и   него   продолжали
кружиться, пока не натыкались на какую-нибудь твердую преграду и  отскочив
от нее мчались в другом направлении. В результате, получилась мешанина  из
всевозможных предметов, медленно плавающих и сбившихся в кучи.
     - Как и следовало ожидать, здесь никого нет, - сказал капитан. - Док,
как вы думаете...
     Он замолчал, уловив странное выражение в глазах доктора. Он проследил
за его взглядом. Доктор уставился  на  плывущие  обломки.  Среди  паривших
книг, жестянок, игральных карт,  ботинок  и  разного  хлама  его  внимание
привлекла какая-то кость. Она была  большая,  обглоданная  и  перекушенная
пополам.
     - В чем дело, док? - окликнул капитан.
     Доктор обернулся,  взглянув  на  него  невидящими  глазами,  и  снова
уставился на плавающую кость.
     - Это, - сказал он с дрожью в голосе. - Это человеческое бедро.
     Очень долгое время, пока они  рассматривали  чудовищные  останки,  на
Фалконе царила полная тишина. И вдруг ее прервал  звук...  Звук  высокого,
тонкого, дрожащего, но очень чистого человеческого голоса.
     Трое недоверчиво посмотрели друг на друга, услышав:

             Спи-усни, дитя,
             На вершине деревца.
             Когда ветер налетит,
             Закачает колыбель...

     Алиса сидела на краю своей койки, чуть покачиваясь и прижимая к  себе
ребенка.  Тот  засмеялся  и  протянул  маленькую  ручку,  чтобы  коснуться
материнской щеки, когда та пропела:

            ... ветка обломается,
            Колыбелька свалится
            Прямо вниз...

     С щелчком открывающейся двери ее песня резко оборвалась. На  сиг  она
безумно уставилась на три фигуры, показавшиеся в отверстии люка.  Ее  лицо
представляло маску резких черт и  линий,  выходящих  из  точек,  где  кожа
вплотную обтягивала кости. Наконец, по нему пробежала тень  понимания.  Ее
глаза загорелись, губы скривились в подобии улыбки.
     Она высвободила руку из-под ребенка и тот повис в  воздухе,  гукая  и
улыбаясь, гукая и улыбаясь сам себе. Она  запустила  руку  под  подушку  и
вытянула ее оттуда, держащую пистолет.
     Черный остов пистолета казался громадным в  ее  невероятно  худенькой
ручке, когда она наставила его на людей, застывших в дверном проеме.
     - Посмотри, детка, - сказала она. - Посмотри сюда. Это же  еда.  Наша
любимая еда...





                               Джон УИНДЕМ

                             СТУПАЙ К МУРАВЬЮ




     Ничего, кроме меня самой, не существовало.
     Я  висела  в  какой-то  пустоте,  лишенной  времени,  пространства  и
энергии. Было ни светло, ни темно. Я обладала  сущностью,  но  не  формой,
сознанием, но не памятью. Неужели это "ничего" и есть моя душа?  -  думала
я. Мне казалось, что так было всегда и будет длиться вечно...
     Однако  такое  состояние  вне  времени  и  пространства  продолжалось
недолго. Я почувствовала, что появилась какая-то сила, которая притягивает
меня к себе. Я обрадовалась, так как  хотелось  двигаться,  поворачиваясь,
словно иголка компаса, а затем провалиться в пустоту.
     Но  в  этом  меня  постигло  разочарование.   Никакого   падения   не
последовало, а вместо  этого  другие  силы  стали  тянуть  меня  в  разные
стороны. Это качание все усиливалось, пока, наконец,  ощущение  борьбы  не
прекратилось совсем...
     - Все в порядке, - послышался чей-то голос.  -  Реанимация  несколько
затянулась по неизвестной нам  причине.  Пожалуйста,  отметьте  это  в  ее
медицинской карте. В  который  раз  она  к  нам  поступила?  А,  только  в
четвертый... Ну, ничего - она уже приходит в себя. Но все-таки не забудьте
сделать об этом отметку в карте.
     Голос, произносивший все это, был  женским,  с  несильным  незнакомым
акцентом. Затем другой женский голос сказал:
     - Выпейте это.
     Чья-то рука приподняла мою голову, а другая - поднесла чашку к губам.
Я выпила содержимое чашки и откинулась обратно на подушку. Потом я закрыла
глаза и ненадолго задремала. Проснувшись, я уже чувствовала  себя  немного
крепче.  Несколько  минут  я  лежала,  уставившись  глазами  в  потолок  и
размышляя о том, где я нахожусь. Я не могла припомнить, чтобы когда-нибудь
видела потолок,  окрашенный  в  такой  розовато-кремовый  цвет.  И  тут  я
внезапно с ужасом поняла - не только потолок, но и все, что окружало меня,
мне совершенно незнакомо. У меня был какой-то провал памяти - я  не  имела
представления, кто я и где нахожусь; я не могла вспомнить,  как  и  почему
сюда попала... Охваченная паникой, я  попыталась  сесть,  но  чья-то  рука
заставила меня снова лечь и опять поднесла мне чашку к губам.
     - Не волнуйтесь, с вами все в  порядке,  -  проговорил  уже  знакомый
голос, - попытайтесь расслабиться и отдохнуть.
     Мне хотелось задать массу вопросов, но почему-то я  чувствовала  себя
очень усталой и  отложила  свои  расспросы  на  потом.  Паника  постепенно
улеглась, и я впала в  состояние  какого-то  безразличия.  Но  все-таки  я
пыталась понять, что же случилось со мной - может быть, я попала в аварию?
Или у меня был сильный шок? Я ничего не знала и в  то  же  время  даже  не
очень-то задумывалась над всем - было ясно, что  за  мной  ухаживали.  Это
меня успокоило, и я снова уснула.
     Не знаю, сколько я проспала -  час  или  несколько  минут,  но  когда
открыла глаза,  уже  чувствовала  себя  спокойнее  и  крепче.  Мною  снова
овладело любопытство - мне очень хотелось узнать, где  же  я  нахожусь.  Я
повернула голову и огляделась.
     Метрах в двух от меня я увидела  странное  сооружение  на  колесах  -
нечто среднее между кроватью и больничной каталкой. На нем  спала  женщина
таких гигантских размеров, какие мне никогда не приходилось видеть.  Затем
я взглянула в другую сторону  и  увидела  еще  две  каталки  с  такими  же
огромными женщинами. Приглядевшись к той, что  была  ближе  ко  мне,  я  с
удивлением обнаружила, что она совсем молода: года двадцать два,  двадцать
три, не более. Лицо у нее было пухленькое, но не жирное; по правде говоря,
его свежий, здоровый цвет и коротко остриженные золотистые кудри позволяли
даже  назвать  ее  красивой.  Я  начала  размышлять  о  том,  какого  рода
гормональное нарушение могло вызвать  столь  серьезную  аномалию  в  таком
молодом возрасте.
     Прошло минут  десять,  и  я  услышала,  как  кто-то  деловитым  шагом
приближается ко мне. Чей-то голос спросил:
     - Ну, как вы себя чувствуете сейчас?
     Я повернула голову и оказалась лицом к  лицу  с  ребенком  лет  семи.
Однако при ближайшем рассмотрении обнаружила, что лицо под белой  шапочкой
отнюдь не детское и его владелице лет тридцать,  не  менее.  Не  дожидаясь
моего ответа, маленькая женщина взяла меня за кисть и стала считать пульс.
Видимо, его частота удовлетворила ее, и она сказала:
     - Теперь у вас все пойдет хорошо, мамаша.
     Я уставилась на нее, ничего не понимая.
     - Перевозка стоит у самых дверей - как вы думаете,  вы  сумеете  сами
дойти до нее?
     - Какая еще перевозка? - спросила я в недоумении.
     - Ну, карета, которая отвезет вас домой. Вставайте, пошли.  -  И  она
откинула мое одеяло.
     То, что я увидела, потрясло меня. Я приподняла руку, но это  была  не
рука, а скорее диванный валик с крохотной ладошкой на конце. Я смотрела на
нее с ужасом. Затем я дико закричала и потеряла сознание...
     Придя в себя, я увидела рядом с кроватью женщину нормального роста  в
белом халате и со стетоскопом на шее. Малышка в белой шапочке,  которую  я
сначала приняла за ребенка, стояла рядом, едва доставая ее локтя.
     - Не знаю, что на нее нашло, доктор. - Она вдруг завизжала и потеряла
сознание...
     - Что это? Что случилось со мной? Я знаю, что я  совсем  не  такая  -
нет, нет! - прокричала я.
     Врач продолжала обескураженно смотреть на меня.
     - О чем это она? - спросила она сестру.
     - Понятия не  имею,  доктор,  -  ответила  сестра,  -  это  случилось
совершенно неожиданно, как будто у нее был шок.
     - Но ведь мы ее уже обследовали и выписали,  так  что  она  не  может
здесь больше оставаться; к тому же нам нужна эта палата...  Пожалуй,  надо
дать ей что-нибудь успокоительное.
     - Но что же случилось? Кто я? Тут что-то ужасно напутано  -  я  знаю,
что я совсем не такая! Ради Бога, объясните мне, в чем дело?!
     Врачиха стала меня успокаивать. Она ласково потрепала меня по плечу и
сказала:
     - Все в порядке,  мамаша,  вам  совершенно  не  о  чем  беспокоиться.
Старайтесь не принимать ничего близко к сердцу, и скоро вы будете дома.
     В это время подошла медсестра со шприцем в руке и подала его врачихе.
     - Не надо, не надо! - закричала я. - Я хочу знать, где я,  кто  вы  и
что же случилось со мной?
     Я попыталась вырвать шприц из рук врача, но они обе  прижали  меня  к
кровати и все-таки умудрились сделать мне укол в руку.
     Это действительно было что-то успокоительное. Однако оно не погрузило
меня в сон, а лишь позволило мне как бы отрешиться от самой  себя  и  ясно
оценивать все происходящее как бы со стороны...
     Вне сомнения, у меня была амнезия. Очевидно, какой-то шок привел, как
принято  говорить,  к  "утрате  памяти".  Но  эта  утрата  была   все   же
незначительной - я не помнила, кто я, что я и где живу, и в  то  же  время
сохранила способность говорить и думать; а подумать мне было о чем.
     Я была глубоко убеждена, что  все  происходящее  вокруг  было  чем-то
нереальным. Так, я понимала, что никогда прежде  не  видела  этого  места;
весьма необычным было и присутствие  двух  маленьких  медсестер,  а  самое
главное - я  была  абсолютно  уверена,  что  огромное  тело,  лежавшее  на
постели, не было моим. Я  не  могла  вспомнить,  каким  было  мое  лицо  -
обрамлено ли оно светлыми или темными волосами, молодое оно или старое,  -
но я ни минуты не сомневалась в том, что оно никогда  не  являлось  частью
этого тела. К тому же рядом со  мной  находились  другие  молодые  женщины
столь же огромных размеров. Поэтому трудно  было  допустить,  что  все  мы
страдали одним и тем же гормональным нарушением  -  иначе  зачем  персонал
собирался благополучно отправить меня "домой", хотя я  понятия  не  имела,
где находится этот "дом"...
     Я все  еще  обдумывала  сложившуюся  ситуацию,  когда  заметила,  что
потолок над моей головой начала двигаться, и я поняла,  что  меня  куда-то
везут. Дверь в конце комнаты отворилась, и каталка слегка наклонилась подо
мной по мере того, как съезжала с небольшого пандуса.
     У подножия пандуса стояла "карета" для перевозки больных,  окрашенная
в розовый цвет; ее  задние  дверцы  были  распахнуты.  Бригада  из  восьми
маленьких санитарок перенесла меня с каталки  на  кушетку  в  карете.  Две
санитарки накрыли меня легким одеялом и подсунули мне под голову еще  одну
подушку. Затем они вышли, захлопнули за собой дверцы, и  через  минуту  мы
отправились в путь.
     Именно тогда (возможно, под действием укола) я решила, что,  по  всей
вероятности, еще не вполне пришла в себя после какой-то аварии:  очевидно,
у меня было сотрясение мозга и то, что я видела и чувствовала,  было  либо
сном,  либо  галлюцинацией.  Со  временем  я  должна  была  проснуться   в
обстановке, знакомой или по крайней мере доступной  моему  сознанию.  Меня
удивило, как эта трезвая и утешительная  мысль  не  пришла  мне  в  голову
раньше и как глупо было с моей стороны поверить в то, что я была  каким-то
Гулливером среди лилипутов.
     Это открытие успокоило меня и совершенно  изменило  мое  отношение  к
окружающему, так что я стала внимательно следить за всем,  что  происходит
вокруг.
     Внутренние стенки "кареты" были также окрашены в бледно-розовый цвет,
в  то  время  как  потолок  был  нежно-голубым  с  разбросанными  по  нему
серебряными звездочками. По обе стороны от меня было по  большому  окну  с
раздвинутыми тюлевыми занавесками. Слегка поворачивая голову на подушке, я
могла без труда обозревать пейзаж. Он был  довольно  однообразен:  по  обе
стороны дороги высились трехэтажные дома, окруженные небольшими лужайками.
Дома были стандартными, но каждый окрашен в свой цвет, а на  окнах  висели
пестрые занавески. Черепичные крыши выдавали некоторое влияние итальянской
архитектуры. Людей вокруг было мало - только  кое-где  женщины  в  рабочей
одежде либо подстригали лужайки, либо ухаживали за цветами на клумбах.
     За домами, в стороне от дороги,  виднелись  более  высокие  здания  с
трубами - по всей вероятности, фабрики. Движение на дороге  не  отличалось
интенсивностью, в основном это был большой и малый грузовой транспорт. Все
машины были окрашены в один цвет и отличались лишь надписями на бортах.
     Мы продолжали двигаться  по  шоссе  на  средней  скорости  еще  минут
двадцать, пока не доехали  до  участка  дороги,  где  шел  ремонт.  Карета
замедлила ход, а работницы отошли в сторону, чтобы дать нам  проехать.  По
мере того, как мы медленно продвигались по вскрытому асфальту, я смогла их
хорошо рассмотреть. Это были женщины или девушки нормального роста, одетые
в холщовые брюки, майки и рабочие  сапоги.  Волосы  у  всех  были  коротко
острижены, а у  некоторых  прикрыты  соломенными  шляпами.  Все  они  были
высокими и широкоплечими, с крепкими руками, покрытыми загаром. Мускулы на
руках напоминали мужские.
     Когда машина поравнялась с ними, они  потянулись  к  окошку,  пытаясь
взглянуть на меня, при этом приветливо улыбались и поднимали правую руку в
знак приветствия. Я улыбнулась в ответ, но, очевидно, они ожидали  чего-то
большего. Тогда я догадалась и тоже подняла правую руку.  Этот  жест  имел
успех, хотя удивление не исчезло с их лиц.
     "Карета" двинулась дальше. Может быть, эти дружелюбные  "амазонки"  с
лопатами вместо луков и стрел  были  какими-то  символами  из  сновидений,
застрявшими  в  моем  подсознании?  -  размышляла  я.  Может,   это   было
подавленное стремление властвовать? Я так и не смогла решить для себя этот
вопрос.
     А тем временем моя перевозка уже выехала за город.
     По цветам на клумбах и  едва  распустившейся  листве  на  деревьях  я
понимала, что сейчас весна. По обе стороны от дороги простирались  зеленые
луга и аккуратно вспаханные поля, на которых  поднимались  всходы.  Солнце
освещало на удивление четко спланированный ландшафт, какого мне никогда не
доводилось видеть; то там, то  тут  пасущийся  скот  нарушал  эту  строгую
планировку. Фермы и хозяйственные постройки  тоже  располагались,  как  на
чертеже,  -  все  это  каким-то  странным  образом  напоминало  игрушечную
деревню...
     Мы продолжали наш путь мимо угодий  еще  минут  сорок.  Затем  дорога
свернула  налево  и  вдоль   нее   потянулся   ряд   деревьев.   Аккуратно
подстриженные, они производили впечатление высокого забора. Потом "карета"
снова повернула налево и остановилась перед высокими воротами, окрашенными
в тот же неизменный розовый цвет. Водитель посигналила, и женщина  средних
лет в белой блузке и брючном костюме вышла из сторожки и  открыла  ворота.
Увидев меня, она, как и "амазонки", подняла руку в  приветствии.  По  мере
того, как она раздвигала ворота, я обратила  внимание  на  то,  какая  она
маленькая - не выше метра двадцати сантиметров.
     Ее вид и размеры маленькой сторожки снова  навели  меня  на  мысль  о
символике - ведь мифология так богата легендами  и  сказками  о  различных
гномах и прочем "малом люде", которые часто являются нам во сне. Так как я
все еще не могла решить этот вопрос, то отложила его на потом.
     Теперь мы ехали по аллее, проложенной посреди чего-то среднего  между
городским сквером и новой пригородной застройкой. Кругом было много лужаек
и клумб, а между ними стояли розовые трехэтажные дома. Группа  амазонок  в
майках  и  брюках  сажала   в   свежевскопанную   клумбу   тюльпаны.   Они
доброжелательно улыбнулись нам, когда  мы  проезжали  мимо.  По  одной  из
лужаек  парка  прогуливалась  огромная  женщина,  облаченная   в   розовые
покрывала. Ее сопровождали три маленькие женщины в белой форме, которые по
сравнению с ней казались детьми или заводными куклами.
     Наконец мы подъехали к крыльцу, ведущему в одно  из  розовых  зданий.
Оно было нормальных размеров,  но  ступеньки  были  разделены  центральной
балюстрадой: те, что  располагались  налево,  были  обычными,  а  те,  что
направо, - пониже, и их было побольше.
     Три гудка автомобиля возвестили  о  нашем  приезде.  Через  несколько
секунд шесть маленьких женщин выскочили  из  дверей  и  побежали  вниз  по
правой стороне крыльца. Водитель машины вышла им навстречу. Она тоже  была
маленькой, но не в белой форме,  как  остальные,  а  в  блестящем  розовом
костюме, похожем на ливрею, цвет которого совпадал с цветом машины. Они  о
чем-то переговорили, затем открыли заднюю дверцу  кареты  и  чей-то  голос
приветливо сказал:
     - Добро пожаловать, мамаша Оркис! Вот вы и дома.
     Кушетка, на которой я лежала в  карете,  соскользнула  с  полозьев  и
медленно опустилась на землю. Одна из маленьких женщин подошла  ко  мне  и
участливо спросила:
     - Как вы думаете, вы сумеете сами идти, мамаша?
     В тот момент я не обратила внимания на эту форму обращения, но сейчас
было совершенно ясно, что обращаются ко мне, так как рядом со мной  больше
никого не было.
     - Идти? - переспросила я.  -  Конечно,  смогу.  -  И,  поддерживаемая
восемью руками, села на кушетке.
     Когда я сказала "конечно", то переоценила свои возможности. И  поняла
это, как только мне помогли подняться на ноги. Даже с посторонней  помощью
такое небольшое усилие заставило  меня  тяжело  дышать.  Я  с  отвращением
взглянула на свою,  словно  надутую,  фигуру,  задрапированную  в  розовые
покрывала, и сделала робкий шаг вперед. Такое передвижение едва  ли  можно
было назвать ходьбой. Маленькие женщины, достающие мне  только  до  локтя,
хлопотали вокруг, как встревоженные  наседки.  Но,  начав,  я  была  полна
решимости продолжать свой  путь  по  дорожке,  а  затем,  сделав  огромное
усилие, поднялась по ступенькам левой стороны крыльца.
     Когда  я  наконец  достигла  вершины,  вокруг  раздался  общий  вздох
облегчения и радости. Мы передохнули несколько  минут,  а  затем  вошли  в
здание. От самых  дверей  тянулся  коридор  с  закрытыми  по  обе  стороны
дверями. В конце коридора мы повернули  налево,  и  тут  в  первый  раз  я
увидела себя в зеркале. Мне потребовалось  все  мое  самообладание,  чтобы
снова не впасть в панику от того, что я  там  увидела.  Передо  мною  была
ужасная пародия на женщину: слонообразная фигура,  которая  выглядела  еще
больше благодаря розовым покрывалам. Хорошо еще,  что  они  скрывали  все,
кроме головы и рук, но и эти последние тоже шокировали меня, так как  руки
были мягкими и маленькими, а  голова  и  лицо  вполне  могли  принадлежать
молодой девушке, к тому же красивой. Ей было  не  больше  двадцати  одного
года; ее  курчавые  светлые  волосы  с  каштановым  отливом  были  коротко
подстрижены. Цвет лица был кремово-розовым, рот - красивой формы, а губы -
ярко-красными без всяких следов  помады.  И  это  нежное  лицо  с  полотна
Фрагонара было посажено на чудовищное тело - как  если  бы  цветок  фрезии
распустился на тыкве.
     Когда я шевелила губами, она шевелила тоже; когда я  сгибала  руку  -
она повторяла мое движение, и, несмотря на это,  как  только  мне  удалось
справиться с  собой,  она  перестала  быть  отражением:  ничто  в  ней  не
напоминало меня настоящую, это была  совершенно  посторонняя  женщина,  на
которую я теперь взирала с  грустью  и  болью  в  сердце.  Мне  захотелось
плакать от стыда за нее, и слезы ручьем потекли из моих глаз.
     Одна из маленьких женщин тут же подскочила ко мне и взяла за руку.
     - Мамаша Оркис, дорогая, в чем дело? - спросила она участливо.
     Но что я могли ей сказать, когда  сама  ничего  толком  не  понимала?
Маленькие  ручки  гладили  меня,  пытаясь  успокоить,   тоненькие