блюдка...
   - Почему маленького? - спросила вдруг Зойка.
   - Не знаю... мерещится что-то такое... сидит где-то на чердаке  маленький
вредный такой гадкий мальчишка и дергает за веревочки... Ерунда, в общем,  -
он потер виски. - Был у нас центр стратегических прогнозов. Упразднили... не
в этом дело.  Пока  он  еще  был,  я  там  поиграл  в  мировые  заговоры.  И
получилось: нужно шестьсот человек на весь мир,  чтобы  всего  за  один  год
реализовать любое самое абстрактное построение, причем  рядовому  гражданину
будет казаться, что все идет естественным  путем.  Права,  эти  люди  должны
занимать весьма высокие посты... так что на подготовку к  дню  "Д"  кладется
двадцать пять лет, усилия полутора миллионов мелких и средних функционеров и
затраты  около  триллиона  золотых  рублей.  Ну  и,  разумеется,  -   четкая
координация,  отсутствие  внутренних  расколов  в  руководстве  и   внешнего
противодействия. До сих пор ни один из мировых заговоров из стадии  болтовни
не вышел - именно в силу расколов, изменений целей и так далее... -  К  чему
ты это? - спросил я.
   - Не дает мне покоя это число:, шестьсот человек. Потому что,  дьявол  бы
ее побрал, - технология модификации поведения позволяет  сейчас  обойтись  и
без двадцати пяти лет, и без триллиона, и без координации. Мы  разрабатывали
все это, имея целью защитить государство, - и, похоже, доигрались.
   - То есть ты хочешь сказать...
   - Другое мне в голову просто  не  приходит.  Ничем  больше  не  объяснить
развитие событий. Это безумие, но в нем есть система...
   - И... подожди. Какова же, по-твоему, цель заговора?,. Если  я  правильно
помню, целью любого заговора является установление мирового господства...
   - Это ярлык. Правильнее было бы сказать -  установление  нового  мирового
порядка.
   - А кому мешает старый?
   - Старое всегда кому-то мешает...
   Он не закончил. Телефон отца ожил,  булькнул  два  раза  и  затих.  Потом
зазвонил опять, в другом тоне. Это был тот хитрый телефон, который сам же  и
шифровальная машинка: говоришь, а он выдает в эфир лапшу. И только по такому
же телефону, в  который  введен  идентичный  код,  можно  понять,  что  тебе
сказали.
   - Да... Да, хорошо. Едем. Едем, мальчики и девочки! - обернулся он к нам,
заметно веселея. - Клюнуло! И еще, Паша, - в телефон, -  выясни  немедленно,
какая кукунек принимала в ночь на двадцать седьмое, дежурь  у  входа.  Форма
девять. Работай.
   - Куда едем? - тупо спросил я.
   - Просто - едем. Едем. Что-то наконец сдвинулось.
 
   Год 1991.
   Игорь
   11.06; 5 час. 45 мин.
   Москва. Финал
   Я крался по лестнице, стараясь  не  производить  никакого  шума.  Подошвы
егерских  ботинок  мягкие,  но  сами  ботинки  тяжелые  и   имеют   стальной
выступающий рантик.
   Внизу я уже цокнул рантиком по ступеньке, и мне не хотелось бы  повторить
это под самой дверью. Хотя, возможно, за дверью никого и нет... Все равно  -
обидно было бы из-за такого пустяка, как неподнимающиеся ноги, завалить  эту
последнюю мою операцию.  Все.  Дошел.  Снял  шлем,  прислушался.  Ничего  не
слышно, но слух притуплен - сначала турбиной, потом танковым дизелем.  Нужно
несколько дней тишины, чтобы восстановить его... чтобы потом  снова  портить
стрельбой и тому подобным.
   Минута на отдых. Сосредоточься. Понадобится вся твоя реакция.
   Время пошло, а  в  памяти,  ошалевшей  совершенно  после  снятия  блоков,
прокрутилась еще одна картинка из тех, которые я силился  вспомнить,  но  не
мог. Мне восемнадцать лет, полевая школа егерей. Приехал  Кренкель,  недавно
ушедший на пенсию министр связи и информации. Егеря, помимо  всего  прочего,
охраняют наиболее  важные  объекты  этого  министерства.  Кренкель  оказался
замечательным рассказчиком,  официальная  встреча  затянулась  до  вечера  и
незаметно перешла в какой-то скаутский костер.  Мне  запомнилась  история  о
том, как на станции "Северный полюс" Папанин проводил партийные собрания. Их
там было четверо,  и  Кренкель  -  единственный  беспартийный.  И  на  время
собрания Папанин выгонял его из палатки  на  мороз.  Кренкель  бегал  вокруг
станции, пытаясь согреться, и вынашивал план мести.  И  придумал.  Папанину,
как начальнику, был положен  наган,  и  этот  наган  он  регулярно  и  очень
демонстративно чистил. Улучив момент,  Кренкель  во  время  одной  из  таких
чисток подкинул к лежащим на тряпочке частям  еще  одну  маленькую  железку.
Несколько часов подряд Папанин, матерясь, пытался эту железку пристроить  на
место...  Помню,  я  удивился  тогда.  Сам  бы  я  после  двух-трех  попыток
избавиться   от   "лишней   детали"   просто   проверил   бы   механизм   на
работоспособность. Другое дело, если  бы  каждый  раз  после  сборки  лишней
оставалась бы другая деталь... но  обязательно  оставалась...  а  сам  наган
действовал бы, но по-разному: один раз, скажем, стрелял бы пулями, другой  -
нафталиновыми шариками, третий - начинал бы  выдувать  розовые  пузыри.  Вот
тогда, пожалуй, и я бы взбесился...
   А сейчас я позволю своему бешенству вырваться наружу...
   Я поставил релихт на режим резанья и раскроил дверь  вдоль,  от  пола  до
притолоки.
   Шаг вперед - как во сне, как в патоке, безумно медленно и плавно,  плыву,
отпихивая с пути половинки дверей: правым коленом и левым локтем, проплывают
назад огненные линии, металл - дверь усилена стальным листом - еще не остыл,
я в темной прихожей, еще толчок ногой, и я по пологой  дуге,  разворачиваясь
ногами вперед, влетаю в гостиную и приземляюсь на ковер в классической  позе
для стрельбы, релихт перед собой на уровне глаз, только левая рука выброшена
вперед-вверх - и замираю в  этой  позе...  дурацкой,  как  сразу  становится
понятно... и каким-то вторым планом - неясное чувство досады или  даже  чего
похуже, потому что слишком уж часто я в своих мечтах видел себя именно  так:
с оружием, готовым к стрельбе, а на мушке -  тот,  кто  во  всем  виноват...
слишком часто, и когда это произошло - вот сейчас, сию секунду, - я оказался
не то что не готов... а как бы это сказать? В  общем,  выстрел  был  бы  уже
лишним. Выстрелы, кровь и трупы были уже ни к чему...
   Тарантул сказал что-то, прокашлялся и повторил:
   - Игорь?
   Он не играл изумление. Он действительно был изумлен. Поражен  до  глубины
души.
   Если понятие "душа" хоть как-то применимо к Тарантулу
   - Оружие на пол, - сказал я. - И без штучек. Ты меня знаешь.
   "Тыкать"  Тарантулу  мне  еще  не  приходилось.  Оказалось  -  не  лишено
приятности. Он медленно отстегнул портупею с кобурой и  бросил  ее  мне  под
ноги. Из кармана. Левого бокового. Он  достал  маленький  вальтер  и  точным
броском положил его рядом с кобурой.
   - Садись. В это кресло. Руки на подлокотники, ноги на стол.
 
   Год 2002.
   Игорь
   28.04. Полночь
   Где-то в Константинополе
   С виду это был простой пятитонный фургон. На борту алел исполинский  знак
"Трансавко" - известной фирмы,  осуществляющей  всяческие  перевозки.  Таких
фургонов в городе сотни три, и  ночью  их  можно  увидеть  где  угодно:  они
развозят товары по магазинам и мелким складам. Только очень знающий  человек
сумел бы увидеть, что стекла кабины усилены пулестойкой пленкой... да и  это
не такая уже редкость: и водители грузовиков  покупают  ее  на  свои  деньги
(жизнь дороже), и фирмы, случается, предпочитают тратиться  на  это,  нежели
чем на страховки, лечение раненых и пенсии вдовам. Внутри же самого  фургона
был  оборудован  настоящий  передвижной  штаб.   Второй   подобный   фургон,
болтавшийся кварталах в двух, имел вооружение и вмещал десант из  двенадцати
полицейских управления "Н" - по борьбе с наркотиками.  Специальным  приказом
министра их отдали в мое распоряжение.  Впечатление  энщики  производили  не
отталкивающее,  но,   как   положено   служащим   всяческих   мелкоэлитарных
подразделений, всеми способами стремились  эту  свою  элитарность  отлить  в
презрение и подарить дяде на память. Дядя, понятно, благодарил за подарок  и
раскланивался...
   Чуть позже Паша и Гаврик привезли девочку из психушки. Им  ее  отдали  не
без труда. Я даже не стал спрашивать,  как  именно  они  произвели  изъятие.
Паше, например, ничего не стоило звонком  по  спецлинии  поднять  с  постели
министра здравоохранения... Девочка, черненькая,  миловидная  даже  в  таких
обстоятельствах, в себя не  приходила,  отягощенная  нейролептиками.  Гаврик
прихватил коробочку, из-под этих ампул, но название мне ничего не  говорило.
Этой  дряни  развелось  так  много,  что  уследить  за  появлениями  новинок
совершенно невозможно. Так что девочка тихонько посапывала на верхней  полке
нашего фургона, а я ждал вестей от Матильды.
   Передали заключение экспертной комиссии, работавшей  на  месте  взрыва  в
Томске. Первоначальные оценки мощности взрыва - около пятидесяти килотонн  -
не подтвердились. Согласно произведенным замерам...  от  четырех  до  восьми
килотонн  по  ударной  и  сейсмической  волнам,  однако  световое  излучение
соответствует мощности по крайней мере в  пять  раз  большей...  практически
полное отсутствие радиоактивного заражения... электромагнитный импульс  пока
не просчитан, но действие его минимально: в радиусе трех километров оно  уже
практически не ощущалось... Короче, мнения ученых разошлись.
   Первоначально сообщенное  число  жертв  также  оказалось  завышенным:  на
двадцать три  часа  Среднесибирского  времени  обнаружены  тела  трех  тысяч
шестисот тридцати одного человека, около двадцати тысяч получили  ранения  и
ожоги разной степени тяжести, еще до  тысячи  человек  продолжают  числиться
пропавшими без вести.  Спасательные  отряды,  части  гражданской  обороны  и
войсковые подразделения... Бывший вице,  а  теперь  исполняющий  обязанности
президента Ковалев выразил соболезнования семьям погибших томичей и  моряков
Средиземноморской эскадры. Чудовищная провокация международных  террористов,
готовых бросить весь мир в пламя новой войны во имя торжества своих  идей...
не сойдет с рук... вдребезги о нашу непоколебимую стойкость и мужество... Он
мне нравился, Ковалев. Еще в бытность свою товарищем  премьера,  блюстителем
секретных служб, он принял участие в  операции  "Москит".  За  два  года  ее
проведения мы на четыре пятых сократили ввоз  наркотиков  в  Россию,  сделав
этот  гешефт  неоправданно  опасным.  Он  был  в  курсе  всех   неприглядных
подробностей наших действий - и неизменно  давал  "добро".  Я  очень  хорошо
чувствовал прохладную тень его широкой спины.
   Что ж. Из него может получиться хороший президент - тот, который понимает
дело и не боится брать ответственность на себя.
   Матильда позвонила по кодофону и  назначила  встречу  у  подъезда  театра
"Золотой Лев". Я посмотрел на карту. Десять минут  езды.  Черт  понес  ее  в
такое место... Девочка на полке застонала, Мишка с Зоей вскочили  с  мест  и
склонились над нею. Бедный Мишка, подумал я. Когда он забывал, что  на  него
могут смотреть, у него делалось такое лицо... коза, мысленно говорил я  этой
Зое... мадемуазель Дальон, разъети твою мокрым кверху...  ты  же  ничего  не
понимаешь, коза...
   Впрочем, я, наверное, тоже мало что понимал. Кроме одного: вчера они чуть
не убили моих самых родных. И теперь я  никогда  не  перестану  их  самих  -
выслеживать и убивать.
   Выслеживать и убивать.
   Да, они научились скрываться. Пять лет назад казалось, что мы их  загнали
в землю по темечко. Но они выработали новую систему конспирации, при которой
нет ни центра, ни строгой структуры, ни главарей, ни исполнителей, ни  явок,
ни паролей... эластичная сеть. Мы путаемся в ней, рвем какие-то нити, что-то
вытягиваем - глупое и ненужное. Прилипаем. Пачкаемся. Отравляемся  странными
ядами. Ну и что? В  шестидесятых  -  точно  так  же  были  бессильны  против
"безымянных пар". В  восьмидесятых  -  никто  не  представлял,  как  пресечь
"асинхронистов". Научились же. Пусть сегодня мы  еще  не  знаем,  как  можно
изничтожить эту новую напасть, - ничего: поймем и... того. Сушите сухари.
   Спор брони и снаряда вечен.
   - Па. Она приходит в себя.
   Мишка. В глазах тревога. Почему?
   Ах, вот оно что... Лицо девочки подергивается, дыхание прерывистое, стоны
- она вскакивает... это ей кажется, что вскакивает, на самом  деле  движения
ее слабы и незакончены, ребята помогают ей сесть, и вот теперь  надо  успеть
ее успокоить, пока не появилась Матильда...
   Все хорошо, все хорошо... не бойся, мы друзья... разными словами с разных
сторон, но одно и то же, именно это: ты среди друзей. И она, кажется, верит.
   Зоя проинструктирована:  не  расспрашивая,  убедить:  мы  хотим  найти  и
покарать тех, кто так напугал ее. Но для этого  нам  будет  нужна  кое-какая
помощь. Девочке придется вспомнить все; это тяжело, но мы будем рядом. Мы не
дадим ее в обиду. И мы убьем всех, кого она вспомнит.
   Некоторых мы уже убили.
   Смотрю на Мишку. Результаты  вскрытия  того  мальчика,  любителя  больших
кошек, я ему показал. Он пробежал глазами и кивнул.  И  больше  к  этому  не
возвращался.
   Биологический возраст убитого порядка девятнадцати лет. Взросление и рост
тела  прекращены  систематическим   введением   препаратов,   корректирующих
деятельность гипоталамической системы. Изменения в  организме  находятся  на
грани  необратимого  уродства  (так  в  заключении;  патологоанатомы  вообще
странные  люди;  будто  бы  изменения  у  трупа  могут   быть   обратимыми).
Гормональный и липидный баланс, а также развитие  сердечно-легочной  системы
свидетельствуют   о   долговременном   пребывании   объекта    в    условиях
высокогорья...
   Какая-то зацепка есть.
   Фургон остановился, тут же тронулся вновь.  Снова  остановился  -  резко.
Щелкнул интерком. Водитель закричал: обзор, включите обзор! И что-то кричала
Матильда. Она уже сидела в кабине.  Я  включил.  Сначала  ничего  не  понял.
Пылали огнями рекламы "Золотого Льва", поэтому  то,  что  ниже,  различалось
плохо. Потом экраны адаптировались.
   Это было похоже на дикий сон.
   Серая пена бегущих собак. Без  лая,  с  угрожающим  рычанием.  Люди  тоже
бегут... не все. Кто-то лежит, кто-то пытается ползти, отбиваться... их рвут
на части. Прямо на нас мчится огромная  собака,  в  пасти  зажата  маленькая
рука. Кричит Матильда - без слов, чистый крик. Фургон резко  рвет  с  места,
нас бросает друг на друга, не могу отозваться от экранов. Собак уже нет.  Мы
катим по проспекту Синан вниз, из  боковой  улочки  вырывается  новая  волна
зверья - прямо под колеса. Врезаемся прямо в них...
 
   Год 1991.
   Игорь
   Москва. Финал
   Он сел, как было велено. На лицо его откуда-то сбоку выползала глуповатая
улыбка. Он гнал ее, но она опять выползала.
   - Игорь... ничего себе - Игорь... - он хихикнул.
   - Ты, конечно, думал, что я, как  остальные...  -  я  провел  пальцем  по
горлу.
   - Дурачок, - сказал он и опять засмеялся - уже громко, в голос. - Нет, ну
как ты влетел сюда... ангел возмездия!
   Было намерение, - сказал я. - Впрочем, оно и осталось.
   - Поздно, - становясь серьезным, сказал Тарантул.  -  Они  ушли.  Я  тоже
опоздал.
   - Они - это кто?
   - Ну кто... к кому ты сюда ворвался? Я не знаю, как они себя называют.
   - Неважно. Дальше.
   - Послушай, Игорь.  Мы  не  на  допросе...  и  вообще  я  пока  что  твой
начальник. Так что будь, сынок, повежливее.
   - Мы оба покойники.  Это  наши  единственные  звания  и  должности.  А  в
предыдущей жизни, мне кажется, ты  слегка  провинился  передо  мной.  Это  о
вежливости.
   - Интересная мысль... Ты хочешь сказать, что я подставил твою группу?
   - И это тоже.
   - Нет, сынок. Я просто не мог  вывести  тебя  из-под  удара,  потому  что
вынужден был скрываться сам. И не смог  уничтожить  все  документы,  которые
следовало бы уничтожить...
   - Мою медицинскую карту, скажем?
   - Медицинскую карту?
   - Именно.
   - У меня ее не было.
   - А где же она была? И как фотография из нее попала к "муромцам"?
   - О, если тебя стали занимать такие детали...
   - Ничего себе - детали!
   - Детали, сынок, не обольщайся... Значит, ты  просто  не  понимаешь,  что
происходит.
   - Допустим, не понимаю. Действительно не понимаю. Или понимаю...
   - Понимаешь часть происходящего. Меньшую, большую - неважно. И части  эти
не совпадают. Не совмещаются. Не стыкуются.
   - Да... Что-то вроде этого.
   - Я столкнулся с этим - вот так, в лоб, вплотную - шестнадцать лет назад.
Будешь слушать?
   Не знаю, почему, - но я кивнул. И Тарантул стал рассказывать.
   К тому времени, к зиме  семьдесят  четвертого  -  семьдесят  пятого,  уже
несколько  лет  прекрасно  работал  Центр  стратегических  исследований,   и
Тарантул,  естественно,  имел  туда  полный   доступ.   Ребята   из   Центра
насобачились давать региональные прогнозы на два-три месяца, а глобальные  -
на полгода и больше. Шло к  тому,  что  в  делах  государственных  наступала
какая-то совершенно новая эпоха, эпоха  если  не  полной  зрячести,  то,  по
крайней мере, полузрячести. Политикам теперь открывалась возможность  весьма
точно знать последствия любого серьезного шага - не совершая при этом самого
шага. Такие ненадежные материи, как чутье  и  интуиция,  уходили  на  третий
план, уступая место умению четко формулировать вопросы. Но вот той  памятной
зимой произошел большой конфуз: разразились  два  кризиса,  Месопотамский  и
Сахалинский.  Месопотамский  был  предсказан  за  три  месяца   в   деталях;
Сахалинский не был предсказан вовсе. Он произошел как бы  на  пустом  месте,
хотя вся информация с мест была  доступна,  обработка  ее  велась  на  общих
условиях, а тщательнейшее разбирательство  признаков  саботажа  не  выявило.
Кризис между тем разросся до масштабов военного столкновения, была проведена
ставшая сразу классической  Курильская  десантная  операция,  произошло  два
крупных морских сражения, в Маньчжурии развернулись три танковые армии, -  и
Япония сдалась, отказавшись  от  притязаний  на  все  сделанные  ею  в  ходе
русскояпонской войны территориальные  приобретения...  Понятно,  что  ребята
бросились смывать свой позор. Они разобрали весь ход  кризиса  буквально  по
минутам, и оказалось, что информация  о  каждом  вновь  возникающем  факторе
появлялась у рецепторов за  несколько  часов,  максимум  за  сутки  до  того
момента, как фактор вступал  в  действие.  Такое  могло  быть,  скажем,  при
проведении  тщательно  спланированной   операции   в   условиях   строжайшей
секретности.  Здесь  этого  не  было:  операции  планировались  на  ходу   и
приблизительно,  ставка  делалась  на  командиров  среднего  звена;  никаких
специальных мероприятий по усилению режима секретности не  было.  Для  армии
все происходящее было не меньшей неожи
   данностью, чем для ЦСИ...
   Я слушал и начинал злиться: все это я более или менее знал.  Знал  и  то,
что и в дальнейшем в прогнозах ЦСИ появлялись необъяснимые просчеты. И  была
создана теория, которая утверждала примерно следующее:  можно  делать  очень
точные прогнозы, и можно руководствоваться ими в деятельности.  Но  тогда  в
природе начнут возникать  явления,  прогнозами  не  предусмотренные.  И  чем
точнее и тотальнее наши прогнозы, тем чаще и неожиданнее будут эти  явления.
Теория  называлась  "теорией  сохранения  вероятности"  и   имела   солидный
математический аппарат, в котором я, разумеется, ни бельмеса не  смыслил.  И
если Тарантул желает прочесть мне лекцию на эту тему...
   Нет, этого он не пожелал. В свое время он потолковал с  создателями  этой
теории, сказал им все, что о них думает, и пошел искать  несогласных.  Нашел
двоих - там же, в ЦСИ - и забрал к себе. Втроем они принялись  анализировать
-   буквально   под   микроскопом   -   все   несовпадения    прогнозов    с
действительностью. Потом стали брать шире, обращая внимание на  несовпадение
текущей информации с действительностью. Наконец,  взялись  за  информацию  о
событиях прошедших. Выводы их были дики и не с