ют свой хлеб, -- сказал он и рассчитал новичка.
     -- Извини уж! -- крикнул он вслед Тому, когда тот, хромая,  в последний
раз шел по двору.

x x x

     Сидя в очередной  таверне, он заметил,  что  за ним наблюдают. И понял,
что  эти парни разглядели у  него связку стальных кредо-сливеров, полученных
за работу. Ему ничего не оставалось, как смыться на улицу, а потом то шагом,
то трусцой добраться до ближайшего люка и еще раз спуститься вниз.

x x x

     В  очередной  раз  он  осознал,  что жив, от  прикосновения  кисти  для
макияжа.
     Женщина гримировала его лицо так, чтобы он  был  похож  на нее: голубые
полосы, серебристые пятиугольники на лбу.
     И опять он драил ее по-звериному. Или  это  была совсем  другая?  И она
опять вела его в таверну.
     А потом  он  лежал в полудреме  на полу, а она  собиралась улечься  под
кого-то из соседей, напрямик спросив того о деньгах.
     -- А у тебя хороший дружок, -- сказал мужчина, стягивая с задницы узкие
брюки. -- С пониманием...
     "Я -- не дружок", -- подумал Том. И отвернулся лицом к стене.
     Он ушел, когда  она отправилась в общую ванную, расположенную  в  конце
коридора.

x x x

     -- Послушайте, офицер! -- Он нарвался на  патруль службы  безопасности,
но считал, что это неопасно.
     Ведь никто не станет разыскивать здесь, внизу, лорда Коркоригана.
     -- Мне бы только узнать, где найти работу, что-нибудь убирать...
     -- И сделать новый макияж, леди? Остальные патрульные засмеялись.
     "Я же забыл, что лицо раскрашено", -- тупо подумал Том.
     Они задержали его -- за бродяжничество.
     Всю ночь он провел в камере, на следующий день его три раза накормили и
наконец поздно вечером, отвели в суд магистрата. В голове был  уже привычный
туман, но сегодня  Том  мог  мыслить более четко,  чем во все предшествующие
дни. И когда он стоял возле скамьи  подсудимых, настроение у него было почти
радостным.
     Суд предоставил ему выбор: или рабочий наряд на три  декады, или ссылка
на нижние страты.
     То есть -- никакого выбора.

x x x

     Дальше все слилось воедино.
     Холод и жара... Свет и тьма... Поспешные неловкие объятия с женщиной, у
которой были желтые зубы... И совсем уж по-звериному -- сзади -- с другой, у
которой вовсе не было зубов...
     Кувшины  с  огненным   напитком,  которые,  неохотно  отрывая  от  губ,
передавали по кругу...
     И какое-то месиво на грязных тарелках...
     Когда было светло,  он почти всегда  спал: ночью  это  было опасно.  Не
выпив,  он не мог заснуть, но иногда наваливалась страшная  мигрень, и о сне
приходилось забыть, и тогда он шел дальше.
     Иногда, проснувшись, он обнаруживал лежащие рядом кредо-сливеры мелкого
достоинства, брошенные сердобольным прохожим.

x x x

     Затем был небольшой просвет.
     Где-то, удивившись,  что он умеет читать,  ему  дали работу конторского
служащего.  Но  другие  клерки,  почуяв  превосходство  Тома,  всеми  силами
старались  нагадить  ему  в карман.  Когда  в конце второй декады  в конторе
пропала  небольшая сумма, было  ясно, что обвинения посыплются на последнего
нанятого работника.
     Стоило ему потребовать жалованье, тут же пришли охранники. Они били его
смертным  боем, и боль, перемежающаяся с  яркими  красными  вспышками  перед
глазами,  пронзала  все  его  тело.  Словно  в  отдалении  он  слышал  треск
собственных ребер.
     На  этот  раз  он проделал  спуск  бессознательно.  Очнулся под  люком,
парализованный от боли, и догадался, что его попросту сбросили вниз.

x x x

     Если бы Тома попросили последовательно  рассказать, как он выжил, он бы
не смог.  Он  потерял счет новым незнакомым местам, очередным стычкам, после
которых  тело болело  от новых  ран  или  потревоженных старых,  которые  не
успевали затягиваться.
     Иногда его ослепляла боль над левым глазом.
     И тогда приходила мертвая девочка в нише...
     Однажды он  попытался  подсчитать, сколько  длились  его  блуждания,  и
понял, что из  памяти  выпал огромный кусок жизни: спутанная  борода выросла
почти до пояса, сплетаясь с длинными, давно немытыми волосами.
     Но его не волновал свой внешний вид.

x x x

     Какая-то старуха привела  его в свою  нишу,  поделилась своим питьем --
синтетической  "мертвой водой",  а  затем и своей постелью, но он не смог ее
удовлетворить,  и она вышвырнула его прочь, выкрикивая вслед ругательства, и
он пошел в ближайший туннель, лег посередине и заснул.

x x x

     Он видел вокруг  разбитый пол, а сверху -- закопченный  потолок.  Тут и
там скорчились на полу человеческие фигуры,  такие же беспризорные, как и он
сам...
     Вздрогнув, он проснулся.
     Странная  незнакомая женщина спала, положив голову  ему  на  колени.  В
приоткрытом рту виднелись серо-черные зубы -- она храпела. Поодаль, с другой
стороны, иссохший и морщинистый человек неведомого возраста,  спустив штаны,
испражнялся прямо на разбитые каменные плиты.
     Испытывая приступ тошноты, Том оттолкнул сонно запротестовавшую женщину
и, прихрамывая, побрел к  ближайшему  люку. Вслед  за  ним  никто  не пошел.
Впрочем, они никогда не делали этого...
     Металл долго скрежетал, но, наконец, люк открылся.
     И началось еще одно путешествие. Еще ниже...

x x x

     Кончиками пальцев  он потрогал  рисунок на  зеленовато-желтой  каменной
плите.  Кто-то швырнул ему  кредо-сливер,  и Том  некоторое время смотрел на
него, не понимая, что это за предмет.

x x x

     А этот люк  открылся  с  легкостью. Когда Том  спускался,  было  трудно
удержать равновесие, но  ему нравилось ощущать гладкие перила под задубевшей
от грязи рукой.
     Люк закрылся за ним, мягко встав на прежнее место.
     Этот туннель был чище, чем он ожидал. И найдя темную нишу, он заснул.

x x x

     Черный пол был гладким, отполированным до блеска. Он прошел мимо лавки,
где продавались безделушки, которые он не разглядел.
     Здесь было что-то очень странное...
     В  следующей секции, где  коридор расширялся и поворачивал, стоял запах
печеных пирогов, от  которого  у  Тома свело челюсти, и он судорожно  провел
рукой  --  ногти были длинные  и черные -- по ввалившемуся животу. Там,  где
рукав был оторван, виднелось тонкое белое плечо.
     Он долго стоял в нерешительности.
     Перед ним менялись цвета: зеленый -- золотой; оранжевый -- черный...
     Сложно сконцентрировать взгляд на вывеске из тройных конусов ("И почему
их делают такими маленькими?")-- но в конечном итоге он смог догадаться, что
там обозначено: Змея... нет, Тигр, Средний день, сороковое джия. Тигр 280.
     Это означало...
     Ничего это не означало...
     Нужно идти. Нужно. То и дело останавливаясь, шаркая ногами.
     И оставив кафе позади, затем пройдя  мимо ювелирной лавки, он продолжал
идти, поскольку уже не знал, что еще в жизни можно делать.
     Потом вспомнил вывеску. Тигр... Зачем?
     Проход  расширился,  превратившись  в  широкий   бульвар,  над  которым
возвышались естественные пещеры. Дорога поворачивала, но  он продолжал  идти
прямо, спускаясь -- невероятно медленно -- по стертым, невысоким ступеням.
     Дрожащей   рукой  он  распахнул   свою  рубашку:  увидел  пятна  грязи,
болезненно  бледную  кожу,  огромные  багровые  карбункулы  по  всему  телу.
Растительность  на лице закрывала  рот,  и все вокруг пропахло гнилой пищей,
перегаром и рвотой.
     Послышался тихий плеск волн...
     Море? Откуда?
     А на берегу смеющиеся дети.
     Тигр на вывеске... Зачем?
     И тут он понял. Это был календарь.
     А на календаре -- год Тигра.
     Он скитался уже около шестисот дней.

x x x

     Бесконечно высока пещера, с огромными, застывшими  в море естественными
колоннами... Неподвижная гладь моря ровна, как зеркало... На скалах  блестят
вкрапления  пиритов... Тихо  плещут  волны...  Воздух пронизан  свежестью  и
чистотой...
     Том  медленно повернул голову, оглядывая  широкий,  протянувшийся вдоль
берега бульвар, а затем снова посмотрел туда, откуда пришел. Он уже понял, в
чем  заключалась странность, но  надо было  еще приспособиться к этой  новой
реальности.
     Здесь не было люков на земле.
     Он  скитался  почти два стандартных  года и теперь  стоял у  подземного
моря, плещущегося среди бесчисленных каменных  колонн, и  дальше  ему некуда
было спускаться, так как он достиг последней страты.
     Детский смех звенел в тишине.
     Медленно --  невероятно  медленно! --  он опустился на  гладкие плиты и
долго   сидел,  наблюдая   за  тихими  волнами,  прохладной,  чистой  водой.
Бесконечно долго сидел...
     А потом он тихо заплакал.

Глава 59
Нулапейрон, 3416 год н. э.

     Дети пели.
     Среди прохладных  вод,  на острове, размещался чистый  белый  павильон,
который  соединялся  с  берегом легким  пешеходным  мостиком.  Из  павильона
доносились звонкие, как хрусталь, голоса.
     Том встал с гладких каменных плит.
     Неужели он спал?
     --  Привет,  -- послышался  детский голос, --  Э-э-э...  --  Горло Тома
пересохло, и он смог издать только какой-то сдавленный звук.
     Маленькая девочка смотрела на него широко раскрытыми глазами.
     -- Привет-привет-привет! -- И тут же засунула в рот большой палец.
     "Не пугайся", -- подумал он.
     Но она попятилась, едва он  протянул  к  ней заскорузлую от грязи руку.
Потом девочка развернулась и побежала; ее косички раскачивались на ходу.

x x x

     Пахло теплыми пирожками.
     Именно этот растекающийся повсюду, манящий аромат  привел  его назад, к
ряду  магазинов, которые выстроились вдоль туннеля с гладкими стенами.  Кафе
находилось поблизости от поворота, там, где  туннель расширялся и открывался
чудесный вид на море и протянувшийся вдоль него бульвар.
     Он стоял, покачиваясь от слабости, и смотрел на полки с  пирогами и  на
пирожные, выставленные за чистыми стеклами витрин.
     "Что  я хочу  сделать?" --  тупо  думал  он,  и  мысль эта  то  и  дело
скрывалась в привычном тумане.
     Коренастая женщина, с  миловидным розовым  лицом,  коротко остриженными
белыми волосами  и пухлыми  руками, вынесла  наполненный  пирожками  поднос,
поставила  его на  стол с мраморной столешницей  и, уперев  руки  в  круглые
бедра, уставилась на Тома.
     -- Мы еще закрыты...
     -- Я ищу... -- Опять у него получился какой-то сдавленный звук.
     Надо  бы изобразить  что-нибудь получше... Том собрал в кулак всю  свою
волю и прорвался сквозь туман.
     -- Я... ищу... работу...
     Внимательный  взгляд   оценил  его  поношенную  одежду.  Маленький  нос
сморщился.
     Неужели она унюхала с такого расстояния исходящие от него запахи?..
     -- Я умею программировать, -- он заставил себя стоять  не  сутулясь, --
блоки поставок...
     Ответом ему была кривая усмешка:
     -- Их в наше  время не  слишком  много...  --  Она отвернулась и начала
заполнять витрины пирожками с подноса.
     Том продолжал стоять, покачиваясь,  и наблюдать за нею, не в силах уйти
и не зная, что предпринять. Она бросила, не глядя, через плечо:
     -- Здесь и с благотворительностью не густо!
     -- Мне действительно, -- Том закрыл глаза и едва не потерял равновесие,
-- нужна работа.
     Ее большие руки легли ему на плечи, удержали от падения.
     -- Садись! -- Она силой усадила его на скамью.
     -- Мне...
     Сунула ему пирожок: теплый,  золотистый; мягкая выпечка расслаивалась у
него в руке.
     -- Пусть это будет как аванс,  в счет будущей зарплаты. Во рту разлился
сладостный вкус.
     Закрыв глаза, он смаковал каждый кусочек.
     -- Достаточно, -- сказала она, когда он съел треть пирожка.
     Он положил  оставшееся на  стол  и думал,  что  заплачет. Но сдержался.
Превозмогая  боль,  с трясущейся рукой, заставил себя  подняться  и,  шаркая
ногами, медленно пошел прочь.
     -- Нет, нет!  -- Завернув пирог в тряпку, она вложила его  Тому в руку.
-- Я имела в виду, не ешьте слишком быстро.
     И правда, этого не следовало делать: у Тома от непривычной хорошей пищи
уже начало бурчать в животе и появилась резкая боль в желудке.
     Около  входа  в   кафе  приостановился  седовласый  мужчина  в  длинном
элегантном пальто, но, взглянув на Тома, прошел мимо.
     -- Все в порядке,  -- тихо произнесла  женщина. --  Не понравилось ему,
что вы здесь.
     "О Судьба!" -- мысленно взмолился Том.
     -- Я не вор.
     -- Да? -- Она посмотрела на его  полуоборванный,  безжизненно свисающий
левый рукав. -- Ну хорошо. Ладно, проходите. Несите сюда свой пирог.
     Она  провела его через заднюю  дверь,  мимо входа,  на маленькую чистую
кухоньку,  к  подсобному помещению.  Узкий  коридор,  занавешенный  с  обеих
сторон, вел к душевой.
     -- Я -- Вози, -- сказала она просто.
     -- Том!
     -- Ну, Том. Пользуйся, сколько душе угодно.

x x x

     Том потерял счет, сколько раз,  с  головы до ступней, он  соскабливал с
себя грязь, смывал пену от бледно-голубого моющего средства,  струи которого
разбрызгивались из душа.
     Один раз, перекрывая его шум, Вози окликнула Тома. Выглянув, он увидел,
что  его смердящая одежда исчезла,  а вместо нее  на  табуретке лежит острая
бритва и белое полотенце.
     Волосы и борода представляли собой одну свалявшуюся массу, теперь еще и
совершенно мокрую. Он втирал  мыло в колтуны, но  они по-прежнему оставались
колтунами. Когда он задевал карбункулы и  порезы, от  боли саднило и щипало,
но он все равно продолжал сдирать грязь с ран.
     Здесь  был и  гель  для мытья, но Том  был  еще слишком грязным.  Давно
забытое  ощущение  струек  воды на теле --  когда-то  лучшее  средство снять
стресс -- было именно тем, в чем он нуждался сейчас больше всего.
     Он  еще  пару  раз намылился  и смыл пену.  Ну все, грязь соскоблена  и
спущена в сток.
     Он  удовлетворенно вздохнул. Затем, почувствовав невероятную слабость и
еле  держась  на  исхудавших,  жалких  на  вид  ногах, он протянул  руку  за
занавеску и нащупал бритву.
     Надо  справиться:  когда-то -- два года назад -- он привык пользоваться
только кремом-депилятором.
     Дело оказалась сложнее, чем он себе представлял.
     Старомодная вибробритва  была  острой,  и  он отсек  большие  пряди  от
бороды,  затем подравнял ее и начал выбривать отдельными  проплешинами, пока
не сбрил все, постоянно ополаскиваясь в мыльном растворе. Так же трудно было
сбрить  волосы и с  верхней  части головы. Он планомерно  и  медленно  водил
бритву от висков по направлению к затылку.
     В углу  душевой уже громоздилась  огромная масса мокрых волос. Когда он
снова выглянул  из-за  занавески, на табуретке  лежал  одноразовый  пакет  и
кусачки для ногтей, а дальше у стены на крюке висели чистые штаны и рубашка.
На полу стояли сандалии.
     Он выключил душ  и принялся сражаться с волосами, засовывая их в пакет.
Под ногтями на ногах все еще была глубоко въевшаяся грязь, и он, усевшись на
влажный пол, остриг их.
     Теперь  на  очереди  была  рука. В  свое время он  привык  пользоваться
автоматическими  щипчиками   и  защитным  лаком,   но  сейчас...  Том  думал
попросить,  чтобы ему остригли  ногти, но  наконец сообразил, как справиться
самому. Надо зажать кусачки под левой мышкой и сжимать их ручки культей.
     Когда он в последний раз окатился под душем  и снова взял бритву, чтобы
напоследок пройтись ею по оставшимся клочкам волос, всю кожу уже саднило. Но
он  боролся с собой до тех пор, пока голова  и  подбородок  не  были выбриты
наголо и просто засверкали чистотой.
     И наконец,  он растер ладонью по груди псевдоразумный гель.  Растекшись
по коже, гель очистил и продезинфицировал его раны. Потом гель сам отслоился
и опять затек в контейнер, оставив после себя шлейф лесных запахов.
     И только после этого Том оделся в чистую одежду и направился на кухню.
     Мускулистый молодой человек, используя нож  с отверстиями, резал овощи.
Он  молча  указал  на кипу  грязных  тарелок, сложенных  возле раковины. Том
кивнул и принялся за работу.

x x x

     У   Вози   был  маленький  служебный  кабинет.  Закрыв  все   шкафы  на
дактил-замки, она сказала, что Том может спать здесь,  пока  она не  подыщет
место получше.
     Постель была сделана из отслуживших свой срок полотенец -- потрепанных,
но чистых.
     Первая декада  пролетела, как  сладкий сон.  Каждый день  он работал на
кухне, бок о бок с могучим молодым человеком, чье имя, как  выяснилось, было
Жерар. Он доводился Вози племянником и был  достаточно дружелюбен, нисколько
не возражая против присутствия Тома.
     Если Тому все еще и снились  сны  о другом Жераре, то,  проснувшись, он
никогда об этом не помнил.
     На  четвертый день Вози  разрешила  ему обслуживать  посетителей,  если
народа будет немного.
     Он принес омлет  с сыром  и  зеленью для  седого  мужчины, того самого,
который  в самый  первый  день  передумал  входить  в  кафе, столкнувшись  с
грязным, зловонным привидением, каким в ту пору выглядел Том.
     Сейчас мужчина его попросту не узнал.
     Том  регулярно  брился, а  голова  стала  обрастать  чистыми  короткими
волосами.  Утром и  вечером он сытно  ел на  кухне.  А  когда  заканчивалась
работа, он  совершал долгую, неспешную прогулку по  берегу  тихого вечернего
моря.  Бригады уборщиков  поддерживали  на приморском  бульваре  безупречную
чистоту. Все,  кто проходил мимо, или  кивали ему  в  знак  приветствия, или
здоровались за руку.
     На  девятый день Вози вручила ему оплату, в том  числе и "премию новому
работнику".  Том  пытался  вернуть  ее,  но  Вози  настояла,   чтобы  он  не
отказывался.
     -- Завтра, -- сказала она, -- твой первый выходной день.

x x x

     На  доске объявлений были вывешены списки имевшихся в  общине свободных
жилищ. В маленьком,  выкрашенном белой краской коридоре  человек с худощавым
лицом принял от Тома вступительный взнос и показал  ему  новое жилье. Ванная
оказалась  одна  на двенадцать комнат, но все  было чисто  и  содержалось  в
порядке.
     Теперь  у  него  была собственная  комната.  Кровать,  стол, табуретка,
полка. Класть на нее пока еще было нечего.
     Поздним  вечером, изучая  местность,  он  свернул  в туннель  справа от
бульвара.
     По стенам плясало голографическое пламя. Из прикрытых тонкой загородкой
комнаток-таверн доносился смех.
     Он остановился у двери ближайшей  таверны. Здесь  ощущался легкий запах
марихуаны, а в баре заманчиво искрились многоцветные бутыли.
     Том  почувствовал, как внутри него зашевелился дракон, но  усилием воли
загнал зверя вглубь, в погруженную во мрак пещеру.  И развернувшись, пошел к
своему дому.

x x x

     -- Я могу взять их себе? Жерар пожал плечами:
     -- Бери, если хочешь.
     Эти старые штаны лежали среди половых тряпок в кухонном шкафу. Они были
вполне еще пригодны для носки.
     -- Спасибо! Давай я тебе помогу.
     Этим же вечером Том выстирал старые брюки в ванной около своей комнаты.
     На следующее утро он  проснулся, как  всегда, очень  рано. Надев старые
брюки и  ничего  больше, босиком, вышел из своего жилища -- осторожно, боясь
разбудить все еще спящие семейства соседей, -- и устремился к берегу моря.
     Растяжка, даже самая легкая, вызывала боль.
     Том  поражался. Каким образом его мускулы могли быть такими слабыми и в
то же время такими напряженными и несгибаемыми?
     Он особенно долго нагружал икроножные мышцы и ахиллово сухожилие.
     И под конец медленно -- очень медленно -- побежал трусцой.

x x x

     В то первое  утро он смог пробежать вдоль берега моря  только несколько
минут.  Потом пришлось  остановиться и идти до своей комнаты  шагом: грудная
клетка вздымалась от тяжелой одышки.
     Но на следующий  день  он  сделал  новую попытку, потом еще  одну -- на
третий  день. Он бежал трусцой,  шлепая босыми ногами по камням  с  золотыми
вкраплениями -- и каждый раз убегал все дальше и дальше.
     Через четыре декады, накопив достаточную сумму, Том купил