ливый и облизанный Фортуной.
     А  если?  Я  разбежался   и   бросился   на   стену,   как   бык   на
подлюку-матадора. И не добился ничего, кроме  сотрясения  мозгов  и  тела.
Куда дальше дергаться? Стены непрошибаемы, сверху давит потолок. Я одряб и
обессилел, в голове  наступила  пустота,  я  словно  погрузился  в  густую
обездвиживающую массу. Как муха в говно.
     В конце коридорчика тем временем показались воины орла.  Они  уже  не
стреляли, а собирались  взять  меня  живым  и  теплым,  чтобы  подвергнуть
зверским изощренным пыткам.
     Ум-разум наконец испугался пыток, обдал  меня  спасительным  жаром  и
предложил некоторую разгадку.  Я  подпрыгнул,  вытянув  руки.  В  какой-то
момент потолок перестал быть наверху и стал водоемом внизу. В конце полета
я  расплескал  некую  вонючую  жижу,  которая,  впрочем,  спасла  меня  от
разбивания и расквашивания. Я пробурлил вперед еще пару десятков метров  и
остановился, чтобы задать риторический вопрос:
     - Где это я, мать твою?
     - По уши в фекалиях, - раздался отнюдь не риторический ответ.
     Я протер глаза. Рядом со мной стоял Крейн в плаще из перьев  красного
ара и змееглавой тиаре. Это был  положительный  момент.  Отрицательный  же
заключался в том, что стоял я  действительно  в  дренажной  воде,  активно
приправленной дерьмецом.
     - Ну-ка, стоп, машина, и расскажи все по-порядку, - призвал я, потому
что он собирался зашагать прочь.
     Тогда Крейн подождал, пока я подойду ближе... и ударил меня в лоб.  У
меня что-то там пискнуло и хрустнуло, в глазах заиграли  темные  пятна,  я
чуть не опрокинулся.
     - Ух ты, гад... Я еще поговорить с ним хотел.
     Может быть, я бы и врезал дорогому другу, но Крейн показал  на  своей
ладони погубленного демона-переводчика.
     - Нам ретранслятор не нужен, а на кечуа ты и так научился  болтать...
Кстати, здесь тебе не  стоит  задерживаться,  вот  выберешься  за  пределы
Кориканчи,  тогда  и  резвись.  Уайна  Капака  ищет  тебя  для  проведения
серьезной беседы.
     - А тобой он не интересуется, Шурик?
     - Меня здесь в общем-то и нет, дорогой друг. Однако именно  благодаря
мне откладывается твоя беседа с  товарищем  Максимовым.  Странно,  да?  Но
кое-что я тебе втолкую по дороге.
     По дороге я заметил, что Крейн стал рослее и  шире  в  плечах,  да  и
краснее кожей. Одежка же была, как у жреца из храма Луны. Вот стервец.
     - Так вот, Егор, я  действительно  не  сиганул  в  то  самое  облачко
марева, обозначающее точку перехода. Это было, конечно, не по-товарищески,
но в самый последний момент меня осенило, что... ты мне друг,  но  истина,
извини, дороже. Вспомнил я одно из уравнений и понял: оно имеет не одно, а
несколько решений. Вовсе не обязательно перемещать свое физическое тело, -
белки,  жиры  и  углеводы,  -  в  периферийный  мир.   Можно   закрепиться
непосредственно в точке перепрыга, а это своего рода  энергоинформационный
узелок, и бесхлопотно пускать свои волны-эманации в "хрональный карман".
     - Ты не кидай мне странные словечки, как зерна курочке, я их в  любой
книжке по мистике-шмистике отыскать смогу. Лучше признавайся, где  это  ты
закрепился?
     - Я отыскал другую точку перехода, она локализована не  над  памятным
тебе  обрывом,  а  на  твердом  грунте.  Палатку  там  установил,  добился
разрешения на проживания от владельца земли. Он дозволяет мне пользоваться
электричеством для компьютера, сортиром  и  водопроводом,  а  также  рвать
яблоки с деревьев.
     - Подожди ты со своим сортиром. Ты как-то говорил, что  за  пределами
мира-метрополии во всей Вселенной одни только стринги, сырая эктоплазма, в
которой что-то отпечатывается порой. Как  мне  тут,  в  этакой  "сырости",
вообще не захиреть?
     - Организованная материя отличается от сырой только тем,  что  у  нее
функционирует дополнительное измерение - время - за счет чего и существует
"настоящесть",  "реальность".  Но  если   в   сырой   материи   образуются
нестабильные отпечатки мира-метрополии, то опять-таки начинает течь время,
и оттого появляются расстояния, формы, предметы,  возникает  какая-никакая
реальность. Короче, жить тут можно, если недолго.
     - Здорово. Только потекло куда-то время  и  у  тебя  сразу  появилась
форма,  внешность,  внутренность,  масса,  ты  уже   куда-то   торопишься,
нервничаешь, стареешь. А теперь притормози. Какого  рожна  образуются  эти
нестабильные реальности, эти несчастные "карманы"? Откуда все-таки энергия
берется на такое дело?
     - Кажется, с этим я немного разобрался.  Сокровище  фашистов,  вернее
золото замученных в войну  евреев,  стало  аккумулятором  энергии  сдвига.
Энергия сдвига - это замороженный концентрированный хронос,  сила  судьбы,
это, к сожалению, то, что теряют жертвы и  приобретают  палачи.  Используя
рычаги Поля  Судьбы,  можно  энергию  сдвига  направить  куда-угодно.  Она
нахлынет волной в самую сырую неорганизованную эктоплазму и запустит в ней
время. Такую эктоплазму лучше называть дрессированной, время в  ней  можно
ускорять и замедлять, отчего будут изменяться все ее  свойства.  Наглядный
тому пример, как ты застрял перед эктоплазматическим  потолком  -  вспомни
свое полное бессилие и безволие, то есть замедление времени. Но  потом  ты
бодро проскочил препятствие  -  твоя  энергия  сдвига  ускорила  время  и,
соответственно, движение.
     Да, опять без подробностей, призрак  Крейна  не  шибко  пытается  мне
разъяснить правду-истину. Неужели, я такой дуб?
     - Но почему периферийный мир Уайна  Капака,  образовавшийся  в  сырой
материи - отпечаток именно древнего Перу? Говори немедленно, не  то  упаду
лицом в говно.
     Отреагировав  на  страшную   угрозу,   призрак   Крейна   поторопился
объяснить:
     - Потому что на самом-то деле отпечаток случился  почти  пятьсот  лет
назад, когда конкистадоры в одночасье уничтожили империю инков  и  сгребли
все ее золото, которое тоже  несло  энергию  сдвига.  Второй  "фашистский"
отпечаток просто наложился на первый "конкистадорский".
     -  Толково  объяснил,  Сашок.  А  как  образовался  периферийный  мир
Бормана, то есть Супайпа Уасин?
     - Это резонансное явление, вторичный отпечаток, как бы второй круг на
воде от брошенного камня. Вторичный, нижний мир  -  он  еще  более  сырой,
демонический, эктоплазменный. Почему  в  один  "хрональный  карман"  попал
полковник Максимов,  а  в  другой  -  рейхсляйтер  Борман,  мне  никак  не
разобраться. Может, это связано с персональным  уровнем  "демоничности"  и
"злобесности". Но сейчас отпечатки как бы  разглаживаются,  вторичный  мир
поглощает первичный и, похоже, не прочь  вернуться  в  метрополию  в  виде
большого "подарка".
     - Между прочим, в  мире,  придуманном  Борманом,  все  как  в  родной
метрополии: и дома, и стулья, и туалетная бумага, - только я играю роль не
железнодорожника  и  даже  не  водопроводчика,   а   самого   натурального
Чудотворца.
     - Я догадываюсь, Егор, что творится  в  бормановском  Супайпа  Уасин,
хотя мне  туда  доступ  закрыт.  Едва  эта  адская  реальность  достаточно
окрепнет, то внедрится в мир-метрополию, также как вирус входит в организм
человека. Последствия трудно представить...
     - Мне не трудно. Я тут все на своей шкуре испытываю, как белая  мышь,
пока ты там на компьютере поигрываешь. Хоть бы написал  письмо  в  прессу,
заклеймил бы позором то, что здесь творится...
     Беспокойный Крейн не дал досказать.
     - Да утихни ты... Думаешь, мне тут приятно в палатке  прозябать,  без
вина, без пива? И кроме того,  злокозненный  "подарочек"  пожаловал  бы  в
организованный космос гораздо быстрее, если бы Супайпа-Борман отыскал меня
вместе с навигационным прибором. А так ему приходится переминаться с  ноги
на ногу в ожидании... Пару раз его посланцы чуть не нападали на мой  след,
но я сплавлял их перуанской полиции как наркоманов и партизан.
     - А теперь ты умолкни насчет своего мужества  и  героизма,  я  другое
скажу...
     Тут я заметил, что в тоннеле заметно посветлело,  а  в  свою  очередь
Крейн стал таять и стремится к полной незаметности.
     - Ты куда, Саша? Побудь еще немного, я тебе и чичу скоро налью.
     - Я сейчас в хилом эктоплазменном  теле,  поэтому  на  свету  начинаю
распадаться. Кроме того, есть смысл не засвечиваться мне  здесь.  А  тебе,
чтобы  справиться  с  "подарком"  Бормана,   надо   уметь   обращаться   с
эктоплазмой. "Дрессировать" ее  с  помощью  энергии  сдвига.  Использовать
энергоинформационные узлы, которые именуются уаками. Один из них "завязан"
в храме Луны, тебе больше не стоит туда лезть. Но есть и  другие  -  через
которые происходит накатывание нижнего мира. Особенно  важна  Титикака  со
священным островом. Наверняка, туда и двинет Уайна Капак, так что  поспеши
со своим отрядом.
     - Обижаешь, у меня не отряд, а целое  войско,  семь  тысяч  дубин.  К
сожалению, не могу сказать, семь тысяч голов.
     - Избавься от балласта, в решающий момент он помешает.
     - Да и без тебя знаю, умник...
     Крейна  поблизости  уже  не  было.   Растаял.   Наверное,   в   своем
организованном,  а  также  расхристанном  и  уязвимом  космосе-метрополии,
отправился почитать газетку в сортир.



                                    19

     В Мойок-Марке был оставлен гарнизон - примерно пять  тысяч  удальцов.
Имелась уверенность, что за неделю они все разбегутся.
     Для продолжения кампании было отобрано примерно две тысячи - в первую
очередь из товарищей дикарей, и тех инков,  у  кого  физиономии  выглядели
менее сонными.  Чтобы  ускорить  процесс  отсеивания  ненужных  кадров,  я
устроил  соревнования  по  шашкам,  стрельбе,  вольной  борьбе,   футболу,
волейболу,  арм-реслингу,  спортивному   ориентированию   и   разгадыванию
ребусов. К сожалению, в число отобранных не попала  девушка  Часка.  Я  не
желал больше держать при себе закодированную рабыню-шпионку.  Кем  же  еще
могла быть Часка,  если  даже  Нина  Леви-Чивитта  меня  продала?  Да  еще
хотелось избавиться от изрядно досаждавшей мне бабы-ягуарихи. Естественно,
я дал страшную нерушимую клятвы не брать  в  рот  коки-куки,  невзирая  ни
какую жару-жажду и голод-холод.
     На военном совете мне удалось навязать соратникам мысль, что идти  на
столицу еще рано, надо закалиться в боях и  заиметь  крепкий  тыл.  А  для
этого идеально подходит озеро Титикака в  краю  Пуно,  где  помимо  рыбной
ловли и охоты на водоплавающих птиц, можно кормиться картохой, маниокой  и
другой едой  из  запасов,  накопленных  для  строителей  дамбы  и  жрецов,
обитателей священного острова.
     Двигаться предстояло в  гору  вдоль  русла  быстрой,  но  мелководной
речушки Апуримак, а затем по дороге, проложенной по горным долинам, вплоть
до самого озера. Стоит  отметить,  что  по  сравнению  с  настоящим  Перу,
западные склоны гор и межгорная Сьерра в периферийном мире были куда более
влажными и заросшими. Впрочем, так оно может и выглядело в древности.
     После   отборочных   мероприятий   войско    смотрелось    достаточно
боеспособным и бравым. Еще в  крепости  солдаты  переоделись  в  трофейные
плащи и стеганые хлопчатобумажные панцири,  а  на  голову  каждый  напялил
крепкий шлем из панциря черепахи.
     Однако  сыро  стало  не  только  в   смысле   влажности,   но   и   в
эктоплазматическом плане,  облако  зла  все  более  окутывало  двигающееся
войско. Солнце смотрело малоприятной мордой ягуара, из-за  облаков  зыркал
громовой демон. Сама земля вела себя недружественно и вытягивала все силы.
Обессиленные ноги вдруг начинали прилипать к почве,  как  будто  она  была
намазана клеем или приобрела заряд  магнетизма.  Даже  наши  ладони  и  то
липкими стали, густой склизкий пот затягивал лоб и спину.  На  этой  земле
замедлялось, таяло, исчезало наше время, воля к победе тоже испарялась.  В
этих случаях помогало только кофе, зычные  матерные  крики  и  переход  на
скользящий лыжный шаг.
     В других случаях, особенно на склонах  покруче,  злобная  поверхность
начинала отбрасывать руки, ноги и копыта, отчего срывались и  летели  вниз
воины, носильщики и навьюченные ламы. Теперь наши ладони  были  совершенно
сухими,  движения  конвульсивными,  быстрыми  -  время  явно   ускорялось.
Облегчение наступало лишь при употреблении коки и прочих видах расслабона.
Но продвигаться надо было  не  сколько  вверх,  сколько  вбок,  отчего  мы
сбивались с пути и плутали  между  древовидных  папоротников  и  сумрачных
плаунов. Короче, войско превращалось в блуждающую толпу.
     Где-то к вечеру, когда люди, не обращая ни на  что  внимания,  тяжело
тащились на очередную высоту  и  вдумчиво  цеплялись  за  стволы  огромных
бамбуков, нас встретил огневой рубеж. За деревьями  и  камнями  спрятались
паршивцы, подосланные Уайна Капаком, и лупили по нам. Я  вначале  даже  не
смог распознать, сколько их, потому  что  помимо  обычного  огнестрельного
оружия, пистолет-пулеметов и  винтовок,  у  них  имелось  кое-что  похуже.
Огнеплюйные трубки, так бы я это назвал. Их  высокотемпературные  импульсы
прожигали насквозь  моих  солдат,  одного  за  другим.  Я  такую  трубочку
рассмотрел, когда мы прикончили первого врага - и  все  равно  не  слишком
понятно было, как она устроена. Ничего знакомого и чересчур проста на вид.
Как ни странно, "сивильник" не показывал, что противник серьезен.  Обычные
"червячки" на экране. Словно мы сами придумали эти огнеплюйные  трубки.  В
то время я еще не мог понять подобное утверждение своей мудрой "Сивиллы".
     Народ у нас запаниковал, опять-таки  обессилел  от  страха,  кого  из
бойцов посекли, кто сам залег. Я шлепнул одного своего солдатика по  щеке,
для придания бодрости... а у него вся половина  лица  краснющая  стала,  в
кровоподтеках,  как  будто  полная  потеря  сопротивляемости  случилась  у
организма. Так может, огненные плевки  в  значительной  степени  фикция  -
вдруг мы сами себя калечим?
     Чтобы обтечь врага с флангов, и думать не  приходилось  -  непонятно,
где располагались  наши  фланги.  Оставалось  последнее:  сконцентрировать
какие-то силенки и ударить в центре. Я и сам дрейфил, но потом  запсиховал
и остервенел по поводу того, что не могу даже роту поднять в атаку - и при
том у меня под командованием  две  тысячи  "штыков".  Короче,  я  перестал
дрейфить только,  когда  начал  материть  и  отвешивать  зуботычины  своим
солдафонам. Огненные плевки пару раз даже попали на меня,  но  ничего,  не
навредили, как будто испугались моей  свирепости.  Наконец,  я  повстречал
Кукина, который прикладом подгонял взвод индюшек.
     И мы пошли вперед - то он меня прикрывает, то я его. Я уже  упоминал,
что пули тут клепают не всегда  как  надо,  но  поскольку  вливал  тяжелую
свирепость в каждый свой выстрел, то  получалось  неплохо.  Я  даже  видел
багровые стежки ненависти, которые прошли в сторону врагов - и  вдоль  них
летели  мои   свинцовые   плюхи.   В   самый   решающий   момент   боевого
соприкосновения истощился рожок моего автомата и как раз из-за укрытия  на
меня вылез здоровенный воин орла в очень стремном  доспехе.  На  нем  была
сплошная металлическая броня, шлем в виде ягуарьей головы, нагрудник, пояс
и передник - все из серебристых чешуек. Очень  подвижных,  словно  текущих
пластин. Вдобавок в руках меч, чего у инков отродясь не водилось.
     Разглядывать долго не пришлось, потому что клинок обрушился на  меня,
а инка закричал: "За родину, за Уайна Капака!". Я  естественным  движением
заслонился своим "калашниковым", но  почувствовал,  как  хлынула  от  меча
острая сила. Однако решил не  безвольничать  и  предпринял  дополнительные
меры - вильнул назад и в  сторону.  И  правильно  сделал,  инкский  клинок
рассек хваленую тульскую сталь и даже  меня  немного  достал,  его  кончик
чиркнул по моей щеке и  груди.  Хорошо,  что  ярость  пересилила  боль;  я
заблокировал упавшую  вниз  руку  врага,  дернул  его  на  себя  и  сделал
подсечку. Он стал падать, да я еще помог ему, двинув локтем по кумполу.  А
потом мне попался обрубок калашниковского ствола вместе со штыком.  Его  и
засадил воину орла куда-то под забрало, чтоб больше не рыпался.  При  этом
видел, как и моя рука, и штык, озарились  багрянцем  и  обросли  ненадолго
красными нитями, словно волосами.
     А ощущения такие неприятные были, что меня всего передернуло.
     Одному  моему  приятелю-менту  какая-то  пьяная  свинья  на  памятной
московской демонстрации ткнула заточкой под шлем. Полсантиметра  до  мозга
не дошла. Но у меня сейчас выхода не было.  Ну,  разве  что  сунуть  врагу
лимонку под передник. Короче, я лимонку сохранил и  швырнул  ее  в  группу
бронированных молодцов, ринувшихся на меня вниз по склону. Всех по счастью
уложил и оказался позади вражеской цепи. Толку от этого был бы ноль - ведь
автомат пропал - но тут ко мне  прорвался  Кукин  со  своим  "РПК".  После
рассечения  вражеского  порядка,  напавшие  бойцы   присмирели   и   стали
потихоньку отступать. Не слушались даже  какого-то  типчика,  похожего  на
жрецы-политрука, который махал пистолетом и штандартом в виде  метелки  из
перьев гиацинтового попугая.  Впрочем,  политрука  скоро  накрыл  гранатой
Николай. А когда мои ребята почувствовали себя  увереннее,  то  неприятели
быстро стухли и исчезли, скрывшись за гребнем высоты.
     Туда вскоре поднялись и мы. Можно было  устроить  привал,  подсчитать
потери - их было до сорока убитых, в том числе Хусейн с прожженной  спиной
- и поразглядывать трофейные огнеплюйные трубки и доспехи.
     Чешуйчатая, а  вернее  пластинчатая  броня  явно  держалась  за  счет
демонических сил, которые вредительски использовали эктоплазму. По крайней
мере, на наших телах она просто  разваливалась.  А  трофейные  трубочки  в
наших руках плевались чем-то похожим на бенгальские огни - покалывало,  но
не прожигало.  Получилось,  в  самом  деле,  что  убивало  и  увечило  нас
фиктивное, но эффективное оружие,  которое  действовало  за  счет  энергии
сдвига, вычерпываемой из наших хилых душ паразитами-демонами.
     Едва мы попеняли на инкский пандемониум, как стемнело и пришла  новая
напасть. Не сразу, конечно. Сперва мы  разбили  лагерь,  выставили  посты,
натянули гамаки и разожгли костры. Пока мы это проделывали,  уже  сумятица
была, все действовали вразнобой, резко, бестолково, несогласованно, словно
какое-то расщепление времени произошло. Вдобавок  в  голове  сотни  разных
мыслей мелькало, и ни одна не могла закрепиться. Просто шизия натуральная.
     И вдруг на нас хлынула тьма насекомых, от полубезобидных  комаров  до
весьма обидных скорпионов, ядовитых пауков, многоножек, и самое страшное -
муравьиных семейств. Все эти канальи бежали  к  нам  наперегонки  со  всей
округи. Чему предшествовала наступившая вдруг тишина со стороны обезьян  и
птиц.
     Склоны,  заросшие  кривыми  деревцами,   лианами   и   папоротниками,
наполнились не только жужжанием, писком, щелкающими  звуками,  но  жалкими
стонами и жалобными криками моей армии.
     В свете факелов я видел сплошь облепленных муравьями  людей,  которые
бежали не куда-нибудь, а к своим товарищам, словно стремились поделиться с
ними радостью. Кто-то резво карабкался на  дерево,  но  вскоре  падал  под
ударами десятков жал и сотен челюстей. Кто-то бестолково молотил  палицей,
просто, чтобы отвлечься от ядовитых  укусов,  но  силы  так  иссякали  еще
быстрее  и  обессиленное  тело  после  затухающего  трепыхания   застывало
где-нибудь в кустах. Кто-то с радостью находил тихий уголок между костров,
но  тут  ему  на  шею  падала  древесная  змея  или  спускалась  по  лиане
многоножка.


     Одновременно я наблюдал,  что  творится  в  диверсионном  мире-бомбе,
созданном Борманом в своем нижнем  царстве.  Там  действовал  мой  двойник
Чудотворец. Там Вестники  продолжали  триумфальное  шествие.  На  стадионе
имени Кирова проходило первое крупное жертвоприношение.
     Чудотворец успешно вызвал  синекожую  богиню  плодор