енной груди.
     Минута раздумия и  жрец  уже  благостно  показал  пальцем  в  сторону
мощного каменного строения.
     - У тебя красивый дом, - похвалил я.
     - Инти Уаси, - свирепо рыкнул жрец. Да-да, понял, это дом божества.
     Трое младших служителей культа подхватили меня и  потащили  туда.  На
удивление  никто  из  толпы  не  последовал  за  мной.  Предстояло  что-то
серьезное, где не было места никому, кроме меня и жреческого персонала.
     Тащиться пришлось несколько дольше,  чем  казалось  поначалу.  Да,  в
долине Урубамба, как и во всем этом  веселом  крае,  расстояния  выглядели
несколько обманчиво. А горы-то, горы прямо так и нависали на тебя...
     В храме за внешней стеной имелся двор с дорожками, выложенными туфом,
с большими бронзовыми светильниками,  с  изваяниями  демонов-привратников,
украшенными,  к  моему  сожалению,  запекшейся  кровью.  Посредине   двора
хлобыстал источник прямо  из  пасти  большой  черно-гранитной  змеи.  Вода
поступала на клумбы, где вместе с обычными цветами росли и  "золотые".  На
золотых цветах сидели  и  золотые  бабочки.  У  некоторых  идолов  на  шее
гирляндами висели кишки, толстые и тонкие. Такой вот натюрморт.
     У входа в само святилище стояли две позолоченные  пумы  с  бирюзовыми
глазами.  Чушь,  конечно,  но  впечатление  такое  было,  что  они  готовы
попробовать меня. Да и "сивильник", на который я украдкой глянул,  показал
близкую опасность в виде червяков - дескать, что-то угрожает моей психике.
Две каменные твари так и гудели от переполняющей их ярости. Если до  этого
я ощущал разве что опасность или тошнотворное омерзение, то теперь испытал
ужас с большой буквы  "Уууу",  даже  все  замерло  внутри.  Причем,  из-за
какой-то ерунды. Что же дальше будет?
     На входе в святилище жрецы приложили руки к своим волосам  и  сделали
вид, что вырывают прядку и сдувают ее в  сторону  ближайшего  идола.  Тоже
самое на всякий случай проделал и я. Мы не сразу попали внутрь  святилища,
вначале надо было пройти на  полусогнутых  ногах  через  узкий  тоннель  с
давящей сверху каменной кладкой, которая отсекала внутреннее  пространство
от наружного.
     Первое время я не мог определить в сумраке храма источник  освещения,
потом глаз,  повращавшись,  нашел  смутно  мерцающую  золотую  пластину  с
изображением кого-то, заросшего множеством змеящихся волос. Да и  вдобавок
прилагалась к нему двуглавая змея, изгибавшаяся сверху дугой  -  на  манер
хомута.
     Снизу от фриза  была  парочка  масляных  ароматизаторов-светильников,
осыпанных  ониксами.  В  центре  зала  имелся  небольшой  бассейн  неясной
глубины, ближе к фризу - алтарь из матово-черного почти незаметного  камня
в виде черепахи с человеческой головой. Там и сям были установлены идолы -
изваяния двухголовых, или кошкоголовых, или птицеголовых демонов с  широко
раззявленными ртами, с клыками, со  странными  жестами  рук,  с  провалами
глазниц. Ощущения были крайне давящие, но я мигом успокоил себя - дескать,
вся эта театральная примитивщина неспособна  на  меня,  тертого-жеванного,
повоздействовать.
     Жрец подвел меня к бассейну и,  брызнув  в  мое  умное  лицо  затхлой
водой, гавкнул резко-вопросительно: "Уку пача?"  Я  отрицательно  повертел
головой. Ведь стоит мне признаться, что я пришелец из  нижнего  мира  или,
что одержим его  темными  духами,  как  палица  с  шестигранным  навершием
опустится на мою содержательную голову.  Недаром  же  это  грозное  оружие
держит в своих широченных ручищах помощник жреца - нешуточного вида  мужик
с пуком смоляных волос, стянутых веревкой на затылке.
     Запахло чем-то невкусным, другой помощник жреца поднес ко мне чашу  с
тем  содержимым,  которое  называлось  "айя  уакак".  К  сожалению,   чаша
представляла собой череп. Я закочевряжился,  тут  мне  вывернули  руки  и,
схватив за челюсти, разжали рот. После чего в него полилась гнусная густая
с комками слизи жижа, которую  приходилось  торопливо  глотать,  чтобы  не
захлебнуться. Помощники жреца  по  ходу  пития  беззлобно  посмеивались  -
видимо над моей неприязнью к чудесному напитку. Через полминуты  я,  икая,
расположился на краю бассейна, в то время как остальные граждане  покинули
святилище и затворили мощные двери.



                                    10

     Даже через полчаса ничего особенного не случилось.  Хотя  "сивильник"
показывал, что "червячки" сплошь меня облепили. Опять надувательство.  Как
жаль, что я  не  захватил  в  этот  прекрасный  светлый  периферийный  мир
что-нибудь вроде автомата с подствольным гранатометом. Все этот  Крейн  со
своим проклятым компьютером. Сдается мне, что Сашок не  прыгнул  следом  и
предпочел  задержаться  в  родном  мире-метрополии.  Не  знаю,  чем  здесь
занимаются остальные наши удальцы, они может и растерялись,  а  я,  имейся
автоматик, сколотил бы банду и на второй день оказался у  ворот  Куско.  А
еще через день сидел бы в Кориканче на стуле Верховного Инки  и  потягивал
бы пивко из золотого жбана, а вокруг бы кружились отборные девочки из Дома
Избранниц. Пиво и девочки - примитивные вкусы, конечно,  сознаю,  но  ведь
какие верные! Это совершенно правильный ответ  на  вопросы  "быть  или  не
быть", "иметь или чтоб тебя имели".
     И тут я  поплыл,  кажется.  Вернее,  взгляд  поплыл  внутрь  мозга  и
глазницы  предстали  все  уменьшающимися  окнами  не  слишком   правильной
четырехугольной формы. Окна располагались в  зале,  похожем  на  то  самое
святилище, в котором пребывало сейчас мое бренное тело. В этом подчерепном
отражении тоже имелся бассейн с темным зеркалом воды, матово-черный алтарь
в виде черепахи с человеческой головой,  фриз  с  изображением  солнечного
бога, обросшего как хипан змеящимися волосами. А также  были  смонтированы
те  же  самые  идолы  -  изваяния  двухголовых,  или   кошкоголовых,   или
птицеголовых демонов с широко раззявленными ртами, с гирляндами из ушей, с
поясами, сшитыми из членов побежденных врагов.
     Все идолы находились  внутри  меня,  я  сам  находился  внутри  себя.
Вернее, я просто терялся в догадках насчет своего местонахождения. То ли я
в  настоящем  святилище,  то  ли  в  его  отражении.  И   вдруг   началась
художественная самодеятельность.  Проявив  гражданскую  активность,  идолы
запели   хором,   загудели   утробными   голосами,   задрожали   и    даже
запульсировали.
     Вообще-то немного жарко стало. А бассейн на  что?  Я  макнул  руку  в
воду, желая ополоснуть лицо.
     Вода потянулась следом за кистью пучком  сверкающих  нитей.  Ну  вот,
начались все-таки неслабые фокусы. Сверкающие нити прошли сквозь ладонь  и
повисли  на  руке  метелкой.  Стринги  это  что  ли?  Или,  как  они  там,
по-мистически кличутся - эктоплазма? Одним словом, гадость.
     Тот,  что  был  изображен  на   центральном   фризе,   пустил   пучок
ослепительных лучей, которые вдобавок облачились в ореолы, и от  них  тоже
исходили лучи. Лучи касались  идолов,  отчего  те  воспламенялись,  но  не
сгорали, а лишь приобретали подвижность. Насытившись светом, и  головы,  и
лапы, ноги, и прочие органы начинали шевелиться и  двигаться,  царапаться,
скрестись и лягаться.
     Храм раскололся будто орех, демоны устремились по сияющей тропе  и  я
полетел вместе с ними, не просто вместе, но и ощущая совмещенность с ними.
Наружного пространства вначале словно бы и не существовало,  но  когда  мы
двигались по тропе-лучу, оно разворачивалось и раздувалось.  И  у  каждого
демона было свое занятие, свое министерство-ведомство.
     Внизу разошлись словно гармошка  серые  горные  хребты,  они  сжимали
бурые  мертвые   долины.   Здесь   обязано   было   поработать   "аграрное
министерство". И вот безголовая демоница со звериными лапами выблевала  из
глубины своего чрева пузырчатую пену, которая чавкала и плевалась. Струйки
застывали, вытягивались в  деревья,  что  мгновенно  покрывались  плодами.
Плоды падали и превращались в  червеобразные  и  огурцевидные  существа  с
усиками и ресничками. Кто из них колыхался  на  месте,  кто  слипался,  из
живых куч лепились  все  более  знакомые  по  облику  твари,  ползающие  и
бегающие.
     Здесь подключилось  "министерство  водного  хозяйства".  Демоница  со
змеиной головой, присев, пустила шумную  струю  теплой  мочи,  от  которой
почва  полопалась,  как  кожура  перезревшего  помидора.  Жидкость  быстро
стекалась в ручейки, а те  -  в  быстрые  потоки.  В  них  заплескались  и
забултыхались  студневидные  существа  с  иглами  и   щупальцами,   весьма
недолговечные твари, которых вспучивали, разрывали и выходили наружу более
привычные создания, рыбы и моллюски.
     Демон с круглыми птичьими глазами командовал авиацией. Он с  трубными
звуками  пустил  из-под  хвоста  весьма  насыщенные   ветры,   в   которых
затрепетали мясистые цветы с лиловыми и фиолетовыми  лепестками;  пестики,
напоминающие  собачьи  языки,  свешивались  набок.  Но  вот   все   бутоны
взорвались, разлетевшиеся лепестки стали бабочками,  пестики  оперились  в
мелкокалиберных птичек.
     И я тоже был вместе с  этим  хороводом,  лопался,  становился  пеной,
прорастал, расползался, вспучивался, бултыхался, летал. Если я  исчезал  в
каком-то конкретном обличии, это меня нисколько не волновало, потому что я
продолжал существовать в других видах. Исчезновение  одного  было  толчком
для появления другого.
     Наконец, я подобрал формулировку всему происходящему.
     Жизнь - это мощный поток, а конкретные организмы  и  личности  -  это
всего лишь сосуды, через которые она течет и продолжается. Нет  распада  и
конца, а есть  только  ее  круговорот  в  природе.  И  это  все  благодаря
некрасивым, но трудолюбивым товарищам демонам.
     Как  смешны  были  мои   страхи   перед   отрубленными   головами   и
выпотрошенными грудными клетками. Все это - тоже хоровод жизни.
     Какой же я дурень  был  в  том  кичливом  мире-метрополии  -  смешной
обитатель маленькой тесной ракушки.
     Я  с  демонами  поднялся  еще  выше  и  светлый  наш  путь  обернулся
змеей-громадиной, которая пронзала мглу. Сквозь мглу виднелось тело другой
змеи, еще более величественной. Мы сближались, чтобы сплестись...
     Довольно неожиданно внизу открылся зев мрачной трубы. Как не старался
я полетать еще, она, срывая кайф, втянула меня. Я падал и падал в никуда.
     Очнулся снова на каменном полу в святилище. Нездорово мне было  после
такого путешествия. В каждой  клеточке  словно  сидел  маленький  демон  и
жевал, грыз ее. Но я был спокоен, ведь меня приобщили к  кругу  верховных.
Мы - вместе, я им брат или  по-крайней  мере  кузен,  они  это  ясно  дали
понять. А тот якобы базовый мир-метрополия, из которого я пришел, поблек и
побледнел, превратился в неясные страницы ветхой и скучной книги.
     Дверь святилища  распахнулась  и,  гулко  ступая  по  камню,  ко  мне
приблизился человек. Тот самый здоровяк с пучком смоляных волос и палицей.
Сейчас, впрочем, он был без  палицы,  но  сквозь  его  глаза  смотрел  дух
Повелителя. Мужик сказал пару слов, я их сразу понял и двинул следом.
     Мы прошли через боковой коридор и попали в низкую каморку  без  окон.
Там на циновке сидел тощий незнакомец в набедренной повязке и  с  одиноким
пером, воткнутым в повязку, стягивающую сальные волосы. Но и в его  глазах
проглядывался дух Повелителя, а над  макушкой  мерцал  птицеголовый  демон
Мудрости, ведающий счетом и знаниями.
     - Стало ясно, что зовут тебя  Ягуар-Скиталец,  -  худосочный  человек
быстро сделал узелок на одном из желтых шнурков, привязанных к палочке.  -
Признано, что духи нижнего мира не населяют  сосуд  твоей  головы,  однако
лучи всевышнего Солнца коснулись твоей  телесной  души,  вызвав  небольшой
умственный жар... Явился ты незнамо откуда,  делать  ничего  по-нашему  не
умеешь. На землю сажать тебя рано, потому что навредишь - значит,  пойдешь
на простую работу. Однако и там будешь служить Правителю верой и  правдой.
Сейчас на радость богам сооружается дамба через великое озеро  Титикака  к
святому острову, что посреди. Туда тебя и направим.
     Человек завязал еще один узелок, но уже на другом шнурке, синем. И  я
осознал, что ведь понимаю этого тщедушного, хотя нигде никогда не обучался
древнекечуанскому.
     - Жить тебе не меньше года на стройке, предпринятой Его Величием - да
укрепит Его дух нашу немощь - тело будешь питать  маисом,  коего  положено
получать две меры в день, если без провинностей. Работать станешь как все,
от зари до зари. Угождай  благим  богам  -  всякому  жертву  приноси,  как
положено - угождай и трудом своим, и початками,  и  другими  плодами.  Это
ведь благодаря высшим творцам и хранителям мира все  твои  телесные  члены
живут и существуют. Нравься начальникам. Ведь и на  стройке  можешь  стать
десятником. Коли проявишь  рвение  и  смирность,  вернем  тебя  обратно  в
селение, а может попадешь и в мастерские Правителя. Сейчас же  раздевайся,
оденем тебя как остальных.
     У меня ведь что-то  важное  в  поясной  сумочке.  "Колеса",  то  есть
антибиотики в таблетках. Если заболею, они, возможно, меня спасут.  А  еще
там "сивильник", "пшик", карты и компас. На ноге же,  между  прочим,  нож,
тоже важная штука.
     - Насчет переодевания не согласен, начальник. Не привык я без  штанов
гулять.
     - Тебя  никто  и  не  спрашивает.  Всякое  мое  слово  выражает  волю
божественных владык и  Правителя,  хозяина  твоей  судьбы,  -  предупредил
тщедушный бюрократ. - Так что живо.
     Ну, это чересчур. Быстро командир нашелся,  да  еще  стал  волю  всех
богов выражать. Мне такое дело уже знакомо по прежней жизни, особенно той,
когда я еще комсомольцем был. Хоровод жизни - это хорошо,  да  только  мне
неохота играть  роль  пыли  под  ногами  хороводящих.  Кое-кто  собирается
поставить надо мной тьму естественных и сверхъестественных начальников,  и
каждому надо  угождать,  потому  что  без  них  якобы  ни  один  мой  член
существовать не может. А вот хрен вам, еще как может!
     -  Ты  назвал  меня  Ягуаром-Скитальцем,  товарищ  чинуша.  Да,  я  -
скиталец, поэтому сейчас усвистываю отсюда. Считай, что меня  здесь  и  не
было. И узелки свои развяжи.
     - У нас никто просто  так  не  ходит.  Кто  ходит  просто  так,  того
обуревает злой дух, посланный Супайпой, - спешно возразил бюрократ.
     - Да пошел ты со своим Супайпой.
     Я решительно обернулся и тут же столкнулся с пузом верзилы.  Ну,  зря
ты мне попался, недоразвитый. Я вытащил свой нож и посулил:
     - Сейчас тебя поковыряю. Сейчас узнаю, что ты хавал на завтрак, жлоб.
     Я успел сделать всего один выпад, когда над  головой  "недоразвитого"
замаячил клыкастый демон войны и на  меня  обрушился  забивающий  удар.  Я
вошел в землю по самую шляпку  и  отрубился.  Последнее,  что  услышал  от
чинуши, было:
     - Без этих самых штанов, между прочим, полезнее. Ибо тело  должно  не
только верхними, но и нижними устами дышать...
     По-настоящему пришел в себя только в отряде, который топал на стройку
в край Пуно, к серебристому озеру Титикака. Первый день я шел в  колодках,
куда были продеты моя голова и шея. А потом стражники сняли  эти  мучилки,
оценив мой унылый  вид,  но  находились  неподалеку,  чтобы  "помочь"  мне
топором, если потребуется. Ни своей поясной сумчонки, ни ножа с  зубчиками
я у себя естественно не обнаружил. Как ни странно, я быстро примирился  со
своим новым положением. Даже успокоительную формулу выработал - приобщение
через повиновение. Видимо тут все жили по этой формуле, только словесно не
выражали ее.
     Если хочешь участвовать в общем хороводе жизни, то  изволь  соблюдать
его правила, даже если они строгие. К тому же, хотя тут чикаться не любят,
мне фактически сошло с рук нападение на  тщедушного  храмового  служителя.
Видимо было принято во внимание мое дикарское происхождение.
     Я добрался до  всенародной  титикакской  стройки  на  этом  радостном
заряде и на том,  что  мне  разрешили  остаться  в  кроссовках  -  видимо,
догадались, что дикарю, привыкшему  к  "мокасинам",  не  осилить  босичком
полсотни километров по усыпанной щебнем дороге.
     Переход закончился в глинобитном сарае, или бараке,  как  уж  угодно.
Хоть я сразу понял, что будет круто, в смысле, дерьмово будет  -  ведь  ни
переодеться, ни помыться  по-человечески,  не  обсушиться  -  но  все-таки
обрадовался маисовым лепешкам, согретым теплом Земной Матери.
     Ночью храп, вонь, - мое место, как дикаря, у  параши,  ветер  дует  в
щели, никак не заснуть, но вижу в  дыру  кусок  неба,  звездные  девы  мне
улыбаются и становится легче.
     А утром ударили бронзовой колотушкой в медный таз  и  я  обрадовался,
что настал конец ночи и по небосводу покатился Отец-Солнце. Выбрался я  из
охапки соломы, заменявшей кровать,  повязал  передничек,  что  теперь  мне
служил вместо штанов и трусов, накинул полурваное пончо, сверху нахлобучил
шляпу-корзину и побежал туда, где собиралась моя ватага.
     Вскоре я выяснил,  что  есть  начальник  десятки.  Его  звучно  зовут
Большой Кулак. Есть еще начальник сотни по имени  Стоухий  Зверь.  Есть  и
другие командиры, осененные Светом  Небес.  Еще  и  Отец-Солнце  за  тобой
присматривает.  То,  что  не  заметят  Большой  Кулак  и  Стоухий   Зверь,
Отец-Солнце обязательно зафиксирует. Так что ленится не стоит, дело  может
кончиться колодками и колодцем, а то и  топором  по  шее.  Товарищи  будут
очень рады возможности полакомиться тобой для обогащения  своего  скудного
белкового рациона.
     Но и расходоваться безмерно тоже не стоит, кормежка-то не больше раза
в день. Так что, не избегай подножного корма.
     К концу первого рабочего я был как в тумане, а тут еще случился прием
в братский союз каменщиков Полуденного Солнца.  Это  тебе  соответствующую
татуировку делают, плюс прокалывают ухо обсидиановым  ножом  -  вопить  не
рекомендуется, иначе  завтра  "случайно"  сбросят  в  каменоломню  -  а  в
обагренную  дырочку  вставляют  нефритовый  стерженек.  На   второй   день
снисхождение ко мне кончилось и я попал  под  порку  -  били  прутьями  по
заднице, выводя ее из строя. Правда, потом мне один смышленый индейчик  по
имени  Носач  подарил  половину   своей   премиальной   коки.   Кокаиновая
кайф-лепешка делает жизнь прекрасной, потому что из нее в твои жилы входит
Друг - однако, попробуй, заслужи ее. А найти дурман-траву, в которой  тоже
живет Друг, редко удается.
     Работа  тут  всякая.  Кирками  и  клиньями  ломать  камень,   кажется
зернистый кварцит, обкалывать и шлифовать глыбы - впрочем, на  это  хитрое
дело меня еще не скоро поставят, - тащить громадные монолиты на  громадных
салазках, переносить в корзинах щебенку. Она идет в воду первой,  а  потом
уже устанавливаются тесаные плиты.  До  священного  острова,  что  посреди
озера Титикака, еще три полета стрелы. Но там, где пока летают лишь стрелы
и птицы, скоро можно будет пройтись, не замочив сандалий, по дамбе.  Тогда
и будет достроен островной храм Виракочи, а через него станет поступать  в
наш мир щедрая сила богов.
     Меня поставили на щебенку. От  каменоломни  до  растущей  насыпи  два
полета  стрелы,  то  есть  семьсот  метров,  и  все  это  расстояние  надо
преодолеть с корзиной на голове или в руках. А в корзине минимум пуд.
     Я естественно подумал о том, что с  тачкой  жизнь  была  бы  проще  и
приятнее. Но какая тачка  без  колеса.  Когда  я  своему  приятелю  Носачу
рассказал об этой полезной штуке, он пришел в ужас и замахал руками,  мол,
речь идет о святотатстве. В чем суть святотатства я понял  позднее,  когда
поведал о своей задумке Большому Кулаку и нарисовал образ  тачки  палочкой
на песке. В обоих глазах  начальника  засверкали  золотые  пумы,  яростные
посланцы Отца-Солнца. Десятник закричал: "Так ты хочешь использовать образ
Пресветлого для катания грязного  камня."  Я  слишком  поздно  понял  свою
ошибку - действительно  колесо  и  символическое  изображение  Отца-Солнце