этому человечеству, наверно, кранты... Ну надо же! Заснет человек летом, проснется зимой, и нет у него других забот, как о времени, о Земле и о..."
     - Шорохов, ты скоро?!
     - Готов! - отозвался Олег.
     "...и о человечестве... - додумал он про себя, торопливо завязывая шнурки. - Да, но девять из десяти на этом тесте валятся. Неужели они все об одном и том же ?.. Время, Земля... Идиотизм!.."
     Выпрямившись, Олег окинул взглядом комнату - как и тогда, в июле. Вроде ничего не забыл. Все, что нужно, он взял еще в прошлый раз. Он уже уходил из дома, уходил навсегда. В июле. Стояла жара, и... будильник стоял не на телевизоре, а возле кровати.
     "И еще комар, - спохватился Олег. - Поискать его ради хохмы? Ведь правда же, где-то летал. Откуда, интересно, он взялся - в декабре?.."
     - Шорохов!! - гаркнул, теряя терпение, Лопатин. Олег снова осмотрелся. Кажется, ничего не забыл...

***

     Учебная база находилась в двадцати километрах от Москвы, в бывшем пансионате Министерства обороны, и уже сам этот факт многих разочаровал. Кто-то надеялся на царскую охоту, кто-то грезил золотыми пляжами, Олег же ни о чем таком не мечтал и реликтовые красные звезды на воротах воспринял спокойно.
     За воротами было чистенько и скупо: газоны, плиточные дорожки, несколько двухэтажных корпусов из белого кирпича и приподнятый помост танцплощадки, окруженный лавочками, - все как полагается.
     Три замызганных автобуса въехали на территорию и остановились. Расхлябанный дежурный на КПП что-то беззвучно проартикулировал и взмахнул рукой. Тогда, в июле, никто не подозревал, что роль законно оборзевшего "полторахи" в пилотке набекрень играет лейтенант спецназа ГРУ. Люди в раздолбанных икающих "ЛиАЗах" смотрели в окна и скептически цыкали.
     Двери в автобусах открылись лишь после того, как сомкнулись глухие створки ворот, - это чем-то напоминало работу шлюза, но в начале июля такие странные мысли никого еще не посещали.
     Шестьдесят человек выбрались из бензиновой духоты на пыльное пекло. Откуда-то возник прапорщик наихудшего комедийного пошиба: усатый, пузатый и как будто слегка хмельной. Позже выяснилось, что прапор на базе такой же декоративный, как и солдатики, но тогда, в первый день, он произвел впечатление даже на Олега. Захотелось плюнуть и вернуться домой.
     - Зачем нужен старшина, всем ясно? - осведомился прапорщик. - Нет?.. Вот и мне тоже - не ясно. На всякий случай довожу: с просьбами и пожеланиями обращайтесь не ко мне, а к своим инструкторам.
     - Молодой человек, лично я в армии не бывала, - бойко произнесла какая-то девушка. - Нельзя ли чуть конкретней и без вашего портяночного юмора?
     - Сказал - не доставайте! У женского пола вообще отдельная история... мне еще вас не хватало... В три шеренги!
     - А можно повежливей? - спросила она - Я сюда не маршировать приехала.
     - Серьезно, старшина, - подал голос парень в сетчатой маечке, чулком обтягивающей бугристое тело. - Я уже отслужил.
     - Я тебе медаль за это должен?
     - Если тут будут строевые занятия или что-то такое, тогда до свидания. Я учиться приехал!
     Народ дружно расхохотался - в устах культуриста это звучало противоестественно.
     - Хорошо. - Прапорщик внимательно оглядел толпу и вытащил из нагрудного кармана толстый металлический карандаш. - Поди-ка сюда. Значит, учиться? Сейчас поучимся.
     Кнопку на мнемокорректоре никто не заметил. Кнопка была маленькая, в самом низу, и нажимать ее следовало мизинцем, но об этом все узнали позже.
     Парень в майке почесал нос и сказал:
     - Серьезно, старшина. Я уже отслужил.
     Некоторые еще досмеивались и не поняли о чем речь. Некоторые поняли сразу и сделали шаг назад. Нетвердый.
     - И что дальше?.. - поддержал прапорщик.
     - Если тут будут строевые занятия или что-то такое, тогда до свидания. Я учиться приехал, - заявил культурист.
     Теперь дошло до всех. Люди прекратили хихикать и расступились полукругом, оставив парня в одиночестве.
     - Он не помнит, - пояснил прапорщик. - Минус сорок пять секунд, столько я ему закрыл. Вспомнит, когда я захочу. Но обратный процесс малоприятен. Наверно, эти сорок пять секунд того не стоят... Налево, - вяло скомандовал он.
     Новоиспеченные курсанты - кто с чемоданом, кто с полиэтиленовым пакетом - нестройно повернулись.
     - Иногда умение забывать ценится выше, чем умение помнить, - продолжал прапор. - Существует такая информация, по сравнению с которой архивы любой разведки - это ворох фантиков. Есть уровни секретности, при допуске к которым человека надо сразу закатывать в бочку. Испугались, нет?.. Зато у нас после службы никаких подписок о неразглашении. Разглашать вам будет нечего. Марш!
     Люди подавленно плелись по тропинке, прикидывая, насколько им все это нужно. Олег тоже сомневался, но как-то несильно, наполовину. В конце концов, условия увольнения он знал и сам - это было то немногое, что им сообщили заранее.
     Старшина шагал рядом - кажется, он остался доволен. Позже Олег убедился, что этот экспромт с корректором был отнюдь не случаен. Подобные демонстрации входили в программу обучения.
     Меньше чем через неделю на занятиях с матчастью действие импульсного мнемокорректора испытали все - им закрыли по две минуты. В этом не было ничего страшного, это и обнаружить-то было невозможно - до тех пор, пока заблокированные участки памяти не открыли вновь. Как и обещал прапор, "вспоминание" оказалось неприятным. После физического ступора, из которого большинство выкарабкивалось около часа, наступил паралич эмоциональный.
     - Хорошему человеку маленькая депрессия никогда не помешает, - изрек тогда инструктор. - Привыкайте, такое с вами будет часто. И учитесь справляться сами - без водки, таблеток и психоаналитиков. - Он благожелательно улыбнулся и запер группу в классе.
     К тому моменту двенадцать человек из шестидесяти уже отсеялись, по двое в день. Но эти шесть дней до первого теста нужно было еще прожить...
     Дорожка привела к парадному входу с чудовищной военно-морской мозаикой. Каждый корпус был украшен кафельным панно, посвященным какому-нибудь роду войск. По соседству стояло здание с циклопическим десантником в устрашающей позе, правее находилась двухэтажна с фантазией на тему ПВО.
     Кроме прапорщика и дежурного, Олег заметил двоих солдат с метлами, больше на территории никого не было.
     Часть сокурсников он успел разглядеть еще в автобусе, пока короткая колонна ехала от автовокзала на "Щелковской". Мужчин оказалось чуть больше, но ненамного. Всем пассажирам было где-то от двадцати пяти до тридцати, однако критерий отбора Олег так и не уловил.
     В автобусе сидели и яркие фемины почти модельной внешности, и откровенные дурнушки, одетые черт знает во что. Мужики тоже собрались как будто из разных муравейников: небритые субъекты с ранними животами, спортивного вида красавцы, принявшиеся подбивать клинья еще в дороге, пара босяков в залатанных брюках и несколько человек вовсе без имиджа - заурядных, как сам Олег.
     В холле их ждала женщина-офицер. Китель у нее был черный, а просветы на погонах красные. Олег задумался, как же к ней все-таки обращаться - "товарищ майор" или "товарищ капитан третьего ранга".
     - Ася, расквартируй девочек, - распорядился прапор, и Олег запоздало сообразил, что для майора она слишком молода.
     Женщина затушила окурок о край эмалированной урны и повела свою часть группы вверх по лестнице. Во второй раз Олег увидел Асю только через два дня, и она была уже в полевой форме морской пехоты - лихо приталенной, с лейтенантскими погонами. На голову она надела зеленый берет. Морпехи таких не носят, но ей было все равно, просто Ася решила, что он неплохо смотрится с ее глазами. За эти два дня Олег уже усвоил, что воинские звания здесь отсутствуют в принципе.
     Мужчин расселили на первом этаже, в четырех десятикоечных кубриках без всякого намека на удобства. Побросав вещи в тумбочки, люди начали активно знакомиться, словно до этого, минутой раньше, их что-то останавливало. Олег жал руки, многократно повторял свое имя и слышал в ответ чужие, большинство из которых тут же забывал. Единственным, кого он запомнил сразу, был печальный тип, длинный и какой-то нескладный, с нереальным сочетанием Иван Иванович Иванов. Иван Иванович выглядел лет на сорок - в действительности ему было двадцать шесть - и производил впечатление добровольного девственника. Раскрыв на кровати смешной потертый чемоданчик, он выложил две толстые книги: иллюстрированную энциклопедию дохристианской Руси и потрепанный вузовский справочник по физике. Олег предпочел свернуть беседу и отправился искать туалет.
     Побродив по корпусу, он выяснил, что прапорщик вместе с морским майором Асей уже ушли, приказав народу устраиваться и готовиться к обеду. Шестьдесят человек принялись гулять, курить, трепаться, но главной темы - цели их приезда - впрямую никто не касался.
     Некая пытливая девица настойчиво намекала на какой-то бункер - мол, все более или менее секретное должно находиться под землей. С ней не спорили, но разыскивать бункер никто не торопился. Не выдержав, она спустилась по служебной лесенке в подвал и возле стальной двери наткнулась на какого-то солдата.
     - Вам чего, тетенька? - спросил тот, сверкая глазом на ее узкие шорты.
     - Мне?.. Так, ничего...
     - У нас тут бойлерная, - сказал солдат. - Будет время - заходите, в домино сыграем. На раздевание, конечно.
     Поднявшись обратно, девица сделала вывод, что особых секретов в подвале нет, но соваться туда все же не стоит, - и с ней опять-таки не спорили.
     В постижении местных порядков было что-то от естественного отбора - безликое и неотвратимое. Ни Устава Службы, ни правил поведения курсантам не объясняли. На простой вопрос о требованиях следовал такой же простой ответ: "Пока вы не приняты в Службу, от вас ничего не требуется".
     Дисциплину курсантам не навязывали - ни прапорщик, ни Ася, ни инструкторы, появившиеся в группе уже к вечеру. Им ничего не запрещали, хотя и разрешали немногое, но это если спросить. Если же не спрашивать, то почти все было дозволено.
     Дежурный у ворот за пределы территории никого не выпускал, но, когда тот же качок в майке у него на глазах полез через забор, он и не почесался. Правда, культуриста после этого на базе больше не видели.
     Спустя некоторое время одна девушка надумала отметить день рождения и уговорила какого-то солдатика сбегать за бутылкой. Тот особенно не возражал и даже законного стопарика не принял, сказал - празднуйте, мне не жалко. Пол-литра выпили на пятерых, все вышло весьма культурно.
     На следующее утро пятеро трезвых, ничего не подозревающих курсантов получили по импульсу из корректора и, по-прежнему ничего не подозревая, очнулись в собственных квартирах. Включив дома телевизоры, они вдруг обнаружили, что каким-то образом перенеслись на несколько дней вперед - или не перенеслись, но умудрились прожить эти дни так, что в памяти не осталось и следа. Однако эта проблема касалась лично их, к Службе она уже не имела ни малейшего отношения. И, разумеется, им не пришло в голову связать свою амнезию со скромным подмосковным пансионатом - ни базы, ни момента вербовки они также не помнили. Все то, что в их жизни началось словами: "Для тебя есть работа, слегка странная, но тебе она понравится...", закончилось раньше, чем эти слова были произнесены.
     Со временем все "можно" и "нельзя" проявились сами. Курсанты начали чувствовать запреты интуитивно, и вот тогда в группе возникла дисциплина - сознательная и добровольная, основанная на элементарном здравом смысле. Но это пришло поздно, когда группа уже сократилась наполовину.
     Одной из тех немногих вольностей, что игнорировались начальством, была личная жизнь. Полгода - это гораздо больше, чем может показаться с другой стороны, из-за забора. Через два месяца воздержания сломался даже Иван Иванович. В октябре начался период повальной полигамии, но длился он совсем недолго: людей отчисляли, круг сужался, и в какой-то момент в группе воцарились братско-сестринские отношения, не мешавшие, однако, сестрам и братьям забираться друг другу в постель.
     Пару курсантов, мужчину и женщину, - иных пар, слава богу, не складывалось, - все же турнули, но не за распущенность, а, скорее, за рассеянность. Сама будущая мамаша даже не знала, с кем это она промахнулась, и вообще ни о чем таком не догадывалась - срок был небольшой. Тем не менее начальство нашло и второго виновника. Оба помолодели памятью на сто десять суток и отправились по домам.
     Олег пытался вообразить, каково это - проснуться в не в том месяце. Тогда, ближе к зиме, среди курсантов уже ходили слухи о выпускном тесте, и каждый волей-неволей примерял эту ситуацию на себя. То, что им успели рассказать, объяснить и, главное, показать, на последнем экзамене не имело никакого значения. Минус шесть месяцев - от тихого шепота за спиной: "Для тебя есть работа..." до торжественного рукопожатия куратора группы Василия Вениаминовича. После корректирующего импульса в памяти не останется ни слова из учебного курса. Ни конспекта, ни шпаргалки - только ты сам, наедине со своим недоумением.
     Женщины долго донимали Асю, уговаривая ее поведать об этом кошмарном тестировании. Она уходила от ответа, сколько могла, но в итоге не выдержала и произнесла одну фразу, после которой от нее отстали:
     - Прелесть этого экзамена в том, что все рассказы об экзамене вы тоже забудете.

***

     Олег вышел из комнаты и загадочно посмотрел на Асю.
     - Наконец-то... - сказал Лопатин, забирая со стола шляпу.
     - Я прощался... с прошлым.
     Олег кривил душой. Он думал не о прошлом, а о том, что если бы заранее узнал про Асин стриптиз, то это, возможно, отложилось бы у него в памяти. И тогда он вел бы себя не так глупо - опять же, возможно. Не так глупо, а... ну, как-то иначе, умнее. Ведь когда Ася вылезла из ванны, когда встала вплотную к нему, да еще накинула на него полотенце - то самое, которым вытиралась...
     Шорохов обнаружил, что чересчур углубился, и заставил себя отвлечься. Тем более что ничего важного он не запомнил, за исключением, пожалуй, морского конька на левой груди. Вот о нем-то Олег и думал. Вовсе не о своем прошлом. Прошлого ему было не жаль.
     "Интересно, раздевание - это Асина блажь или часть программы? - продолжал размышлять Шорохов, сползая обратно к теме. - Если это стандартные условия теста, то любопытно узнать, как реагировали остальные. И как далеко готова зайти сама Ася, изображая жену, или просто подружку, или...".
     - Спишь?.. - Ася подтолкнула его в спину, и Олег заметил, что загораживает проход.
     Он посторонился, выпуская из квартиры ее и Лопатина, и запер дверь на два замка. Вторым, верхним, он пользовался крайне редко - лишь когда уезжал из дома надолго. Шорохов выдернул ключ и, проведя пальцем по острым, не сточенным зубцам, вздохнул.
     - Ты чего такой смурной? - спросила Ася. - Тебе плясать надо. Из двенадцати человек ты один с первого раза сдал. Шестерых вообще выгнали.
     - Пляшу... - буркнул Олег, спускаясь за Лопатиным. - Пляшу, только незримо. А ты давно в Службе?
     - Уже год, но на оперативной работе пока не была. Все в школе мариновали - то инструктором, то нянькой...
     - Народу не хватает, - не поворачивая головы, отозвался Василий Вениаминович. - Вот и в твоей группе: шестьдесят человек прибыло, сорок восемь даже до теста не дотянули, шестеро сегодня завалилось напрочь. Из оставшейся пятерки хорошо, если один сгодится. А то вообще вдвоем пыхтеть будете...
     Он прошел мимо открытого лифта на первом этаже и по-хозяйски оттянул мизинцем разболтанную дверцу почтового ящика с номером "13". Рекламных листовок оказалось много, но все же не столько, сколько должны были напихать за полгода.
     - Василий Вениаминович, а что с Шороховым? - спросил Олег. - С тем Шороховым, у которого все-таки есть друзья, родственники?..
     - Василий Вениаминович, а что значит "пыхтеть вдвоем"? - опомнилась Ася.
     - То и значит. Работать, - ответил Лопатин. - Или тебе в школе не надоело еще? Ты опер, а не старшина... А ты, Шорохов, не волнуйся. Дырки на твоем месте не осталось.
     Олег представил, кем можно закрыть эту дырку, и осознал, что никем, кроме него самого. Варианты исключены. Подменить его можно было только таким же Олегом Шороховым - двадцати семи лет от роду, холостым, несудимым, с незаконченным в/о и т. д. С короткой стрижкой. С темными волосами. С большими карими глазами. С вечной небритостью и вечной же виноватой улыбкой - которая, однако, не свидетельствовала ни о чувстве вины, ни о смущении, а лишь отражала его неизменный настрой. Олег давно заподозрил, что все происходящее происходит будто бы не с ним, и, несмотря на тривиальность этого ощущения, никак не мог его в себе изжить. Да, собственно, и не старался. Вот только таким его и могли подменить, или что они там замыслили. С его внешностью, с его привычками и характером... да со всем! С прикусом и походкой. С его предпочтениями в кино и в музыке.
     - Кем же вы ее закроете, эту дырку?.. - растерялся Олег. - Где вы возьмете еще одного...
     - Я что-то не очень... - вмешалась Ася. - "Пыхтеть" - это понятно. Но почему вдвоем? Опять какая-нибудь вспомогательная служба? Да сколько ж можно?!
     - Да уж хватит, - кивнул Лопатин, выходя из подъезда.
     На широких ступенях парадного кружился маленький снежный буранчик. Олег поежился и сунул руки в карманы. В левом нашлись пачка "Кента" и зажигалка, но курить он не стал, - рядом у тротуара темнел синий лопатинский "Вольво". Начало одиннадцатого, для июля - разгар дня, для декабря - глухая ночь, когда приличным людям на улице делать уже нечего. Приличные сейчас либо пили, либо смотрели телевизор, словом, делали что-то правильное - то, от чего Олег отказался еще в июле.
     - Поедем назад, на базу? - спросил он.
     - Вряд ли. Я что-то запамятовал, где она находится, - безмятежно произнес Василий Вениаминович.
     Шорохов остановился и, зачерпнув в ладонь сухого невесомого снега, приложил его ко лбу. Ася реагировала иначе, но Олегу было ясно, что она тоже не помнит адреса.
     - Как говорит старшина Хапин, иногда лучше забыть, чем знать, - сказал Василий Вениаминович.
     "Действительно, Ханин, - оторопело подумал Олег. - Простая фамилия. Хапин, усатый и пузатый... И как это она у меня выскочила ?.."
     - Хапин не так говорит, - возразила Ася.
     - Может, не так... Я уж и не помню! - Лопатин рассмеялся. - Память не безгранична...
     - ...и вы периодически кое-что стираете, - добавил Олег. - Мне в том числе. Без моего ведома.
     - Стереть из памяти ничего нельзя, Шорохов. Я же тебе все полгода открыл, вспоминай лекции. Стереть нельзя, но можно заархивировать, если тебя не коробит от таких сравнений. Временно закрыть доступ. А насчет того, что, мол, без ведома, - это ты напрасно.
     - Просто факт моего согласия вы тоже закрыли, - догадался Олег.
     - Естественно. Зачем тебе адрес базы? - Лопатин пиликнул брелоком сигнализации и уселся за руль. - Слушай, Шорохов, ты сегодня и впрямь какой-то напряженный... Сейчас получишь мнемокорректор и открывай себе что угодно... Сам не захочешь, уверяю. Наоборот, будешь прикидывать, что бы еще выбросить из прежней жизни. Нужна ли тебе учительница пения? Или какой-нибудь соседский пацан, с которым вы в пятом классе подрались?.. Так-то. И знаешь, сколько этих мелочей наберется? О-о-о!..
     - Василий Вениаминович, вы упоминали какую-то работу, - сказала Ася. - Я скоро навыки терять начну, и без всяких корректировок. Два сезона в школе!
     - Так и я полгода оттрубил, - отозвался Лопатин, выезжая из двора на перепаханную скатами дорогу.
     - А раньше?
     - Раньше был координатором оперотряда.
     - А что же...
     - А то же!.. - сердито перебил ее Василий Вениаминович. - Это дело прошлое. Не помню... А на базе я новых операторов набирал. Вот, гляди же, набрал... Пока один Шорохов. Ну и ты, если пожелаешь. Пойдешь ко мне служить?
     - К вам?.. - удивилась Ася.