даться мне на глаза и не  настораживать  раньше  времени.  Но  про  свои
особые планы на мой счет ему лучше  забыть.  -  Я  выдержал  приличествуюШую
случаю паузу и выдал: - Я знаю также, что Валигас  мертв.  Отослать  меня  в
Неурейю на его поиски - ловкий трюк. По крайней мере, он так думает. У  меня
же своих проблем хватает, и сейчас я просто  хочу  попасть  обратно  к  себе
домой...
   Я умолк, сообразив, что перестарался.
   У женщины прямо все кричало внутри от ярости, изумления и растерянности -
"откуда, откуда он все это знает?! Он же ни  с  кем,  кроме  Наместника,  не
разговаривал, и ни маг, ни она ни слова не сказали ему о судьбе  Валигаса!".
Ее  внутреннее  смятение  хотя  и  было  сейчас  слабее,  чем  тогда,  после
сиглайзера, но все-таки было очень, очень сильным,  и  следующие  слова  она
выдавила сквозь зубы: - Почему же ты не сказал ему это еще там?
   - Не хотел лишних осложнений. Мой путь,  по  случайному  совпадению,  все
равно лежит в сторону Неурейи И дальше - вплоть до Ущербных гор.
   - Да неужели? - "Неистребимая" напряженно усмехнулась.
   - Думаю, тебе стоит сходить к нему  и  прояснить  ситуацию  Есть  желание
сопровождать меня - присоединяйтесь. Не стану же я избавляться от вас силой.
Но не старайтесь мне мешать, ничего не выйдет. Впрочем, он может тебя  и  не
послушать, самомнения твоему магу не занимать...
   - Да ты совсем его не знаешь!  -  вырвалось  у  женщины  против  воли,  и
остановиться она  уже  не  смогла,  -  Гилсвери  самый  несчастный  человек,
которого я знаю! С тех пор как в Круге Причастия погибла его  жена,  Пенета,
жизнь потеряла для  него  всякий  смысл,  и  лишь  заботы  о  родном  макоре
заставляют его жить дальше! Ответственность за свой народ для него не пустой
звук, и если какой-нибудь засферник способен решить эту проблему...
   Тут она снова осеклась, и в ее душе причудливым оранжево-зеленым  цветком
расцвела злость  пополам  с  раскаянием.  Мысли  эрсеркерши  были  просты  и
лаконичны, как у человека, не особо обремененного образованием, поэтому  мне
хватало ее эмоционального фона, чтобы предугадать их. Онни  не  должна  была
этого мне говорить. Сказав это она подтвердила, что  я  прав.  И  тем  самым
выдала и себя, и своего мага. Полные чувственные губы, созданные для  любви,
вытянулись в жесткую упрямую линию.  Гладкие  янтарные  скулы  отвердели,  в
зеленых глазах возник неприязненный блеск Сейчас она  немного  смахивала  на
фурию, давно не пробовавшую крови.
   - Я никогда никого не боялась,  но  тебя  следует  бояться,  чужак.  Твоя
проницательность выходит за рамки  способностей  просто  умного  человека...
ты... ты...
   - Я засферник. И этим все сказано. - Я резко  поднялся  со  скамьи,  -  А
теперь я пойду. Прошу меня извинить, Онни, если  чем-то  тебя  задел,  я  не
желаю тебе зла. Спокойной ночи.
   - Спокойной Ночи? - Эрсеркерша вдруг  вскочила,  ее  лицо  исказилось  от
ярости, а рука безотчетно вцепилась в эфес меча. - Ты  желаешь  мне  смерти,
чужак?!
   Я почувствовал, что тоже завелся. Зря я затеял эти  дурацкие  объяснения.
Хотел как лучше, а получилось, как всегда. Злая, непонятная сила копилась во
мне, давила на виски свинцовой тяжестью,  требуя  выхода.  Может  быть,  сон
избавит меня от этого тягостного ощущения, пока я чего не натворил...
   Если бы не исправно работающий "призрак", на нас давно  бы  уже  обратили
внимание все сидящие в зале, а так народ продолжал заниматься своими делами.
Не зря старался, как выяснилось.
   Некоторое время мы стояли молча, разделенные столом, и сверкали  друг  на
друга глазами, словно злейшие враги. Конечно же, я сдержался. У  меня  давно
уже вошло это в привычку - держать свои  эмоции  в  жесткой  узде.  Везде  и
всегда. По крайней мере - внешне. Поэтому после долгой и напряженной паузы я
очень ровно сказал: - Успокойся, светочтимая. Я вижу, это выражение у вас не
принято. Я просто пожелал тебе приятного отдыха на свой лад, как это  делают
в моем мире.
   - Да пребудет с тобой Свет! - сквозь зубы проговорила женщина,  глядя  на
меня потемневшими глазами. Потемневшими от все  еще  бушевавших  в  ее  душе
чувств. - У нас говорят: да пребудет с тобой Свет! Можно также  -  Света  за
воротник или Света делам твоим! Тебе следует это запомнить!
   - Как пожелаешь.
   Мой ответ был более чем холоден.
   Зло бы вас всех побрало с вашим  "светом".  Почему  я  все  время  должен
учитывать  особенности  чьей-то  культуры?  Почему   бы   этой   тупоголовой
воительнице для разнообразия не учесть особенности культуры моей. Да знаю я,
знаю, что не следует лазить со своими вилами на чужой сеновал, но как же это
порой достает!
   Пожав плечами, я положил на стол монету достоинством в "стрелу", с лихвой
перекрывавшую  стоимость  ужина,  выбрался  из-за  скамьи  и  быстрым  шагом
двинулся к расположенной рядом с баром боковой лестнице, ведущей  на  второй
этаж к гостевым комнатам, лавируя среди заполненных  посетителями  столиков.
Трудно было бы не заметить, что половина из них сейчас с явным  любопытством
глазеет на меня. Слухи о том, что я отшил Гронта, наверняка уже разошлись по
всему трактиру. Хорошо еще, что они не слышали нашего спора, а то все бы уже
знали, что я к тому же еще и засферник, что только добавило бы проблем.
   Впрочем, завтра меня здесь уже не будет.
   И пошли вы все... как можно дальше.
   А я лично иду спать.

   4. Странный сон

   Внизу стелился серый туман, скрывая и землю, и ноги по щиколотки. В  ушах
звенело от  полной  тишины,  и  скрип  невидимой  щебенки  при  каждом  шаге
болезненно громко атаковал слух. Я шел вперед, и туман неохотно расступался,
колыхаясь, словно студень, и мгновенно затягивая рваные раны, оставленные  в
его теле моими ногами.
   Я  шел  среди  отвесных  стен  бесконечного  скального  коридора,  словно
прорубленного в горной толще ударом гигантского меча. Стены  были  настолько
высоки, что над головой, если поднять взгляд,  где-то  в  неизмеримой  дали,
там, где параллель сходила почти на нет, виднелась тонкая, как волос,  щель,
сочащаяся призрачным светом. Узость прохода, почти  царапавшего  мне  плечи,
рождала где-то в груди тревожную ноющую ноту. Казалось, гигантские  каменные
ладони в любую секунду могут ожить и сомкнуться. Спасения не будет.
   Сзади снова послышался звук шагов, быстрых и легких
   На этот раз я не стал останавливаться и оборачиваться, зная уже, что  все
равно не увижу своего преследователя. Может быть, за мной шел невидимка?  Он
сохранял дистанцию, не предпринимая никаких действий, этот тайный  друг  или
враг, останавливался и замирал, если останавливался и замирал  я,  и  спустя
несколько секунд догонял снова, когда я  продолжал  путь.  Я  никак  не  мог
почувствовать его ауру, ни малейшего отголоска, словно звук шагов рождал сам
воздух.
   Не знаю, сколько продолжалась эта игра в прятки, наверное,  очень  долго,
время здесь не ощущалось, и я почти смирился с мыслью, что  придется  шагать
среди  этих  стен  вечно,  когда  коридор  расступился.  Такие  вещи  всегда
происходят неожиданно, хотя подсознательно ты неотступно ждешь этого момента
- любой коридор когда-нибудь кончается,  выводя  или  в  следующий,  или  на
простор, или в тупик...
   Я остановился, осматриваясь. Шаги за спиной тут же замерли.
   Глазам предстал просторный  каменный  колодец  около  тридцати  метров  в
диаметре.  С  такими  же  гладкими  отвесными  стенами,  от  высоты  которых
кружилась голова. Парящий где-то  там  наверху,  где  колодец  заканчивался,
ровный кружок света  размером  с  ноготь  казался  всевидящим  оком  некоего
вселенского божества, равнодушно взирающего на такое крошечное  ничтожество,
как я. Глубина и мощь окружающих скал давила на сознание,  рождала  кричащее
ощущение обреченности... Твердую поверхность под ногами по-прежнему укутывал
лениво клубящийся туман, но в самом центре  каменного  колодца  сквозь  него
сочился  мягкий,  приглушенный  свет,  превращая  серый  студень  в   теплое
золотистое облако.
   А вот туда мне было нельзя.
   Ощущение опасности остро резануло по нервам.
   Опасность таилась в самом  месте,  словно  дикий  зверь,  притаившийся  в
засаде. Странное ощущение возникло где-то в ногах и быстро потекло вверх  по
телу холодными колючими  иглами.  Лицо  и  шея  покрылись  липкой  испариной
страха. Мне нельзя было туда, в это золотистое облако, но в  этот  момент  я
вдруг почувствовал,  что  перестал  управлять  собственным  телом.  Какая-то
неведомая мне сила заставила меня сделать  шаг.  Другой...  Жестким  усилием
воли я загнал панику так глубоко, что забыл  значение  самого  этого  слова.
Неведомый кукольник, словно марионетку, довел меня до центра  циклопического
колодца и отпустил управляющие нити.
   Здесь пелена тумана была толще.  Золотистое  сияние  окутывало  почти  до
колен. Стопы онемели от пронизывающего холода, невидимые уколы  ледяных  жал
добрались до бедер. Нужно было отсюда убираться. Немедленно.
   Туман забурлил, словно пар в кипящей кастрюле, и схлынул  неведомо  куда,
обнажив прямо под ногами странно знакомую жуткую бездну.  Глянцевая  чернота
полированного мрамора, в которой не отражались ни скалы, ни  серое  пятнышко
неба, ни мое тело, завораживала, засасывала взгляд, словно зыбучий песок...
   Воспоминание ударило наотмашь.
   Я  уже  видел  это  когда-то.  Нечто  подобное.  Тогда,   в   смертельном
противостоянии на Шелте,  мое  сознание  было  захвачено  шептуном-дорриксом
врасплох прямо во сне, и я вдруг оказался  в  широком  кругл,  окольцованный
багровой стеной живого ревущего  пламени,  в  толще  которого  в  беззвучном
сардоническом хохоте корчились гнусные образы химер - порождений абсолютного
Зла. Под ногами туманными потоками струилась черная бездна, жадно пожиравшая
свет пламени, над головой текла раскаленная  бездна,  посылавшая  это  пламя
вниз. Место было безумно, и волны безумия пронизывали  мозг,  оседая  в  нем
погребальным звоном...
   Место было безумно.
   Это место тоже было безумно,  и  я  снова  был  в  безумном  сне,  только
почему-то понял это только сейчас, позволив себе так долго быть  марионеткой
в чьих-то неведомых руках. Прочь отсюда! Прочь из этого сна!
   Но снизу вверх по ногам текла жаркая  жгучая  боль,  разрастаясь  и  гася
ледяные иглы, а я не  мог  сдвинуться  с  места,  словно  прикипев  к  нему.
Мраморная Бездна жадно тянула из плоти жизненную энергию, давясь  и  чавкая.
Так  же  бесшумно  вернулся  туман,  закрутился  вокруг  ног   стремительной
воронкой. Боль уже  достигла  бедер,  словно  оголодавшая  клыкастая  тварь,
кромсающие челюсти методично подбирались к пояснице, не оставляя после  себя
ни одного живого места.
   Что-то рвануло меня за плечи, развернув на сто восемьдесят градусов.
   Я оказался лицом к проходу, из которого шагнул в колодец.
   Я был не один.
   На краю жуткого колодца, среди стиснувших его плечи скальных  стен  стоял
старик.
   Вот он, мой тайный обретший плоть спутник, следовавший за мной по  пятам.
Морщинистое обветренное лицо, выбеленные  сединой  волосы,  ровными  прядями
спадавшие до плеч. В невероятно чистой, глубокой  синеве  глаз  -  страшная,
безнадежная усталость. Тело окутывал ветхий  на  вид  блекло-синий  балахон,
спадающий к ногам свободными складками. Тонкие узловатые  пальцы  обеих  рук
крепко  сжимали  посох  -  простую  деревянную   палку   высотой   в   рост.
Чувствовалось, что  необходимость  держать  спину  прямой  требует  от  него
предельных усилий. Как же он смог так неуловимо следовать за мной? Кто он  -
друг или враг? Силы Неба, о чем я - да какая мне разница...  Боль  поглощала
все  мысли.  Внутри  все  дрожало  от  муторного  напряжения,  каждая  жилка
вибрировала от боли... Нужно проснуться. К дьяволу все это  безумство!  Боль
была слишком сильной, чтобы выносить ее даже во сне.
   - Возьми себя в руки. - Низкий и  чистый  голос  старика  гулко  разнесся
среди исполинских стен. Странно. Губы его при этом не шевелились.  Мыслеречь
здесь была ни при чем. Я слышал именно голос, звук - Ты должен это  сделать.
Тебе дана Сила, так используй ее  на  благо  людям,  не  трать  ее  зря.  Не
превращай свою жизнь в бессмысленный фарс!
   Я с усилием разомкнул одеревеневшие губы.
   - Не понимаю, о чем идет речь...
   - О спасении этого мира. - Пронзительно-синие глаза гневно сверкнули  под
выцветшими бровями, посох в руках качнулся. - Все ты прекрасно понимаешь.
   Боль.  Она  поднималась  все  выше.  Я  стиснул  зубы.  Процедил,   часто
прерываясь, чтобы набраться сил и  выдавить  следующее  слово:  -  Пять  лет
назад... я как-то спас один мир. И после этого  перестал...  быть  уверен  в
том, что остался... человеком.
   Физически... Что мне этот мир? У него нет на меня... никаких прав...
   Старик закрыл глаза. Лицо его приняло отрешенное  выражение.  Среди  стен
снова заплескался его голос: - Ты все равно умрешь. Но твоя смерть могла  бы
принести огромную пользу для остальных.
   - Сожалею... - с трудом ответил я. - Это  не  мой  путь...  Лучше  помоги
мне... выбраться... отсюда.
   - Хорошо, - На морщинистом лице снова сверкнула синева глаз. Он шагнул на
дно колодца, сразу погрузившись до колен в  туман,  и,  тяжело  опираясь  на
посох, приблизился. На краю золотистого облака,  когда  до  меня  оставалось
всего два шага, он остановился. Оторвав одну руку от посоха, старик  опустил
ее, встряхнул,  снова  поднял  и  протянул  в  мою  сторону.  Побелевшие  от
напряжения пальцы теперь  сжимали  рукоять  ножа,  обратив  ко  мне  длинное
широкое лезвие с двусторонней заточкой. Широкий рукав балахона соскользнул с
запястья, по бледной коже из-под  выцветшей  ткани  медленно  потекла  слабо
светящаяся субстанция. Облекла кисть, скользнула по  гладкому  полированному
железу, тягуче закапала вниз с острого кончика, прожигая дымящиеся отверстия
в золотистой плоти. Поверхность тумана вздрагивала от каждой  капли,  словно
живое существо.
   Старик жестко усмехнулся: -  Я  помогу  тебе,  но  не  избавлю  от  боли.
Возьмись за
   лезвие.
   В душе вскипела ярость. Ярость столь сильная и  неистовая,  что,  на  миг
преодолев оцепенение, я ударил по лезвию рукой...
   Прикосновение  вызвало  нестерпимо   яркую   вспышку,   и   время   почти
остановилось. Вспышка неспешно разрасталась, пожирая дно колодца, окружающие
стены, фигуру старика. Разрасталась, пока вокруг не остался только  слепящий
свет без конца и начала...

   5. Пузатый Бочонок

   ... В который раз он окинул зал усталым взглядом, не прекращая  протирать
грязной тряпкой  отполированную  временем  и  бесчисленным  количеством  рук
поверхность ка
   менитовой стойки. Шел третий час ночи. Спорный  Щит,  естественно,  давно
опустел, а посетителей осталось едва ли одна десятая, в  основном  те,  кто,
изрядно  набравшись,  уснул  прямо  за  столами,  так  что  заказов  уже  не
поступало. рее четыре служанки - и пышнотелая Грена, и  улыбчивая  красавица
Леста, и тонкая, проворная Бая, и скромница  Навра  -  собрались  вместе  за
одним столиком, чтобы запоздало перекусить остатками с кухни да  потрепаться
своими женскими языками о разном, раз наступило  тихое  и  спокойное  время.
Бочонок был не против. Все служанки по возрасту годились ему  в  дочери,  и,
соответственно, как к дочерям он к ним и относился. Пусть девочки  отдохнут.
Беспокойный день был позади. Обычный беспокойный день. Для Пузатого  Бочонка
он закончился только сейчас, с завершением смены, когда пора было будить его
помощника Корявого Керта, чтобы  сменил  его  на  остаток  ночи  и  половину
следующего дня, как и заведено.
   В углу бара, прислонившись к стойке изнутри, дремал  на  табурете  магик.
Бочонок вздохнул. Толком мальчишка ничего так и не  узнал,  но  одно  теперь
было совершенно ясно:  Онни  была  здесь  не  по  личной  надобности,  а  по
служебной. И, скорее всего, с целью сопровождения этого хальда с  диковинным
для местного уха именем Элиот Никсард...
   - Шел бы ты спать, малый, - добродушно проворчал трактирщик,  оставляя  в
покое тряпку. Задерживается твоя тетка, глядишь, только под утро явится.
   - Нет, - магик приоткрыл один сонный глаз, глянул на него и снова закрыл.
- Лучше я ее дождусь сейчас. А то смоется, и мы так и не поговорим.
   - Как знаешь, парень, как знаешь...
   Бочонок не собирался настаивать, тоже возлагая  определенные  надежды  на
этот разговор. Сам он спросить Онни Бельт прямо так и не решился - больно уж
неприветливой, мрачной она выглядела, когда уходила из трактира по  каким-то
делам, - а вот мальцу,  может,  что  и  расскажет...  Больно  уж  любопытно,
честное слово.
   Сопя и отдуваясь, Бочонок достал  с  внутренней  полки  стойки  кувшин  с
молоком, хлеб и копченое сало, нарезал любимым тесаком пару слоенок, плеснул
в бокал из кувшина и все пододвинул к мальчишке. Простые движения заставляли
напрягаться чуть больше, чем обычно, -  устал  Возраст  уже  не  тот,  пятый
десяток пошел.
   - Поди проголодался, ожидаючи. На, пожуй. А вот я,  пожалуй,  пойду.  Так
что жди Керта.
   - Не вопрос, - пробормотал Квин, не открывая глаз.
   Окинув придирчивым хозяйским взглядом обстановку бара и не найдя изъяна в
наведенном порядке,  трактирщик  выбрался  из-за  стойки  в  зал  и,  смешно
переваливаясь на коротких ножках, направился к выходу. Нужно было освежиться
по давно заведенной привычке, очистив грудь от спертого воздуха трактира,  а
мочевой пузырь - от излишков жидкости.
   А снаружи было темно - хоть глаз выколи.
   Масляный  фонарь,  которому  полагалось  освещать  вывеску  над   входом,
почему-то погас. То ли масло закончилось, то ли фитиль прогорел. Лишь где-то
в отдалении перекрестия улиц слабо тлели факелы ночной стражи.
   Зябко  поежившись  от  подспудных  ночных  страхов,  Бочонок,   осторожно
переставляя ноги в непроглядной темени, проковылял вдоль  стены  за  угол  и
пустил струю. В который раз с завистью вспомнилось  об  огромном  магическом
светильнике, подвешенном над центром Сияющего, в котором ему как-то довелось
побывать по торговым делам. Так называемый Бошар освещал столицу Хааскана  и
днем и ночью. Вот бы в Жарл такой... Но все магические жилы, обнаруженные  в
земной толще города  и  его  окрестностях,  давно  были  оприходованы  Домом
Пресветлого Искусства для своих надобностей. Что-что,  а  это  Бочонок  знал
прекрасно болтливых языков  среди  учеников  Дома  хватало,  взять  хотя  бы
собственного племяша тоже язык без костей...
   Закончив свое дело, Бочонок шумно вздохнул, поправил штаны и  развернулся
обратно. Слабое шипение, неожиданно раздавшееся в пугающей близости  от  его
головы, заставило его шарахнуться в сторону.  Пребольно  налетев  спиной  на
стену трактира, он в сердцах громко  и  грязно  выругался,  разогнав  зычным
басом далеко окрест гулкую ночную  тишину  вместе  с  собственным  внезапным
страхом. Затем на всякий случай добавил.
   - Кыш, порождение Тьмы, Светом тебя заклинаю, сгинь!
   И тут он увидел глаза. Крошечные красные  угольки  горели  в  темноте  на
расстоянии   вытянутой   руки,   прожигая   трактирщика   кипевшей   в   них
нечеловеческой злобой. Бочонок был мирным человеком, и с такой страстью  его
нервы не совладали. Душный, обессиливающий  ужас  враз  навалился  на  него,
подмял под себя, вжал в стену, словно у нее можно было найти спасение.
   - Сгинь... - бас трактирщика  сник  до  еле  слышного  шепота.  -  Светом
заклинаю...
   Шипение хлестнуло по ушам, словно гибкая плеть, и красные глаза  ринулись
ему в лицо...

   Квин немного поерзал на жесткой неудобной табуретке и вздохнул, не  желая
выходить из блаженного состояния полудремы. Слоенки осели в желудке приятной
сытой тяжестью, на губах все еще ощущался вкус молока. Всегда  бы  так...  В
Пресветлом Доме толком никогда не кормили, казенная пища  по  своей  природе
предназначена быть полезной и целесообразной, но вкусной  -  это  уж  дудки.
Вкусной она  не  бывает.  От  все