- ворот затянулся на моей шее.
     - Вы что, ребята, обалдели, какое золото? Откуда оно должно взяться?
     - Аткуда, аткуда? Канэчно, из страны, где инки живут.
     - А-ха-ха. Вы про эти эксперименты со временем, про эти бредни?..
     К моему виску прижалось пистолетное дуло. Крайне неприятное ощущение.
Это подоспел второй визитер.
     - Панимаэшь, что с тобой случится, если нэ расколешься?
     На понт берут, уж по-крайней мере сразу не застрелят... А если  вдруг
рассвирепеют? У них ведь это быстро.
     - Ну, нет у меня золота. Сами попробуйте взять его в стране инков. Вы
там понравитесь. Тамошние демоны обязательно с вами поделятся. Вы, кстати,
из какого клана? А  может  вы  из  мусульманского  братства  батал-хаджия?
Расскажите, это очень интересно...
     Воротник стал теснее, он просто не давал мне дышать.  Оп  -  и  горло
пережато. Изнутри кровь давит на лоб,  на  темя,  быстро  опухает  голова.
Потом гости немного приотпустили ворот - чтобы я стал думать о хорошем.  И
опять - назойливые вопросы про золото.
     - Вы бы хоть спросили про иные  реальности,  про  линии  судьбы,  про
нестабильные орбиты хрононов и отпечатки в  эктоплазме...  -  попрекнул  я
абреков за то, что интересовались только одним.
     Напрасно я их корил. Лучше бы хвалил. Снова случилось сдавливание  до
темноты, до хруста кадыка.  И  опять  повтор,  только  темнота  стала  еще
глубже. Кажется, предстоит мне жалкая кончина, причем, когда  сожрано  уже
столько дерьма... И вдруг изнутри красный просверк.
     Зрение начинает работать совершенно по иному.  То,  что  было  сзади,
теперь слева. То, что было впереди - справа. То, что  было  рядом,  теперь
представляется в распластанном виде, видны затылки  и  спины  врагов.  Как
будто из моего позвоночника хлынули потоки серебристых  нитей  и  перешили
окружающее пространство на свой лад.
     Я вижу, что некая чешуйчатая  лапа  выбивает  пистолет  у  одного  из
гостей, а некая  вытянутая  пасть  впивается  в  того  абрека,  что  стоит
напротив, да прямо в физиономию. Он оседает, держась  за  укушенное  лицо,
между пальцев течет кровь. Тот бородач, который потерял пистолет,  драпает
наружу.
     Но мускулистая зеленоватая глыба прыгает ему  вслед,  сразу  на  пять
метров с места, бегущий гость складывается  под  ударом  мощного  корпуса,
чешуйчатые лапы ложатся на  челюсть  и  затылок  упавшего,  затем  следует
поворот с хрустом. Лапы тащат двух бывших врагов за шкирки  на  лестничную
площадку, вызывают лифт,  бросают  тела  в  кабину,  один  из  поверженных
стонет, другой молчит. Тот, что  укушен,  приподнимается  и  жмет  кнопку,
отчего теряет последние силы и валится лицом в пол. Кабина ползет  вниз  и
застревает где-то между вторым и третьим этажом.
     Я сижу в кресле и не понимаю, что случилось. Чьи это были  чешуйчатые
лапы,  а  пасть  с  мощными  выступающими  челюстями  откуда  взялась?   Я
приподнимаюсь и начинаю крутиться  возле  зеркала.  Руки  как  руки,  хотя
чешуйчатые  лапы  я  великолепно  чувствовал,  словно  свои.  А  вытянутые
челюсти? Я сам ощущал их силу, они как-будто располагались где-то на  моем
лице. От такой мысли случился короткий рвотный позыв. Я что-то выплюнул на
пол и подобрал. Рвотные позывы стали гораздо сильнее - штучка,  выплюнутая
и  подобранная  с  пола,  была  осколком   зуба,   длинного   заостренного
нечеловеческого зуба.
     Но что со мной? Если я, допустим, низко пал  в  морально-нравственном
плане, это не должно отразиться на моих зубах. Ладно, стрессовая  ситуация
завершилась  и  сейчас  хорошо  видно,  что  по   всем   кондициям   я   -
цивилизованный европеец. Не заметен даже тот медный оттенок кожи,  который
я приобрел в стране инков Тауантинсуйю, хотя пара шрамов осталась.  И  еще
на память об  индейском  периоде  моей  жизни  сохранилось  красное  почти
квадратное пятно на лбу. Но ничего, замажем белилами. К сожалению, исчезла
прежняя стебовая одежонка из сундуков коменданта Мойок-Марки, которая  мне
заменила подарки Уайна  Капака.  Вместо  нее  рваные  джинсы  из  шкафа  и
пижамная куртка. Особенно жалко канувшее в никуда золотое кольцо для уха и
теплый плащ из краснокнижного колибри. Да и набедренную повязку из обезьян
загнал бы на базаре за приличную монету.
     Я  все  же  перебрал,  наверное,  уильки   или   дурман-травы   перед
возвращением домой, оттого и жуть всякая мерещится. Хотя два трупа в лифте
вряд ли являются глюком. Эх, с удовольствием обменял бы  свои  кошмары  на
три года работы грузчиком или дворником.
     Я едва дотащился  до  койки  и  рухнул  костьми.  Вяжи  меня  капитан
Буераков, я все расскажу как было и как не было.
     Сколько провалялся в полном отпаде, наполненном  какими-то  багровыми
всполохами, не знаю; только включил меня настойчивый звонок  в  дверь.  Ну
вот и Буераков пожаловал.  Собраться,  наверное,  успею,  так  что  отворю
товарищу милиционеру поскорее - пусть не нервничает.
     За дверью вместо ментов стояли две дамы. Иностранки.  Или  крутые  из
наших. Одна пожилая, но моложавая. В смысле, корчит из себя моложавую. Под
глазами мешки, жесткие морщины возле губ,  на  шее  и  животе  -  жирок  в
складку, но зато короткая юбка и сапоги выше колена. В общем, шапокляк  на
выданье. А вот вторая - девица, что надо. Первый раз такая красотка стояла
со мной рядом и не отворачивалась.
     Нина Леви-Чивитта  была  дамой  интересной  и  оригинальной  во  всех
отношениях, но на красавицу, конечно, не  тянула,  да  и  первая  свежесть
прошла - Верховный Инка не за  красу  ее  в  гарем  взял;  Часка  на  свой
индейский лад была привлекательной,  но  по  международным  цивилизованным
критериям все-таки не пробивалась в первый эшелон. А вот  эта  девица.  Не
просто куколка, а идеал породистой красоты. Она как будто лучшее  взяла  и
от Нины, и от Часки, плюс своего добавила. Пожалуй, она более всего похожа
на то памятное видение у Кориканчи.
     Чего только глаза стоят - кусочки яркого южного небосвода.  Волосы  -
ореол серебристый. Нос - настоящий  резной,  а  не  пуговка  какая-нибудь.
Пальтецо стильное под английскую королеву, но это к слову. А ножки-то - от
них Боттичелли бы отпал.
     - Вы, дамы, наверное, не ко мне. Вам или выше или ниже.
     - Мы к тебе, - решительно сказала девушка, - если ты,  конечно,  Егор
Хвостов. Я - твоя сестра Вера.
     Это Вера? Не Вера, а Венера настоящая. Тогда, значит, эта шапокляк  -
моя мать. Явилась не запылилась.
     - Да, я твоя мать, - подтвердила особа.
     Она зашла в квартиру и скривила рот вкупе с носом, рвотный запашок-то
давал о себе знать. Да  и  беспорядок,  пыль,  тряпье,  бутылки,  разбитый
телевизор...
     - Ну и свинарник тут у тебя. - Это было фактически  первым,  что  мне
сказала мать за пятнадцать лет. Пятнадцать лет назад она  смылась,  потому
что ей было неинтересно заниматься  моим  сопливым  носом,  моими  драными
носками,  моими  сальными  волосами.  Она  оставила  меня  придурку  деду,
грезившему на горшке о мировой революции, и полусумасшедшей бабке, которая
вынесла и коллективизацию, и блокаду, и гонения на космополитов, и  фаната
отрешенного, то есть  деда;  только  не  выносила  меня.  Не  было  мамани
дорогой, когда я вступал в жизнь по бутылкам портвейна, когда я  сочетался
узами с хитрой и  ушлой  бабенкой,  когда  надо  было  закапывать  деда  и
ухаживать  за  полусумасшедшей  бабкой,  писающей  под  себя  и  постоянно
ломающей руки-ноги, когда надо было стирать пеленки  Витьки  и  бегать  по
детским невропатологам. А сейчас заявилась  мамаша  дорогая  и  сразу  про
свинарник.
     - Ты надолго? - спросил я  с  надеждой  на  то,  что  визит  окажется
непродолжительным.
     - Навсегда. Мохаммед умер.
     Все, я пропал. Арап отдал концы Аллаху,  после  чего  курчавая  родня
поперла импортную вдову на историческую родину.
     - Давай, я приберусь, - предложила сестренка.  Она  мне  положительно
нравилась.
     - Тут, Вера, за сто лет не приберешься. Лучше сядь, отдохни.
     Села отдохнуть моя мать, долго  перед  этим  обмахивая  и  обтряхивая
стул.
     - Хорошо, что я чемоданы оставила в камере хранения. Как будто знала.
Наверное, надо будет покамест квартиру поприличнее снять.  Опять  расходы.
Но сюда-то никого не пригласишь, даже уличную жучку.
     Вера быстро достала где-то тряпку, ведро и  собралась  прибирать  мою
блевотину.
     - Ты как,  не  болен?  -  спросила  мать.  Похоже,  не  за  меня  она
беспокоилась, а за заразных микробов, послуживших причиной рвоты.
     - Я в порядке. Лучше некуда. Просто пастеризованный огурчик.
     - Даже телевизор не посмотреть будет, - со вздохом произнесла она.
     - Разве что-то интересное показывают? - простодушно спросил я  и  тут
же присел под тяжелым взглядом мамаши.
     А Вера уже сняла королевское пальто, оставшись в платье, которое бы я
назвал бальным, и замывала мои дела. От этой  работы  ее  ножки  были  еще
заметнее.
     - Верка, ты бы хоть переоделась,  -  недовольно  произнесла  мать.  -
Подол ведь запачкаешь и чулки... Егор, хоть и брат,  а  вон  как  на  тебя
пялиться.
     Черт, сразу это дело заприметила мамаша  моя  драгоценная,  хотя  мой
взгляд на Верины ножки был почти инстинктивным - ну не внушил я еще  себе,
что она мне сестра, и все такое.
     - Вот что, я пойду, пока торт куплю, а вы  тут  порядок  наведите,  -
сказала мать и вышла за дверь. Я вспомнил, что лифт не работает из-за  тех
двух трупов, а на первом этаже имеется никудышная лестничная ступенька. На
вид нормальная, а на самом деле отломанная и держащаяся только на стальной
арматуре. Все жильцы про нее  крепко  помнят.  Вспомнил  я  про  каверзную
ступеньку, но африканской мамаше ничего почему-то не сказал.
     - Когда мама вернется, у нас тут с тобой будет полный ажур, - сказала
Вера, заканчивая с полом, - у меня  в  сумке  "заморозки"  лежат,  супчика
наварим.
     От этих слов я сразу осознал, что не виделся с  едой  тысячу  лет.  Я
двинулся поискать кастрюлю и тут сквозь неплотно закрытую  выходную  дверь
донесся вопль.
     Когда я спустился по лестнице,  предположения  оправдались  -  мамаша
ругалась по-русски, как сантехник, и по-арабски, как злой джинн,  нога  ее
была, скорее всего, сломана. Болевые ощущения не мешали пострадавшей крыть
двуязычным матом и страну, и город, и дом, и квартиру. И даже меня. Только
через двадцать минут появилась "скорая", прикрутив  фонтан  ненормативного
красноречия.
     - После того, как гипс наложим, обратно привозить? -  поинтересовался
врач.
     - Не стоит, у меня тут никаких условий, чтобы ухаживать - то  работа,
то командировки. Пусть нормально полечится.
     - Как знаешь, хозяин, - согласился врач. - Только не охренеет ли  она
от нашей больницы?
     - Пусть привыкает, да и доктора у нас самые лучшие, - скупо отозвался
я.
     Вера тоже  не  слишком  огорчилась  отсутствием  мамаши.  Видимо,  за
последние пятнадцать лет они порядком надоели друг другу.  Вечером  сестра
порассказала мне про свое житье-бытье в  Судане.  Но  до  этого  закончила
приборку в доме, рассовала цветочки по вазам, залепила картинками масляные
пятна на стенах, задрапировала  разбитые  стекла  на  окнах  и  сервантах,
расставила уцелевшие книжки по полочкам, поменяла сгоревший предохранитель
на магнитофоне,  завела  приятный  музон  и  стала  подмурлыкивать  нежным
голоском, сготовила  недурственные  харчи  по  рецептам  сразу  нескольких
национальных кухонь.
     Вера хотела пройтись по магазинам насчет недостающего  провианта,  но
время было уже темное и я сам вызвался на это дело,  откопав  из-за  печки
какое-то количество "зеленых".
     Мои устремления на хлеб и колбасу были посрамлены, эти  вкусные  вещи
шли только по карточкам, или же у черного входа по умопомрачительной цене.
Что-то непутевое случилось  на  продовольственном  рынке  за  время  моего
отсутствия.  Выяснить  насчет  пагубных  событий  у  некоторых   случайных
покупателей не получилось. Один откликнулся матом, другой словами: "Жратву
моль погрызла." Ладно, завтра разберемся.
     Я  вернулся  домой  и  выслушал  от  сестры  Веры-Венеры  африканскую
историю. Так  вот,  оказывается  моя  мать  была  у  какого-то  суданского
генерала-адмирала второй женой. От первой жены у Мохаммеда появилось  семь
негритят, от второй - двое мулатиков плюс приемная дочь Вера.  Сколько  не
случалось  в  Судане  военных  переворотов  хартумский  генерал   Мохаммед
аль-Василла успевал вовремя сдать прежних командиров  и  переметнуться  на
сторону будущих победителей. Только один раз ему  не  повезло,  когда  его
засекли на получении взяток от южных мятежников-христиан и  расстреляли  в
упор.
     Вера росла в строгих шариатских правилах - естественно, что и она,  и
моя мамаша приняли  мусульманство,  а  также  фамилию  аль-Василла.  А  по
шариату запрещены хи-хи,  и  тем  более  разные  вольности  с  пацанами  и
юношами. Вере несколько раз подбирали женишков, но те не подходили  сестре
из-за различия  в  эстетических  воззрениях  с  отчимом  Мохаммедом.  Один
слишком черен - как кирзовый сапог, другой не моется по старинному  обычаю
предков, третий -  громко  чавкает  за  столом,  и  так  далее.  Измучился
Мохаммед со своей приемной дочерью, поэтому, наверное, и потерял привычную
осторожность при работе с взяткодателями.
     Так вот, моя сестра была воплощением соблазна. И голос, и движения, и
одежка оказывали воздействие. Даже на меня. Она  была  просто  воплощенный
секс о двух ногах, и еще каких ногах. Понятно, что Вера-Венера  засиделась
в своем замкнутом шариатском мире, поэтому сейчас ей трудно  отправится  в
бар, на дискотеку, и закогтить там кого-нибудь. Понятно, что я  не  мог  в
один момент соединить объект под названием "классная баба" и  субъект  под
названием "сестра". Но тут имелось еще  что-то  дополнительное,  может  на
меня эти инкские штучки подействовали, особенно обнимания с  Кильей.  Ведь
Инти-Солнце - брат и муж Килья-Луны, а у  Верховного  Инки  сестра-"койа",
одновременно является и женой. Вдобавок, я все больше замечал, что Верка в
самом деле, сильно смахивает на ту девку,  что  охмурила  меня  в  Лиме  у
Кориканчи - несмотря на другую масть.
     Однако,  я  решил  держаться  крепко.  Завтра  спроважу   гостью   на
какую-нибудь более-менее крутую дискотеку, а сегодня... Комнаты у нас две,
так что  вскоре  после  ужина  я  отвел  девушку,  облаченную  в  шелк,  в
уединенное  помещение,  а  сам  -  в  другой  комнате  -  принял   бутылку
расслабляющего напитка по имени "агдам". Однако интерес к противоположному
полу только вырос во всех отношениях. Я почему-то  был  уверен,  что  Вера
рано или поздно под каким-нибудь предлогом заявится  в  мою  комнату.  Вот
тогда станет действительно тяжко, несмотря на то, что я вовеки не проявлял
склонности к каким-либо видам половых извращений и отклонений.
     Впрочем, мне удалось немного расслабиться, разглядывая  свою  любимую
коллекцию бабочек и тараканов,  как  вдруг  в  соседней  комнате  случился
непонятный шумок и ко мне вбежала Вера со словами: "Мне страшно".
     Я так и знал, что она сочинит чего-нибудь в этом роде,  поэтому  даже
разозлился немного.
     - Надеюсь, успела придумать что-то интересное?
     Подбородок Веры неподдельно дрожал, когда она  указывала  пальцем  на
дверь соседней комнаты:
     - Там Они.
     - Ладно, давай посмотрим, кто они и с  чем  их  едят,  с  перцем  или
кетчупом. Только по-быстрому.
     Я зажег свет в своей комнате и мне сразу  бросилась  в  глаза  Верина
зазывность. Она не была раздета, даже наоборот, - по нашим-то  стандартам,
- но все атрибуты действовали безотказно.
     Тоненькая ночная рубашка, которую  пробивали  соски,  которая  слегка
натягивалась на животике, которая давала тень в  районе  интимного  места.
Наброшенный,  но  не  застегнутый,  а  лишь  завязанный   поясом   халатик
подчеркивал изгиб "бортов". Тапочки с помпончиками  фиксировали  изящество
лодыжек и прочих  деталей  ноги,  названия  которым  знают  только  старые
распутники.
     Я поскорее двинулся в соседнюю комнату, оказался в полумраке и тут...
В соседней комнате имелось, действительно, кое-что страшненькое.  Какие-то
полукрокодилы-полулюди, похожие на тех, что я видел в храме Кильи.  Только
не статуи. Эти внушительные живые фигуры  были  двух  с  половиной  метров
роста, если не считать хвоста. Один  из  нежданных-негаданных  посетителей
сразу двинул меня именно хвостом и сшиб с ног. Я увидел  склоняющееся  над
собой мурло, состоящее  из  страшно  разинутой  шипящей  пасти,  усаженной
зубами-штыками, а также проницательных человеческих глаз.
     Тут у меня, конечно, ступор случился. Еще  бы  -  через  пару  секунд
какая-то  непреодолимая  сила,  какая-то  сволочь  выдернет  мне  кадык  и
выгрызет все потроха.  Но  тут  мой  позвоночник  словно  разряд  дал.  Я,
удивляясь на  самого  себя,  стал  сопротивляться  -  схватил  монстра  за
толстенную лапу и своей ногой пихнул в его бронированную грудь. Я  как  бы
наблюдал со сместившейся точки зрения, что моя нога, уткнувшаяся  в  грудь
монстра, была подозрительно чешуйчатой и когтистой. Но зато она опрокинула
супротивника. А украшавшие  ее  пластинчатые  когти  элегантным  движением
рассекли брюхо поверженного, выпустив на коврик кучу кишок.
     А потом я почувствовал, что кусаю другого  неприятеля  за  горло.  То
есть, перевернулся я на живот, прыгнул с четверенек, одновременно  выгибая
шею, и впился в мясо. Вроде дело малоприятное, а вкусно. Я  странно  водил
челюстями, вверх-вниз, влево-вправо, отрывал куски  и  старался  сразу  их
заглотить. Особенно заботился о том, чтобы не упустить ни один из ручейков
крови, которая при поглощении вызывала у меня сладкий трепет в жилах.
     Наконец действие закончилось. Я сидел  возле  двух  околевших  гадов,
которые после смерти не стали симпатичнее,  из  одного  ползли  кишки  как
живые, из другого хлестала зеленая кровь. Я, шатаясь и падая, добрался  до
выключателя света. Стало ясно, что неприятели  проникли  сюда  не  поймешь
как. Не через по-прежнему запертую дверь, не через окно, где все было, как
и раньше, на щеколдах и заколочено фанеркой. Возникли гады и все тут.
     Я заправил кишки одному посетителю - уже почти без тошнотных  позывов
- затем схватил его за хвост и потащил на  лестничную  площадку,  оставляя
зеленую дорожку. Потом разжал  створки  лифтовой  двери,  зафиксировал  их
ломом и сбросил жуткую падаль в шахту. Туда же вскоре последовало и второе
невероятное существо.
     Потом я затворил створки и своей тряпкой протер  лестничную  площадку
от зеленой пакости. Это осталось повторить и в комнате, послужившей  полем
боя.
     Кстати, действия-то мои все  являлись  машинальными,  но  в  общем-то
правильными. Когда кое-какой  марафет  был  наведен,  я  вернулся  в  свою
спаленку и тут вспомнил о Вере.
     Потому что она лежала, зарывшись с головой, в моей кровати.
     - Вылезай, Вера, там полный ажур. Я даже глянец навел.
     - Нет, нет и нет!
     С одной стороны понятно, что ей не хочется  возвращаться  в  постель,
всю забрызганную "зеленкой" - а у меня  нет  даже  запасных  простынок.  С
другой, черт его знает, что у этой  девицы  на  уме.  Действительно,  черт
вроде Супайпы, наверное, знает... Да и  со  мной  неясно,  откуда  берутся
чешуйчатые лапы с когтями "давай зарежу"? Впрочем, почему я должен с  этим
разбираться? Я что, Академия Наук или Генеральная Прокуратура?  И  к  тому
же, если меня все-таки посадят, то демонические когти мне очень пригодятся
в зоне. Буду ими бриться и щекотать вредных людей.
     Я, допустим, благодаря Супайпе начинен демонами.  Ну,  а  кому  какое
дело? Я никому ничего не должен. Такая фраза хорошо звучит. Да и  вряд  ли
инкские  демоны  сумеют  навредить  всему  цивилизованному  миру   с   его
компьютерами,   стратегическими   бомбардировщиками   и    баллистическими
ракетами.
     - Ладно, Вера, тогда я