После моей лекции в палате воцарилось враждебное молчание. Мне же  до
этого не было ровно никакого дела - мой мозг был  слишком  занят  попыткой
прорваться дальше сквозь  пелену  забвения,  но  за  пределы  определенной
преграды дело не шло.
     Все же, я теперь точно знала, что меня зовут  Джейн.  Раньше  я  была
Джейн Соммерс, но после того, как вышла  замуж  за  Доналда,  стала  Джейн
Уотерлей. Мне было двадцать четыре года, когда мы поженились,  и  двадцать
пять, когда Доналд погиб. На этом мои воспоминания заканчивались. Однако я
хорошо помнила все, что было до того. Я помнила  моих  родителей,  друзей,
школу,  обучение  в  медицинском  институте  и  работу  во  Врейчестерской
больнице. Я хорошо помнила, как увидела Доналда в первый  раз,  когда  его
однажды вечером привезли в больницу с поломанной ногой...
     Я даже могла теперь восстановить в памяти, какое лицо должна была  бы
увидеть в зеркале, - совсем не похожее  на  то,  что  я  видела  в  трюмо,
висевшем в коридоре, а более  вытянутое,  слегка  загорелое,  с  маленьким
аккуратным ртом, обрамленное естественно вьющимися  каштановыми  волосами;
глаза должны были быть широко расставлены и несколько серьезны.  Вспомнила
я и свое тело - стройное, с длинными ногами и маленькими упругими грудями.
Хорошее тело, на которое я раньше  не  очень-то  обращала  внимание,  пока
Доналд не научил меня гордиться им...
     Я посмотрела на  отвратительную  гору,  прикрытую  атласным  одеялом,
которая теперь была моим телом, и содрогнулась. Мне хотелось, чтобы Доналд
утешил меня, любил меня и уверил бы меня, что все это  лишь  сон,  который
обязательно кончится. В то же время я была в ужасе от мысли, что он  может
увидеть меня такой толстой и неуклюжей. Но тут я  вспомнила,  что  он  уже
никогда, никогда больше не увидит меня, и слезы вновь покатились  по  моим
щекам.
     Остальные  обитательницы  палаты  продолжали  смотреть  на   меня   с
недоумением.  Прошло  полчаса.  Вдруг  дверь  отворилась,  и  целый  взвод
маленьких женщин,  одетых  во  все  белое,  вошли  в  палату.  Они  быстро
разделились на пары, ставшие по обе стороны каждой кушетки. Закатав рукава
и сняв с нас одеяла, они принялись за массаж.
     Сначала  мне   это   понравилось   и   даже   действовало   несколько
успокаивающе. Потом стало нравиться все меньше и меньше, а затем  я  нашла
то, что они делали, неприличным и даже оскорбительным для себя.
     - Хватит! - сказала я резко той, что стояла справа от меня.
     Она остановилась  на  минутку,  приветливо,  но  слегка  нерешительно
улыбнулась мне, а затем продолжила свое дело.
     - Я же сказала, хватит! - воскликнула я и слегка оттолкнула ее.
     Она посмотрела на меня обиженно, хотя на губах у нее сохранялась  все
та  же  профессиональная  улыбка.  Не  зная,  что   делать   дальше,   она
переглянулась со своей партнершей по другую сторону постели.
     - И вы тоже не трогайте меня больше, - сказала я.
     Однако та и не думала  останавливаться.  Тогда  я  протянула  руку  и
оттолкнула ее. Но, очевидно, я не рассчитала силу своей  могучей  руки,  и
она отлетела на другой конец комнаты, споткнулась и  упала.  Все  застыли,
глядя то на нее, то на меня. Испуганная, первая все же двинулась ко мне, в
то время как вторая, плача, поднималась с пола.
     - Лучше держитесь от меня подальше, маленькие бестии, - проговорила я
угрожающе.
     Это остановило их. Они отошли в сторону  и  в  расстроенных  чувствах
переглянулись друг с другом. Тут в палату вошла старшая санитарка.
     - В чем дело, мамаша Оркис? - спросила она.
     Я рассказала ей обо всем. Она удивленно посмотрела на меня.
     - Но это же обычная лечебная процедура, - возразила она.
     - Только не для меня. Мне это очень не нравится, и я больше этого  не
допущу.
     Старшая смущенно стояла, не зная, что делать дальше.
     В это время с другого конца комнаты раздался голос Хейзел:
     - Оркис свихнулась - она нам тут  рассказывала  такие  отвратительные
вещи! Она настоящий псих!
     Старшая посмотрела на нее, затем перевела взгляд на  ее  соседку.  Та
утвердительно кивнула головой.
     - Идите и доложите обо всем, что здесь произошло, - приказала старшая
санитарка двум ревущим массажисткам. Они удалились в слезах. Старшая,  еще
раз внимательно посмотрев на меня, последовала за ними.
     Спустя   несколько   минут   остальные   массажистки   собрали   свои
принадлежности и тоже покинули палату.
     - Это было просто гадко, Оркис, - сказала  Хейзел.  -  Ведь  бедняжки
только делали то, что входило в их обязанности.
     - Если у них такие обязанности, то мне они не нравятся,  -  возразила
я.
     - Ну, и чем это все кончится, как ты думаешь? Их просто высекут,  вот
и все. Но, наверно, тут опять виновата твоя плохая  память,  а  то  ты  бы
помнила, что  прислуга,  чем-то  огорчившая  мамашу,  всегда  подвергается
наказанию, не так ли? - спросила она ядовито.
     - Высекут?! - повторила я в полном недоумении.
     - Да, высекут, - передразнила меня Хейзел. - Но тебе, конечно, нет до
этого никакого дела. Не знаю, что там  с  тобой  случилось  в  Центре,  но
результат получился отвратительный. По правд