на  откосе,  который,  изгибаясь,  тянулся  на
несколько миль на  восток.  Откос  был  усеян  валунами,  которые  служили
укрытием для животных. Это было место  промысла  старого  ловца  животных,
которого уже не тянуло, как в дни молодости, в глухие места. Некоторым  из
наиболее внушительных нагромождений из камней он присвоил названия,  одним
из которых было Три  Арлекина.  Возле  Трех  Арлекинов  он  добывал  соль,
необходимую для выделки шкур.
     Между валунами в огромном количестве лежали  более  мелкие  камни,  с
восточной стороны каждого из которых образовался конус из снега,  размером
соответствующий  величине  камня,  с  острием,  направленным  точно  в  ту
сторону, куда дул ветер с далекого Перевала. Все это раньше  было  морским
берегом,  берегом  давно  исчезнувшего  моря,  которое  с  севера  омывало
континент Кампанилат в те далекие благодатные времена.
     На восточной стороне Трех Арлекинов  росла  небольшая  чаща  колючего
кустарника, выбрасывающего иногда под защитой каменной гряды зеленый лист.
Старый Хаселе очень ценил эти зеленые листья, приправляя ими свое  варево,
и ставил возле  кустарника  ловушки  для  покушавшихся  на  его  богатство
животных. Юноша, которого он тут нашел, лежал без сознания, запутавшись  в
колючих ветках. С помощью жены Хаселе поволок его в дымное святилище своей
лачуги.
     - Он не дикарь, -  с  восхищением  сказала  Лорел.  -  Посмотри,  как
украшена его парка красными и синими бусами. Прелесть, не правда ли?
     - Все это ерунда. Лучше дай ему глоток теплого супа.
     Старуха влила в рот юноши ложку супа, поглаживая его горло,  пока  он
не проглотил живительную влагу. Юноша пошевелился, кашлянул, сел  прямо  и
шепотом попросил еще. Кормя его, старуха  сочувственно  поджала  губы  при
виде  опухших  щек,  глаз  и  ушей,  искусанных  в   кровь   бесчисленными
насекомыми. Она  прижала  юношу  к  себе,  положила  руку  ему  на  плечо,
покачивая его и вспоминая давно забытое счастье, которому она затруднилась
бы дать название.
     Виновато оглянувшись, она  увидела,  что  Хаселе  уже  ушел.  Ему  не
терпелось узнать, по какому делу к нему прибыли люди  -  знатные  люди  из
Панновала.
     Старая Лорел со вздохом опустила темную голову юноши и последовала за
своим мужем. Он потягивал напитки с двумя здоровенными торговцами.  От  их
одежды шел пар. Лорел потянула Хаселе за рукав.
     - Может быть эти два господина  возьмут  с  собой  в  Панновал  этого
больного юношу. Мы не сможем прокормить его здесь. Мы  и  так  голодны,  а
Панновал богатый город, там много еды.
     - Оставь нас, мать,  мы  ведем  переговоры,  -  сказал  Хаселе  тоном
повелителя.
     Она, хромая, вышла через заднюю дверь и принялась наблюдать,  как  их
пленник-фагор, позвякивая цепями на  руках,  привязывал  собак  к  снежной
конуре. Затем взгляд ее  устремился  в  серое  безрадостное  пространство,
сливающееся вдали с таким же серым безрадостным небом. Этот  юноша  пришел
из той безмолвной пустыни.  Раз  или  два  в  год  из  ледяного  безмолвия
приходили люди - поодиночке или парами - на  последней  стадии  истощения.
Лорел так никогда и не смогла понять, откуда же они шли.  Она  знала  лишь
то, что за этой пустыней тянутся еще  более  холодные  горы.  Один  путник
бормотал что-то о замерзшем море, которое можно пересечь. Она осенила себя
святым кругом над впалыми грудями.
     В молодости ее часто влекло в  эту  даль.  Закутавшись,  она  подолгу
стояла на краю откоса, устремив взгляд на север. Над нею, махая  крыльями,
проносились чилдримы, а она, упав на колени, рисовала в своем  воображении
святых, которые, налегая на весла, направляли этот плоский круг ее мира  к
тому месту, где не всегда шел снег и дул  ветер.  Плача,  она  шла  домой,
проклиная надежду, которую принесли ей чилдримы.
     Хотя Хаселе выпроводил жену тоном, не допускающим возражений, тем  не
менее он как всегда отметил про себя то, что она сказала. Когда его сделка
с двумя господами была заключена,  и  небольшая  груда  драгоценных  трав,
пряностей, шерстяных полотен, муки уравновесила шкуры, которые заберут оба
торговца, Хаселе поднял вопрос о том, что они могли бы  взять  с  собою  в
цивилизованный мир больного юношу. Он заметил, что на юноше  была  искусно
украшенная парка и поэтому, - это только предположение, господа, - он  мог
быть важным лицом, или по крайней мере сыном важного лица.
     К его удивлению господа заявили, что они с радостью возьмут  юношу  с
собой, но за это хотят получить дополнительную плату в виде  шкуры  йелка,
чтобы возместить непредусмотренные расходы. Хаселе для порядка  поломался,
но затем согласился. Он не смог бы прокормить юношу, останься тот  жив,  а
если бы умер, что ж,  ему  претила  сама  мысль  скармливать  человеческие
останки собакам, а здешний обычай  мумифицировать  тело  и  предавать  его
земле не был ему мил.
     - Хорошо, - согласился он  и  отправился  выбирать  самую  худшую  из
имевшихся шкур.
     Юноша к этому времени совсем отошел. Он с  благодарностью  принял  от
Лорел еще супа и разогретую ножку снежного кролика. Когда он услышал шаги,
то откинулся на спину и закрыл глаза, сунув руки под парку.
     Торговцы лишь скользнули по нему взглядом и  вернулись  обратно.  Они
намеревались погрузить купленное  на  сани,  провести  несколько  часов  с
Хаселе  и  его  женой,  поспать,  а  затем  отправиться  в  свое   опасное
путешествие на юг - в Панновал.
     Вскоре в лачуге старого Хаселе стоял  гвалт  голосов,  который  скоро
сменился могучим храпом. Все это время Лорел ухаживала  за  Юлием:  помыла
ему лицо, расчесала волосы,  беспрестанно  прижимая  его  к  своей  впалой
груди.
     На рассвете, когда Беталикс еще стоял низко над горизонтом, Юлий ушел
от нее. Он сделал вид, что потерял сознание, когда важные господа  грузили
его на сани, щелкали  кнутами  и  напускали  на  себя  суровое  выражение,
стараясь сбросить с себя груз похмелья. А затем они отправились в путь.
     Оба господина, чья жизнь была трудна, грабили Хаселе и других  ловцов
животных до такой степени, до которой те позволяли  себя  грабить.  Причем
они знали, что и их тоже будут надувать и грабить, когда они будут  менять
полученные  шкуры  на  другие  товары.  Надувательство,  подобно  привычке
укутываться, чтобы защититься от холода, было одним из способов выживания.
Их весьма простой план заключался в том,  что  как  только  ветхая  хижина
Хаселе скроется из виду,  они  перережут  горло  этому  нежданно-негаданно
свалившемуся на них больному, бросят тело в ближайший сугроб,  захватив  с
собой только искусно разукрашенную парку вместе с курткой и штанами.
     Они остановили собак. Один из них вынул блестящий кинжал и повернулся
к распростертому на санях телу.
     В этот момент юноша с  воплем  взметнулся,  накинул  покрывавшую  его
шкуру на голову того, кто хотел убить его, пнул его изо всех сил в живот и
побежал зигзагами по снегу, чтобы не стать мишенью для копья.
     Когда  он   почувствовал,   что   убежал   достаточно   далеко,   он,
повернувшись, залег за серым камнем. Осторожно  выглянув  из-за  него,  он
увидел, что сани уже скрылись из виду. В безмолвной пустыне свистал только
ветер. До восхода Фреира оставалось несколько часов.
     Юлия охватил ужас. После того как фагоры увели его отца  в  подземную
берлогу, он бродил неизвестно сколько дней по безжизненной пустыне, отупев
от холода и недосыпания, измученный насекомыми. Он совершенно заблудился и
был близок к смерти, когда, вконец обессиленный, рухнул в кустарник.
     Немного отдыха и  еды  быстро  восстановили  его  силы.  Он  позволил
погрузить себя на сани не  потому,  что  доверял  этим  двум  господам  из
Панновала - напротив, они не внушали ему никакого  доверия,  -  а  по  той
простой причине, что ему надоела назойливость старухи с ее глупыми ласками
и бормотанием.
     И вот, после непродолжительного перерыва, он вновь оказался в снежной
пустыне, где ветер немилосердно щипал ему уши. Он снова вспомнил  о  своей
матери, Онессе, и о ее болезни. Последний раз,  когда  он  видел  ее,  она
кашляла и кровь с пеной выступала у  нее  изо  рта.  Взгляд,  который  она
обратила на него, когда он уходил с Алехо, был страшен. Только сейчас Юлий
понял, что означал этот страшный взгляд: она уже не  надеялась  его  снова
увидеть. Не имело смысла искать дорогу назад к матери,  раз  она  к  этому
времени уже была мертва.
     Что же дальше?
     Если он хочет выжить, то остается одна надежда.
     Поднявшись, он ровной трусцой побежал по следу саней.


     Семь больших рогатых собак, известных под названием ассокины,  тянули
сани. Вожаком была сука по кличке Грипси, и вся упряжка была известна  под
именем упряжки Грипси. Каждый час собаки отдыхали в течение десяти  минут,
во время которых собак иногда кормили протухшей рыбой из мешка. Когда один
из господ лежал на санях, то другой тяжело шел рядом с ними.
     Юлий старался держаться подальше от саней. Когда сани  скрывались  из
виду, он безошибочно определял их местонахождение по запаху людей и собак.
Иногда он приближался, чтобы поизучать,  как  следует  управлять  собачьей
упряжкой.
     После трех дней непрерывного движения,  когда  ассокинам  приходилось
подолгу отдыхать, они добрались еще до одного  охотничьего  пункта.  Здесь
охотник соорудил себе целую крепость, украсив ее стены  рогами  убитых  им
животных. Господа надолго задержались здесь. Фреир  успел  зайти,  уступив
место бледному чахлому Беталиксу, и  вновь  взойти,  а  два  господина  то
помирали от пьяного смеха в обществе охотника, то дрыхли,  оглашая  воздух
могучим храпом. Юлий тем временем съел несколько галет,  которые  нашел  в
санях, и урывками поспал с  подветренной  стороны  саней,  завернувшись  в
шкуры.
     И снова они двинулись в путь.
     Упряжка Грипси  все  время  держала  курс  на  юг.  Ветер  постепенно
утрачивал свою ярость.
     Наконец стало ясно, что они приближаются к Панновалу.
     Вскоре показались горы, возвышающиеся  над  долиной,  склоны  которых
были покрыты слоем глубокого снега. Немного погодя  они  уже  прокладывали
себе путь вдоль подножья гор. Обоим  господам  приходилось  идти  рядом  с
санями и даже толкать их. Затем пошли башни из камня,  где  часовые  стали
окликать их, спрашивая, кто они. Они также окликнули и Юлия.
     - Я иду за своим отцом и дядей, - сказал он.
     - Ну тогда не отставай, а то на тебя нападут чилдримы.
     - Я знаю. Но отцу не терпится поскорее попасть домой. И мне тоже.
     Они взмахом руки велели ему идти дальше, улыбаясь его молодости.
     Наконец господа остановились на привал.  Раздав  собакам  рыбу,  они,
закутавшись в меха и отхлебнув по глотку  спиртного,  завалились  спать  в
углублении в склоне горы.
     Как только Юлий услышал их храп, он подкрался поближе.
     С обоими мужчинами требовалось расправиться сразу. Если  дело  дойдет
до драки, то ему не справиться ни с одним из них.  Он  думал,  что  лучше:
заколоть их кинжалом, или разбить головы  камнем.  И  в  том  и  в  другом
способе таились свои опасности.
     Он оглянулся: не наблюдает ли кто-нибудь за ним. Взяв ремень с саней,
он бесшумно обвязал его вокруг правой ноги одного и  левой  ноги  другого.
Так что если кто-нибудь из них вздумает вскочить, то другой ему  помешает.
Господа продолжали храпеть.
     Отвязывая  ремень  от  саней,   он   заметил   копья.   Видимо,   они
предназначались для продажи. Взяв одно из них, он подержал его в руке,  но
решил, что кидать его неудобно. Однако конец копья был удивительно остер.
     Вернувшись к тому месту, где спали оба господина,  он  толкнул  ногой
одного из них. Тот со стоном перевернулся  на  спину.  Подняв  копье,  как
будто  собираясь  пронзить  рыбу,  Юлий  вонзил  копье  в  грудную  клетку
распростертого  перед  ним  человека,  стараясь  попасть  в  сердце.  Тело
конвульсивно содрогнулось. С жутким выражением на лице, с выкатившимися из
орбит глазами господин приподнялся, судорожно ухватился за  древко  копья,
подтянулся на нем, а  затем  медленно,  со  вздохом,  перешедшим  в  хрип,
откинулся назад. Из его рта потекла кровь  со  слюной.  Его  товарищ  лишь
шевельнулся, что-то пробормотав спросонья.
     Копье было всажено с такой силой, что оно пронзило не только тело, но
и вошло в землю. Юлий прошел к саням  за  вторым  копьем  и  проделал  эту
процедуру с вторым господином. Сани были его. И упряжка тоже.
     На виске у Юлия билась жилка.  Он  сожалел,  что  эти  господа  -  не
фагоры.
     Надев упряжь на рычащих и лающих  ассокинов,  Юлий  поехал  прочь  от
этого места.  Ассокины  тянули  сани  по  хорошо  видимой  тропе,  которая
постепенно расширялась, извиваясь вверх, пока не обогнула выступ скалы. За
скалой показалась долина, у входа в  которую  высился  замок  внушительных
размеров.
     Замок был частично выстроен из камня, частично высечен прямо в скале.
Перед  замком  находилась  охрана  из  четырех  человек,  стоявших   перед
деревянным барьером, преграждавшим путь.
     Юлий остановился, когда к нему направился один из стражников в  мехах
и с медными знаками отличия.
     - Кто ты, парень?
     - Я с двумя друзьями был там, выменивал шкуры. Разве  вы  не  видите?
Они едут сзади, на других санях.
     - Что-то их не видно. - Его акцент звучал странно и не был  похож  на
олонецкий, к которому Юлий привык там, в районе Перевала.
     - Они вскоре появятся. Неужели вы не узнаете упряжку Грипси?  -  Юлий
щелкнул кнутом.
     - Как не узнать. Упряжка известная. Недаром эту суку зовут Грипси.  -
Он посторонился, подняв свою сильную руку.
     - Эй, там, пропустите! - прокричал он.
     Юлий глубоко вздохнул, когда показался Панновал.
     Впереди возвышался утес, настолько крутой, что на нем не задерживался
даже снег. В одном из склонов утеса  было  высечено  огромное  изображение
Акхи Великого. Акха сидел на корточках в традиционной  позе,  с  коленями,
упиравшимися  в  плечи,  обхватив  колени  руками  и  сложив  руки  кверху
ладонями, на которых находился священный Огонь Жизни. Его огромная  голова
была увенчана пучком волос. Его нечеловеческое лицо вселяло  ужас  в  души
смотрящих на него. Даже его щеки внушали благородный трепет. Тем не  менее
его большие миндалевидные  глаза  были  исполнены  кротости,  а  в  линиях
повернутого вверх рта и  величественных  бровях  сквозили  одновременно  и
спокойствие, и жестокость.
     Рядом с его левой ногой в скале было отверстие, казавшееся  крошечным
по сравнению с высеченным истуканом. Но когда сани  приблизились  к  нему,
Юлий увидел, что отверстие в три  раза  превышает  рост  человека.  Внутри
виднелись огни и стража в необычных одеяниях, со странно звучащей речью  и
странными мыслями в головах.
     Юлий распрямил свои юные плечи и смело шагнул вперед.
     Вот так Юлий пришел в Панновал.


     Никогда не забудет он свое вступление  в  город  Панновал,  когда  он
оставил мир, над которым распростерлось небо. Словно в забытьи он  проехал
на санях мимо стражи, мимо рощи  жалких  деревьев,  и  остановился,  чтобы
мысленным взором окинуть раскинувшееся перед ним пространство под  крышей,
где так много людей жило день за днем.
     Туман вместе с темнотой создали мир без очертаний,  в  котором  формы
только угадывались. Была ночь. Люди, двигающиеся в полумраке, были укутаны
в теплую одежду. За каждым из них тянулся шлейф  из  тумана,  который  как
ореол также увенчивал их головы. Повсюду была стихия  камня,  из  которого
были высечены торговые лавки, дома, загоны для скота, марши  лестниц,  ибо
эта таинственная  пещера  невообразимых  размеров  устремлялась,  сужаясь,
внутрь горы, которую выдалбливали в течение столетий,  сооружая  небольшие
ровные площадки, отделенные друг от друга ступенями и стенами.
     Ввиду вынужденной экономии внутренность громадной  пещеры  освещалась
отдельными факелами,  чей  неровный  свет  колыхался  на  вершинах  маршей
лестниц, а дым их еще более усугублял непроницаемость туманного воздуха.
     Под действием воды в течение  тысячелетий  в  скале  образовался  ряд
сообщающихся между собою пещер различного размера, расположенных на разных
уровнях. Некоторые из них были оборудованы под жилье.
     Новоприбывший  дикарь   останавливался,   будучи   не   в   состоянии
продвигаться  дальше  в  этом  царстве  тьмы,   пока   не   находил   себе
сопровождающего. Те немногие чужестранцы, которые подобно Юлию попадали  в
Панновал,  сначала  оказывались  в  одной  из  больших  пещер,  называемой
местными жителями Рынком. Здесь проходила  большая  часть  общественной  и
деловой жизни Панновала и здесь не требовался искусственный свет, так  как
глаза быстро приспосабливались к  полумраку.  Днем  это  место  оглашалось
голосами и нестройным стуком  молотков.  Здесь,  на  Рынке,  Юлию  удалось
обменять ассокинов и  товар  на  санях  на  те  вещи,  которые  будут  ему
необходимы для новой жизни. Здесь ему  придется  оставаться.  Больше  идти
некуда.  Постепенно  он  привык  к  мраку,  дыму,   щиплющему   глаза,   к
покашливанию жителей. Все это он воспринял как должное вместе  с  чувством
безопасности, которое пришло к нему, когда он попал сюда.
     Ему посчастливилось познакомиться с одним славным торговцем по  имени
Киале, который вместе с женой держал лавку на  одной  из  площадей  Рынка.
Киале был человек, исполненным печали, с уныло свисающими усами.  Он  стал
оказывать поддержку Юлию по причинам тому неведомым,  и  оберегал  его  от
мошенников. Он также взял на себя труд познакомить Юлия с новым  для  него
миром.
     Шум, отдающийся эхом по всему Рынку, исходил от  реки  Вакк,  которая
протекала глубоко в расщелине в конце Рынка.  Это  был  первый  самотечный
поток, который Юлий видел в своей жизни, и поэтому он представлял для Юлия
одно из чудес города. Плещущаяся вода наполняла Юлия восторгом, и,  будучи
анимистом и одухотворяя природу, он рассматривал Вакк как живое существо.
     Через Вакк был переброшен мост, так что имелся  доступ  к  отдаленной
части  Рынка,  где  крутизна  местности  заставляла   выбивать   в   скале
многочисленные ступени, которые завершались  широким  балконом,  вмещавшим
огромную статую Акха, высеченную из скалы. Идол, плечи которого  выступали
из теней, был виден с самых отдаленных концов Рынка. Акха держал в ладонях
настоящий  огонь,  который  оберегал  священнослужитель,  появляющийся  из
дверей в животе Акха. Народ преклонял колени  перед  ликом  бога.  К  нему
стекались  бесчисленные  дары,  которые  принимались   жрецами,   бесшумно
снующими  в  своих  черно-белых   одеяниях   среди   верующих.   Молящиеся
простирались ниц у ног божества, и  только  когда  послушник  проводил  по
земле метелочкой из перьев,  они  могли  поднять  глаза  в  немой  надежде
взглянуть в черные каменные очи, взирающие на них из паутины тени, а затем
удалиться на менее священное место.
     Подобный ритуал был тайной для  Юлия.  Объяснения  Киале  еще  больше
запутали юношу. Никто не в состоянии объяснить свою  религию  чужестранцу.
Тем не менее у Юлия сложилось впечатление, даже твердое убеждение, что это
древнее существо, высеченное из камня, противостояло силам, свирепствующим
во внешнем мире, и в частности Вутре, повелителю небес и всех зол, которые
исходят оттуда. Акха мало интересовался людьми. Они были слишком ничтожны,
чтобы привлечь его внимание. Ему были нужны  лишь  регулярные  приношения,
которые придавали ему силу в его борьбе с  Вутрой,  а  многочисленный  рой
жрецов бога существовал только для того,  чтобы  неукоснительно  исполнять
желания Акха в этом отношении, иначе на людское сообщество  обрушились  бы
ужасные беды.
     Священнослужители вместе с милицией осуществляли верховную  власть  в
Панновале. Единого правителя не существовало, если не считать самого Акха,
который, по всеобщему поверью, рыскал по горам с небесной дубинкой в  руке
в поис