щищающую   наших   отважных   ребят.    Поэтому    нужно
рассредоточиться: Седрик в одну сторону, порожний индус - в другую, еще один
порожний - прямо вверх. Нехорошим противникам придется  потратить  несколько
лишних минут, соображая, под каким же это наперстком лежит шарик.
   - Ангел, сообщите время рандеву.
   В комнату плеснуло невыносимо белое  пламя.  Седрик  успел  увидеть,  как
простыни на кровати  стали  сиреневыми,  вспыхнули  коричневыми  клубящимися
языками, а затем видеокамера перегрузилась, взрыв приподнял индуса над полом
и швырнул в стену - в ту  самую,  к  которой  он  перед  этим  примеривался.
Тетка-то эта сгорела бы, косточек не осталось бы, чтобы похоронить,  подумал
Седрик, влетая в третий уже по счету номер. На этот раз кровать стояла прямо
у обрушившейся стены - и была завалена обломками. Лежал на  ней  кто-нибудь?
Или нет? Седрик этого не знал - да и не хотел знать.
   Господи, ты что же это не чешешься? Здесь же люди гибнут, живые люди!
   Нет,  это  совсем  не  голографический  триллер.  Это  самое  реальное  -
тошнотворное в своей реальности - убийство. Седрик катился по полу...
   Зрение вернулось, хотя и не полностью - половина телекамер не  показывала
ровно ничего. Потолок был окрашен в зеленый, веселенький такой, цвет. Седрик
лежал на спине.
   - Сед... Шпрот? Ты как там, о'кей?
   - Шпрот в полном порядке, - слабо откликнулся Седрик, все еще  не  совсем
верящий в реальность происходящего. Это был голос Багшо. Откуда следует, что
немец тоже уцелел при взрыве. Даже такие, с позволения  сказать,  силлогизмы
давались ему с огромным трудом.
   Индус тоже уцелел. Он,  так  сказать,  вскочил  на,  так  сказать,  ноги,
мгновение  спустя  врубились  не  работавшие  прежде  телекамеры   -   кроме
нескольких, загнувшихся с  концами.  Седрик  почувствовал  во  рту  странный
солоноватый вкус. Не успел он сообразить, что же это такое, как дверь номера
рухнула, и снова стало светло, и все  приобрело  нормальную  окраску.  Индус
мчался по коридору, отчаянно  вихляя  из  стороны  в  сторону  и  непрерывно
набирая скорость. Коридор был длинный, чересчур длинный. За спиной  остались
люди - по крайней мере трое, все в таких же, как у  Багшо,  скафандрах.  Они
пригнулись над каким-то механизмом, несомненно - над той самой  термоядерной
пушкой. Видимо, они только что стреляли в номер Седрика, в тот самый  номер,
с которого и началось все веселье. А теперь они разворачивают  оружие  вдоль
коридора. В сторону Седрика.
   Ковровая дорожка, опаленная первым выстрелом, все еще  тлела.  На  стенах
через регулярные промежутки виднелись круглые обгорелые пятна - по-видимому,
не очень устойчивая струя плазмы  плевалась  во  все  стороны  фантастически
горячими брызгами.  То  здесь,  то  там  открывались  двери  -  перепуганные
постояльцы высовывались в коридор, чтобы понять происходящее. К счастью, все
они успевали прыгнуть назад, освобождая бешено мчащемуся индусу  путь.  Шум,
вероятно, стоял оглушающий - крики и  топот,  взрывы,  удары  и  вой  сирен,
однако Седрик ничего этого не слышал. Жизнь казалась ему на удивление мирной
и спокойной. Возможно, отказали слуховые устройства в  шлеме.  Или  мозги  в
голове.
   Багшо и его компания продолжали переговариваться, но  Седрик  воспринимал
их крики как ровное, бессмысленное жужжание. Он  тихо  удивлялся,  насколько
замедлилось время - или насколько ускорилось течение  его  мыслей.  Тянулись
годы и годы, а индус все еще  мчался  по  коридору,  враги  все  копались  и
копались со своей пушкой и все никак не могли изготовить ее к бою.
   Затем индус резко вильнул, оттолкнулся от  стены,  вышиб  какую-то  новую
дверь и вывалился на лестницу. Сзади  полыхнуло  огнем,  половина  камер  на
секунду вырубилась. Сильно щелкнуло в ушах, ноздри обжег острый запах  пота,
к счастью - только пота. Там были люди.
   Господи! Там же были люди, они открывали двери, высовывались.
   Седрик думал, что  индус  направится  вниз,  индусы  же  вроде  не  умеют
подниматься по лестницам.
   Этот умел, хотя, мягко  говоря,  без  особого  изящества  и  плавности  -
многострадальный обитатель его кристалевого чрева болтался  вверх-вниз,  как
горошина в погремушке.  На  следующей  лестничной  площадке  индус  не  стал
вышибать дверь, а открыл ее более ортодоксальным способом, за  ручку.  Затем
он проплыл в новый, ярко освещенный коридор и двинулся в направлении, откуда
пришел, - этажом, конечно же, выше.
   Одна из дверей впереди взорвалась, выбросив клуб серого дыма и человека в
доспехах, чьи ноги чуть-чуть не доставали пола. Человек побежал по  коридору
- не поплыл, а именно побежал, он двигался как конькобежец на скользком льду
и быстро набирал скорость.
   - Шпрот, впереди тебя - это я.
   - Кастет, вас принял.
   Неужели это - мой собственный голос? Такой уверенный и хладнокровный? Это
я, наверное, не совсем в себе - после всех этих  радостей.  Выть,  вопить  и
кусаться - вот это была бы правильная реакция.
   Бронированная фигура скользила все быстрее, в то время как индус  немного
притормозил.  Седрика  охватил  зябкий  ужас,  а  вдруг  в  этой   хреновине
что-нибудь сломалось? Вдруг его, Седрика, оставят здесь? И где сейчас враги?
Багшо, конечно же, пробился сквозь потолок. Как это он умудряется  управлять
такой уймой техники одновременно? А сколько там погибло ни в чем не повинных
людей?
   - Шпрот, нам тут придется сделать нечто не совсем обычное.  Ты  бы  лучше
закрыл ненадолго глаза.
   -  А  давись  ты  конем,  -  сказал  Седрик  спокойно  и   на   удивление
непринужденно.
   Далеко впереди Багшо достиг конца коридора и, не останавливаясь,  прыгнул
вперед. Широко раскинув руки и ноги,  он  врезался  в  окно;  рама,  стекло,
занавески и одетый в броню человек исчезли, оставив после себя только черную
прямоугольную дыру.
   Семнадцать этажей, что-то между пятьюдесятью и  шестьюдесятью  метрами  -
точность тут, собственно, ни к чему. Седрику снова хотелось вопить от ужаса.
Он  разинул  уже  было  рот,  но  услышал  только  собственный  голос,  сухо
приказавший индусу остановиться.  Сзади  появились  бронированные  фигуры  с
вечной своей пушкой. Индус замедлял бег - вряд ли по приказу  Седрика,  -  а
черный прямоугольник неумолимо надвигался, становился все больше  и  больше.
Никакие действия не имели смысла - да и не мог он ничего сделать. Управление
в руках Багшо, или каким уж там местом он управляет. Это - если Багшо жив. А
может  быть,  индус  поврежден  и  вообще  не  поддается  управлению?   Туго
запеленутый, неподвижный, Седрик беспомощно  болтался  в  ходячем  гробу,  а
черная бездна росла и приближалась, правда - все медленнее и  медленнее.  Он
не очень понимал, чем все это может кончиться.
   Недолет. Индус остановился в шаге  от  окна.  Ну,  слава  тебе,  Господи!
Седрик окинул взглядом густой лес небоскребов, сверкающий на фоне сероватого
предрассветного неба, и перевел дыхание. Теперь надо подумать,  как  бы  это
половчее сдаться. Эти же, сзади, они не дураки, они видят, что он застрял  в
этом индусе, что он беспомощен, не представляет никакой  угрозы,  подходи  и
бери голыми руками. Ясное дело, они не станут стрелять.  Багшо  говорил  про
всякие там ужасы плена, но это - когда еще будет. Ужасы!  А  что,  мгновенно
сгореть в струе плазмы или расшибиться в кисель, свалившись  с  семнадцатого
этажа, - это не ужас?
   Индус медленно, аккуратно наклонился и перевалился через подоконник.
   Падение заняло чуть больше трех секунд, это  подсчитала  Система  по  его
просьбе - потом, значительно позже. Сперва Седрик думал, как это печально  и
бессмысленно - умирать таким юным, но затем изменил точку зрения, решив, что
за время падения он повзрослел на много-много лет. Может - по слепой  удаче,
может - благодаря мастерству Багшо, но только падал он плашмя, спиной вниз -
в самом подходящем для сбережения хрупкой протоплазмы положении, когда  удар
гасился амортизаторами индуса.
   УДАР!
   Багшо поймал его на лету.
   Седрик был жив. Над ним висело серое  небо,  о  лицевой  визор  стукались
мелкие капли дождя, в ушах отдавался пульс.
   - О'кей, Шпрот?
   Седрик повторил ранее употребленное непристойное  ругательство,  а  затем
присовокупил и все прочие, имевшиеся в  его  арсенале.  В  жалком,  если  уж
говорить правду, арсенале - настоящий мужчина обязан  знать  гораздо  больше
нехороших слов.
   Багшо установил индуса в нормальное вертикальное  положение  и  осторожно
покрутил руками, словно проверяя, хорошо ли они действуют. А затем  нагнулся
и взглянул себе под ноги.
   - Ну ни хрена себе! - негромко воскликнул он. - Мостовую проломили!
   - Жаль, что не твоей головой, - кисло откликнулся Седрик.
   И опять этот соленый вкус во рту. Язык я прикусил, что ли?
   - Ангел будет с минуты на минуту. Пошли.
   - И да будет тебе известно, - обиженно заметил Седрик, - что никакой я не
virgo intacta.
   - Ну ты  даешь!  -  восхищенно  выдохнул  Багшо.  -  Расскажи  мне  потом
поподробнее.

***

   Ангел оказался невероятно шумным  и  невероятно  древним  вертолетом.  Он
опустился прямо посреди городской площади, подобрал Седрика и Багшо, а затем
неторопливо взмыл в затянутое облаками небо. Только после того как  верхушки
ближайших небоскребов остались далеко внизу, кто-то открыл из окон гостиницы
запоздалый огонь; ни пилотов, ни Багшо это ничуть не беспокоило.
   В  темном  просторном  салоне  сильно  пахло  машинным  маслом.  Пилот  и
бортмеханик безостановочно  говорили  что-то  в  микрофоны,  слабые  красные
отсветы приборной доски делали их похожими на чертей из преисподней.  Индуса
сразу же уложили на пол, Багшо вскрыл металлическое брюхо, расстегнул пряжки
и выпустил Седрика на свободу. Седрик промок насквозь, одежда противно липла
к коже, но стесняться, к счастью, не приходилось - его брюки были ничуть  не
мокрее рубашки и пончо. Он сел на металлическую скамейку, прислонился спиной
к холодному как лед  стеклу  иллюминатора  и  попробовал  унять  дрожь.  Его
подташнивало.
   Мимо промелькнуло что-то очень быстрое, затем вертолет  сильно  тряхнуло.
Пилот отпустил какую-то шуточку, однако ни механик, ни Багшо  не  сочли  это
шуточку смешной - так, во всяком случае, показалось Седрику. Затем  с  ревом
пронеслись другие, такие же  быстрые,  штуки,  по-видимому  -  свои,  и  все
заметно расслабились.
   Пальцы Седрика все еще сжимали мешочек с  дисками,  единственное,  что  у
него осталось. Там лежали здравый смысл и рассудок. Там лежало его  детство,
там лежали все его воспоминания - о рождественских вечерах с Виктором в роли
Санта  Клауса,  о  пеших  и  речных,  на  плотах,  походах,  о  стрельбе  по
тарелочкам.  Большую  часть  дисков  он  записывал  сам,  своей  собственной
камерой, кое-что выменял у  товарищей.  А  еще  -  уйма  любимых  фильмов  и
спектаклей, покупные диски, не имеющие особого значения. Главная ценность  -
личные записи, хлам, который никому, кроме него самого, и на фиг  не  нужен.
Картинка сплошь и рядом не в фокусе, или дико  перекошенная,  или  снята  на
открытом воздухе, и все в масках и очках, так что и не  разберешь,  кто  тут
кто. Ну и  что?  Это  была  жизнь,  а  теперь  его  швырнули,  безо  всякого
предупреждения, в безумие смерти и ужаса. Здравый  рассудок,  и  счастье,  и
любовь ушли из мира. И этот маленький мешочек - единственное  доказательство
того, что они когда-то были.
   Седрик с удивлением осознал, что  тоскует  по  Мидоудейлу,  и  ему  стало
стыдно. Ведь он уже взрослый мужчина,  он  наконец-то  вырвался  в  большой,
настоящий мир. Он  же  хотел  этого,  страстно  об  этом  мечтал.  Он  будет
разведчиком - таким же, как когда-то отец. Он  просто  не  ожидал,  что  мир
станет таким суровым - и так скоро.
   Багшо снял все свои доспехи и остался в одном белье -  таком  же  мокром,
как и одежда Седрика. Он закутался в одеяло,  вытащил  откуда-то  две  банки
пива, протянул одну из них Седрику.
   Пиво? Ранним'утром? Седрик жадно  запрокинул  банку.  Работники  с  ранчо
угощали иногда детишек пивом, но Седрику вкус этого напитка не нравился.  До
сегодняшнего дня. Сколько людей там погибло? Небо понемногу светлело,  дождь
продолжал  капать,  легким  дымком  окутывая  лопасти  винта.  Далеко  внизу
проплывали здания и улицы.
   - Ты говорил, двенадцать этажей.
   Седрик не собирался вступать  с  Багшо  ни  в  какие  беседы  -  и  очень
удивился, почему это рот его заговорил, даже не посоветовавшись с хозяином.
   Багшо, утративший всю свою недавнюю бодрость, сидел  вяло  сгорбившись  и
угрюмо рассматривал ничем не примечательный пол. Грудь, руки, ноги -  все  у
него было непомерно толстое, как  у  штангиста-тяжеловеса.  И  ведь  не  жир
какой-нибудь, а сплошные мышцы - с  уважением  подумал  Седрик.  Вот  только
зачем он брюхо-то такое отпустил?  Искусственная  кожа,  сплошь  покрывающая
голову и шею,  заканчивалась  в  верхней  части  грудной  клетки,  ниже  шла
настоящая - такая же, сколько мог судить Седрик, безволосая.
   - Я сказал, двенадцать для индуса этой модели. А у меня немецкий  костюм.
Эти штуки получше, только работать в них сложно,  практика  нужна.  -  Багшо
допил пиво, тыльной стороной ладони вытер  губы.  -  В  немецком  костюме  я
выдерживаю сорок пять метров, ну а там не  шибко-то  больше  сорока  пяти  и
было.
   - Хрен там не шибко.
   Багшо равнодушно пожал плечами:
   - Вот тебя поймать - это и вправду было трудно. Для  такой  операции  нет
автоматической процедуры.
   - Нет процедуры? - содрогнулся от запоздалого ужаса  Седрик.  -  Так  это
что, ты сам, без ничего?
   Толстые губы изогнулись в ухмылке.
   - Я сам - мой глазомер, мой расчет. Ну как, рад небось, что я не  ошибся?
Хряпнувшись о бетон, ты не представлял бы никакого дальнейшего  интереса.  Я
никогда еще не ловил предмета, двигающегося с такой скоростью.
   Руки Багшо успели уже  покрыться  синими  и  багровыми  кровоподтеками  -
уолдики защитили их, но далеко не полностью.
   - А зачем ты меня обманул? - возмущенно спросил  Седрик.  -  Ты  замедлял
индуса и замедлял, а перед окном и совсем остановил. Я уже решил, что ничего
такого не будет, а тут он взял и нырнул вниз.
   Багшо взглянул на Седрика, пару секунд помолчал, а затем вздохнул:
   -  Иначе  не  получалось.  Во-первых,  мне  нужно   было   приготовиться.
Во-вторых, индус не  умеет  прыгать.  Ударься  он  о  подоконник  на  полной
скорости, вылетел бы наружу крутясь, как пропеллер.
   Седрик хмыкнул и отвел глаза.
   Полет продолжался. Видимо, солнце уже взошло -  затянутое  облаками  небо
совсем просветлело, приобрело тошнотворный желтоватый цвет. Они  ползли  над
лесами и оврагами - Самп был конгломератом многих  городов,  не  совсем  еще
сросшихся  воедино.  То  здесь,   то   там   попадались   новые,   торопливо
достраиваемые  здания  -  несмотря  на  уменьшающееся  народонаселение,  мир
переживал строительную лихорадку.
   - Ты ни разу не перешел за сто, - негромко сказал Багшо.
   - А?
   - У тебя и вообще медленный  пульс,  но  даже  во  время  падения  он  не
перевалил за сотню. Есть чем похвастаться.
   Седрик зябко поежился - то ли от утреннего холода, то ли от воспоминаний.
   - А сколько трупов? - спросил он. - Сколько человек погибло?
   - Не знаю. Мы никого не трогали, только защищались.
   - Столько разрушений и жертв - чтобы убить меня? Просто чтобы напакостить
бабушке и попасть в вечерние новости?
   - Может, и так, - пожал плечами Багшо, - а может, и не так. Может, они  и
знать не знали,  кто  ты  такой.  Просто  услыхали,  что  на  их  территории
происходит что-то серьезное, и решили принудить нас к капитуляции. Затем они
разобрали бы нас по винтику, узнали бы, кто мы такие, и  стали  думать,  что
делать с нами дальше, как  бы  использовать  нас  с  максимальной  для  себя
выгодой.
   Седрик снова поежился.
   - Ты во всем этом не виноват.
   Некоторое время Седрик молча смотрел, как мутнеет,  запотевает  блестящая
поверхность пивной банки; Багшо внимательно за ним наблюдал.
   - Нет, - сказал он наконец. - Нет, я в этом не виноват.
   - То есть виноват я?
   А кто же еще? Багшо вломился на территорию противника  чуть  не  с  целой
армией, в чем  не  было  никакой  необходимости.  Он  угробил  чертову  уйму
времени, вытирая о Седрика ноги. Оттягивался, значит.  Он  приказал  Седрику
принять душ и побриться, а ведь нужно было ноги в  руки  и  линять  из  этой
гостиницы, покуда целы. Фактически немец сам напрашивался на неприятности.
   - А кто об этом спросит?
   - Только Институт, - пожал плечами Багшо.
   - А полиция? Городские власти?  Штат?  Казалось,  Багшо  воспринял  слова
Седрика как не совсем удачную шутку.
   - У тебя есть крыша. Лучшая, какую только можно придумать. Ты помрешь  от
старости,  прежде  чем  полиция  получит  право  хоть  пальчиком   до   тебя
дотронуться. Пусть юристы отрабатывают свою зарплату.
   - Это что же, значит, если ты работаешь на Институт, тебе  все  сойдет  с
рук?
   - Вот уж хрен! Просто Институт сам с тобой разберется. А, понятно!
   - А кто подаст рапорт о  сегодняшних  событиях?  Не  отрывая  от  Седрика
полуприкрытых глаз, Багшо запрокинул голову и вытряхнул себе в рот последние
капли пива. Затем он смял банку.
   - Я. Можешь подать и ты - если хочешь.
   - Или подписаться под твоим? Искусственная кожа на лбу Багшо сложилась  в
задумчивые морщины.
   - Возможно, тебя попросят составить рапорт. На этот раз.
   - Но я могу проявить инициативу. Словно чувствуя какую-то  угрозу,  немец
еще плотнее  укутался  в  одеяло.  Пальцы  толстой,  слоновьей  ноги  нервно
царапнули металлический пол.
   - Ты хочешь попросить о замене?
   - А я ее получу?
   - Возможно, - буркнул Багшо.
   - После сегодняшнего? - не отставал Седрик.
   - После сегодняшнего, - неохотно подтвердил Багшо. - А  если  ЛУК  подаст
жалобу, тебя, скорее всего, попросят написать рапорт.
   Если ЛУК начнет жаловаться, Институт кинется на защиту своих - это  вроде
как в мальчишеских шайках, вроде как в Мидоудейле, где  каждое  общежитие  -
отдельная, враждующая со всеми остальными шайка. То же самое, только масштаб
покрупнее. И разговор идет не о  расквашенных  детских  носах,  а  о  людях,
гибнущих из-за чужого упрямства - и самой обыкновенной глупости.
   Шайки имеют свои законы, и первый из них - верность. Опасная это штука  -
верность. Переменчивая. Сегодня ты верен чему-то одному,  завтра  -  чему-то
совсем другому.
   Седрик допил пиво и уронил банку на пол.
   - Нет, - сказал он, - я  подпишу  твой.  Твой  рапорт.  Ври  там  сколько
хочешь. Лепи все, что нужно для сбережения твоей драгоценной задницы,  любую
хрень. Я все подпишу.
   Багшо хищно оскалился, постучал по зубам ногтем.
   - Если ты подпишешь, - заметил он через минуту, - назад ходу не будет.
   - Знаю.
   Сейчас Седрика ничуть не волновало, мужественно ли  он  выглядит  или  не
мужественно и не слишком ли нахально он себя ведет.
   - Вот же ублюдок, - негромко проговорил Багшо. - Еще почище своей  сучары
бабки. Седрик почувствовал себя немного лучше.
   - В рот долбаный малолетний ублюдок. Наследственное, наверное.  Вся  ваша
семейка - долбаные ублюдки.
   Как бы ни сложилась дальнейшая карьера Багшо, на какие бы  высоты  он  ни
поднялся, с этого момента  каждый  новый  успех  будет  казаться  ему  новой
подачкой от Седрика Диксона Хаббарда. И будет причинять новую боль.

Глава 6

Самп, 7 апреля

   Занимался  рассвет,  а  Пандора  Пендор  Экклес  даже  еще  не  ложилась.
Переговоры, сделки и ожидание сообщений, упрашивания и угрозы - деловая, под
завязку заполненная ночь. А и  выйди  среди  этой  суеты  свободная  минута,
Пандора все равно не смогла бы уснуть - какой там сон, когда  прямо  тебе  в
руки  свалилась  величайшая  в  истории  журналистики  сенсация.  В  истории
журналистики? Величайшая сенсация в истории рода человеческого.
   Кровь на каменном топоре. Троглодиты в космосе.
   Издергавшись до последн