стики.  У
них тут же возобновился прерванный танцем разговор.
   - ...Слова "позор" я употреблять бы не стал, но что-то от позора во  всем
этом есть...
   - ...Совершенно никакого этического  наполнения.  Это  вообще  лежит  вне
плоскости этики. Вопрос качества работы! - Все равно что строгать доску... -
Чуть иначе. Этично ли быть богатым, когда  существуют  бедные?  Наслаждаться
жизнью, когда кто-то не  очень  далеко  -  на  соседней  улице  -  не  может
позволить себе лишний кусок хлеба? Этично? Справедливо?
   - Нет. Но...
   - Но именно отсюда  методом  последовательного  приближения  мы  выведем:
"Любое богатство неправедно" и "Грабь награбленное". Так или нет?
   - Об этом я и пытаюсь сказать - и если бы меня не перебивали постоянно...
   - Ты очень долго  пытаешься  это  сказать.  А  по-моему,  когда  чья-либо
хорошая работа сама по себе  приводит  к  этически  провальному  результату,
следует усомниться в самих принципах этой работы.
   - Ого!
   - Ого - И тем не менее: именно благодаря блестящей работе видеорепортеров
война, кровопролитие, смерть - превратились в спортивное состязание.  Ты  за
кого болеешь: за японцев или за немцев? И так далее...
   - Мальчики, дайте я скажу...
   - Молчи, женщина. Видишь: мужчины спорят. Мысли делят.  Не  каждый  день.
Явление.
   - Нет, вы все правильно говорите. А что взамен?
   - Не знаю. Но мы  потакаем  смертному  греху:  любопытству.  Причем,  как
правило, праздному любопытству. И это повод пораскинуть мозгами.
   - Я понял. Ты хочешь перевестись на  другой  факультет  и  готовишь  речь
перед деканом.
   - Я не хочу переводиться. Я люблю эту работу.  Я  ее  делал  уже  и  буду
делать. Но сомневаться...
   - Вкладывать персты в раны.
   - Да нет никаких ран! И Христа тоже нет перед нами, вот в чем беда...
   Так они могли до бесконечности. Они - и еще философы.
   Подошел официант, Зойка заказала долму, и я тоже заказал долму. Мне  было
все равно, что есть. Тедди не появлялся и не  звонил.  -  Вот  такой  он,  -
сказал я.
   - Да, - она развела  руки,  будто  выпускала  птицу.  -  Я  уже  обратила
внимание.
   - Тебе налить еще?
   - Налей. Очень хорошее вино. Здесь оно  всегда  хорошее.  А  что  у  тебя
все-таки случилось дома?
   - Ничего особенного. Не хочу мозолить матери глаза, вот и  все.  После...
нет, все это  чушь.  Все  это  чушь,  Зойка.  Jazz.  Все  это  jazz.  Пойдем
потанцуем?
   - Мне нужно съесть вот это. А это выпить. Иначе из меня  танцор,  как  из
мыла затычка. Зря ты не собираешь антикву. Этот кувшин очень украсил бы твою
комнату. Давай, я тебе его подарю.
   - Он будет очень глупо смотреться в каюте.
   - Он будет замечательно смотреться в каюте! Ты просто ничего не понимаешь
в таких вещах.
   - Тогда подари, - сказал я.
   - Вот, - сказала она. - От всего сердца.
   - Спасибо...
   Мы доели долму. Порции были небольшие:  чтобы  не  перегружать  танцоров.
Если вы хотели здесь именно поесть,  надо  было  предупредить  официанта,  и
тогда он принес бы настоящие порции. Как полагается, мы  посидели  несколько
минут  неподвижно  и  выпили  еще  по  полбокала  "Черных  глаз".   Вернулся
оркестрик, вышел Керем. Они заиграли "Скорый поезд опаздывает навсегда".
   - Пойдем?
   - Пойдем... - я встал, подал Зойке руку.
   - Уже легче? - спросила она потом.
   - Да.
   - Это пройдет. Это всегда проходит.
   - Сложно мы живем, - сказал я.
   Тедди так и не пришел. Мы прождали его до десяти. Зойка больше со мной не
танцевала, ее подхватили ребята-журналисты. Я сидел,  медленно  пил  вино  и
медленно пьянел. Становилось все жарче.  На  всякий  случай  (вдруг  мне  не
захочется возвращаться?) я оставил  на  столе  десятку  и  отошел  к  выходу
покурить. Здесь была маленькая выносная стойка для таких,  как  я,  или  для
тех, кто просто проходит мимо. Таких было много. Я как-то пытался обойти  за
вечер все рестораны, ресторанчики, кофейни и подвальчики на  Карак„й,  но  у
меня ничего не получилось. Было очень светло,  отовсюду  неслась  музыка.  В
пивной "Медведь" хором пели немцы. Две полицейские машины  стояли  посредине
площади. Наряды скучали. На Карак„й редко что-либо происходит.
   Медленно  проехала  извозчичья  пролетка.  В  ней  стоял   Ганс   Айсман,
знаменитый комик, и что-то произносил в пространство.  Его  облепили  четыре
девушки. Он возвышался над ними, будто выныривал из волны.
   Мне  остро  захотелось  искупаться.  С  наступлением  темноты  совсем  не
посвежело, даже наоборот. Возможно, близилась гроза.
   - Хотите стаканчик, эфенди? - предложил бармен за выносной стойкой. - Чем
возвращаться в темень и духоту - смотрите, какое небо!
   Я посмотрел. Неба не было видно совсем.
   - Давайте, - согласился я. Напьюсь. - Ваше здоровье, эфенди.
   - И ваше, и всех ваших близких...
   Стаканчик был мизерный, но виноградная водка в нем  -  очень  крепкая.  И
очень ароматная.
   Потом я вернулся. Скулы у меня  одеревенели.  Зойка  сидела  за  столиком
журналистов. Кто-то еще подсаживался. Она, как всегда, стягивала народ.
   - Хочешь потанцевать? -  спросил  я  одну  из  отодвинутых  журналистских
девочек.
   Она согласилась. Ее звали Тина. Она приехала недавно из Симферополя.
   - Зоя с вами? - спросила она.
   - Скорее наоборот, - сказал я.
   - Вот как?
   - Да. Я ее раб... - я врал, но даже как-то не слишком врал. По-настоящему
соврать не получалось. - Я проиграл ей два месяца личной свободы.
   - Проиграли?!
   - В карты. Она слишком хорошо играет в карты. Я не знал.  Не  думал,  что
так вообще можно играть.  -  А...  э-э...  -  У  нее  есть  друг.  Если  вас
интересует именно это. Он скоро придет сюда и разрушит ее чары.
   - А у вас? Кто-то есть тоже?
   - Не знаю. Кажется, нет.
   - Разве можно этого не знать?
   - Иногда так получается. Вот у вас - есть? Она оглянулась через плечо.
   - Кажется, я вас понимаю...
   - Нет, - сказал я. - Вовсе не то, что вы подумали.
 
   Год 1961.
   Зден
   31.08. 20 час. 45 мин.
   База "Саян". Ракетный капонир
   Я не сразу понял, что именно вижу перед собой, и  с  минуту,  не  меньше,
всего лишь тупо всматривался в открывшуюся мне картину. Перед  глазами  была
зеленого цвета заиндевевшая металлическая стена в строчках точечных  сварных
швов,  в  стене  зияли  люки,  к   люкам   тянулись   разноцветные   шланги,
вздрагивающие  от  внутренней  пульсации.   Висели   гроздья   проводов.   В
пространство между концом трубы, из которой я очень осторожно высовывался, и
зеленой стеной - неширокое такое пространство, рукой не  дотянуться,  но  не
дотянуться совсем чуть-чуть - слева врезался безумный  белый  свет.  Пар  от
дыхания пылал в этом свете... Я лежал и смотрел, и пытался понять, что же  я
перед собой вижу такое странное и что вообще  мне  дальше  делать.  Наконец,
дошло: это была ракета, но не лежащая в лотке на спине траспортера,  как  ей
положено, а стоящая вертикально, в позиции готовности к пуску. Я понял это и
внезапно успокоился.
   Сзади меня тронули за сапог. Капитан. Отлично.  Я  высунулся  до  плеч  и
огляделся. От трубы вниз шел РЯД железных  скоб,  окруженных  крупноячеистой
предохранительной  сеткой.  Точно  такая  же  лесенка  вела   и   вверх.   Я
перевернулся  на  спину,  взялся  за   скобу   над   трубой   -   она   была
мертвенно-стылой - и осторожно вытянул свое тело  наружу.  Отцепил  от  ноги
тросик. Передвинул кобуру со спины на живот. Проверил, как  ходят  в  ножнах
ножи. Сумку с автоматом, гранатами и патронами оставил пока в трубе: капитан
спустит.
   Скоб оказалось двадцать четыре. Они оканчивались метрах в двух над полом.
Я повис на последней и носками ботинок дотянулся до бетона.
   Теперь можно было осмотреться.
   Ракета покоилась не на полу, а на  массивном  треножнике,  выкрашенном  в
красный цвет. Нижний край ее  дюз,  черных  снаружи  и  золотистых  изнутри,
находился на уровне моего плеча.  Под  дюзами  лежала  решетка,  закрывавшая
широкое  отверстие  в  полу.  Похоже,  что  называемое  мною  "полом"   было
всего-навсего нешироким выступом, круговым балкончиком над  еще  черт  знает
какой бездной...
   Из дюз в эту бездну медленно тек, клубясь, рыжеватый пар. Обросшая густым
инеем труба выходила оттуда, из бездны, и поднималась вверх. Свет прожектора
не позволял увидеть, где и как она там соединялась с ракетой.
   Не возникало сомнений, что людей здесь, кроме нас, нет.
   Было вроде бы не шумно, однако, как подошел капитан,  я  не  услышал.  И,
разговаривая, приходилось почти кричать. Из-под  респираторов  речь  звучала
гнусаво. От дыхания образовывался густой пар. Здесь  было,  наверное,  минус
десять. Без ветра.
   - Вот кое-что и встало на места, - сказал капитан.  -  Потайная  пусковая
установка. Прямо из-под земли. Остроумно, ничего не скажешь...
   - Будем взрывать? - предложил я.
   - Ну, судя по шлангам, они ее еще  не  заправили,  -  сказал  капитан.  -
Думаю, где-то рядом должна быть еще одна такая же... Та  может  оказаться  в
большей готовности. Вообще-то я предпочел бы ничего не взрывать, а захватить
пост управления. Как вы на это смотрите?
   - Было бы нас человек двадцать...
   - Суворов Александр Васильевич как учил?
   - Правильно учил: после бани укради, но выпей! Капитан хмыкнул. Спустился
Поротов. Он был только в респираторе, без очков. Подал нам наши сумки:
   - Все, Вася?
   - Все. Костя пытался, но сразу застрял. Выволокли за штаны.
   - Наденьте очки, курсант, - сказал капитан.
   - А давайте-ка мы ее все-таки заминируем, - сказал я. - Мало ли что.
   - Резонно. Действуйте, прапорщик.
   Поротов посмотрел на меня, значительно покачал головой и чуть  подмигнул.
Вынул из кармашка изолирующие очки и натянул. Теперь мы все были  неотличимы
друг от друга.
   Я подлез под ракету. Здесь было тяжело дышать даже в респираторе. Быстро,
как  мог,  впрессовал  десяток  брикетов  "МЦ"  в  какую-то  нишу  рядом   с
двигателями, а потом в этот пластилин вдавил противопехотную мину  "Гвоздь".
Снял колпачок и тихо-тихо выполз из-под ракеты.  "Гвоздик"  -  мина  слабая,
ранящая. Их никогда не извлекают, потому что они чрезвычайно  чувствительны.
Это их достоинство быстро переходит в недостаток:  они  детонируют  даже  от
слабых сотрясений, скажем, от  проходящего  метрах  в  десяти  танка.  Когда
заработают двигатели ракеты... или если  кто-то  не  в  меру  добросовестный
заглянет сюда...
   Двигатели оторвет к чертовой матери. Топливо полыхнет. Я даже не в  силах
представить, как оно полыхнет. Бог его знает, есть ли другие  каналы  отвода
пламени (наверняка есть, и наверняка в ту же самую шахту, только ниже), но и
в трубу, по которой приползли мы, дунет как следует.
   Простите, ребята...
   Капитан протянул мне автомат. Я повесил его на  шею  и  стал  прилаживать
боевой пояс. Это такой нагрудник на лямочках с широкой  стальной  пластиной,
по идее защищающей сердце, карманами для магазинов и подвесками для гранат.
   Я только-только закончил это делать,  как  в  стене  шахты  -  вернее,  в
железных воротах, отделяющих ее от каких-то соседних  помещений  (как-то  же
они втаскивали сюда и устанавливали эту ракету... даже если и по частям),  -
открылась маленькая овальная дверца с кремальерой, и в шахту  вошли  двое  в
темно-серых комбинезонах и немецкого образца противогазах. Наверное, секунды
три или четыре они не замечали нас...
   Схватка была короткой. Теперь Порогов растирал ушибленную кисть. Один  из
"серых" был мертв (сдуру схватился за пистолет), а второй покамест не пришел
в себя.
   - А вы заметили, что стало тише? - спросил капитан. Пожалуй, он был прав.
Все еще что-то гудело, но уже не так многоголосо.
   - Заправка закончилась, - предположил Вася. - Наверное, эти ребята должны
были отсоединить шланги.
   - Боюсь, мы не сумеем их заменить на этом благородном поприще,  -  сказал
я. - Не слишком ли сильно ты ему вмазал?
   - Как мог, - сказал скромный  Вася.  В  ранней  молодости  он  был  очень
известным боксером-мухачем, метил в  профессионалы,  выступал  в  подпольных
боях с тотализатором, - но однажды его хитрым образом подпоили, и очнулся он
с размозженными запястьями. С тоски он и подался  в  провизоры,  в  семейное
дело.
   - Желательно отсюда уйти, - сказал капитан. - И - не переодеться ли нам?
   - Там темно, - сказал я. - А без света  не  отличить  -  зеленый  ты  или
серый.
   - Возможно...
   Он открыл  дверцу,  посмотрел.  Сделал  приглашающий  жест.  Я  вздохнул,
подхватил "языка" (пока еще совершенно бесполезного) на плечо и шагнул вслед
за ним. Вася прикрывал.
   Здесь были одни, а через десяток шагов вторые ворота. Тамбур,  высокий  и
широкий.  Мостовой  кран  под  потолком.  Пожалуй,   теперь   понятно,   как
устанавливали в шахте ракету. К тому же пустая ракета,  очевидно,  весит  не
так уж много.
   За вторыми воротами открывался... я бы сказал: ангар. Если без трибун, то
футбольное поле вполне можно было разместить на этом пространстве. Разве что
мешала бы игре шеренга колонн посередине...
   Четыре гусеничных транспортера "геркулес" стояли  в  два  ряда  носами  к
выходу. Ракеты  с  тянущимися  к  ним  из-под  земли  трубами  как-то  очень
внушительно лежали в лотках. Мерное гудение насосов  здесь  казалось  тихим,
бархатным. Конуса света упирались вершинами в высокий потолок. Белесый туман
окутывал ракеты, медленно сплывал вниз.
   И - никого.
   Мы стояли и смотрели на это. Кадр из кино. Происходит не с нами.
   Не бывает.
   "Язык" дернулся и застонал. Потом его вырвало в противогаз. Я опустил его
на пол и сорвал маску.
   Да, Зденек. Ты совсем утратил чутье. Во всех смыслах. Носил  на  руках  и
ничего не понял. Умотала тебя война. Женщина.
   - Капитан, - позвал я. Он секунду раздумывал.
   - Кляп. И вперед. Все равно - только вперед. Иметь глаза на затылке...
   Первый мертвец попался нам у самого входа в туннель. Он лежал в  тени,  и
лишь краем глаза я его успел заметить. У меня вообще сумеречное зрение очень
неплохое, а сегодня, очевидно, со страху, включились и все резервы.
   - Сюда!
   Мужчина лет тридцати, с бородой. Все в том же  сером  комбинезоне.  Глаза
страшно раскрыты. Убит ударом ножа под лопатку.  Судя  по  разрезу  -  очень
широкое обоюдоострое лезвие. Я приложил свой нож. Да, совсем не то.
   - Так... - капитан нагнулся над ним и тут же выпрямился. - Все страньше и
страньше.
   - Вон еще, - сказал Вася. На пути к бункеру нам попалось шесть мертвецов.
- Это не нож, - вдруг на ходу сообщил Вася. - Это копье.  Саатанг.  Я  видел
такие.
   - И где же ?
   - В Африке. Когда служил действительную...
   - Как ты мог служить действительную в Африке?
   - Не всю, конечно. Но в Абиссинию нас посылали.
   - Не  болтать!  -  распорядился  капитан,  и  Вася  немедленно  прекратил
распространять секретную информацию. У него даже глаза стали оловянные. Хотя
капитан просто призывал нас к тишине и повышенному вниманию. Но мы, кажется,
уже перешагнули в себе какой-то порог.
   Огромное подземелье было кем-то тщательно обезлюжено. Это  было  странно.
Более чем странно.
   В бункер нас вез бронированный лифт. На случай отключения  электропитания
лифт был снабжен  ручной  лебедкой.  Я  представил  себе,  как  придется  ее
накручивать, чтобы поднять на свет Божий такую тяжесть...
   В бункере было, как на скотобойне. Даже не сразу  поймешь,  сколько  тел.
Расчлененка. Кто-то лупил в упор из чего-то скорострельного. Как  бы  не  из
чешского "Брабеца". Весной на вечерних стрельбах нам его  показывал.  Калибр
шесть и тридцать  пять,  вращающиеся  стволы,  ленточная  подача.  Пятьдесят
выстрелов в секунду.
   Я еще по наивности подумал тогда: зачем столько?..
   - Вот  этот  мне  знаком,  -  сказал  капитан.  Голос  его  (со  странной
интонацией... я  вдруг  подумал,  что  капитану  приходится  делать  немалые
усилия, чтобы сохранять самообладание) доносился как будто издалека. -  Если
не  ошибаюсь,  бывший  полковник  Русского  территориального  корпуса   Юрий
Давыдович Меретин,  он  же  Августин,  он  же  Зильбертодт,  он  же  Тополь.
Легендарнейшая в своем роде личность. Кхама,  Шошонг...  Расцвет  карьеры  -
Вторая бурская война, пятьдесят седьмой год.  Классик  диверсионной  работы.
Изучал его деяния в академии, так что - польщен, крайне польщен...
   Я свалил свою ношу в угол и сел сам.  Поспешно  натянул  респиратор.  Но,
кажется, и сквозь все фильтры пробивался незабываемый запах.
   - Она приходит в себя, - сказал Вася.
 
   - Меня не интересует, кто вы, сколько вас и каковы ваши  цели,  -  сказал
капитан.  -  Просто  постарайтесь  понять,  что  вы  уже  проиграли.  Ракеты
заминированы. Достаточно одного неловкого движения, и все взлетит на воздух.
Мои люди контролируют ситуацию. Я представляю здесь контрразведку  округа  и
готов дать любые гарантии,  что  все  вы  будете  в  целости  и  сохранности
доставлены туда, куда пожелаете. Хоть на Каймановы острова. Вы меня  поняли?
Если поняли, кивните.
   Кивок. В глазах, однако, только ненависть.
   - Выньте кляп, прапорщик.
   Развязываю тесемки, выдергиваю мячик. Громкий чпок, как при откупоривании
бутылки.
   - Боже, - хрипит она, - Боже, Боже... Как вы сюда попали? И... где Шмель?
   - Ваш спутник?
   - Да. Где он?
   - Мертв.
   - Вы... убили его? Вы? Господи, что же... да вы все ногтя его не  стоите,
ногтя! Что же вы наделали, сволочи!  Теперь  все  пропало,  вот  теперь  все
по-настоящему пропало...
   - Замолчите. И - быстро: кто вы? Откуда? Гепо? Курои-тебукуро? Си-ай-эй?
   - Что? А... Нет. Это неважно. Подождите... да помогите же мне встать.
   - Нет, леди, вам придется встать самой. Я не хочу давать вам  шанс.  Если
это вы разобрались с теми, в коридоре...
   - Да, я! И с этими ублюдками тоже! Я и Шмель! У нас уже все было в руках,
все сделано, и вдруг ниоткуда, из ничего возникают три дебила...
   - Врете, леди. У вас не было в руках того оружия. Есть кто-то третий? И -
повторяю: кто вы?
   - Я не смогу объяснить быстро, а на подробности нет времени.  Ладно...  -
она тяжело поднялась. Левая сторона лица ее покраснела и оплыла, глаз уже не
смотрел. У Васи хорошо поставлен удар... - Нет никого третьего. Просто внизу
живых не осталось. Вот  Шмель  и  бросил  алебарду.  Чтоб  не  мешала.  А  в
"Брабеце" кончились патроны... Дура, надо было догадаться, что  какие-нибудь
козлы про сочатся в щели. Не  догадалась.  Все.  Та-ак...  -  нагнулась  над
пультом, капитан сделал мне знак: не мешай. - Ни  черта  не  выйдет.  Тополь
запустил программу. До первого пуска тридцать четыре минуты,  до  второго  -
час двадцать. Хотела бы я знать, где он взял коды...
   - Это как раз можно выяснить, - сказал капитан. -  Но  сейчас  нам  нужны
коды отмены.
   - Нам много чего нужно...
   - Вы их знаете?
   - Откуда? Откуда я, ебена мать, могу знать это? Никто не  удосужился  мне
их сообщить...
   - Зден Рышардович, - перебил ее капитан. - Попробуйте что-нибудь сделать.
   Я уже думал вовсю. Мозги военных кибернетиков устроены одинаково,  и  нет
разницы, как называется то, на чем (или над чем) они работают:  вычислитель,
компутер, рикона хако или  "курильщик"  (который  на  самом  деле,  конечно,
"счетное-автоматическое-универсальное-помога-ющее-одно-устройство";   просто
аббревиатура звучит как "курильщик" и  пишется  почти  так  же:  RAUHER).  С
военными вычислителями мне  регулярно  приходится  иметь  дело,  и  не  могу
сказать, что я хотя бы раз получил от этого удовольствие. Тупые и упорные  в
своих намерениях машины, такие же программы... чего, впрочем, не скажешь  об
авторах программ. Будем хотя бы справедливы.
   Так. Все забыли. Нигде никого и ничего нет.
   Сам вычислитель, надо полагать, для нас сейчас  недоступен.  Он  или  под
полом, или за стеной, за бронированной дверью... а даже если и  под  пультом
(я слышал, есть такие маленькие) -  прикасаться  к  нему  опасно.  По  самым
очевидным причинам.  Если  вывести  из  строя  центральный  вычислитель  или
прерват