тями  и  воздушными
шариками - вопили дети,  вопили  родители  -  и  спустился  в  длинный,  как
трубопровод, подземный переход;  дошел,  не  оглядываясь,  до  эскалатора  и
съехал на второй уровень" где расположился юберляден  "Охотный  ряд".  Здесь
было очень светло и стояло множество зеркал. Я  побродил  между  прилавками,
отшутился от чересчур назойливой продавщицы шляп, покопался в  обуви  и  уже
почти на самом выходе  неожиданно  для  себя  прибарахлился;  купил  куртку.
Куртка была из какой-то мягкой синтетики:  "сейденледер",  "шелковая  кожа",
как значилось на ярлыке, - темно-серая, на молнии, со множеством карманов  и
широкого покроя, - под такой курткой можно спрятать не  то  что  автомат,  а
целый егерский "горб". Чуть дальше "зеленого" выхода из юберлядена был лифт,
которым редко пользовались: он вел, минуя поверхность, в центральный холл  -
на пятый этаж - "туры", делового здания, действительно похожего на шахматную
ладью. В лифте я ехал один. С пятого этажа на третий спустился по  лестнице,
Здесь, на третьем,  снимало  помещение  частное  сыскное  бюро  "Феликс".  С
"Феликсом" на почве промышленного шпионажа завязалось когда-то подразделение
"Таймыр" под эту марку и  мы  покупали  у  него  кое-какую  информацию.  Мне
повезло: сам Феликс был на месте,  а  его  помощник  Давыдов  и  баба  Катя,
секретарша, отсутствовали.
   - Привет, - сказал Феликс, усаживая меня в гостевое кресло и  косясь,  не
виден ли мне экран раухера; экран виден не был. - Что  нового?  Рассказывай.
Объединением пахнет, как по твоему? Или нет?
   - Продолжаешь лысеть? - сказал я и достал из  сумки  бутылку.  -  Я  тебе
золотой корень привез, на вот.  Втирай  на  ночь.  Хотя,  говорят,  можно  и
внутрь, эффект тот же, а приятнее.
   - Ну, спасибо, - развел руками Феликс. - Не думал, что вспомнишь.
   - Работа такая - все в памяти таскаю.
   - Понятно. Что привело?
   - Большое дело, Феликс. Фирма "Айфер" тебе известна?
   - Н-ну... в общих чертах - да.
   - Мне нужна вся ее подноготная. Через них сейчас прокачиваются  миллиарды
марок. Откуда и куда.  Это  раз.  Второе:  хотя  бы  приблизительный  список
компаний, Делающих инвестиции в Индии. Это два. Потянешь?
   - Как скоро?
   - Если прямо сейчас - это было бы здорово. Так что...
   - Дня три понадобится, - Феликс почесал в затылке. - Это все?
   - Нет, старина, нет. Это половина. Слушай: сегодня  ночью  меня  пытались
убить.  На  Дмитровском  шоссе,  метрах  в  четырехстах  от  переезда  через
Питерскую железку. Тягач "элефант" - сзади  -  в  стоящую  легковую.  Успели
выскочить. Был я там с Валерием Кононыхиным...
   - Которого сегодня?..
   - Да, Феликс. Я думаю, это были те же самые люди.
   - И что ты хочешь узнать?
   - Дело в том, что мы ждали там его человека. Человек не пришел,  а  через
двадцать минут появился этот самый грузовик...
   - Тягач.
   - Тягач. Предположим, этот человек выложил все, что знал, сразу, в первую
же минуту. Но надо же сориентироваться, решить, что делать,  достать  где-то
тягач...
   - Понял, - сказал Феликс. - Откуда шел тягач? Со стороны центра?
   - Да. Развернулся и ушел туда же.
   - Ага... А откуда должен был появиться человек?
   - Не знаю.
   - Кто он хоть такой?
   - Тоже не знаю. Он должен был принести какие-то документы.
   - Понятно, что не бутерброды... Ладно, посиди, полистай  вон  журналы,  я
попробую что-нибудь сообразить.
   Я автоматически взял журналы - и отключился. Умный многоопытный  организм
не упустил возможности урвать кусочек сна. Иногда в такие вот "сонные  хавы"
- хавом у нас называется брикетик пищевого концентрата размером с  ириску  и
по вкусу напоминающий ореховый жмых; схавал две таких ириски, запил водой  -
и сыт, - так  вот  иногда  за  "сонную  хаву"  я  успеваю  посмотреть  целый
кинороман, почище "Унесенных ветром" или "Берега Новой Надежды". Но на  этот
раз мне приснилось всего лишь, что я упал - мордой об асфальт.  Вздрогнул  и
проснулся. Феликс смотрел на меня. Глаза у него были, как у совы.
   - А я как раз думал, будить тебя или нет, - сказал он.
   - Можно не будить, - сказал я.
   - Значит, слушай меня. Если учесть все возможные потери времени и если не
считать, что тягач стоял  с  работающим  мотором  и  шофером  в  кабине,  то
единственное место, откуда он мог выехать, это гараж Скварыгина на Бутырском
хуторе. Вот, я его пометил на карте. Все другие варианты требуют  чрезмерных
натяжек. Хотя... я не говорю,  что  они  невозможны  в  принципе.  Но  фирма
Скварыгина пользуется очень  дурной  славой.  Известно,  например,  что  они
помогают избавляться от трупов. Вот, если желаешь, их досье, -  он  протянул
мне кассету. - Только верни потом, я не снимал копии.
   - Верну. Спасибо, Феликс.
   Я встал, достал конверт с деньгами.
   - Здесь пять. Аванс. И - между нами, ладно? - фирма  оплатит  любой  твой
счет. Любой. Можешь не стесняться.
   - Спасибо, что сказал. Где тебя можно найти?
   - Вещи лежат на турбазе "Тушино-Центр".
   - Ясно. Тогда связывайся сам.
   - И еще, Феликс, на всякий случай... Вдруг я не  приду  сам  и  никто  не
придет с моим паролем - помнишь его? - тогда переправь  информацию,  которую
добудешь, в наше посольство - военно-воздушному атташе. Это будет, наверное,
непросто сделать...
   - Вряд ли у меня возникнет желание это делать. Я играю по правилам,  а  в
этих  правилах  сказано,  что  я  только  добываю   информацию,   дальнейшее
использование ее - не мое дело. А ты хочешь, чтобы я эти правила нарушил...
   - За отдельную плату, Феликс. Ты можешь обеспечить себя, детей и  внуков.
Подумай.
   - Я подумаю. Хорошо. Я подумаю. Но не обещаю. Ты меня понимаешь?
 
   08.06.
   17 час.
   Турбаза "Тушино-Центр"
   Валечка сидела на полу в углу, вялая, как  тряпичная  кукла,  и  смотрела
куда-то мимо нас всех. Панин налил ей стакан  молока,  дал  выпить.  Валечка
пила жадно, молоко текло по подбородку. Еще? Она кивнула. Панин  налил  еще.
Во-от, протянула наконец Валечка, полегча-ало...
   - Можно работать? - спросил я.
   - Валяйте, - кивнула Валечка, - я отсюда посмотрю.
   - Ну смотри, - сказал я.
   - А чего так двусмысленно? - обиделась Валечка. - У меня как в аптеке.
   - Я с вас смеюсь.
   - Смейся, смейся... сейчас посмотрим, как ты сам... Грузин  Тенгиз  сидел
на стуле, выпрямив спину и сложив на коленях руки.  Кисти  рук  были  узкие,
пальцы тонкие - руки человека, видевшего  лопату  только  в  кино.  На  лице
блуждала неопределенная улыбка, глаза смотрели ясно, только левый  глаз  был
красноват, будто соринка попала, а из внешнего уголка к  виску  шел  тонкий,
чуть  толще  волоса,  черный  проводок;  на  виске  проводок  скрывался  под
квадратиком лейкопластыря. Из-под пластыря выходил провод  потолще,  Валечка
подшила его к коже возле уха, а дальше он тянулся к пульту у  меня  в  руке.
Все было готово. Я медлил - не  знаю  почему.  Где-то  вр„м?  Вряд  ли.  Все
просчитано еще дома. Все просчитано...
   - Давай, - сказал я Панину.
   Панин включил ББГ. На экране появилась дорога, ведущая от турбазы.  Въезд
на Волоколамское шоссе... по шоссе, переезд, мост за  переездом,  начинается
Щукино: белые  дома  уступами,  чем  дальше,  тем  выше,  красиво,  особенно
издали... комплекс "Цайтальтер"... начало Питерской, первые армейские посты,
танки на обочинах... аэропорт  имени  Туполева,  взлетает  вертолет,  флаги,
огромные, как футбольные поля... танки на  разделительных  газонах,  солдаты
лежат на траве... "Спортвельт"... начинается  Тверская,  шлагбаумы  подняты,
пулеметные  гнезда,  панцервагены...   Пушкинская,   съезжаем   в   туннель,
направо-направо-направо  -  выезжаем  на   Страстной,   дальше,   дальше   -
Петровский, до Неглинной, по Неглинной до Охотного ряда, налево - и вот оно,
гепо, черный слепой зеркальный  фасад,  минуем  "Детский  мир",  по  Большой
Лубянке, вот они, ворота - в ворота! Пока все это  крутилось  на  экране,  я
понемногу усиливал ток и в тот момент, когда ворота бросились  на  нас,  дал
максимум. Мальчик издал горловой звук, на лице его проступили красные пятна,
рот приоткрылся, глаза смотрели внутрь.  Еще,  еще,  задыхаясь,  шептал  он.
Неземное блаженство. Разумеется,  еще.  И  не  один  раз.  На  экране  вновь
возникла дорога, идущая  от  турбазы,  вновь  мы  выехали  на  шоссе  -  все
повторилось, только в решающий  момент  я  подержал  кнопку  нажатой  секунд
десять. Его  буквально  скрутило  винтом.  Еще,  еще,  пожалуйста,  еще!  Мы
прокатились пять раз. Шел уже восьмой час вечера. Случается,  что  в  десять
Шонеберг уже выходит из кабинета.
   - Все, парни, - сказал я. - Пошли. Время не ждет.
   - Пойдем, Тенгиз, - сказал Панин. - Сейчас мы переберемся в другое  место
и там еще поиграем.
   Мы слегка замаскировали мальчика: сбрили ему усы, нацепили  черные  очки.
Вместо  приметной  бело-желтой  курточки,  в  которой  он  пошел  с   нашими
девочками, взяли для него полицейский мундир. Был у нас еще шлем-ликвидатор,
стилизованный под полицейский шлем, его Панин нес в сумке. Втроем мы сели  в
"зоннабенд", поехали в лесопарк. Там, на хитрой полянке,  нас  ждал  Гера  в
"хейнкеле", уже полностью  переоборудованном  в  полицейский  автомобиль:  с
мигалкой, сиреной и прожекторами. Гера был  в  бело-желтой  курточке  и  при
кавказских усах - вылитый наш Тенгиз. Настоящего Тенгиза переодели в мундир,
нахлобучили на голову шлем. Панин подтолкнул его:  ну,  давай.  Тенгиз  сел,
Гера пристегнул его ремнем, подключил шлем  к  взрывателю.  Тенгиз  учащенно
дышал, руки нетерпеливо ерзали по рулю. Вперед, сказал я.  Тенгиз  захлопнул
дверцу и с места рванул так, что завизжали покрышки. Наверное, он не  привык
водить такие мощные машины.  За  уносящимся  "хейнкелем"  потянулась  тонкая
леска. Вот она напряглась и опала. Теперь  чека  выдернута,  цепь  замкнута.
"Хейнкель" уносил в своем салоне двести пятьдесят килограммов  "МЦ"  -  сила
взрыва их равна силе взрыва трех тонн тротила. Гера вылепил из "МЦ" корыто с
толстыми стенками; взрывная волна пойдет вперед  и  вверх  и,  по  расчетам,
достигнет кабинета Шонеберга ослабленной не более чем наполовину. Взрывателя
три: инерционный, деформационный в фаре, радиовзрыватель. Где-то  неподалеку
от цели болтается Командор с передатчиком; его страхует Саша, сидя в кафе на
третьем этаже "Детского мира".
   Гера, теперь уже без маскарада - усы сунул в карман, а курточку - в салон
"хейнкеля", - сел за руль "зоннабенда", мы с Паниным -  на  заднее  сиденье.
Вот так-то, брат Панин, сказал я. Так-то, брат Пан, отозвался  Панин.  Я  не
видел другого выхода, неожиданно для себя  сказал  я.  Ты  же  помнишь,  был
жуткий цейтнот. Помню, сказал Панин, все помню. Я даже понимаю, что  ты  был
прав. Я просто злюсь. Прости, сказал я, не было времени просчитывать... да и
обстановка не располагала. Это уже потом  я  понял,  что  твой  вариант  был
лучше. Потом. Ничего, сказал Панин, я-то жив... Да, сказал я. Я тоже жив.
   Крупицыны ждали нас у развилки. На плече у Димы висела голубая  теннисная
сумка. Я вышел из машины, Панин перебрался на  переднее  сиденье,  Крупицыны
сели сзади - и вдруг мне остро захотелось наплевать на  собственный  план  и
поехать с ними, остро, почти  непреодолимо...  нет,  нельзя.  Пока,  ребята!
Пока, Пан, пока... Они укатили. Я пошел напрямик сквозь лес и через четверть
часа вышел к автостоянке. Здесь было ярко,  шумно,  весело,  взад  и  вперед
сновали  разноцветные  машины,  из  них  выскакивали  и  в  них   скрывались
разноцветные люди, все это шевелилось и пело, - но мне  вдруг  померещилось,
что я стою на пыльной сцене  среди  дурных  декораций,  в  окружении  кукол,
участвуя в дурном скучном спектакле, - или что между  мной  и  прочим  миром
поставили стекло...  что-то  подобное  бывает,  когда  внезапно  закладывает
уши... хуже: когда ты вдруг обнаруживаешь себя в  незнакомом  месте,  и  все
вокруг говорят на чужом языке. Где я и что я здесь делаю? И кто это -  я?  И
так далее... Очаровательная девушка в очень символическом наряде  подошла  и
спросила меня о чем-то, я не понял. Потом оказалось, что я лежу на траве,  а
надо мной склоняются лица - плоские круглые лица, похожие  на  луны.  Встаю,
встаю, все хорошо... спасибо, не надо, прошу вас...  не  беспокойтесь...  До
реки близко, ближе, чем до дома, иду к реке, забредаю по  колено,  умываюсь,
тру лицо, лью воду на затылок - легче. Легче,  легче...  Раздеваюсь,  бросаю
все на песок, вхожу в воду, плыву. Плыву. Темп, старина,  темп!  Разгоняюсь,
как глиссер. На тот берег, хорошо,  теперь  нырнем,  под  водой,  пока  есть
дыхание, еще, еще, еще - вынырнули - отлично. Вдох-выдох, вдох-выдох.  Темп!
Опять я маленький глиссер... вот, наконец, и тяжесть в плечах. Теперь  можно
и расслабиться. Что плохо - не могу лежать на воде, ноги  тонут.  Приходится
ими шевелить, поэтому полного расслабления не происходит.  Плыву  на  спине,
чуть шевеля плавниками. Где мои штаны? Возле штанов стоят Валечка  и  Яша  и
смотрят вдаль, приложив ладошки ко лбам.
   Здесь я, здесь! Переворачиваюсь со спины на грудь и  оказываюсь  лицом  к
лицу  с  давешней   очаровательной   девушкой,   которая,   как   вспоминаю,
интересовалась, что со мной случилось  и  почему  я  такой  бледный?  Все  в
порядке, говорю  я  и  улыбаюсь  широко,  как  только  могу,  все  в  полном
порядке...
 
   Год 2002.
   Михаил
   26. 04. 16 час.
   Константинополь, сад Али Челиме и далее на север
   В дороге Зойка все-таки сняла шляпу и  перчатки.  Эта  роль  ей  надоела.
Теперь она будет думать над следующей.
   Мы подъехали к рыбному  ресторану.  То  есть:  три  столика,  полукруглая
стойка, жаровня и кухонька размером с телефонную будку. Над всем этим  шатер
- ветви исполинского клена. Справа стена  из  серого  дикого  камня,  увитая
плющом и виноградом, узорный  парапет  по  верху  стены,  парочка  сидит  на
парапете спиной к нам. Разноязыкие детские крики. Плеск воды - где-то рядом.
   Зойка взяла жареную в сухарях камбалу и белое вино, я - разварную  кефаль
и лимонную воду. Турецкая полиция не любит тех, кто пьет за рулем даже пиво.
Константинополь в этом смысле очень строгий город. Вернее,  быть  пьяным  за
рулем можно, но тогда необходимо включить все фары и ехать не быстрее сорока
километров в час. Днем я не мог себе этого позволить. Впрочем, я чувствовал,
что мне еще предстоит многое наверстывать сегодня.
   - Ты все время молчишь, - сказала  она.  -  Уже  несколько  дней.  Что-то
случилось?
   - Не могу понять. Кажется, нет.
   - Врешь. Просто не хочешь говорить. Это из-за меня? Я осторожно, чтобы не
звякнуть, положил вилку на край тарелки. Там был  нарисован  веселый  усатый
рыбак в красной феске. Надпись  гласила:  "Когда  Аллах  создавал  рыбу,  он
создал ее очень вкусной".
   - Нет. С чего ты взяла?
   Она засмеялась. Как-то очень невесело.
   - Есть много способов понять это. Вот, - она протянула руку над столиком.
- Попробуй-ка до меня дотронуться.
   - Зачем?
   - Ну, давай, давай!
   Я  постарался  сделать  это  как  можно  непринужденнее.   Наверное,   не
получилось. Зойка вздохнула.
   - Первый прюфинг не прошел. Второй прюфинг...
   - Не надо, - сказал я. - Я не пройду и второй, и третий.
   - Хорошо, - согласилась она. - Не надо, так и  не  надо...  Здесь  хорошо
готовят. Надо запомнить место...
   Мы садились в машину, когда я вдруг увидел Мехмеда Тунча,  нашего  соседа
по дому, репортера уголовной хроники на одной из  городских  видеостудий.  Я
помахал ему рукой, он подошел к  нам  и  поздоровался.  Одет  он  был  не  в
привычные всем зрителям клетчатый пиджак и клетчатую английскую кепку,  а  в
черную трикотажную рубашку и белые брюки.
   - Что в городе нового, Мехмед-эфенди? Такого, чего мы еще не знаем?
   - Много нового, Миша.  И  это  все  длится  и  длится...  -  ответил  он,
непонятно, возможно - цитатой из чего-то мне неизвестного. - Говорят,  убили
Сеит-Ибраима. Этой ночью. Полиция пока молчит, и раисы молчат. В дом  никому
нет хода...
   - Откуда же известно?
   - Велик Аллах! Разве может быть скрыто то, что произошло под  небом?  Все
уже все знают, но полиция молчит, и я не могу делать свой материал. Куда  вы
едете, дорогой сосед?
   - Куда мы едем? - спросил я Зойку.
   - Пока все равно, - сказала она.
   - Мы можем ехать куда угодно, - предложил я. - Хоть в Абакан. Вы были  на
космодроме?
   - Там нет для меня  материала.  Если  вам  не  трудно,  отвезите  меня  в
Топхане.
   - Абсолютно не трудно. Так что там случилось с Большим человеком?
   - Найден утром в собственной спальне  с  перебитым  кадыком.  Задохнулся.
Накануне ему привезли новую девочку. Именно девочку, одиннадцать лет. Теперь
ее ищут.
   - Девочку?
   - Да. Утром девочки не оказалось ни в спальне, ни в доме, ни в  парке.  А
под стеной лежала мертвая собака. Вот такая  овчарка.  И  тоже  с  перебитым
горлом. Раисы сейчас пытаются найти  хозяина  девочки,  но  того  тоже  след
простыл. Такая история.
   - Ничего себе, - сказала Зойка.
   - Я что-то слышал о подобных убийствах, - сказал я. - Только не помню, от
кого.
   - Вот и я помню что-то такое, однако смутно, - сказал Мехмед. -  Попробую
порыться в архиве. Там, в Топхане, архив городской прессы, - добавил он  как
бы извиняясь.
   Это я знал. В основном от Петра. Он в этом архиве Дневал и  ночевал  одно
время.
   Поехал я почему-то не через  новый  "кружевной"  мост,  а  через  старый,
султанши Валиде. Расстояние приблизительно такое же, но дорога  здесь  более
тенистая и спокойная. Поэтому я даже удивился, когда навстречу  нам  попался
полицейский мотоциклист,  велевший  всем  освободить  левый  ряд.  Навстречу
медленно проехал давешний кортеж. Зойка помахала ручкой, и человек, сидевший
в открытом автомобиле, помахал ей в ответ. Он действительно чем-то был похож
на меня.
   На  мосту  было  много  пешеходов.  Рабочий  день  кончился,  и   многие,
работающие в Галате или  Пере,  но  живущие  В  Истамбуле,  предпочитали  не
пользоваться перегруженной подземкой  или  вечно  переполненными  автобусами
(парадокс нашего города: сколько бы автобусов ни было  на  его  улицах,  они
переполнены всегда), а ходить пешком. Тем более, что оба старых моста  после
реконструкции превратились в настоящие магазины. По ту сторону перил  висели
длинными  цепями  (разумеется,  на  неразводящейся  части   мостов)   легкие
модули-киоски, где можно было купить все что  угодно,  причем  дешевле,  чем
обычно: городской налог здесь не взымался.
   Ездить по мосту султанши Валиде, правда, было тесновато.
   Наконец я вырулил на набережную.  Движение  здесь  было  вообще  никакое,
потому что действовало ограничение скорости.  Несколько  пестрых  туристских
автобусов стояли у причала, и веселые голоногие немцы, скандируя:
   "Тюрингия, Тюрингия, ты всегда  с  нами",  -  фотографировались  на  фоне
прогулочного катера. Катер назывался "Галата-сарай".  Примерно  на  середине
бухты, чуть ближе к тому берегу, на якорях стоял барк "Легенда"  -  гордость
нашего Морского кадетского корпуса. Его восстановили  сами  мальчишки-кадеты
из сущего металлолома, поднятого со дна. Ну, не только кадеты, конечно, - их
дядьки и преподаватели вкалывали, как каторжные, и от посторонней помощи они
не отказывались, так что и я постучал там молоточком и поработал проволочной
щеткой, сгоняя ржавчину. Но все-таки кадеты, конечно, были главными.  Теперь
старшие классы ходили на барке и по Черному, и по Средиземному, а у меня был
билет почетного гостя: во время якорной стоянки я  мог  посещать  корабль  в
любое удобное для меня время...
   Мы высадили Мехмеда около архива и поехали дальше. В зеркальце  я  видел,
как он остановился у входа и заговорил с кем-то в светлом костюме и  больших
противо-солнечных очах.
   - Давай заедем в "Бальзам", - сказала Зойка.
   - Давай... - мне было все равно.
   - У тебя есть деньги? У меня нет. - Найдем, - сказал я.
   "Бальзамом" называли почему-то подножие о