а   философии   в  Техническом
университете,   когда   Карин   возобновила   здесь  свою  преподавательскую
деятельность, а  Ро исполнилось три года. Четыре года  спустя, когда Карин и
Ро  переехали  в  Швейцарию,  Чоджун  уже примкнул  к  адептам  становящейся
популярной  теории   соединения,   и  его   научная   карьера   определилась
окончательно.
     Ро убрала текст и увеличила изображение Чоджуна.
     -- Ты  сообщишь  мне,  -- попросил  он, -- когда  тебе станут  известны
результаты экзаменов'?
     -- Конечно, дядя Чо.
     -- Ну, я тогда отключаюсь. Передай привет Карин.
     -- Пока! -- Ро послала ему воздушный поцелуй. Экран погас.

x x x

     Поглощение.
     Последние  пылинки,   уменьшаясь,   очень   быстро  уходят  в  небытие.
Вспыхивают  багряные  молнии,  и корабль исчезает, испаряется,  сливаясь  со
тканью мю-пространства.
     Узор  разворачивается,  адаптируясь  к  новым   структурам;  изменения,
повторяясь,  происходят  постоянно   по  всем  уровням,   подтверждаемые   в
бесконечно малую величину времени.
     Нежизнь становится жизнью.
     В  реальном  пространстве жизнь -- это парадокс: ДНК  производит белки,
создавая  тела,  а  также  самовоспроизводится,  создает собственные  копии.
Фабрика, которая одновременно  является проектантом и создателем фабрик. Это
совершенно необъяснимый круговорот -- что раньше: курица или яйцо, копия или
фабрика?  -- противоречие разрешается только тем, что запуск  всего процесса
производит внешний, фактор -- РНК.
     Но в мю-пространстве условия воспроизводства вполне самодостаточны.
     Разворачиваются узоры...
     Возникает  полностью  самодостаточный  круговорот  с  обратной  связью:
нейронные процессы, которые могут постичь сами  себя; саморефлексия в чистом
виде.
     Осознание.

x x x

     Статья Чоджуна завершалась некоторыми наблюдениями:
     1) О том, что сфера действия кораблей в мю-пространстве снизилась почти
до нуля сразу после кончины пилота Дарта Маллигана и оставалась низкой почти
в течение двух декад.
     2) Что  выживший пилот, Карин Макнамара, докладывая о выполнении своего
летного задания,  отметила  внезапное чувство  теплой эйфории, благословения
любовью буквально перед выходом в реальное пространство.
     3) Что данное, помогающее адаптированию самоизменение, отмечалось также
многими другими...

x x x

     Послышался стук в дверь.
     -- Войдите, -- сказала Ро.
     Вошла монахиня, наблюдавшая за тренировкой.
     -- Ах, это вы, сестра Фрэнсис Ксавьер.
     -- Поскольку  ты уже  вернулась  домой  из  колледжа,  Ро,  --  сказала
монахиня, -- то не сходить ли тебе на вечерний молебен? Это было бы...
     -- Вы не сдаетесь, да, сестра?
     --  В  твоих  устах  это  должно  звучать как  комплимент. --  Монахиня
взглянула   на  голографический  текст,  все  еще  мерцающий  в  воздухе,  и
насторожилась.  --  "Самосознание  N-мерного  континуума"...   Неужели   это
действительно означает то, о чем я думаю?
     --  Полагаю,  вы  собирались,  --  вежливо  сказала  Ро, --  помолиться
антропоморфному всеприсутствию сверхразума, для существования которого у вас
нет прямых доказательств. Я права?
     Раздался удар колокола.
     --  Я опаздываю. Мы еще,  -- сестра Фрэнсис Ксавьер снова взглянула  на
голограмму, -- поговорим с тобой. -- Она стремглав выбежала из комнаты.
     Ро посмотрела ей вслед.
     --  Может  быть,  твой  Бог  --  одно  воображение.  --  Глаза ее  были
совершенно   черные,   лишенные   белка   вокруг   зрачков.  Словно   черный
янтарь-гагат.  Ее голос  звенел в пустой комнате: -- А может быть, и нет. --
Внезапно золотой огонь вспыхнул в глазах Ро и осветил всю комнату. -- Но мой
-- совершенно реален, это точно.
     Золотой огонь стал затухать, пока не исчез совсем.
     Некоторое время спустя черные, как обсидиан, глаза Ро сверкали холодным
каменным  блеском и были абсолютно непроницаемы. А  взгляд ее был твердым  и
неумолимым, как сама смерть.

Глава 63
Нулапейрон, 3418 год н. э.

     Откинувшись  на спинку  стула,  Том,  не  мигая,  смотрел на скрытый  в
полумраке потолок, и мысли роились в его голове.
     "Осознаешь ли ты, Кордувен, что возвращаешь мне?" -- думал он.
     Вокруг царила сверхъестественная тишина.
     Он сидел в классе, сплошь  состоящем из прямых линий. Изысканный резной
орнамент сейчас едва проступал из полумрака: сотни оттенков серого цвета.
     "Странное чувство теплой эйфории, благословения любовью..." --  сказала
Карин, описывая  свой исход из мю-пространства,  в  то время  как корабль ее
возлюбленного  рассыпался  на   мириады   светящихся   осколков...  Не  было
необходимости  еще раз просматривать более ранние отрывки  из истории Карин:
все до сих пор было свежо в его памяти.
     "Какая сопричастность!.. -- подумал он. -- Но я здесь для того, чтобы в
каком-то смысле попрощаться. Сейчас нет времени для подробного анализа".
     Этой ночью он был в школе "Павильон" один и сомневался, придется ли ему
еще раз увидеть это место.
     На груди под рубашкой он ощущал свой талисман. Том снова запечатал его,
после того как просмотрел последний модуль на школьном  инфоре. Вопрос один:
смог   ли  кто-нибудь  догадаться  о   содержимом  талисмана?  Покрытие   из
кристаллического нуль-геля казалось нетронутым, но определить что-либо  было
трудно.
     Видимо, талисман ему просто вернули в качестве дара, а о его содержимом
никому неизвестно.
     "Экий дипломат!" -- подумал Том.
     Похоже,  Кордувен решил  дать ему время  подумать.  И был  уверен,  что
ночью, сидя среди теней, Том будет пребывать в  сомнениях.  Разумеется,  все
это  задумано не  для  того,  чтобы дать ему возможность  бежать:  у каждого
выхода  из  поселения  дежурят  солдаты.  Многие  из  них   патрулировали  и
пешеходные проходы.
     "И в том, что они здесь, -- тоже моя вина", -- подумал Том.
     Он  поднялся  со стула и прошелся по классу.  На  стенах  смутно белели
нарисованные на  плоских  листах бумаги  рисунки восьмилеток,  зато время от
времени  возникавшие в воздухе  абстрактные  голограммы более старших  детей
были  хорошо  различимы.  Он  походил  среди них  и остановился  в  галерее,
выходившей на спокойное, казавшееся  черным, море.  Ему почудился отдаленный
детский смех, топот  бегущих ног; но единственным звуком, который раздавался
на самом деле, был плеск волн, подступавших, в своем бесконечном движении, к
самому павильону.
     Да, его явно бросили на растерзание сомнениям...
     Тома охватило прежнее стремление: пуститься  в ночное бегство, спасаясь
от собственных демонов. Но вокруг были солдаты...
     К тому же время для такого решения явно миновало. Во всех смыслах...
     У  самой  кромки воды  он опустился на  гладкий камень  и  принял  позу
лотоса. Закрыл глаза и позволил звукам плещущихся волн войти в его сознание.
     Мысленно,  одного  за  другим,  назвал  поименно  всех  учеников  школы
"Павильон", начав с самых младших,  живо представил их себе... их дружелюбие
и восторг... их бьющую через край энергию...
     Мысленно попрощавшись с каждым ребенком, он  отключился от всех мыслей,
позволив чернеющему вокруг морю стать продолжением своего  разума. Перед ним
плавно катились волны -- и  он так  же плавно погрузился в  похожий на транс
сон.

x x x

     Веки смотревшего на него человека  подергивались от  нервного тика. Так
было  всегда, но  когда  эти  глаза  были  моложе, веки  подергивались  едва
заметно. А теперь нервозность стала сущностью этого человека.
     -- Здравствуй, Кордувен! -- сказал Том.
     Какое-то время ответом ему  был только взгляд из-под вздрагивающих век;
затем жестом Тому было предложено сесть.
     Зал общины одной  стороной открывался на  море, но тут не было пути для
бегства. На  галерее, окружавшей зал поверху, разместился военный  отряд  --
тридцать... нет, даже сорок человек. А на волнах покачивались два скиммера.
     Том сел за хрустальный  зеленый стол, ожидая, когда Кордувен заговорит.
Солдаты первого  ряда стояли достаточно далеко, что позволяло вести разговор
достаточно откровенно.
     "Ну и как же ты доживаешь, мой старый друг?" -- подумал Том.
     И понял, что  вслух задавать такой  вопрос  не  стоит  -- здесь вряд ли
ценили откровенность.
     Когда он утром  очнулся от похожего на транс  сна, у него уже сложилось
четкое понимание своей цели. Главная задача -- чтобы эти  люди ушли отсюда и
навсегда оставили поселение в покое.
     -- Хотел бы я сказать, -- Кордувен смотрел в сторону, на волны, -- что,
мне приятно снова видеть тебя, Том.
     Он был  бледнее, чем обычно:  двухлетняя война  наложила  на него  свой
отпечаток.
     Том процитировал:
     -- Лишь предвидение позволяет  мудрому правителю  и  хорошему  генералу
нападать и побеждать, достигая того, что недоступно человеку обычному.
     Кордувен не улыбнулся.
     -- В  академии,  --  сказал  он, --  погружаясь в логотропную симуляцию
Искусства  войны,  мы  провели  первые  две  декады  полностью без  сна.  Мы
наблюдали и прочувствовали сценарии битв, а налги учителя внедрялись к нам в
мозг. -- Он  встал, стройный, как юная девушка, и напряженный, как натянутая
струна, прошелся туда-сюда. -- Так что не цитируй мне Сунь-цзы, мой друг.
     Слова Тома  были двусмысленны: он намекал на Оракулов,  а сам  Сунь-цзы
подразумевал использование разведчиков; по его мнению, шпионаж лежал в самой
основе войн.
     -- Однако  ты нашел  меня, -- сказал Том,  -- благодаря слухам  о нашей
школе.  Кому,  интересно,  удалось  осознать  значение этих данных из  всего
информационного потока?  --  Он сделал паузу.  -- Полагаю,  комплимент  надо
сделать именно тебе?
     И  вдруг  в  его  мозгу  вспыхнуло:  "Может  быть,  твой  Бог  --  одно
воображение. А может быть, и нет... -- Золотистый огонь вспыхивает в  глазах
Ро. -- Но мой -- совершенно реален, это точно".
     Смог  ли  Кордувен  добраться до  содержимого  кристалла-транслятора  и
понять, в чем дело?
     Том усилием воли заставил себя сосредоточиться на происходящем.
     -- Комплимент,  говоришь?  -- Кордувен остановился перед  своим стулом,
положил руки на его спинку, потом  убрал их и снова начал мерить шагами зал.
-- Может быть, может быть... Как бы там ни было, здесь --  хорошее место для
расположения гарнизона. Моя цель -- иметь войска на последней страте каждого
владения. Так почему бы не начать  отсюда? --  Он вперил в  Тома пристальный
взгляд, и веки его все так же подрагивали.
     "Он все знает, -- подумал вдруг Том. -- Если не о кристалле, то о..."
     У него пересохло во рту.
     Что же сделает Кордувен с людьми,  которые дали приют убийце его брата?
В юные  годы он  бы не  причинил им  никакого вреда, но  этот, доведенный до
крайней  степени  напряжения  человек  был  совсем  другим.  А в  мести, как
известно, нет ни грана логики, никакой рациональности...
     -- Я  осведомлен,  --  сказал  Кордувен,  -- о тех обстоятельствах, при
которых ты покинул свой  народ. И это  --  единственная причина того, что ты
еще жив. -- Он подтолкнул в сторону Тома небольшой  серебристый инфор. -- На
самом деле твои действия, видимо, помешали организаторам Бунта. Так что  они
тоже  не  испытывают к  тебе  никакой любви.  Я  имею  в  виду твоих  бывших
единомышленников.
     Том перевел дыхание, стараясь держать себя в руках:
     -- Что такое Бунт?
     -- А-а-а... -- Кордувен выдвинул стул и тяжело опустился на него. -- Ты
раньше  знал его под  названием Первая стачка, так  ведь? Ты  ведь собирался
изменить мир, и это должно было случиться два года назад, ровно два года.
     Том сидел, не шелохнувшись.
     -- Ну,  что  ж,  -- сказал Кордувен, -- все очень  даже  изменилось. Мы
сражаемся все эти два года, но уже в первый год я устал от кровопролития.
     Том почувствовал легкий зуд и покалывание в несуществующей руке.
     -- Взгляни  сюда!  -- Кордувен  кивнул  на инфор. --  Посмотри, что  ты
сотворил. Все съемки примерно одного времени, двухлетней давности.
     -- Что там такое?
     -- Стандартный  журнал  наблюдений. Помимо всего прочего,  там  засняты
многие подпольщики. Кое-что было воссоздано позже.
     -- Каким образом? Допросы? Ответа не последовало.

x x x

     Вокруг большие транспаранты.  На левит-платформах,  украшенных лентами,
стояли причудливые  скульптуры: гигантские  грибы, фантастические звери. Все
вокруг  -- во тьме, только горят свечи; туннель заполнен  танцующими людьми.
Карнавал Темного Дня.
     -- В знак благотворительности,  -- репортер говорит в парящий в воздухе
шар-микрофон, -- управляющий  лорда  Халдрагена раздает милостыню  беднейшим
гражданам.
     В боковом коридоре, среди сидящих в изодранной одежде нищих,  упитанный
прислужник-альфа  извлекает  из  вышитой сумки  серебряные  кредо-сливеры  и
раздает их.
     Поодаль  сидит согбенный от возраста и от нищеты  старик, с повязкой на
глазу, без пальцев на одной руке. Его неохотно пропускают вперед.
     На мгновение нищие оцепенели: репортер просит вернуть пожертвования.
     -- Надо,  чтобы  я снова  мог  заснять...  сделать крупный план...  вот
так... дегенераты полные!..
     Наконец все  заснято.  Репортер спешит прочь,  вдогонку за карнавальной
процессией, а нищие начинают расходиться.
     Точка съемки, с которой ведется наблюдение, не меняется.
     Тело одного из нищих обрублено почти у талии, оно кое-как прикреплено к
доске, и калека передвигается, отталкиваясь от земли руками. Альфа наблюдает
за его передвижением, покачивая головой, остальные нищие равнодушно уходят.
     -- Жалостливая картина, -- говорит альфа. -- А тебе здесь что еще надо?
     Перед ним последний нищий: старик, вместо руки -- когти-крючья, повязка
на глазу.
     -- Пора уходить, -- говорит старик.
     И тут  его  рука с  быстротой молнии взлетает к горлу управляющего.  За
ними  раздвигается  каменная по  виду  стена --  панель-хамелеон, --  оттуда
выходят  две фигуры в капюшонах и подхватывают управляющего  прежде,  чем он
успевает упасть.
     Старик и его соучастники  быстро затаскивают дородного управляющего  за
панель и пропадают из вида.
     Стена опять выглядит каменной и сплошной.

x x x

     Том  оторвал  глаза  от   дисплея,  всеми  силами   стараясь  сохранить
беспристрастное выражение лица. Глаза Кордувена тоже ничего не выражали.
     Впрочем, это не  имело никакого значения: Кордувен умеет владеть собой.
И потому главное было -- не додать виду, что Том кого-то узнал.
     В последний  раз он видел одноглазого человека на уроке истории в Школе
для  неимущих,  они с Капитаном тогда сурово отчитали Тома за то, что тот не
знал даты основания сектора Билкраница.
     -- Смотри дальше, -- сказал Кордувен.

x x x

     Молодая   женщина,  склонившись  над   столом,  что-то  тихо  напевает.
Мерцающие шары за  окном отбрасывают свет персикового и оранжевого оттенков:
раннее утро, только заканчивается ночь.
     Засветились дисплеи.
     ПЕРВЫЙ: "Из дальних  провинций Арджении сообщают  о  сильнейшей вспышке
болезни растений, вызванной флюоресцентным грибком".
     ВТОРОЙ:  "Игроки  в лайтбол  в светящихся костюмах, пронзительный свист
летящего  псевдоразумного  мяча.  Остались  какие-то  минуты  до   окончания
финальной трети..."
     ТРЕТИЙ:  "Триконки  экономических   прогнозов   выстраиваются  в  сеть,
разрастаются и становятся все более переплетенными..."
     ЧЕТВЕРТЫЙ: "Сегодня в Жинхуанском протекторате собрались  представители
посольств, чтобы засвидетельствовать почтение  лорду Чэн Ят-Сэню и осмотреть
место расположения..."
     Раздается какой-то скрежет, и она жестом выключает дисплеи.
     -- Кто здесь?
     Три  фигуры  в  капюшонах  заходят в комнату.  На  их гразерах  мечутся
сверкающие радуги.
     -- Я  не  идиотка,  --  поспешно говорит женщина.  --  Я  готова с вами
сотру...
     Тут  она отскакивает,  хватает со  стены электро-шокер  и, пронзительно
визжа,  бросается  на гостей. Двое в капюшонах реагируют не сразу, но третий
делает  шаг  в сторону и ударяет женщину прикладом гразера в лоб. Она падает
как подкошенная.
     --  Проклятие! --  говорит  другой, голос  приглушен  капюшоном. -- Нам
нужен соображающий редактор, а не запуганный зомби. Разве была необходимость
бить так сильно?

x x x

     Тихо  плескалось  море,  и  в его волнах вибрировало отражение  потолка
пещеры и золотых крапинок на колоннах.
     Но здесь, в зале общины, висело гнетущее напряжение.

x x x

     Женщина, держа в руке бокал, оглядывается в поисках свободного места.
     -- Си-ия... си-ия...  си-ия...  --  Посередине таверны,  отяжелевшие от
паров марихуаны, выходящих из-под плохо закрепленных на лицах масок, танцоры
прихлопывают и поют в ритм с музыкой броквадеко.
     В таверне полумрак,  и, по-видимому, женщина  не заметила вытянутых ног
лежащего мужчины. -- она спотыкается о его ногу и роняет свой бокал.
     -- Извините!  --  Лысеющий мужчина помогает ей встать.  --  Э-э... Меня
зовут Джането. Я куплю вам взамен другой.
     Взгляд зеленых женских глаз, за секунду до этого злой, смягчается.
     -- Что ж, я согласна, -- говорит она.
     Когда  Джането возвращается  назад, неся  поднос  с "Огнем Саламандры",
она, хихикая, называет себя:
     -- А я -- Карлиа.
     Она  моложе  Джането  и  очень красива.  Они  сидят  вместе  в кабинке,
перекрикивая музыку, и Джането смотрит на нее как зачарованный.
     Подозрение приходит к нему  только после второго бокала, но уже поздно.
Он безвольно заваливается на бок, и все его попытки шевельнуть хоть  пальцем
совершенно бесполезны.
     --  Не делайте  ему больно, -- говорит женщина,  когда крупные  мужчины
поднимают Джането со скамьи. -- Он был довольно мил.

x x x

     Том переключил на следующую сцену.

x x x

     Невероятно  полную   обнаженную  женщину,  с  наголо   бритой  головой,
поднимают десять мужчин в капюшонах.
     -- С ума сойти, она даже тяжелее, чем можно было представить!
     Они тащат ее от ванны к передвижной прозрачной цистерне.
     Она падает в блестящую, синюю, как сапфир, жидкость и идет на дно.

x x x

     -- За Однорукого! -- пронзительно кричат мчащиеся по туннелю мальчишки,
размахивая короткими палками и держа за горлышки разбитые бутылки.
     Капитан вооруженных сил приказывает своим войскам отступить.
     -- Как же так, сэр?! -- Один из солдат опускает свой гразер.
     --  Именно так!  -- говорит  капитан. --  Мы  здесь не  для того, чтобы
стрелять в детей.

x x x

     Фигуры в капюшонах зажигают гидропонные сети.
     -- И вы еще называете себя борцами за свободу! -- Молодая женщина плюет
в их сторону.
     Они ударяют ее дубиной и уходят, не оборачиваясь на упавшее тело.

x x x

     Трио певцов с  серебряными вкраплениями в коже, проплывают над залом на
левит-дисках.
     Составленные  рядами  столы  накрыты   лучшими  скатертями  и   лучшими
приборами;  офицеры одеты в полную парадную форму; блюда разносят не обычные
слуги, а специально назначенные люди.
     За непринужденной  беседой  бригадный генерал граф  Деварелъ произносит
отдельный тост за певцов.
     --  Сэр,  --  говорит   младший   офицер  с  нашивками  командира  роты
арахнаргосов на плечах. -- Разрешить им приступить?
     Бригадный генерал кивает. Младший офицер подает певцам знак.
     Из дальнего конца банкетного зала начинает звучать песня: поется на три
голоса, и нежно-нежно.  Все в зале замолкают. Кажется, кто-то  всплакнул  --
может, из-за песни, может, просто от того, что во время этого долгого вечера
было немало выпито.
     Звучат только голоса -- без каких-либо музыкальных инструментов.
     От  красоты  пения  захватывает дух.  Певцы --  кастраты,  их  лишенные
первичных половых признаков  тела длинны, конечности,  наоборот,  укорочены,
шеи  поддерживаются  серебряными  обручами.  Своими чарующими  голосами  они
словно сплетают сказочную мелодию.
     Песня подходит к