этими  стволами  стояли  и  сидели  спинами  к  нам
вооруженные гардемарины, но крик несся не со стороны школы, а наоборот  -  я
оглянулся и увидел офицеров, отшатнувшихся от чего-то черного,  бьющегося  в
пыли... странно, что еще до того, как подошел и все увидел  глазами,  я  уже
твердо знал, что это шофер, посланный с необязательными известиями,  которые
вполне можно было сообщить по телефону... которого я сам лишь  десять  минут
как отпустил, срисовав четыре портрета главарей террористов...
   Крик оборвался. И в наступившей тишине стал слышен хруст костей.
   Скованный человек ломал сам себя.
   Наверное, это длилось секунды, но показалось - очень долго.  Потом  разом
все стихло. Когда мы подбежали, на земле неподвижно  и  мягко  лежало  нечто
бесформенное, и только лицо, обращенное к спине, было неожиданно спокойным и
добрым...
   Отец только мельком взглянул на меня, потом приобнял  Зойку  за  плечо  и
повел прочь.
   - Это что же? - тупо спросил кто-то из офицеров. - Это они со всеми такое
могут?..
   - Да, - сказал я, повернулся и пошел вслед за отцом. Шагов через тридцать
я их нагнал.
   - ...ни на шаг от себя, - услышал я слова отца. - Поняла?
   - Станет он меня слушать, - сказала Зойка. - Кто я ему?
   - Кто бы ни была - а станет... От полицейского  штабного  автобуса  бежал
один из отцовых ребят - Павел.
   - Командир! Вызывают на переговоры!
   - Хорошо, - кивнул отец. - Начинай, а я понаблюдаю.
   - Они требуют, чтобы был генерал...
   - Банан им в жопу, а не генерал! Что  за  болтовня,  Паша!  Будто  первый
раз...
   - Извини, Пан, но - иначе  никак.  Я  уже  язык  омозолил,  доказывая.  Я
понимаю, что ты не пойдешь... но, может, Хижняка пустить?
   - Хижняка? Да он... хотя... - отец  задумался.  -  А  может,  и  пустить.
Пойдем спросим. - Ты извини, но я уже спросил.
   - И что он?
   - Глотает какую-то дрянь. Говорит, чтобы там не сорваться.
   - Тогда мне надо с ним предварительно поговорить...
 
   Год 2002.
   Игорь
   29.04. 11 час. 50 мин.
   "Девятый полк"
   Итак, оставалось десять минут до срока, отведенного "псами" для  принятия
нами  решения  6  начале  переговоров,  и  ровно  столько   же   до   начала
подготовленной мной операции по выводу заложников  из  захваченного  здания.
Операции авантюрной и оправданной только жутчайшим цейтнотом.
   Я исходил из того, что мне  противостояли,  если  так  можно  выразиться,
теоретики и что настоящих практических бойцов - курдов или чеченов  -  среди
них нет. А если есть, то мало. И не на первых ролях. Был,  понимаете  ли,  в
происходящем привкус полигона, который - привкус - меня  беспокоил  вот  уже
много дел подряд.
   А значит - не пройдя жестокого военного отбора, они не все сориентируются
под огнем. Может быть, я не прав, но все же придерживаюсь мнения следующего:
умение уцелеть в бою - врожденное. Никакими полигонами и  тренажами  его  не
выработать. У кого чувство боя есть, к тому придет и все остальное.  У  кого
этого чувства нет, к тому ничего  прийти  не  успеет...  И  вот  здесь,  мне
кажется, собрались обученные новобранцы.
   С чего я это взял? Так, из воздуха. Из оттенков.
   Если я ошибаюсь, то это будет мне очень дорого стоить.
   Итак, карты сданы.
   Двое моих лучших, Павлик Мартынчик и Юра  Лохмачев,  по  древнему,  давно
недействующему  канализационному  туннелю  -  это   же   казармы,   господа!
солдатская же столовая! там же такие объемы эвакуации были! -  пробрались  в
заброшенное бомбоубежище под этой самой столовой, ныне школой, и нашли вход.
Судя по схеме, он ведет прямо в подвал, где  держат  заложников.  Но  верить
этой схеме трудно, уже два раза мы ее  ловили  на  неточностях.  И  все  же,
стараясь не шуметь, ребята  открыли  тяжелые  двери  и  потрогали  кирпичную
кладку, которой заделан проем, -  кажется,  не  слишком  прочно.  Во  всяком
случае, сквозь кладку хорошо слышна турецкая речь и плач ребятишек.
   Ждать сигнала, ребята.
   Еще двое наших, Матильда и Раис  (за  глаза  -  Раиса:  слишком  красив),
впрягшись в ремни реактивных дельтапланов (взяты под честное слово  в  клубе
моряков), ждут вон за тем домом. Им нужно  четыре  минуты,  чтобы  взлететь,
развернуться и сесть на крышу школы.
   Я и Гаврик - атакуем в пешем строю. Точнее, проводим наземную атаку.
   Но до всего этого должно произойти еще немало драматических событий.
   Ага. Вот машут флажком. А вот пошел Хижняк. Умница: никаких белых флагов.
Просто идет - один - и все.
   И только следом, шагах  в  двадцати,  два  офицера  -  в  броне,  но  без
автоматов.
   От школы  навстречу  им  -  пятеро.  Всматриваюсь.  Двоих  бедняга  шофер
нарисовал. Причем так: вот этого усатого он указал у них первым и главным, а
вот этого молодого хорька - шестеркой главного. Значит, трое, имевших дело с
нашим шофером, остаются в здании и в переговорах не участвуют.
   Грех было сомневаться.
   Если я что-то понимаю, на переговоры пошел командир, но штаб - или  некое
идеологическое ядро - продолжает работать.
   Они останавливаются шагах в трех друг от друга - Хижняк и эта пятерка - и
молча  обмениваются   знаками   приветствия.   Хижняк   козыряет,   командир
террористов кланяется, скрестив руки.
   Я мог бы, конечно,  слушать  то,  о  чем  они  говорят...  но  это  будет
избыточная информация. Именно то, против чего я так долго борюсь. Есть знак,
который Хижняк подаст, если сочтет, что штурм должен  быть  отменен.  Вот  и
все.
   Минута. Полторы. Две. Знак не подается. Две с половиной... пора.
   Жму на кнопку передатчика.
   В бинокль видно, как в мундире  на  груди  Хижняка  образуется  маленькая
дырочка. Это срабатывает  петарда.  Она  же  издает  слабый  звук  попадания
прилетевшей  издалека  пули.  Эта  петарда  была  самым  сложным   элементом
операции: пробить дырочку, без дыма и вспышки, без дурацких томатных  брызг,
которые так любят режиссеры и зрители... обман не должен обнаружиться еще  с
десяток  секунд...  Хижняк  вздрагивает,  смотрит  на  грудь,  потом   очень
естественно подгибает колени и падает лицом вниз. На спине страшнее: дыра  в
мундире  с  ладонь,  кровавые  ошметки  чего-то,  розовая  пена  (знаю,  сам
приклеивал). Генерал делает попытку приподняться, но  руки  подгибаются,  он
валится уже окончательно, вытягивается и замирает... Мне отсюда не видно, но
сейчас пыль начнет пропитываться черным.
   Немая  сцена.  Главный  "пес"  наклоняется  над  упавшим,   потом   резко
оборачивается. Глаза мечутся на лице. Ну да, он высматривает, из  какого  же
окна пальнули его непослушные подчиненные. Силится понять: кто  и  зачем.  А
главное - что же теперь делать, ведь вся стратегия меняется...
   Сопровождавшие Хижняка бегут к нему - спасать.  Они  не  знают,  что  это
инсценировка. Все должно быть по-настоящему. И -  да,  так  оно  и  выходит,
по-настоящему: те "псы", которые пришли на переговоры, отскакивают  назад  и
выхватывают пистолеты!
   Страшная секунда. Сейчас ребят убьют.
   Нет. Нервы. Руки трясутся. Несколько выстрелов выбивают пыль  из  газона,
одному полицейскому попадают в плечо - в броню. Он валится и  вскакивает.  И
бросает дымовую шашку.
   Молодец.
   Главный "пес" кричит  что-то  -  уже  им,  подхватывающим  "труп".  Потом
оборачивается и кричит своим, вздымая кулаки. Он им сейчас покажет!
   Зажигаются и катятся вперед еще несколько шашек. Пелена  дыма  затягивает
Хижняка и его эвакуаторов. И сейчас дыма будет много, очень много...
   "Псы"  в  растерянности,  это  понятно.  Среди  них  провокатор!  Сорваны
переговоры, на которые они делали ставку  (особую  ставку,  если  учесть  их
умения). Неясен следующий шаг провокатора... Поэтому  дым  они  воспринимают
как должное.
   Тридцать секунд прошло. Я уже ничего не вижу, а  наблюдатели  на  верхнем
этаже если и видят, то поверить своим глазам не могут: из-за  боковых  домов
выкатывают  своим  ходом  четыре  гаубицы  "В-19"  калибра   шесть   дюймов.
Поверхность ровная, и они, проломив решетчатый  школьный  забор,  быстренько
отжимаются на домкраты и опускают хоботы. Вот одна,  недалеко,  полувидна  в
разрывах  дымовой  завесы.  А  с  шоссе,  разворачиваясь  между   платанами,
устремляются  к  нам  десять  зеленых  грузовиков  с   хрустальными   чашами
прожекторов...
   Шестьдесят секунд  с  момента  "выстрела".  Хижняка  чуть-чуть  оттащили,
надеюсь.
   Залп, даже холостой, сокрушителен. Дым, подхваченный  пороховыми  газами,
врезается в стену, вдавливает окна внутрь, заполняет классы  и  коридоры.  И
тут же вспыхивают прожектора.
   Это ад, классический огненный ад. Ослепляющий вихрь.
   Красный "ураган" с торчащей  вперед  выдвижной  лестницей  притормаживает
около нас, мы с  Гавриком  взбегаем  по  капоту,  цепляемся  за  лестницу...
"Ураган" бросается вперед, мы уже лежим на ступеньках, цепляясь за перила, а
лестница выдвигается...
   Второй залп гаубиц. Мы сбоку, нас уже прикрывает сам дом, и все  равно  -
как с размаху об стену.
   Водитель, конечно, ас. Он умудряется  концом  лестницы  угодить  точно  в
середину оконного переплета, так что на  нас  не  сыплются  осколки  стекла.
Машина резко тормозит, и мы с  Гавриком  на  скользящих  "салазках"  (этакий
пожарный  то  ли  лифт,  то  ли  эскалатор,  рама  со  ступеньками  катается
вверх-вниз на роликах по поручням лестницы, ее тянут тросом) лежа влетаем  в
полутемный (после безумия света снаружи) коридор.
   План в головах. Есть и в планшете, но главное - в головах.
   Гаврик стреляет. Метнувшийся к нам слева падает. Теперь  -  не  оставлять
позади себя живых...
   Мы доходим до центральной лестницы (я  меняю  опустевшую  обойму),  когда
наверху раздается глуховатый треск. И чуть позже, с  оттяжкой,  -  такой  же
глухой удар. Высадились мои верхние. Встав на плоской крыше спиной к  спине,
окружили себя  веревочным  кругом  -  детонирующим  кумулятивным  шнуром,  -
рванули его и вместе с куском потолка рухнули в комнату...
   Рев автоматов.
   Так. "Псы" все-таки  подготовились,  хотя  и  весьма  наплевательски.  За
поворотом оказывается идиот, закрывающийся толстой женщиной. Он хочет в  нас
попасть. Пуля в лоб. Тетка, отползай.
   Отползай!
   Уже проходим мимо, когда вспоминаю: это то лицо, которое нарисовал Мишка.
Успеваю обернуться.
   Не надо было тебе этого делать, тетушка...
   Она  оседает  на  пол,  пистолет  -  испанская  "Астра",  умеет  стрелять
очередями - скользит к стене.
   Стрельба на втором этаже продолжается. Воя уже нет, автоматы бьют коротко
и четко.
   Перила лестницы, ведущей вниз. Черный з„в в полу,  темнота.  Оказывается,
все в дыму, сияющая пелена, а сюда, в дальний  угол,  дотягивается  одинокий
луч.
   Свечу штурмовым фонарем. Я уже  внизу,  Гаврик  рядом,  смотрит  вверх  и
назад. Окованная неровным железом и покрашенная облупившейся голубой краской
дверь.
   За дверью тишина.
   Это единственный  вход  в  единственный  подвал.  Трогаю  дверь  ногой  -
поддается. Намек на движение.  Нажимаю  кнопку  вспышки.  Будто  бы  успеваю
прикрыть глаза. От вспышки не может звенеть в ушах, но кажется, что  звенит.
Тот, за дверью, парализован. Не стреляю, просто бью ногой. Отлетает.
   Трудно смотреть сквозь лиловые пятна.
   Простой рабочий свет фонаря кажется слабым.
   - Ох ты, - говорит за спиной Гаврик. Еще некоторое время он будет видеть,
а я нет. Не надо было использовать свет. Надо было просто стрелять.  -  Пан,
их что... заморозили?..
   Вижу. Люди стоят. По стойке смирно. Шеренгами. Не шевелясь.  Терракотовые
воины. А где же пресловутые баллоны с газом, где взрывчатка?..
   - Гаврик, держи дверь.
   Вот баллоны. Красные и голубые. Еще и кислород... Они торчат  из  холмика
пены, а рядом со всем этим делом (хорошая мина... делать  хорошую  мину  при
плохой игре - пошло еще со  времен  народовольцев)  стоит  молодой  человек,
почему-то знакомый мне, и держит в руке коробочку с антенной.
   Он тоже был на рисунке? Проходил по какой-то ориентировке? Или просто  на
кого-то похож?.
   - Возьмите у меня эту штуку, - говорит он, - а то у меня рука...
   С руки у него капает кровь. А вторая висит неподвижно вдоль тела,  локоть
огромен и багров... И вдруг,  пролетев  по  каким-то  ассоциативным  трассам
далеко-далеко, я узнаю его. Но сначала - взрыватель. Перенимаю.  Все,  он  у
меня.
   По рации даю сигнал: "Подвал взят. Нужны саперы".
   - Терс? - наконец решаюсь спросить.
   - Да. Здравствуй.
   - Ты... один?
   - Один. Я здесь последний. Пан, пока я в сознании, - пусть твой  напарник
отберет оружие вон у тех, справа. Скорее.
   - Гаврик!
   Но Гаврик меня не слышит. Он стреляет вверх, по нему стреляют в ответ,  а
я не могу помочь ему - у меня в руке взрыватель. Если ослабить  давление  на
маленькую тугую кнопку...
   - Терс, сделай это сам.
   - Да... попробую...
   Он идет, качаясь.
   И я почему-то отчетливо понимаю, что если он упадет, всему придет конец.
   В это время стена рушится, и в клубах кирпичной пыли возникают  Павлик  и
Юра...
   Я как в сонной одури. Хорошо кончается то, что  хорошо  кончается...  Мои
все живы. Заложники  тоже  все  живы,  хотя  и  перепуганы.  Они  не  помнят
ничего... вернее, помнят только то, что им разрешено. Трое террористов взяты
живыми, им тут же вкололи икурарин и наладили  искусственное  дыхание  -  на
случай всяческих внедренных в подсознание программ. С ними поработают  спецы
из контрразведки: как  раз  прилетела  их  мобильная  группа.  Очень  удачно
прилетели, теперь все шапки достанутся им...
   Брюзжу.
   По часам день, по ощущениям - глубокая ночь. Сижу  в  тени  на  брезенте,
передо мной нарезанный хлеб, миска земляники, сметана... Ничего не понимаю.
   - Пан, я должен рассказать тебе кое-что...  Терс  бледен,  даже  синеват.
Одна рука у него в бинтах, другая - в коконе. С ним Мишка,  и  вид  у  Мишки
озадаченный. Если не сказать больше. Мишка умеет держать лицо, но сейчас ему
не до этого.
   - Пап, ты ничего? Ты послушай... Я слушаю.
 
   Год 2002.
   Зден
   29.04. Около 14 час.
   "Девятый полк".
   Когда я закончил свой монолог,  они  долго  молчали.  Потом  Игорь,  водя
пальцем по колену, пробурчал:
   - Значит, папаша родный отыскался... всего-то лет прошло...
   - Так сложилось, - я пожал плечами. В  локте  от  этого  движения  что-то
затосковало.
   - Да ладно, - махнул он рукой. - Все это плешь. Скажи-ка... папаша... вот
что: то, что ты мне рассказал, - для меня не новость. Не детали, конечно,  а
основное. Ну...  стержень  всего.  Я  твердо  знаю,  что  вы  есть,  что  вы
действуете, примерно представляю - какие цели преследуете. Четкое  ощущение,
что мне об этом уже рассказывали. Не наяву, а как-то иначе. У меня и сны  на
эту тему были, и бред очень убедительный... Всунуть в  меня  эту  информацию
могла только колдунья Таня. Так вот: зачем?
   - По моей просьбе.
   - Ну, а ты?..
   - Для того, чтобы  сегодня  мне  не  пришлось  тратить  время,  убеждать,
доказывать недоказуемое...
   - Именно сегодня?
   - Да, ребята. Именно сегодня. Двадцать девятого апреля две тысячи второго
года от Рождества Христова.  Потому  что  именно  сегодня  -  этой  ночью  -
начнется то, о чем я говорил.
   -  Как  -  этой?  -  Игорь  даже  привстал.  -  Ты  сказал:  две   тысячи
двенадцатого...
   - Они изменили реальность. Они специально  изменили  ее  так,  чтобы  мы,
вооруженные до зубов, встретили этих майя раньше, чем они навалятся  на  тот
несчастный потерянный рай. Понимаете теперь?
   Мишка стукнул себя кулаком в ладонь.
   - Ты... дед... Ты хоть понимаешь, какие вы сволочи? Или... не  понимаешь?
- дышал он с трудом.
   - Понимаю, - сказал я. - Я понимаю даже больше, чем стоило бы понимать...
Те ребята дали клятву: вот все кончится, они убедятся,  что  их  давний  мир
по-прежнему существует, - и тогда они соберутся все  вместе  и  торжественно
покончат с собой, чтобы не осквернять своим существованием... и так далее. И
это при том, что почти все они искренне верят, будто  действительно  создают
какие-то иллюзорные модели, малые миры, на которых отрабатывают  методики...
и что где-то в нетронутости продолжает существовать их старый мир...
   - А на самом деле?.. - Мишка уже все понял.
   - Да. Это как на магнитной ленте: запись  поверх  записи.  Старую  запись
можно только помнить. Головой. Восстановить тоже можно...  теоретически.  Но
это будет восстановленная запись.
   - Поэтому ты здесь? - тихо спросил Игорь.
   - В основном. Ну, и не привык прятаться за спины...
   - Нет у меня к ним никаких чувств, - сказал Мишка. - Просто - плевать мне
на них. Плевать, и все. Значит, ночью, да? Сегодня, да?
   Я кивнул.
   - Ладно, - сказал Игорь. - Ты, Миш, не горячись. До ночи еще  много  чего
успеем. Скажи-ка мне... папочка... две вещи я хотел узнать, а спросить не  у
кого было. Вы ко всем  серьезным  событиям  руку  прикладывали?  Или  что-то
происходило и само, в чистом виде?
   - Этого уже не установить никогда,  -  сказал  я.  -  В  том-то  основная
сложность и состояла... - я не стал продолжать, вспомнив, как мы разбирались
с Калугиным и Хиггинсом в сложных сплетениях причин-следствий: вот это точно
наше, вот это вроде бы не наше, вот это явно не наше - но тогда чье?.. и так
до бесконечности.
   Рыхлая живая материя - человечество...
   - Ага... - Игорь покивал. - И конкретный вопрос: кто вывел на  московские
улицы "трубы"?
   - Не мы, - сказал я. - Проверено. Во всяком случае,  если  и  мы,  то  не
напрямую. Случай системного психоза... хотя и  не  исключено,  что  развитию
психоза наши  методы  несколько  поспоспешествовали...  но  это,  опять  же,
неучитываемый дцатеричный эффект.
   - Не ответил, - констатировал Игорь. - А, впрочем,  все  равно.  Так  это
меня занимало... а вот - уже и неинтересно.
   Он как-то расслабился, и я - тоже. Потому что он  не  задал  тот  вопрос,
который я ждал и на который мне отвечать вовсе не  хотелось.  Таня  накрепко
заблокировала в нем эти  воспоминания,  но  память  человеческая  не  всегда
поддается так хорошо, как хотелось бы...
   Касалось это не нас, касалось это его самого.
   Я смотрел -  и  мне  становилось  как-то  противоестественно  жаль  этого
крупного сильного человека, железного отчасти и в прямом  смысле...  прости,
Игорешка, сказал я, такое тебе пришлось вынести... я много  думал  о  нас  с
тобой, когда и где мне можно было остановиться и повернуть, чтобы отвести от
тебя эту страшную участь: быть специальным человеком, человеком  для  особых
поручений... я ничего  не  смог  придумать,  ничего.  Только:  просить  Таню
превзойти свои умения и сделать так, чтобы в тебе никогда  и  ни  при  каких
обстоятельствах не всплыла страшная правда о той бойне в  подвале  какого-то
склада, когда...
 
   Игорь
   ...говорят, не бывает телепатии. Может быть. Но можно посмотреть в  глаза
другого человека и в них увидеть то, что отражается в твоих.
   Терс совершенно незаметно расслабился и будто  упустил  что-то  из  руки,
потому что во мне с коротким звуком отдираемого присохшего бинта  проснулась
память. Как всегда при возвращении стертого - это было ярко до безумия.
   ...Засвистели полицейские свистки, замелькали дубинки. Толпа шарахнулась,
девочек оторвало от  меня  и  закружило  -  впрочем,  рядом.  Внезапно  меня
схватили сзади, повисли на руках, подсекли - я упал лицом вниз. Защелкнулись
наручники. Я не сопротивлялся, не  тратил  силы.  В  конце  концов,  в  моем
положении такой вот арест на пару часов, быстрый -  суд,  штраф  в  полсотни
марок - самое лучшее,  что  можно  придумать.  Валечка  же  вполне  способна
позаботиться о княжне... Так я думал, пока  меня  волокли  за  локти,  потом
заставили бежать... Но мы пробежали мимо тюремных автобусов, обогнули  их  -
там с распахнутой дверцей стоял легковой "пони". Меня  втолкнули  на  заднее
сиденье, один из нападавших сел рядом, другой - за  руль,  и  мы  рванули  с
места, как на гонках. Вот это мне уже не понравилось.
   - А в чем вообще дело? -