ему отойти от автомобиля дальше, чем
на старые добрые два шага. Пока он переваривал этот факт, Чарли крикнула
ему с той стороны машины, что ей надо на пару минут отлучиться, и,
поставив на капот бутылку, побежала прочь, белея в темноте узкой спиной и
мелькая голыми пятками - на ту сторону дороги, к темнеющему там у обочины
"шкафу".
  Черт возьми, ну что он мог возразить?..
  Стоя у машины в ожидании, Ларри на всякий случай достал лазерник, хотя от
него вряд ли сейчас был бы толк: в случае опасности ей стоило полагаться
только на этот свой браслет, и оставалось надеяться, что ее не успеют
оглушить до того, как она о нем вспомнит.
  Ларри поймал себя на том, что продолжает думать прежними категориями -
отчасти по привычке, но главное - потому, что и здесь, за Чертой,
продолжала существовать его незримая индивидуальная тюрьма, она же
защитница. Значит, законы проклятой территории простирались на какое-то
расстояние и за ее пределы, стало быть, и тут могли сохраниться после
эвакуации чокнутые граждане, зараженные вирусом междоусобной войны. И ему
следовало получше присматривать за девчонкой, не выпускать ее больше за
пределы поля - благо что "шкаф" входит в него без проблем почти полностью.
  Он и не думал о том, чтобы в ближайшее время расстаться с Чарли. Хотя она
сослужила уже ему свою службу - как живая отмычка - и теперь была попросту
больше не нужна. Мало того, она была опасна. Слов нет, девочка ему
попалась не простая, а прямо скажем, отмеченная, и не иначе как самолично
теми, кому под силу воздвигать барьеры на мостах и руководить потом всей
этой глобальной катавасией. Может быть, ее миссия была связана с
неизвестным оружием на ее руке. А может быть, это ценное оружие было
придано ей, как наиболее ценной, для защиты. Так или иначе, за девчонкой
незримо стояли чьи-то интересы - слишком могущественные, чтобы пытаться
разобраться, чьи они и откуда, а тем паче вставать на их пути или
вмешиваться в их грязные авантюры; ну да, именно в их грязные, кровавые,
гнилые, вонючие авантюры! Поэтому самым разумным сейчас для Ларри было бы
сесть немедленно в свою машину и дуть вперед, не останавливаясь и не
оглядываясь до самой Европы, или куда там вела теперь эта чертова гиблая
трасса.
  Несмотря на все эти более чем разумные доводы, Ларри стоял как врытый,
опершись на капот. С лазерником в руке.
  И ждал.
  Потом он подумал, что надо было просто подъехать к этому "шкафу", чтобы не
волноваться лишний раз, но тут она как раз появилась - возникла беловатым
призраком на портьере ночи. Воротилась, как ни странно, безо всяких
приключений: выходит, что на этом участке и впрямь было безопасно, иначе
уж на чью-чью голую задницу, а на ее-то приключений бы точно нашлось.
  Глубоко вздохнув, Ларри отложил лазерник и потянулся назад - за бутылкой.
Свинтил крышку. Глотнул - елы-палы, да это ж... коньяк! Глотнул еще - да
первоклассный! И в такой крупной таре - литра два! Ничего себе презент -
коньяком его не баловали за все "время заключения" ни разу. А тут - на
тебе! Хоть залейся! В честь ее спасения, не иначе. Или же тот, кто
поставлял ему напитки, считал, что коньяк - лучшее средство для отмытая
девушек. От мужской крови.
  Чарли тем временем подошла к двери машины и мялась там в темноте и в явной
нерешительности.
  - Иди сюда, - позвал ее Ларри, стоявший на свету фар. - Здесь виднее.
  - Может, я сама?..
  Застеснялась наконец. С чего бы? Ларри глотнул еще раз. Хорошо!
  - Черта ли ты там сама отмоешь, - спокойно сказал он, подходя к ней. - Я
на тебя полью.
  Он поднял бутылку и стал лить коньяк ей на грудь. Несколько секунд они так
и стояли: он - с поднятой бутылкой, она - напротив, не двигаясь,
заливаемая коньяком. А потом...
  Черт, ее даже трогать не пришлось! Пойди пойми этих женщин - прикидываешь
так и эдак, ломаешь мозги, как к ним подступиться, а они...
  Потом она шагнула к нему. И положила руки ему на плечи.
  Сама.
  Ларри уронил бутылку. С коньяком.
  И моментально про нее забыл.
  Просто рукам нашлось другое занятие - обнимать мокрую девчонку.
  В темноте, у машины, замершей на пустой трассе.
  На мертвом мосту.
  В съехавшем с катушек мире.
  Все. Она была в его руках. Вся, до конца - он это чувствовал.
  Теперь он знал, что делать. И умел это делать. Ларри-то Шанс? Записной
кобель, бездипломный врач-сексотерапевт, отпетый бабник с самого нежного
возраста, когда знакомым девчонкам, вроде этой, спасу от него не было ни
днем ни - тем более - ночью. Помешать ему сейчас взять эту крошку могло...
  Ну, разве что крушение моста.
  То, что началось потом, смахивало на самое настоящее мостокрушение. Словно
Ларри сам вызвал его своей мимолетной мыслью.
  Сначала задрожала дорога под ногами. Такого не случалось никогда раньше,
да и не могло случиться - гигантское стабильное антигравитационное поле
удерживало мост в полной неподвижности, какие бы бури ни бушевали над
океаном.
  Сообразив, что творится что-то серьезное, Ларри моментально впихнул
девушку в машину, ввалился туда сам и закрыл двери. Машину сначала просто
трясло, потом она стала резко дергаться и подскакивать - мост ходил
ходуном, словно легкое подвесное сооружение под воздействием грубой
природной стихии. Потом впереди на фоне темного неба промелькнуло что-то,
еще более темное - какое-то огромное вытянутое тело, и, ломая дома,
обрушилось поперек дороги. Мост содрогнулся более капитально. Машину
подкинуло и садануло всеми колесами об трассу - благо что не перевернуло.
Девчонка с коротким вскриком впилась ногтями в Ларри. Он стерпел. Вскоре
последовал второй такой же удар: еще одно грандиозное тело упало на дорогу
позади. Потом третий, четвертый и пятый - что-то подобное же падало на
мост, но где-то за пределами видимости. С каждым новым ударом машина
подскакивала, как ополоумевший горный козел. Ларри крепко прижимал к себе
девчонку - так умирать ему было куда приятней и так их, по крайней мере,
не ударяло друг об друга.
  Между тем толчки прекратились, и мост начал мерно раскачиваться. При этом
необъятное тело, перекрывшее путь, стало перемещаться - справа налево,
длинными волнообразными рывками. Позади происходило примерно то же самое:
грандиозные бревна - а точнее, как теперь было ясно, щупальца - ползли,
подтягивая на мост из океана остальное туловище. Что это было за туловище,
Ларри не хотелось себе даже представлять - да и зачем, когда они и так,
судя по всему, должны были в очень скором времени его увидеть.
  Он не ошибся: через какое-то время широкое равномерное раскачивание сошло
на нет, превратившись в крупные содрогания, мост сильно накренился набок,
и на дома с правой стороны трассы стала наползать, круша их и заслоняя
собою постепенно звездное небо, необъятная, черная, как бездонный
космический провал, масса. По всему судя, она намеревалась взгромоздиться
на мост, и как раз в той его части, где стояла одинокая машина с живой
начинкой внутри. Черт его знает, может быть, тварь подкарауливала каким-то
образом снизу движение на мосту? Тогда понятно, отчего в этой части моста
такое запустение.
  Но с каких это пор в земном океане водятся подобные октопусы?.. С длиною
щупалец... М-мать честная!.. Какова ж тогда должна быть его общая масса?..
Если эта туша нас и не проглотит - что вряд ли, - так наверняка раздавит в
лепешку. А скорее всего и то, и другое. Главное, что убраться с пути ее
следования совершенно невозможно. Попробовать расстрелять из лазерника?..
Так наверняка у этой твари кожа толщиною не меньше чем в метр - не
прожжешь. Разозлишь только.
  Тут, кстати, Ларри вспомнил, что лазерник его остался лежать снаружи на
капоте, и, разумеется, давно уже с этого капота куда-то улетел. Ларри
рассеянно пошарил взглядом окрест машины. В этот момент гороподобная масса
медленным тяжелым рывком поглотила большую часть встречной полосы. Ларри
почему-то вспомнил брошенную бутылку - наверное, потому, что от приникшей
к нему Чарли пахло коньяком. Хорошо хоть коньяка удалось глотнуть
напоследок. Жалко вот, не удалось... Он лизнул ее в плечо - оно было еще
влажным, горьковатым. Омыл, выходит, девочку перед смертью в двух водах -
в крови и в коньяке. Даже монстру литра полтора коньяка перепало.
  И мы.-на закуску.
  Еще какое-то время он глядел на ее плечо, потом обернулся на чудовище -
что-то оно не торопилось их заглатывать. Темная стена бугристой плоти
колыхалась в нескольких шагах от машины, сотрясая мост, но уже не
накатывалась, а наоборот - медленно подавалась назад, все дальше,
постепенно, словно бы нехотя освобождая уже захваченную ею часть дороги.
Взгляд Ларри, скользнув оценивающе по этой стене вверх-вниз и туда-сюда,
остановился на участке напротив двери машины: там стена не просто
отступала, а как бы проваливалась внутрь - разлагалась, фосфоресцируя,
прямо на глазах оседала на дорогу, испуская в темноте бледные - и
наверняка вонючие - испарения и образуя в гигантском теле монстра все
более чудовищную дыру.
  - Гляди-ка, - произнес Ларри, и девушка, оцепеневшая в его руках, тоже
обернулась. - Что же это, выходит... коньяк?..
  Она посмотрела на него совершенно безумными глазами.
  - К-какой коньяк?..
  - Какой - тот самый, которым я тебя поливал. - Ларри хмыкнул: - Да нет, не
может быть. Чтобы с коньяка, да эдак-то поплохело?.. Хотя... - Он кивнул:
  - Бывает.
  Монстр, громыхая на весь мост разбитым булыжником, отваливался все дальше
и все быстрее: этот грандиозный спрут, пораженный во время охоты коварным
биологическим оружием, соскальзывал с моста, как какая-нибудь обессилевшая
пиявка. Гигантская туша перевалилась за барьер, и зашуршали с двух сторон
безжизненные щупальца, ускользая вниз вслед за падающим телом. Мост
качнулся в последний раз, окончательно выравниваясь, а через какое-то
время снизу от океана докатился оглушительный всплеск, подобный залпу
сразу всех орудий какой-нибудь супертяжелой батареи - чудовище гробанулось
о родную стихию.
  Чарли вздрогнула. Ларри глубоко вдохнул ее коньячный запах. Резко
выдохнул, отпустил девчонку и откинулся в свое кресло.
  Надраться бы сейчас.
  Она лежала рядом - расслабленная, совсем без сил. Как после хорошего секса.
  Ларри усмехнулся:
  - Посмотри там в баре чего-нибудь выпить. И пожрать. Потом надо будет
отоспаться.
  - Давай уедем отсюда, - сказала она.
  - Нет. Это сейчас, наверное, самое безопасное место на всем мосту.
  Она приподнялась, оглядывая дорогу и темнеющие окрест руины.
  Пусто, мертво и оглушительно тихо. Так, будто чудовище им только что
привиделось, а океана, из которого оно вылезло и куда потом обратно упало,
внизу вообще нет: штиль, должно быть.
  Коротко вздохнув, Чарли потянулась к бару.
  Гляди-ка, послушалась. Прогресс.
  Ларри, затемнив по привычке стекла, включил в салоне внутреннее освещение.
  Добытую ею из бара новую бутылку Ларри опробовал сразу - на коньяк он
больше не рассчитывал, но должны же им были прислать что-нибудь на помин
монстра. И для ликвидации следующих.
  В бутылке оказалась обыкновенная вода. Мойся - не хочу. Ладно. Помоемся
еще. А пока запили этой водой горячую картошку с мясом и овощным салатом.
  - Пропагандируют, значит, среди нас здоровый образ жизни, - ворчал Ларри,
угрюмо дожевывая салат. Тем временем Чарли, ни слова не говоря, опять
шарила в баре. Похоже, она тоже хотела помянуть монстра и еще надеялась
найти там что-нибудь помимо воды.
  - О!
  Она развернулась к нему, гордо держа в руках две какие-то синие склянки. И
протянула ему одну. Ларри взял склянку, скептически поглядел на просвет:
  - Уверена, что не отрава?
  - А хоть бы и отрава. Давай, за знакомство.
  - Давай. Выпили.
  Что ж, неплохо. Очень даже. Сладковато, пожалуй, скорее - на женский вкус.
Для нее и доставили.
  - Больше нет?
  - Не-а.
  Точно - для нее.
  Ларри глянул на девчонку - отошла, взбодрилась? Он-то уже давно взбодрился
- еще как взбодрился, просто поглядывая на нее. И не сидел бы тут, жуя
салат и потупясь, как праведник, кабы не эта ее нервная "бижутерия". Было
у нее настроение, а сейчас, глядишь, уже нет. Так она, если что, невзначай
про браслетик-то и вспомнит.
  - Тогда давай спать?.. - сказала она, укладываясь в услужливо откинувшееся
кресло, принявшее моментально форму лежащего на нем тела.
  - Давай.
  Он погасил свет, улегся тоже. Пропади оно все...
  - Ларри.
  - Да.
  - У тебя есть чем накрыться?
  - Что, замерзаешь?
  - ...Да.
  Он нашел на ощупь ее руку: пальцы его предательски подрагивали, ее же
оказались совсем холодными. Он сжал их, осторожно приподнялся и медленно,
почти перестав дышать, провел по ее замеревшей руке вверх - от запястья,
где начинался хлитс до его последнего витка у плеча. Здесь приостановился
на миг, подумал: напряжен боевой браслетик - что сторожевая гадюка... Да
бог с ним. Он же не может ее согреть. Не в его силах заставить ее
забыться. Или сделать хоть немного счастливей.
  - Есть.


                                  Глава 3


  Служебный объект: 8979; 5/3-17 Аарон Лобстер.
  Функция: отмычка для межуровневого силового канала "малый мост".

  Те, кто были, по-моему, сплыли,
А те, кто остался, - спят.
  Один лишь я сижу на этой стене
(Как свойственно мне).
  Мне сказали, что к этим винам
Подмешан таинственный яд.

  Лобстер жил на мосту возле самого провала. Вернее... Ну да - жил. Хотя сам
он придерживался на этот счет прямо противоположного мнения. Он много
спал, ел до отвалу и главное - пил. Пил сколько влезет. Причем
исключительно коньяк. И лучший - другого тут просто не было.
  И все-таки Лобстер считал, что живет - то есть не живет, а недавно умер и
находится уже после своей кончины - в персональном, специально для него
предназначенном аду.
  Нет, Лобстер далек был от мании величия и не понимал, почему в настоящий
ад не допустили больше ни единой живой души, с которой он мог бы
перекинуться хоть словечком. Только душу, бог с ним, с телом! Но живую!
Ведь и сам он считал теперь себя лишь душой, хотя и порядком упитанной. И
в самой глубине этой своей упитанной души Лобстер подозревал, что заслужил
такое наказание.
  Именно такое.
  Поэтому он возненавидел коньяк, проклял его и предал своей собственной
анафеме. И все равно продолжал его пить. От одиночества. И еще от
вынесенного из "земной жизни" алкоголизма.
  Надо сказать, что при жизни Лобстер редко употреблял коньяк - по причинам
чисто финансового характера, к делу не относящимся, - зато уважал его
больше всех других напитков. Уважать приходилось втайне, а наяву пить
иногда водку, порой дешевое виски, глотать ежедневно суррогатное вино и по
нескольку раз на дню утешаться пивом - чаще, увы, слабоалкогольным, потому
что крепкое пиво в рабочее время было для дорожного смотрителя под
строжайшим запретом.
  Внушительным в профессии Лобстера было только второе слово в ее названии.
Обязанности "смотрителя" состояли в том, чтобы на вверенном ему участке
моста "Смотреть!" - а точнее, следить - за состоянием трассы: проверять
изношенность покрытия, подновлять краску - на переходах, "шкафах",
столбах, барьерах и так далее, а также производить по мере надобности
мелкие ремонтные работы. На своем участке каждый "шкаф" был Лобстеру как
родной, потому что он жил тут с самого рождения и уже долгие годы никуда
отсюда не отлучался - ни на Большую землю, ни, упаси господи, за ее
пределы. Кстати, на последнее он все равно не заработал бы и за всю жизнь,
даже если бы и не тратил все почти деньги на спиртное, совсем не ел бы и
не пил, а копил бы их на билет на какую-нибудь Венеру. А и свались на него
непонятно с какого рожна такие бешеные деньги - ни за что не полетел бы!
Поскольку считал космические полеты ошибкой человечества и очень любил
развивать эту тему за кружкой пива в "теплом" кругу приданной ему бригады
ремонтников. Радел при этом Лобстер не столько за себя, как за все
человечество: разлетелись черт-те куда и живут теперь на чужих "планетах",
а какая, спрашивается, разница? На Земле им земли мало? Лобстеру,
например, земля под ногами была и вовсе не нужна, ему вполне хватало для
счастливого существования родного отрезка моста. Хотя "при жизни" Лобстер
не считал себя счастливым человеком - жил себе да и жил, и многое его в
той жизни не устраивало (в первую очередь - чего греха таить -
недоступность коньяка). И только после своей "кончины" понял, что
настоящий рай остался именно там - в его увядшей внезапно, как анемон,
"земной" жизни. Каясь, он винил в ее утрате только себя. И пиво.
  А ведь все могло быть совсем иначе, он и по сей день работал бы
смотрителем в раю (пускай и не подозревая об этом), если бы разорился
тогда на одну-единственную бутылку этого проклятущего коньяка, хотя бы и
не лучшего: всех тех денег, что он потратил в тот роковой вечер на
скверное пиво, вполне могло бы на нее хватить. Ну, на полбутылки-то уж
точно хватило бы. Но чем отмеривать себе аптекарскими дозами коньяк,
Лобстер предпочел залиться пивом, хоть оно ему, как он впоследствии
припоминал, сразу не понравилось. Верный организм способен был перегонять
с нужным результатом - в чем Лобстер не раз уже убеждался - самые смелые и
неожиданные вливания. Но, видно, что-то уж совсем не так было с этим
пивом: приняв его во вполне умеренном - по своим меркам - количестве, он
впервые за всю историю своего алкоголизма не смог преодолеть ста метров,
отделявших родной кабак "Альбатрос" от родного же дома.
  Дурноту он ощутил сразу же по выходе из "Альбатроса" и, собрав тающие
силы, истратил их абсолютно все на рывок до ближайшего "шкафа": не
пристало смотрителю "метать харчи" на обочине вверенной ему дороги. Что он
стал делать в "шкафу", Лобстер не помнил абсолютно и предполагал, что сие
укромное сооружение стало последним приютом, чем-то вроде временной
гробницы для его несчастного, отравленного злодейским пивом тела.
  Очнулся Лобстер оттого, что его били судороги. И обнаружил себя лежащим на
дощатом полу того самого "шкафа". После двух безуспешных попыток
подняться, чудом избежав кунания головой в сортир, Лобстер пришел к
удивительному выводу: в судорогах сотрясается вовсе не его тело, а сам
"шкаф". Мгновенно ощутив себя "при исполнении", Лобстер рывком встал на
ноги и распахнул дверь, собираясь разобраться по всей строгости, кто там
снаружи безобразничает, тряся с помощью неизвестного приспособления
кабинку.
  "Разборки" длились не более секунды.
  Лобстер все еще возился с задвижкой - руки что-то плохо слушались, когда
снаружи кто-то попытался к нему вломиться, и он очень хотел бы думать, что
это просто проезжий, которому стало невтерпеж. Хотя успел очень хорошо
разглядеть мелькнувшую в полуметре от двери зубастую пасть... Крокодила?
Может быть. А может, и ящерицы. С тремя парами длинных многосуставчатых
лап.
  Вот, значит, как она начинается, горячка-то белая...
  Мысль о том, что он находится в аду, Лобстеру в тот момент еще не пришла:
слишком уж все вокруг - сам Лобстер и окружающий его тесный сортир - было
грубым и материальным. И даже надписи на стенах были те же самые, столько
раз читанные им в родном "шкафу".
  Рухнув задницей на унитаз, Лобстер со вставшими дыбом и, наверное,
поседевшими волосами ожидал продолжения бреда. Но удары в дверь вскоре
прекратились. Однако кабинку продолжало лихорадить, хотя теперь-то Лобстер
понимал, кого это на самом деле лихорадит. Вот когда он осознал, что белая
горячка - это и впрямь серьезно. Настолько серьезно, что собственные
кошмары способны, пожалуй, разорвать его в клочки.
  Тогда-то Лобстер и уронил в отчаянии руки. При этом правая ладонь
наткнулась на что-то, стоящее на полу у его ног и очень напоминающее
горлышко бутылки.
  Опустив взгляд, Лобстер убедился, что внизу действительно скромно
притулилась бутыль - большая, налитая под горлышко светло-коричневой
жидкостью. Свинтив крышку и понюхав жидкость, Лобстер вначале не поверил
собственному носу. После первой же дегустации его осенило, что знаменитая
делириум тременс способна воплотить в жизнь не только кошмары ал