коголика,
но и его самые заветные мечты. Но шельмы-доктора хранят это в глубокой
тайне, чтобы держать своих пациентов-алкоголиков в вечном страхе перед
заболеванием.
  Спустя какое-то время Лобстер глядел уже на свой недуг новыми глазами - не
полными ужаса, а налитыми мудростью замечательного напитка: да, у него был
- и продолжается - приступ белой горячки, но рано или поздно приступ
кончится, а вместе с ним исчезнут и кошмары. Обидно только будет, если
заодно с остальными галлюцинациями испарится и его утешительный приз -
сиречь бутылка.
  "Шкаф" периодически потряхивало, на что Лобстер давно бы уже начхал, не
мешай ему это прикладываться к источнику мудрости. Как вдруг снаружи
загрохотало совершенно апокалиптически, вместе с тем Лобстера стало
швырять об стены. Бутылка выскользнула из его рук, он пытался ее поймать,
но она все ускользала, заливая сортир коньяком, и в конце концов улетела в
канализационную дыру. Лобстер был уже полон решимости нырнуть за ней - он
тогда еще не знал, что коньяк станет вскоре его проклятием, - но, к
счастью, дыра оказалась для него слишком узкой.
  Тем временем снаружи наступило затишье.
  Посидев еще немного, оплакивая свою утрату, Лобстер постепенно пришел к
выводу, что это была последняя судорога болезни: ниспосланная ему в
утешение бутыль так или иначе исчезла из его жизни, стало быть, должны
теперь исчезнуть - так или иначе - и другие галлюцинации. Вот только
выходить из надежного "шкафа" совсем не хотелось. Страшно было выходить.
Боялся Лобстер того, что он может там увидеть. Хоть и понимал, что
выйти-то все равно рано или поздно придется.
  В конце концов Лобстер осторожно встал, стараясь не шуметь, отодвинул
защелку и чуть-чуть приоткрыл дверь. Поглядел в щель, слегка толкнул
дверь, и она, печально скрипнув, отворилась во всю ширь.
  Лобстер стоял в дверном проеме неподвижный, оцепеневший, словно пассажир,
ехавший на юг и увидевший в конце пути заснеженные дали. Нет, он
по-прежнему находился на мосту, даже узнавал по некоторым признакам свой
родной участок. Вот только часть этого участка бесследно исчезла: налево,
метрах в пятидесяти, в мосту зиял чудовищный провал, словно бы обкусанный
по краям гигантскими зубами. Сама Трасса несла на себе жуткие следы:
темно-красные пятна и длинные красные полосы, тянущиеся к таинственному
провалу. Кое-где валялись окровавленные клочки одежды, а поперек дороги
стоял изуродованный автомобиль со следами крови на выбитых стеклах. В
довершение Лобстер заметил какой-то круглый предмет у обочины,
подозрительно похожий на откушенную голову.
  Лобстер ощутил, что он словно бы куда-то отплывает, и, чтобы не упасть,
ухватился за косяк. Сознание отказалось воспринимать картину как
реальность, уцепившись за разработанную уже версию: горячечный бред.
Видимо, в развитии. Лобстер мало что знал о течении этой болезни, помимо
крокодилов и чертей, являющихся на первой стадии. К примеру, коньяк,
найденный в сортире, не мог быть настоящим. А как по жилам славно
разошелся!
  Мысль о коньяке подействовала благотворно. "Альбатрос" уцелел и стоял на
своем прежнем месте, на первый взгляд невредимый. Лобстер перешагнул порог
и устремился к зданию быстрым шагом, постепенно переходящим в бег. Вне
стен "шкафа" он ощутил себя беззащитным, как новорожденный цыпленок без
скорлупы, как танкист без своего танка. Казалось ему, что звук его шагов
отдается эхом в уцелевших зданиях, где за каждой дверью, в каждом оконном
проеме притаились монстры, успевшие уже опять проголодаться.
  Он ворвался в пустой кабак, как раненый гонец со срочным поручением; роняя
стулья и натыкаясь на столики, пробился к бару, перевалился через стойку,
безошибочно, почти не глядя, ухватил с полки пузатую красавицу, давно уже
облюбованную в мечтах, - коньяк "Андре Наллин", в просторечии "адреналин",
двадцатилетней выдержки. Тут же, за стойкой, откупорил и приник к
горлышку, глотая, словно обыкновенное пиво, без смака, без удовольствия,
как обязанность. Хотел ведь? Столько лет хотел!
  Между тем болезнь усугублялась с каждым новым глотком выданного ею же
"адреналина". Так, глотнув в очередной раз, Лобстер вновь увидел монстра:
"Крокодил" возник на пороге заведения и тут же ринулся к стойке, за
которой Лобстер поглощал любимый напиток. Звероящер был крупный и
приближался стремительно, даже мебель трещала, крушась под когтистыми
лапами.
  Раздумывать Лобстеру было некогда, убегать некуда. До близкого знакомства
с монстровыми зубами оставались считанные секунды.
  Тут в крови у Лобстера вступили в реакцию два "адреналина" - свой
собственный и только что принятый. Стоя за прилавком, словно боец за
бруствером, он перехватил бутылку поудобнее, замахнулся ею и обрушил,
наподобие пузатой гранаты, на подставившуюся крокодилью башку. "Граната"
разбилась вдребезги, окатив монстра коньяком вперемешку с осколками: репа
у звероящера оказалась словно каменная. А его вопль походил на визг
локомотива при экстренном торможении. Звуковое сопровождение быстро сошло
на нет: "каменная" башка просела, будто гнилая дыня, тухлыми желтками
потекли глаза, посыпались дождем острые, как иглы, зубы, уже на полу
чернея, догнивая и рассыпаясь в прах. Устрашающая тварь смялась, как
проколотая надувная игрушка, осела, булькая и хрипя, и в довершение
растеклась по полу зеленоватой, остро воняющей лужей.
  Аарон Лобстер понял, что это конец: он кого-то убил. Кого-то в реальном
мире под видом монстра. И теперь ему предстоит длительное тюремное
заключение. После излечения, разумеется.
  Так что излечиваться Лобстеру больше не было резону. И он принялся
употреблять близлежащее спиртное без разбора этикеток. Монстры больше не
являлись, и Лобстер, накачавшись, как дирижабль, отправился на автопилоте
в задние помещения, где и уснул в одной из комнат, запершись на два замка.
  А потом потекли одинаковые дни. Все до мелочей оставалось вокруг
неизменным: дыра в мосту, коньяк в изобилии и абсолютное запустение в
окрестностях, не считая ежедневного явления разного вида и размера гадов,
дохнущих, как показала практика, чуть ли не от одного коньячного духа.
Лобстер взял себе за правило не выходить из "Альбатроса" без пары бутылок
за пазухой и возвращался почти всегда налегке. А коньяк в запасниках все
не кончался, словно кто-то его туда заботливо подкладывал. Столь же
таинственным образом пополнялись и съестные припасы.
  Такое беспросветное существование навело вскоре Лобстера на мысль о
преисподней, в коей он постепенно и укрепился.
  Так что подъехавший в один прекрасный день к провалу ярко-красный
спортивный автомобиль показался ему вначале новой породой нечисти,
вырастившей себе для удобства передвижения четыре колеса. Лобстер совершал
как раз дежурный обход своих "владений", укокошив только что в
тоске-печали какую-то креветко-жабо-щуку, размерами и цветом очень
смахивающую на этот самый невесть откуда взявшийся автомобиль.
  Несчастный Аарон, укрывшись за столбом, приготовил уже было к бою вторую
бутыль, как вдруг "монстр" растопырил крылышки, и из его нутра, как
прекрасные бабочки из кокона, явились два человекообразных существа.
  В голове у Лобстера что-то щелкнуло, и он признал наконец в чудовище
машину, а в существах, покинувших ее, людей - мужчину и женщину.
  Выронив бутылку, Лобстер обнял столб - его охватила слабость. Какое-то
время он так и стоял, глотая слезы и наблюдая за людьми: мужчина, обойдя
машину, запрыгнул на бампер и уселся там с ногами по-турецки; женщина
(какая-то слишком на вид раздетая) подошла к самому краю и остановилась,
заглядывая вниз, словно собралась сигать с моста в провал. Опасная у нее
получилась позиция - из провала-то они, убоища, чаще всего и вылазили.
  Аарон вытер слезы, огляделся на всякий случай по сторонам, поднял бутылку
и нетвердыми шагами пошел к людям.
  - Вы... откуда будете-то?..
  Первые слова дались с трудом - первые, сказанные за много дней
одиночества, счет которым он не то чтобы потерял, а просто не вел.
  Мужчина - молодой, поджарый, темноволосый и ко всему голый по пояс - резко
обернулся и пристально оглядел Лобстера с головы до ног. Только теперь
Лобстер заметил у него в руке пистолет, но не слишком обеспокоился этим
фактом, так как и без того считал себя безвременно усопшим. На капоте
рядом с мужчиной стояла бутылка - коньяк, будь он неладен. Женщина тоже
обернулась, и вот тут уже старый Лобстер слегка обеспокоился, а вернее
сказать, смутился: она оказалась совсем молоденькой и действительно была
одета слишком уж легко, точнее, почти ни во что.
  - Ты здесь какими судьбами, дед?.. Живешь, что ли?
  Лобстер наконец понял, куда ему девать глаза - на того, кто поддержал
беседу - на мужика то есть.
  - Да вот, вроде как... живу. - Ответил и сразу поспешил с советом: - Ты
убрал бы ее с края... Не ровен час, какая нечисть оттуда выползет - на
живца-то.
  Парень, заметно обеспокоившись, крикнул:
  - Чарли! Иди сюда! Иди, говорю, там опасно!
  Она подошла, ничуть не смущаясь, присела рядом с ним на капот.
  "Тьфу ты, дьявольщина... Да как знать, может, у них теперь мода такая -
голыми шлындать: ленточку вон серебристую на руку не забыла накрутить.
Молодежь - она и на том свете молодежь", - заключил для себя Лобстер. И,
отведя от нее глаза, продолжил беседу:
  - Вы здесь, это... Какими судьбами будете-то?
  - Мы, дед, в Европу едем.
  - А... Ну, ясное дело.
  Образовалась небольшая пауза. Дело их действительно было - яснее некуда.
Швах, короче. Какая там Европа?! Распрягай - приехали.
  - А ты, стало быть, так здесь и живешь?
  - Не живу я... - Лобстер замялся, вздохнул глубоко. - Жил.
  Оба гостя воззрились на него с интересом и как будто бы с пониманием.
Переглянулись. Парень отложил пушку, взялся за бутыль:
  - Выпьем за помин души?
  - Лобстер я, - сказал Лобстер, доставая из-за пазухи свою бутылку.
  - Ларри, - сообщил гость. - А она - Чарли. Ну, царствие нам небесное!
  Приложились. И девчонка не отказалась себя помянуть - после своего Ларри.
Глотнула щедро. И ну кашлять! Лобстер аж крякнул - коньяку-то небось в
жизни не пробовала, на том свете вот учится. Эх, молодо-зелено!
Развеселила старика, в первый раз после кончины. С ее голым видом он уже
пообвыкся: мы-то старые этого добра повидали, глаза намозолили. Парню вот
сложнее. Да ведь он небось не только глядит. Оттого и спокоен, не ерзает.
  Как она откашлялась, выпили еще раз - за здоровье, и Ларри спросил, не
найдется ли у Лобстера подходящей одежды для его подружки. Лобстер
ответил, что очень даже найдется - у него, мол, в "Альбатросе" полный шкаф
этого дамского барахла (наследство от жены прежнего хозяина) - и пригласил
гостей к себе, чтобы примерить. Гости замешкались. Лобстер понял их
по-своему, втайне обиделся, но не осудил - какое может быть у них доверие
к малознакомому человеку? А ну как он их в ловушку хочет завести, на
пропитание к крокодилам?
  - Ты вот что, отец... - Ларри кашлянул. - Ты сам сходи, выбери там
чего-нибудь... А мы тебя здесь подождем.
  Лобстер помялся, удрученный:
  - Вы уж только... Вы уж меня дождитесь, а?..
  Они улыбнулись, кивнули вместе. Ларри заверил:
  - Дождемся, отец, дождемся.
  Тут-то оно и заявилось: над краем пропасти поднялось что-то вроде
спутанного змеиного клубка на длинной шее - медуза, то ли гидра, а то ли
анаконда, но волосатая. Едва "оглядевшись", гадина угрожающе изогнула шею
и, не теряя даром времени, сделала выпад: на девицу нацелилась - губа не
дура. Но прозорливый Лобстер, все еще державший в руках открытую бутылку,
плеснул навстречу ей коньяком. Резко дернувшись, тварь потеряла цель, ушла
в сторону, шлепнулась и забилась у самых их ног, конвульсивно свивая
кольцами шею.
  Чарли мигом взобралась с ногами на бампер. Ларри немного очухался и в свою
очередь угостил незваного гостя, швырнув в него свою бутылку. Не попал -
бутыль разбилась, ударившись о дорожное покрытие. Тем не менее змеиная
"голова", шмякнувшись об образовавшуюся лужу, разлетелась вдребезги, как
перезрелый помидор; обезглавленная "шея", все еще подергиваясь, безвольно
заскользила в провал.
  Лобстер махнул ей вслед рукой:
  - Зря бутыль угробил. Этой и капли хватило бы.
  Потом присел на капот рядом с Ларри и протянул ему свою бутылку:
  - На вот, глотни. Поначалу-то от них всегда муторно.
  Тот принял из его рук бутылку, спросил у Чарли:
  - Эта дрянь что, с самой воды так и поднималась - на шее?
  Она пожала плечами:
  - Я вниз не глядела. Там у самого края что-то написано...
  Лобстер вопрошающе глядел на нее: свой участок он знал чуть ли не до
миллиметра, и не было на этом участке ни одной надписи, им не читанной. Не
твари же там, у края, расписались - я, мол, живоглот, тут был, или еще
чего похуже?..
  Чарли указала пальцем:
  - Там на дороге металлическая табличка. Вон, отсюда видно. На ней что-то
написано.
  Лобстер поглядел: действительно, отсвечивает посреди дороги у самого
обрыва прямоугольничек. Что за новости? Надо посмотреть. И Лобстер
направился туда, прихватив у Ларри для страховки свою бутылку - мало ли
что там за краем еще притаилось. Молодежь осталась у машины, да Лобстер на
сопровождении и не настаивал: по всему видать, недавно они в аду, вот и
опасаются. Не пообвыклись еще со всеми здешними сюрпризами и ужасами.
Самому Лобстеру эти ужасы давно уже были, что повару тараканы: сколько их
ни мори, а все равно во все кастрюли лезут.
  Подойдя к краю, Лобстер заглянул на всякий случай вниз и для начала смело
туда плюнул. После чего занялся изучением таблички: обошел, спрыснул ее
для верности коньячком и наконец, хмурясь и шевеля губами, стал читать
изображенное на ней слово.
  - Что там? - крикнул Ларри.
  - Черт его знает, какой-то "пря... М-лаз".
  - Что?
  - "Прямлаз!"
Лобстер вскинул глаза на гостей - что за ребус, может, молодежь
сообразит?.. Молодежь вела себя странно: Ларри, а вслед за ним и Чарли
медленно поднимались на ноги - прямо на капоте своего автомобиля. Решив,
что гости опешили при виде нового страшилища, Лобстер, сжав бутылку, резко
обернулся. После чего рот его открылся сам собой, а верная бутылка
выскользнула из ослабевшей руки: края провала соединяла "труба" -
зеленовато-прозрачная, огромная, как тоннель.
  - Ну дела-а-а... - прошептал Аарон. И "тоннель" схлопнулся. Еще долю
секунды висел на краю обрыва ярко-зеленый обруч, потом растаял и он.
Потрясенный, Лобстер застыл у края бездны, силясь сообразить, что это
было. Неужто опять проклятые галлюцинации?.. Наверное, он мог бы еще долго
так стоять, но сзади донесся голос:
  - Лобстер! Произнеси-ка еще раз, что там написано!
  Взгляд Лобстера послушно обратился на табличку, и он повторил негромко:
  - "Прямлаз".
  Ярко-зеленая вспышка, и вновь - ослепительный обруч, из которого возникает
"тоннель", перекинутый через пропасть. Лобстер взирал на него молча: на
сей раз "галлюцинация" не торопилась исчезать.
  Сзади кто-то подошел почти бесшумно и остановился рядом, справа. Оказалось
- девчонка.
  - Ну дела-а, - сказал и ей Аарон.
  Зеленая вспышка - и вновь "трубы" как не бывало.
  - "Прямлаз!" - крикнула девчонка. Ничего.
  - "Прямлаз!" - доносится сзади крик Ларри: он орет изо всех сил, стоя на
бампере. Ничего.
  - "Прямлаз", - осторожно говорит Лобстер, и призрачный мост вырастает над
пропастью. - Ну дела! - И мост охлопывается. - "Прямлаз". - Мост. - Ну
дела. - Нету моста. Лобстер понимает, что даже в аду можно спятить, и все
повторяет тихо, как заведенный: - - "Прямлаз". Ну дела. "Прямлаз". Ну
дела... - Мост то появляется, то исчезает.
  А девчонка уже прыгает на месте, хлопая в ладоши; маленькие груди задорно
подпрыгивают:
  - Поняла! Я поняла! - И, схватив его за локоть: - Лобстер! Говори:
"Прямлаз!" И ни слова про "дела"! Ты понял? Понял? Вообще больше ничего не
говори: "Прям-лаз!" И молчок. Понимаешь? Да? - И - бегом назад к машине,
мелькая голыми пятками - рассказывать своему Ларри, что она там поняла.
  "Ох, дитя, и угораздило ж тебя... К нам в преисподнюю... За какие такие
грехи-то?" - горестно подумал Лобстер, выдыхая в последний раз:
  - "Прямлаз".
  И по его слову - сделалось.
  Полюбовавшись еще раз - молча - на "дело рук своих", Лобстер подошел к
началу "трубы" и протянул палец к ее внешнему обрезу - настоящая ли? Или,
может, одна видимость?.. Оказалось, твердая. Не холодная и не горячая -
под палец. Потрогал носком ботинка. Ступил - держит.
  - Нуде...
  Захлопнув рот, Лобстер быстро убрал ногу. Тоннель даже не дрогнул. Лобстер
вернулся к машине.
  - Ну что? - спросил его Ларри.
  Лобстер виновато - не глядя, махнул рукой на "тоннель":
  - Вот, стало быть...
  После чего все втроем быстро обернулись на "тоннель": не исчез ли? Не
исчез.
  - Проехать можно?..
  Лобстер слабо пожал плечами:
  - А кто его знает. Вроде как... можно.
  Они разом ожили, по всему видать, обрадовались, что могут ехать дальше в
свою Европу. Ларри, уже подходя к двери машины, напомнил деловито:
  - Так ты, отец, из одежды нам что-нибудь?..
  Лобстер кивнул, затаив вздох: вот и повидался с людьми. Получаса не
прогостили, не успели и двух слов сказать, как "тоннель" этот проклятущий
откуда ни возьмись по его же слову явился. И как он ее раньше не углядел,
табличку-то эту? Девчонка вот сразу заметила - глазастая. Лобстер и не
помышлял о том, чтобы задерживать гостей, произнеся "волшебное слово".
Чего уж там - вольному воля...
  Он уже повернулся, чтобы идти, но при мимолетном взгляде на "свой" мост
испытал уже третье потрясение за сегодняшний день - после появления людей,
а потом - "тоннеля" (убийство монстров давно уже вышло для него из разряда
потрясений): через "трубу" с той стороны бежал ребенок. Не тварюшка
какая-нибудь, а настоящий человеческий ребенок. Мальчик. Лет, наверное,
пяти. Бежал он изо всех силешек и даже уже преодолел большую часть
"тоннеля". На две трети пути споткнулся, упал и стал торопливо
подниматься, торопясь бежать дальше.
  Лобстер зажал себе рот ладонью: так ему живо представилось, что
произойдет, если по какому-нибудь его нечаянному слову "тоннель" вдруг
исчезнет. Чарли поспешила к основанию "трубы", когда ребенок, преодолев
опасную дистанцию над пропастью, выскочил на дорогу, раскрасневшийся,
обессиленный, она его чуть не на руки поймала. Мальчик тяжело дышал и
наверняка упал бы, кабы не помощь Чарли - поддерживая за плечи, она
усадила его на дорогу и сама уселась рядом. В целом выглядел ребенок
неплохо - ухоженный, аккуратно подстриженный, в светлых джинсах и чистой
полотняной рубашке, словно его выпустили недавно из благополучного дома
погулять перед обедом. Он с любопытством рассматривал Чарли и Лобстера, а
немного отдышавшись, стал оглядываться, вертя головой. Он вовсе не
производил впечатления измученного малыша, живущего в одиночестве по ту
сторону провала.
  - Ты кто? - спросила его Чарли. И в ответ на его удивленный взгляд,
объяснила, показывая пальцем: - Я - Чарли, а это - дядя Лобстер. А как
тебя зовут?
  Малыш пошевелил губами, словно в затруднении. Лобстер вспомнил, с каким
трудом давались и ему после недель молчания первые слова.
  - Н-ник, - выговорил наконец мальчик и повторил уже тверже: - Ник.
  - Ты очень смелый, Ник, - сказала Чарли. - Ты с той стороны? Там живет
твоя мама?
  Не ответив, мальчик обернулся на машину, возле которой, словно
привязанный, стоял Ларри.
  - Это Ларри. - Чарли, вскочив, протянула мальчику руку. - Пойдем, я тебя
познакомлю.
  Малыш доверчиво взял Чарли за руку. Лобстер, оглядываясь, тронулся за
ними: в такой близости от края ему было не по себе без бутылки за пазухой.
Однако они пролили здесь достаточно коньяка, чтобы отпугнуть отсюда
нечисть по крайней мере на сутки.
  - Ларри, это Ник. Он испытатель, правда, Ники? И очень смелый! Он провел
испытание "тоннеля"! А обратно мы отвезем его на машине.
  Ник, стоя между ними, с любопытством разглядывал автомобиль. Ларри,
протянув руку, потрепал его по голове - малыш от руки не отпрянул.
"Непуганый", - с удивлением подума