ались  в
кромешной тьме. Юлий скользил пальцами правой руки  по  высеченному  вдоль
стены галереи рисунку. Юлий уже хорошо читал стены.
     Впереди должны быть  ступеньки.  Два  прита  со  светящимися  глазами
трепыхались в ивовой  клетке,  указывая  место,  где  соединялась  главная
галерея и боковая и начинались ступени. Юлий со своим духовным наставником
медленно поднимался вверх. Мимо них по бесконечным  проходам  двигались  в
непроглядной тьме другие люди. Юлий уверенно избегал столкновений с ними.
     Наконец они оказались в Тангвилде. Об этом сообщил рисунок на  стене,
который  прочли  пальцы  Юлия.  В  никогда  не  повторяющемся  рисунке  из
переплетенных ветвей пальцы Юлия то  здесь,  то  там,  нащупывали  фигурки
зверей, которые, как думал Юлий, были  плодом  воображения  давно  умерших
художников - эти животные прыгали и ползали,  плавали  и  карабкались.  По
одному ему ведомой причине Юлий представлял их себе в ярких красках. Лента
высеченного рисунка шла вдоль стен во всех направлениях и везде  она  была
шириной в ладонь. Это составляло одну из  тайн  Святилища  -  всякий,  кто
запомнил  различные  узоры,  характеризующие  те  или  иные   сектора,   и
зашифрованные знаки, указывающие на поворот,  ступени,  комнаты,  могли  с
уверенностью ориентироваться в лабиринте коридоров.
     Они повернули в низкую галерею.  Здесь  рисунок  на  стене  изображал
каких-то мужчин, сидящих на корточках с вытянутыми руками перед хижинами.
     Сифанс остановился и Юлий наткнулся на него,  пробормотав  извинения.
Старый отец-наставник отдыхал, упершись в стену.
     - Помолчи и дай мне собраться с духом, - сказал он.
     Через минуту, как бы пожалев о том, что голос его  прозвучал  сурово,
он добавил.
     - Я уже старею. Мне скоро будет двадцать пять лет. Но  смерть  одного
человека мало значит для Акха.
     Юлию стало страшно за него.
     Отец-наставник пошарил рукой по стене. Из  каменной  породы  сочилась
влага.
     - Да, здесь...
     Отец Сифанс открыл небольшой ставень. Во  тьму  ворвался  луч  яркого
света. Юлий на минуту  прикрыл  глаза  рукой;  затем  он  встал  рядом  со
священником и взглянул.
     У него вырвался возглас изумления.  Внизу  под  ним  лежал  небольшой
город,  выстроенный  на  холме.  Его  во  всех   направлениях   пересекали
извилистые улицы, вдоль которых возвышались великолепные дома.  Немного  в
стороне, в расселине, протекала бурная  река.  Некоторые  дома,  казалось,
чудом держались на ее берегах. Люди, маленькие  как  муравьи,  сновали  по
улицам, толкались внутри комнат без  крыш.  Шум  дорожного  движения  едва
доносился до того места, где стояли Юлий и Сифанс.
     - Где мы?
     - Это Вакк. Ты уже забыл его?
     И отец-наставник смешно сморщил нос. Видимо удивление Юлия  забавляло
его.
     Какой я еще наивный, подумал Юлий. Я и сам мог догадаться об этом.
     Он увидел сводчатый проход, ведущий к  Реку.  Вглядываясь,  он  сумел
разглядеть знакомые здания и тот проулок, где была  его  комната  рядом  с
домом Киале и Туски. Он  вспомнил  их,  вспомнил  прекрасную  черноволосую
Искадор - и у него защемило в груди, хотя чувства его были притуплены, ибо
не было никакого смысла тосковать по прошедшему. Киале и  Туска  наверняка
забыли о нем, как и он забыл о них. Что больше всего его поразило, так то,
каким ярким и светлым показался ему Вакк. В его сознании он  представлялся
ему местом, погруженным в тень, где отсутствовали какие-либо цвета.
     Разница в его восприятии указывала на то,  насколько  улучшилось  его
зрение за время пребывания в Святилище.
     - Ты помнишь, как спросил меня, кто такие хранители? Ты спросил меня,
видел ли я их. Вот мой ответ.
     Он протянул руку в сторону города, находящегося под ними.
     - Люди там внизу не видят нас, даже если они посмотрят наверх, они не
заметят нас. Мы - высшие существа по отношению к ним. Так же  и  хранители
являются  высшими  существами  по  отношению  к  простым   членам   ордена
священников. Внутри нашей крепости есть другая крепость, тайная крепость.
     - Отец  Сифанс,  помоги  мне.  Эта  таинственная  крепость  настроена
дружественно к нам? Ведь то, что тайно, не всегда бывает дружественно.
     Отец-наставник замигал глазами.
     - Вопрос скорее должен звучать так: необходима ли эта тайная крепость
для нашего выживания? И ответ на это следующий: да, чего бы это ни стоило.
Ты можешь подумать: что за странный ответ, тем более, что  он  исходит  от
меня. Во всем я придерживаюсь  середины,  но  только  не  в  этом.  Против
крайностей нашей жизни, против того, от чего нас стремится защитить  Акха,
нужны крайние меры.
     Хранители хранят правду. Согласно писанию, наш мир был изъят из  огня
Вутры. Много поколений  назад  люди  Панновала  осмелились  бросить  вызов
Великому Акхе и  ушли  жить  за  пределы  нашей  священной  горы.  Города,
подобные Вакку, были построены  под  открытым  небом.  Но  потом  мы  были
наказаны огнем, который Вутра со своими приспешниками  обрушил  на  землю.
Лишь немногие вернулись сюда, в наш дом.
     И это не просто писание, Юлий. Это история нашей жизни, жизни  нашего
народа. Хранители хранят в своей тайной  крепости  эту  историю,  а  также
многое из того, что осталось от жизни под открытым небом. Я думаю, что они
ясно видят то, что для нас пока скрыто туманом.
     - А почему нам в Святилище не положено знать таких вещей?
     - Достаточно того, что  мы  знаем  их  в  виде  притч  из  Священного
Писания. Лично я думаю, что неприкрашенная правда хранится в тайне от  нас
во-первых потому, что люди, облеченные властью,  предпочитают  накапливать
знания, ибо знания - это сила, а, во-вторых, потому что они полагают,  что
если мы вооружимся знаниями, то снова попытаемся вернуться во внешний  мир
под открытое небо, когда Акха изгонит снега.
     У Юлия гулко забилось сердце. Откровенность отца Сифанса удивила его.
Если знание - это сила, то где же место  для  веры?  Ему  вдруг  пришло  в
голову,  что  его  подвергают  испытанию,  и  он  почувствовал,  с   каким
нетерпением священник ожидает его ответа. Стараясь не рисковать, он  снова
обратился к имени Акха.
     - Ну конечно, если Акха изгонит снега, это будет как бы  знак  с  его
стороны, чтобы мы вернулись в мир под открытым небом.  Противоестественно,
когда мужчины и женщины рождаются и умирают в темноте.
     Отец Сифанс вздохнул.
     - Ты не можешь быть беспристрастным в этом вопросе. Ты  ведь  родился
под открытым небом.
     - Я надеюсь и умереть там же, - сказал Юлий с  жаром,  удивившим  его
самого.  Он  боялся,  что  его  непродуманный  ответ  может  вызвать  гнев
отца-наставника. Но вместо этого  старик  положил  ему  на  плечо  руку  в
перчатке.
     - У всех нас противоречивые желания... - Было видно, что он боролся с
собой: продолжать или промолчать, затем спокойно сказал: - Ну пошли,  пора
возвращаться. Ты пойдешь вперед. Ты уже отлично читаешь стены.
     Он закрыл ставень. В нахлынувшей на них тьме они старались разглядеть
друг друга. Затем по темным галереям они вернулись назад.


     Посвящение Юлия в сан было знаменательным  событием.  Он  постился  в
течение целых четырех дней, и у него немного кружилась  голова,  когда  он
предстал перед кардиналом в Латхорне. Вместе с ним было  еще  трое  юношей
одного с ним возраста, которые должны были принять духовный сан. В течение
двух часов, облачившись в грубую одежду, они пели религиозные гимны.
     Их голоса пронзительно звенели в пустоте темного храма:
     Одеждой нам будет тьма
     Всегда...
     Между  ними  стояла  одинокая  свеча.  Фигура   сидевшего   кардинала
оставалась неподвижной на протяжении всей церемонии. Возможно, он спал.  В
отдалении стояли три духовных отца-наставника, которые подготовили молодых
людей к званию  священника.  Юлий  смутно  различал  лицо  Сифанса  с  его
сморщенным от удовольствия носом, кивающего в такт  песнопению  головой...
Милиции не было. Не было и фагоров.
     В  конце  обряда  посвящения  сухая  спартанская  фигура,  одетая   в
черно-белое, с золотой цепью на шее, воздела руки над головой  и  гнусавым
речитативом затянула молитву для вновь посвященных:
     - И наконец сделай так, о древний Акха, чтобы мы  смогли  еще  глубже
проникнуть  в  пещеры  твоей  мысли,  пока   не   обнаружим   тайны   того
безграничного океана без начала и  без  конца,  который  в  миру  называют
жизнью, но который мы, посвященные, считаем всем  тем,  что  находится  за
пределами Жизни и Смерти.
     Заиграли флуччели и сердце Юлия  наполнилось  музыкой.  На  следующий
день  он  получил  первое  задание:  посещать  заключенных   Панновала   и
выслушивать их жалобы.
     Для  вновь  посвященных  в  духовный  сан  существовал  установленный
ритуал.  Сперва  они  проходили  службу  в  зоне  Наказания,  а  затем  их
переводили в силы Безопасности. Только после этого им разрешалось работать
среди простых людей. В процессе подобного закаливания  они  все  больше  и
больше отдалялись от народа.
     Зона Наказания была полна шума среди горящих  головешек.  Здесь  были
надзиратели, набираемые из милиции, и фагоры. Она была расположена в особо
сырой пещере, где всегда моросил мелкий дождь. Взглянув вверх, можно  было
увидеть крупные капли воды, свисающие со сталактитов и  готовые  сорваться
вниз при малейшем движении воздуха.
     Надзиратели носили обувь  с  толстыми  подошвами.  Сопровождавшие  их
фагоры не имели одежды, но их белая шерсть хорошо  защищала  от  холода  и
сырости.
     Брат Юлий нес дежурство с одним из трех караульных в чине лейтенанта,
упитанным человеком с грубыми манерами по имени Дравог, который шагал так,
как будто давил жуков, и говорил так, как будто  жевал  их.  Он  постоянно
постукивал  палкой  о  свои  краги,  и  этот  барабанный  звук  действовал
раздражающе.  В  отношении  заключенных   действовала   суровая   палочная
дисциплина. Все  движения  были  подчинены  сигналу  гонга,  и  на  любого
замешкавшегося тотчас  обрушивался  град  ударов.  От  всего  этого  стоял
несмолкаемый шум. Заключенные были  угрюмы.  Юлию  приходилось  выискивать
законные основания для любого акта насилия по отношению к  заключенным,  и
он часто сочувствовал своим жертвам.
     Ему вскоре опротивела бессмысленная жестокость Дравога, но  в  то  же
время  непрекращающаяся  враждебность  заключенных  истощала  его  нервную
систему.  Дни,  проведенные  с  отцом  Сифансом,   казались   ему   самыми
счастливыми, хотя в то время он не отдавал себе  в  этом  отчет.  В  новой
суровой обстановке он тосковал по глубокой темноте, наполненной  молчанием
и благочестием, даже по отцу Сифансу с его осторожным дружелюбием.  Дружба
была не той чертой характера, которую уважал и признавал Дравог.
     Одним из секторов зоны была пещера  под  названием  Твинк.  В  Твинке
группы заключенных были заняты тем,  что  разрушали  заднюю  стену,  чтобы
увеличить рабочее пространство. Этот тяжелый труд был бесконечным.
     - Это рабы, а чтобы они шевелились, их нужно бить, - говорил Дравог.
     Замечание  надзирателя  приоткрыло  для  Юлия  завесу   над   прошлым
Панновала: вероятно он весь был создан именно таким образом.
     Груды горной породы увозили на грубо  сколоченных  тележках,  которые
были по силам только мужчинам. Тележки откатывали в глубину Святилища, где
Вакк нес свои воды намного ниже уровня земли.  Здесь  находилась  глубокая
пропасть, куда скидывали породу.
     В Твинке была и ферма, где работали  заключенные.  Здесь  выращивался
ячмень, из которого приготовляли хлеб, а в пруду, питающемуся от источника
в скале, разводили рыбу. Каждый день вылавливали  определенное  количество
рыбы. Больную рыбу закапывали вдоль берегов, где росли огромные  съедобные
грибы. Их едкий запах ударял в нос любому, вступающему в Твинк.
     Поблизости располагались  и  другие  фермы  и  шахты,  где  добывался
кремнистый сланец. Но свобода передвижения Юлия была  так  же  ограничена,
как и у заключенных. Он не мог выходить за пределы  Твинка.  Он  удивился,
услышав из разговора Дравога с другим надзирателем, что  один  из  боковых
проходов ведет на Рынок. Рынок! Одно это слово вызвало в  его  воображении
толпящийся мир, который он оставил  в  той,  другой  жизни.  Он  с  тоской
подумал о Киале и о его жене.
     Из тебя никогда не получится настоящего священника, - подумал он  про
себя.
     Раздались звуки гонга  и  крики  надзирателей.  Заключенные  напрягли
мускулы. Всюду сновали фагоры, иногда перекидываясь друг с другом  словом.
Юлий ненавидел их. Он наблюдал, как четверо заключенных  вылавливали  рыбу
под недремлющим оком одного из надзирателей. Им пришлось по пояс  зайти  в
ледяную воду. Когда сеть  была  полна,  им  позволили  выйти  на  берег  и
вытянуть свою добычу.
     Мимо  катилась  тележка,  груженная  булыжником.  Ее   толкали   двое
заключенных. Неожиданно колесо тележки  наехало  на  камень.  Заключенный,
который налегал на левую ручку тележки, споткнулся и упал. Падая, он  сбил
с ног одного из рыбаков, тянущего сеть. Рыбак от толчка упал головой  вниз
в воду.
     Надзиратель заорал и  стал  размахивать  палкой.  Его  фагор  ринулся
вперед, схватил оступившегося  заключенного  и  поднял  высоко  в  воздух.
Подбежавшие Дравог и еще  один  надзиратель  принялись  избивать  молодого
парня, стараясь попасть палкой по голове.
     Юлий схватил за руку Дравога.
     - Оставь его в покое. Это произошло случайно. Помоги ему выбраться.
     - Заключенным запрещается находиться в воде без разрешения, -  злобно
бросил Дравог, оттолкнул Юлия и продолжал избиение.
     Заключенный, все  тело  которого  было  покрыто  водой,  смешанной  с
кровью, с трудом выбрался на  берег.  Примчался  еще  один  надзиратель  с
шипящей на дожде  головней.  За  ним,  поблескивая  в  темноте  розоватыми
глазами, бежал фагор, завывая от досады, что пропустил такое  развлечение.
Все они пинками ног погнали  полумертвого  заключенного  в  его  камеру  в
соседней пещере.
     Когда суматоха улеглась и толпа разошлась, Юлий осторожно приблизился
к камере. В этот момент из соседней камеры донеслось:
     - Усилк, как ты себя чувствуешь?
     Юлий пошел в контору Дравога  и  забрал  ключи.  Он  открыл  дверь  в
камеру, взял лампу из ниши в стене и вошел.
     Заключенный лежал, растянувшись на полу в луже  воды.  Его  голова  и
щека кровоточили.
     Он угрюмо взглянул на вошедшего,  затем,  не  меняя  выражения  лица,
снова опустил голову.
     Юлий с состраданием смотрел  на  разбитую  голову,  покрытую  кровью.
Присев на корточки рядом с юношей, он  поставил  лампу  на  пол,  покрытый
нечистотами.
     - Пошел вон, монах, - прорычал юноша.
     - Я помогу тебе, если смогу.
     - Как же, поможешь. Лучше заткнись.
     Они некоторое время оставались в том же положении, не двигаясь  и  не
говоря ни слова. Кровь медленно капала с головы заключенного в лужу.
     - Тебя зовут Усилк, не так ли?
     Ответа не было. Исхудавшее лицо было обращено к полу.
     - Твоего отца зовут Киале. Он живет в Вакке.
     - Оставь меня в покое.
     - Я хорошо его знал. И твою мать тоже. Она присматривала за мной.
     - Я тебе что сказал... - с неожиданной прытью юноша бросился на Юлия.
Удары его были довольно слабы. Юлий покатился по  полу,  стряхнул  с  себя
юношу и вскочил, как ассокин. Он хотел броситься в нападение,  но  усилием
воли сдержал себя. Не говоря ни слова, он забрал лампу и вышел.
     -  Это  опасный  тип,  -  сказал  ему  Дравог,  ухмыляясь  при   виде
взъерошенного Юлия. Юлий удалился в  часовню  и  принялся  молиться  Акхе,
равнодушно взирающему невидящими глазами.
     Как-то  на  рынке  Юлий  услышал  легенду,  впрочем  известную   всем
священникам Святилища, о каком-то черве.
     Червь был послан на землю Вутрой, злым богом  небес.  Вутра  поместил
червя в лабиринт в священной горе Акха.
     Червь был очень длинным. В обхвате он равнялся галерее. Он был покрыт
слизью и легко  скользил  по  темным  проходам.  Слышно  было  только  его
дыхание, выходящее из дряблого рта. Он пожирал людей.
     Что-то вроде червя Вутры копошилось сейчас в голове Юлия. Он  не  мог
не видеть ту пропасть, которая разделяло то, что они  проповедали,  и  то,
что делали люди во имя Акха. Дело  было  не  в  том,  что  проповеди  были
слишком  благочестивы,  наоборот,  их  отличала  голая  практичность,  где
подчеркивались долг и служение в широком смысле. Да и жизнь была не так уж
плоха. Юлия беспокоило только то обстоятельство, что  жизнь  находилась  в
противоречии с проповедуемыми взглядами. Ему вспомнилось то, о чем говорил
отец Сифанс:
     - Не только добродетель и  святость  побуждают  людей  служить  Акхе.
Очень часто это заставляет делать грех, который лежит на душе.
     Это  означало,  что  многие   священнослужители   были   убийцами   и
преступниками - они были ничем не лучше заключенных. И  все  же  они  были
поставлены над заключенными. Они имели власть.
     Юлий с мрачным  видом  исполнял  свои  обязанности.  Он  стал  меньше
улыбаться. Он не чувствовал себя счастливым в роли священнослужителя. Ночи
он проводил в молитве, а днем был погружен в свои мысли.
     Все это время он пытался установить контакт с Усилком.
     Но тот избегал его.


     Наконец срок службы Юлия в зоне Наказания был  закончен.  Перед  тем,
как перейти на работу  в  Службу  Безопасности,  он  должен  был  провести
определенное  время  в  размышлениях.  Силы  Безопасности,  который   были
составной частью милиции, привлекли  его  внимание,  когда  он  работал  в
камерах. В его душе зародилась опасная мысль.
     Пробыв лишь несколько дней в  Безопасности,  Юлий  почувствовал,  как
червь Вутры зашевелился в лабиринте его мозга с небывалой силой. Ему  было
поручено присутствовать при допросах и  пытках,  благословлять  умирающих.
Юлий становился мрачнее день ото дня. И  наконец  начальники  предоставили
ему возможность самостоятельно вести дела.
     Допросы  были  до  смешного  просты,  поскольку   существовало   лишь
несколько  категорий  преступлений.  Люди  занимались  мошенничеством  или
воровством, или были уличены в ереси. Или их ловили  в  тех  местах,  куда
было запрещено ходить. Или же они замышляли революцию. Именно в  последнем
преступлении обвинялся Усилк. А некоторые даже пытались убежать в  царство
Вутры, во внешний мир. Именно  сейчас  Юлий  понял,  что  темный  мир  был
подвержен своего рода болезни: всем,  находившимся  у  власти,  мерещилась
революция.
     Эта болезнь была порождена тьмой, и именно она  была  причиной  того,
что жизнь  в  Панновале  была  подчинена  многочисленным  мелким  законам.
Население Панновала насчитывало почти семь тысяч человек и каждый, включая
и священнослужителей, был вынужден  вступать  в  какую-либо  гильдию  либо
орден. Каждое общежитие было наводнено соглядатаями,  которым  так  же  не
доверяли и среди которых были свои шпики. Темнота порождала  недоверие,  и
некоторые жертвы этого  недоверия  с  виноватым  видом  представали  перед
Юлием.
     Юлий отлично справлялся со своей работой, хотя и  ненавидел  себя  за
это. У него было достаточно личного обаяния,  чтобы  усыпить  бдительность
жертвы, и достаточно ярости, чтобы вырвать у нее признание. Вопреки самому
себе он почувствовал профессиональный вкус к работе. И он вызывал Усилка к
себе только тогда, когда чувствовал себя в безопасности.
     В конце каждого рабочего дня в пещере Латхорн шло  богослужение.  Для
священнослужителей присутствие было обязательным. Сотрудники милиции могли
присутствовать по желанию. Акустика в Латхорне была  превосходной.  Хор  и
музыка заполняли собой все пространство  под  сводами.  Юлий  в  последнее
время увлекся игрой на флуччеле и вскоре стал довольно искусно  играть  на
этом инструменте. Флуччель была размером с его ладонь, но  она  превращала
его дыхание в высокую музыкальную ноту, которая