он сейчас? И вообще неплохо было бы найти среди них тех,  кто  думает  так
же, как я..."



                                    2

     Ротанов заметил люсса секунды за две до броска. Наверняка он успел бы
за это время вскинуть пульсатор и нажать спуск. Но  что-то  его  удержало.
Люсе выглядел как клуб плотного пара. Казалось,  верхушку  дерева  укутала
большая снежная шапка. Но вот это уплотнение тумана дрогнуло и  потекло  к
Ротанову. Подавив щемящее чувство опасности, он ждал. Иммунитет? Сейчас  я
это проверю...
     Наконец люсс прыгнул. Больше всего это  походило  на  снежный  обвал.
Что-то вязкое, плотное, отвратительно пахнущее  свалилось  ему  на  плечи,
окутало непроницаемой мглой и  почти  сразу  же  исчезло;  он  видел,  как
стремительно, вытянувшись в длинную вертящуюся трубу, уходил люсс, теряясь
среди ветвей отдаленных деревьев. "Значит, я вам не нравлюсь... Не подхожу
по вкусовым качествам". Вдруг это не только иммунитет? Вернее,  не  просто
иммунитет, а что-то другое, гораздо более  значительное?  Что,  если  люсс
вообще не в состоянии напасть на здорового человека?  Тогда  прав  доктор.
Тогда за всеми бедами колонистов, за этой войной,  за  бредовым  обществом
синглитов стоит одна и та  же  трагическая  случайность  -  наследственные
изменения после гибернизации... Иными словами,  все  колонисты  не  совсем
здоровы... Во всяком случае, не здоровы с точки зрения  люсса...  Все  это
надо еще проверить, пока это лишь предположения, догадки.  Фактов  ему  не
хватало. За ними и шел.
     Люссы не повторяли нападений до самого города.  Как  только  начались
окраины, он повесил пульсатор на грудь  и  сдвинул  предохранитель.  После
взрыва  роллера  не  хотелось  позволять  стрелять  в  себя,   да   и   не
парламентером шел он на этот раз в город, он  чувствовал,  что  все  мосты
сожжены, что после  гибели  тех  тринадцати  человек,  жизнь  которых  они
обещали ему сохранить, он уже не будет вести переговоров, вряд ли  он  мог
сейчас сказать, как поступит.
     С запада город начинался кварталом  восьмиэтажных  одинаковых  зданий
унифицированного образца.  Строительные  роботы  отливали  их  по  единому
проекту из силикобетона во  всех  колониях.  Даже  целыми  такие  кварталы
смотрелись довольно  уныло.  На  вновь  осваиваемых  планетах  приходилось
жертвовать красотой ради  удобства  и  быстроты.  Сейчас  же,  с  выбитыми
стеклами,  с  сорванными  переплетами,  с  уродливыми  язвами  пробоин   в
облицовке стен, здания выглядели мрачно, почти  враждебно.  Казалось,  сам
город ополчился против покинувших  его  людей,  затаил  на  них  обиду  за
нанесенные раны.
     Ротанов решил  собрать  данные  о  ночном  периоде  жизни  синглитов,
заполнить пробел в наблюдениях, а также выяснить все, что возможно, об  их
семейном укладе, если такой уклад у них вообще существовал. С наступлением
сезона туманов активная деятельность синглитов, судя по  отчетам  научного
отдела, прекращается.
     Он знал по опыту, как часто ошибаются те, кто пишет такие  отчеты,  и
был готов к любой неожиданности. Первые квартиры выглядели так, словно  их
покинули много лет назад. Наверно,  никто  не  заглядывал  сюда.  Огромный
город, казалось, вымер. Нигде не светилось ни малейшего огонька, не слышно
было ни звука. Туман, забивавший улицы,  обложивший  старые  здания  слоем
клейкой влажной ваты, сделал весь город похожим на театральную декорацию.
     Среди охотников  существовало  поверье,  что  с  наступлением  сезона
туманов синглиты уходят в лес... Зачем? Этого никто  не  знал.  Напряжение
постепенно спадало. Он уже не ждал выстрела из-за каждого  угла.  Ближе  к
центру начинались административные  и  производственные  кварталы  города.
Где-то здесь была резиденция их координатора.  Проплутав  около  часа,  он
наконец нашел нужную улицу.
     Здание было так же пусто, как и весь город. Старое охотничье  поверье
казалось правдой. Теперь во что бы то ни стало ему придется узнать,  зачем
и куда уходят синглиты. Но это потом, сначала надо воспользоваться случаем
и провести тщательную разведку в самом городе.
     Четыре часа он провел в комнатах со стальными решетками на  окнах,  с
толстыми, в метр толщиной, стенами. Трудно было сказать, кто построил  это
мрачное здание - люди или синглиты. Во всяком случае, здесь он  нашел  то,
что искал. Место, где до ухода постоянно находились синглиты...
     Вначале он был осторожен, опасаясь какого-нибудь подвоха, ловушки или
даже засады, но синглиты, очевидно, были уверены, что в это время люссы  -
лучшая охрана, и не особенно беспокоились о своем  оставленном  имуществе.
Имущества было  много,  самого  разнообразного...  Вскоре  он  понял,  что
безобидный с виду кабинет Бэрга на самом деле - центр управления какого-то
сложнейшего комплекса, со скрытой в стенах аппаратурой.  К  сожалению,  на
этот раз его интересовала совсем не электроника... Жилых  комнат  попросту
не было. "Не могли же тысячи синглитов все  время,  свободное  от  работы,
проводить на улицах! Или могли?"  Он  надеялся,  что,  проникнув  ночью  в
неохраняемый город, сможет хоть что-то понять. Но, похоже,  запутался  еще
больше. Вопросов прибавилось, и не было ни одного ответа...
     Куда  идти  дальше?  Как  найти  дорогу  или   хоть   приблизительное
направление, по которому ушли синглиты? Где их искать? Ничего этого он  не
знал.


     Филин вошел в здание через одну из многочисленных дверей.  Никто  ему
не препятствовал, не спросил, что ему здесь надо. Прямой узкий коридор вел
к центру. Справа и слева бесчисленные одинаковые двери без единой надписи.
Учреждение или  общежитие?  Стеклянное,  почти  прозрачное  сверху  здание
изнутри было рассечено глухими перегородками, отделено дверями... Что  там
за ними? Войти? Почему бы нет, раз ему никто не запрещал, вот хоть в  эту.
Огромная комната. Что-то  вроде  оранжереи:  маленькие  растения,  большие
растения, части растений, казалось, все это растет прямо на  полу  или  на
широких пластиковых столах. От веток шли провода, на стволах  примостились
датчики. Было влажно и душно. Под потолком  гудел  кондиционер.  Где-то  в
глубине двигалось несколько человек в голубых пластиковых халатах. Они  не
обратили  на  Фила  ни  малейшего  внимания.  "Здесь  ничего  интересного,
возможно,  оранжерея.  Здание  может  быть  жилым   комплексом,   заводом,
институтом, оранжерея ни о чем не говорит".
     В соседнем помещении в огромных аквариумах плавали местные чудища.  В
большом центральном бассейне он увидел кедвота, мясо которого считалось  у
колонистов лакомством.  По  огромному  количеству  проводов,  опущенных  в
бассейн, по многочисленным циферблатам и экранам расставленных на столах и
развешанных по стенам приборов он уже почти догадался,  что  это  такое...
"Центр... Научно-исследовательский центр планеты... О таком мечтал доктор.
Только мечтал. Люди не могли себе позволить здесь ничего  подобного...  Но
почему, ведь начинали с одного уровня?  -  И  вдруг  он  понял,  -  только
начинали, а потом людей становилось все меньше, а синглитов все больше..."
     - Ты не знаешь, почему кедвот ест только голубых  креветок?  Чем  они
лучше розовых? - спросил его кто-то из исследователей.
     - Не знаю! - угрюмо буркнул Фил и повернулся, чтобы уйти.  Совершенно
случайно он знал ответ, слышал от доктора, что в  крови  голубых  креветок
содержится больше меди, необходимой кедвоту для постройки защитных иголок.
И не успел подумать об  этом,  как  голос,  только  что  задавший  вопрос,
произнес у него в голове короткое "спасибо". Он вздрогнул,  все  никак  не
мог привыкнуть к тому, что каждая его мысль прослушивалась. "Вот так они и
узнают про нас все. Все, что им нужно, - подумал  он,  закрывая  за  собой
дверь. - Неудивительно, что с каждым годом люди все больше отступали.  Все
наши знания, любые военные секреты, вот они, пожалуйста.  Никого  не  надо
допрашивать, расположи к себе пленника, поговори с  ним  ласково,  назначь
наставника, объясни еще, что нет обратной дороги - и  вот  он  уже  готов.
Потом, стоит только спросить, даже если тот и не захочет  отвечать,  никто
не станет настаивать, рано или  поздно  случайно  подумает,  и  все  сразу
станет известно врагу..." Он мучительно старался вспомнить,  не  спрашивал
ли кто-нибудь его, например, о расположении постов перед базой, о  времени
патрулирования, о запасе оружия... Но ничего подобного вспомнить не мог  и
на всякий случай торопливо  прогнал  эти  мысли,  неизвестно  какую  штуку
выкинет с ним собственный мозг.
     Нужно быстрее  отвлечься.  Он  прошел  по  коридору  мимо  нескольких
дверей. В голове что-то глухо стучало,  он  чувствовал  себя  так,  словно
много часов провел в душном  помещении,  и  ему  не  хватало  воздуха.  Он
понимал - дело не в  этом,  воздух  ему  не  нужен.  Сказалось  напряжение
последних дней, мозг с трудом справляется с повышенной нагрузкой.  Сколько
можно идти по этому бесконечному коридору? Вот боковой  проход,  еще  одна
дверь... Огромный зал, не меньше футбольного  поля.  В  центре  гигантское
сооружение из стекла, стали и пластика. Водопады труб низвергались к этому
стальному  чудовищу.  Ущелья,  стены  которых  выстилали  шкалы  и  экраны
неизвестных ему приборов, сходились к центру зала. Стальные леса  помостов
вздымались на несколько этажей, и среди этого хаоса  копошились  крошечные
фигурки в оранжевых халатах. Их мысли и фразы, обращенные  друг  к  другу,
гудели у него в голове, смешивались, уничтожали остатки смысла в том,  что
он видел.
     Бред, сумасшедший дом.
     Новый зал. Тишина и покой, длинные ряды раскаленных печных зевов.  Он
устал...  Дьявольски  устал...  Тело  синглита  незнакомо   с   физической
усталостью. Усталость засела у него в голове и грызет и гложет  мозг,  как
крыса... Даже у собаки есть своя конура, даже у робота. У него нет.
     Новый зал. Колоннады сверкающих шаров. Пахнет озоном, прыгают стрелки
приборов,   прыгают   электрические   искры,   прыгают,   скачут,   словно
взбесившиеся мысли у него в голове. Ему нужно так немного, всего несколько
метров пространства. Кровать,  чтобы  можно  было  с  головой  зарыться  в
подушку, дверь, чтобы можно было ее закрыть.  Четыре  стены,  чтобы  можно
было остаться одному... Длинный коридор и снова дверь... Распахнув ее,  он
остановился, словно налетел  на  стену.  Там  была  комната.  Обыкновенная
человеческая комната с картиной на стене. С глиняным горшком на столе,  из
которого веером растопырились зеленые листочки растения,  семена  которого
привезли с Земли сотни лет назад. Знакомая железная кровать с подушкой,  в
которую можно зарыться...
     Секунду он стоял неподвижно, стараясь понять что-то важное,  какую-то
мысль... Ведь это была не просто комната, знакомы были не только картина и
эта кровать, но что-то еще, что-то такое  же  милое  и  близкое,  как  эти
зеленые листочки на  столе...  И  вдруг  он  увидел.  На  полке  у  самого
изголовья стояла стеклянная статуэтка девушки... Второй такой не было.  Не
могло быть на этой планете... Он взял ее в руки, согрел ладонями, заглянул
в глубину, где медленно рождались золотые искры. Это была его комната.
     Широкое окно во всю стену без рам и  переплетов  свободно  пропускало
солнечный свет и не пропускало взгляда. В пещере, где он жил, не было окон
и  не  было  пластиковых  голубоватых  стен.  Но  все  равно  эта  комната
принадлежала ему, ждала его. Со вздохом глубокого облегчения он  опустился
на кровать. Не разжимая ладоней, поднес к лицу маленькую вещицу, значившую
для него так много, закрыл глаза и вслушался в странную мысль, которая тут
же всплыла из каких-то мрачных глубин его сознания.  В  этом  здании  были
сотни  коридоров,  тысячи  залов,  миллионы  комнат;  каким   же   образом
безошибочно, без долгих поисков нашел он именно эту,  предназначенную  для
него, в тот момент, когда больше всего в ней нуждался?
     Кто этот невидимый слуга или господин, ни на  минуту  не  оставляющий
его в покое? Все тот же наставник? "Ну отзовись же, слышишь!  Отзовись!  Я
сдаюсь. От тебя не спрячешься, не  уйдешь,  потому  что  ты  сам  -  часть
меня..."
     Голос молчал.


     Ротанов брел через путаницу улиц, не обращая внимания на бесчисленные
повороты, тупики, груды разбитого бетона и тлетворного гниющего хлама. Еще
один поворот, покосившаяся стена здания. Знакомый забор...  Он  вздрогнул,
потому что видел уже однажды фасад этого дома и не раз потом  вспоминал...
Так просто взбежать по лестнице на второй этаж, отыскать дверь под номером
шесть... И остановился перед ней, не в силах повернуть ручку,  потому  что
слишком хорошо знал, никого там не было. Но можно ведь и проверить...
     Перекошенная дверь никак не хотела  отрываться  от  косяка,  наконец,
подняв целую тучу пыли, она уступила его усилиям. Багровые отсветы  солнца
с трудом продирались сквозь разбитые грязные  стекла  и  окрашивали  стены
комнаты в неправдоподобный кровавый цвет. Ну вот,  он  и  увидел  то,  что
хотел: грязную, усеянную обломками  и  заставленную  полусгнившей  мебелью
комнату. Даже место, где они встретились,  не  стоит  того,  чтобы  о  нем
помнить, а уж все остальное... Вдруг он услышал шорох. В  пустой  квартире
шорох раздался резко, как грохот, и  Ротанов  сорвал  с  плеча  пульсатор.
Секунда, вторая, третья пронеслись в полной тишине, и  снова  шорох,  звук
шагов по коридору, ведущему на кухню. Мороз продрал его по  коже.  Слишком
уж неожиданны были эти шаги  в  заброшенном  городе,  в  пустой  квартире,
слишком уж хотел он их услышать, хотел и боялся одновременно...
     Она остановилась у входа в комнату, небрежно опершись  на  притолоку,
на  ней  было  то  самое  темное  платье,  даже   наспех   сделанный   шов
сохранился... Он стоял, сжимая в руках свой дурацкий пульсатор, и не знал,
что сказать.
     - Долго ты, Ротанов. Я уж думала, не дождусь. Все наши давно ушли,  а
я все жду, жду... Мне хотелось с тобой проститься.
     - Как ты могла знать?.. - Голос у него  сел,  он  все  никак  не  мог
протолкнуть застрявший в горле предательский клубок.
     - Да уж знала... Я многое про тебя знаю. Я даже  могу  смотреть  твои
сны.
     Он отбросил пульсатор медленно, словно в трансе шагнул к  дивану,  на
котором когда-то, не так уж давно она стерегла его сон.  Ротанов  обхватил
голову  руками,  будто  хотел  удержать   рвущуюся   наружу   боль.   Боль
разрасталась толчками, словно внутри кто-то упорно долбил ему череп.
     Несколько секунд она молча смотрела на него.  Потом  подошла  и  села
рядом, чуть в стороне, сохраняя небольшую дистанцию, словно понимала,  что
случайное прикосновение может быть ему неприятно.
     - Вот ведь как все получилось, Ротанов... Если разобраться с  помощью
вашей человеческой логики во всей этой истории, то ее  попросту  не  может
быть. Потому что меня не существовало раньше...
     Было заметно, как трудно ей говорить, она выдавливала из себя  слова,
точно роняла стальные круглые шарики.
     - Тебе трудно понять и еще трудней объяснить. Та девушка... Она  ведь
была не такой, до встречи с люссом она не была еще мной.
     - Ты ее помнишь, ту девушку?
     - Я ничего не могу забыть... Иногда это так мучительно и не нужно, но
это так. Когда-то я была ею, потом стала вот такой, и я  уже  не  она.  Но
самое главное... Для тебя главное, - вдруг уточнила она, -  что  и  такой,
как ты меня узнал, я останусь недолго...
     - Как это - недолго?
     - Время кончается, Ротанов. Собственно, оно уже кончилось.  Кончается
цикл, начнется новый, в нем уже не будет меня... Не будет  такой,  как  ты
видишь меня сейчас... Останется только память... Все, что было,  все,  что
ты говорил мне, все, что я думала о тебе, останется, не  пропадет.  У  нас
ничего не пропадает, все ценное идет в общую копилку и принадлежит всем...
Во время смены циклов все уходит в эту общую память, и из нее возрождаются
потом другие личности. Так что я не увижу тебя  больше,  вот  я  и  хотела
дождаться, чтобы ты не искал меня и никого не винил... Потому что я  знаю,
ты думаешь обо мне иногда... Я даже знаю, когда во сне  ты  ищешь  меня  и
находишь не такой, как я есть... Не нужно, Ротанов, это все  бессмысленно,
чудовищно. Я не знаю, как найти  слова,  какие  нужны  слова,  чтобы  тебя
убедить, чтобы, когда я ушла, у тебя  не  осталось  ни  тоски,  ни  гнева,
потому что никто не виноват в том, что так случилось, что мы встретились и
полюбили друг друга... Хотя это и невозможно.
     Она была потерянной девчонкой, с холодным бескровным телом манекена в
их первую встречу.
     Она была суровой посланницей врагов с сухими беспощадными фразами, не
оставляющими никакой надежды... И она  же,  оказывается,  могла  быть  вот
такой, какой была сегодня, - попросту влюбленной женщиной.
     Он жадно вглядывался в нее, словно  старался  запомнить  навсегда,  и
вдруг ему показалось, что он уже видел это лицо... Нет,  не  тогда,  когда
нашел ее в этой комнате. Раньше, гораздо раньше...  Если  удлинить  разрез
глаз, взбить волосы, на которых когда-то  сверкала  серебряная  диадема...
Этого не может быть! Все смешалось в нем, заволоклось туманом. Одно только
оставалось совершенно очевидным, отчетливым: она  сейчас  уйдет.  Навсегда
уйдет из его жизни. Снова он ее упустит и на этот раз уже навсегда. Только
поэтому, да еще потому, что она вытащила на свет из потаенных уголков  его
сознания все мысли, в которых он боялся признаться самому себе. Он  понял,
как ему нужна  эта  женщина,  и  понял,  что,  если  ко  всей  его  горечи
прибавится еще и эта потеря, он может просто не выдержать, сорваться...
     Пульсатор  валялся  в  углу,  он  видел,  как  в  полумраке   зловеще
поблескивает вороненый  металл  короткого  ствола,  и  думал  о  том,  что
инженер, наверно, был близок к его  теперешнему  состоянию,  когда  неделю
назад ушел в город, чтобы не вернуться.  Инженер  хоть  верил,  что  может
кому-то отомстить за смерть своих близких,  она  же  позаботилась  о  том,
чтобы у него не осталось даже этой горькой возможности... Потому что  ведь
это правда:  та  девушка,  которая  погибла  от  люссов,  не  была  ею.  И
следовательно, даже за ее гибель он  не  может  мстить,  наоборот,  только
благодаря  этой  гибели  возникло  холодное  облако  тумана,  уплотнилось,
принесло с собой частицу памяти о совсем другой женщине,  жившей  на  этой
планете тысячи лет назад.  Вот  откуда  это  странное  сходство  с  гордой
рэниткой. Вот опять, как все нелепо, не было злой воли. Кошмарный  бред...
Не бывает таких безысходных ситуаций... И наверно,  единственный  выход  -
уничтожить все это сразу, весь этот бредовый мир... Казалось,  так  просто
сжать в руках тяжелую ребристую рукоятку и утопить в потоках  пламени  всю
свою тоску и горечь...
     - Мне уже пора...
     - Я не отпущу тебя!
     Он протянул руку и нашел ее ледяные пальцы. Впервые  прикосновение  к
ней не вызвало ни отвращения,  ни  страха.  Он  чувствовал  только  глухое
глубокое отчаяние. Он крепко сжал ее руку и потянул к себе.  Но  холодная,
мягкая,  почти  безвольная  ладонь  незаметно,  без   всякого   напряжения
выскользнула из его руки. Она  встала  и  медленной  неуверенной  походкой
пошла к выходу, остановилась только у самой двери.
     - Не так уж все безнадежно, - тихо сказала  она.  -  Мы  живем  очень
долго, я могла бы подождать...
     - Но тебя ведь не будет!
     - Это зависит от меня... Дело в том, что  я  смогла  бы  стать  опять
такой же, восстановить все таким, как сейчас, такой, какой ты меня  видишь
и помнишь...
     - При чем тут моя память? Объясни же наконец! - почти закричал он.
     - Хорошо, я попробую. Если в наше общество  приходит  новый  человек,
его память будет использована и  учтена.  В  следующем  цикле  ты  мог  бы
встретиться со мной... У нас нет такой устойчивой индивидуальности  и  тем
более внешности, как у людей. Но именно  поэтому  возможн