принять решение. Решение очень  про-стое. Мир -- или в противном
случае -- более кро-вопролитная война.
     Королева никогда не отличалась терпением, а сей-час оно и вовсе подошло
к концу, и она заверещала:
     --  Вы  говорите  о  мире после  унижения,  которое мы  претерпели?  Вы
говорите о мире с этими колони-альными тварями, которые убили моего дорогого
Альберта?!  Неужели мы, величайшая  империя всех  времен,  должны  унизиться
перед этими захолустны-ми повстанцами, этими свиньями?!
     --  Нам вовсе нет нужды унижаться,  но мы долж-ны поразмыслить о мирных
переговорах.
     -- Никогда! А вы, джентльмены Кабинета, вы слышали, что я сказала.
     Лорд Пальмерстон помешкал, прежде чем отве-тить.
     -- Полагаю, я  выражу  общее мнение, когда ска-жу,  что герцог высказал
ряд сильных доводов...
     -- Да неужто?! -- вскричала королева пронзи-тельным голосом, побагровев
от  гнева.  -- Но как быть со  страной,  как  быть с  людьми  и  их желанием
преподать этим выскочкам незабываемый урок? Я вы-ражаю мнение народа,  когда
говорю,  что о сдаче  не может быть и речи! Надо ведь принять во внимание  и
такую вещь, как гордость.
     Герцог Кембриджский склонил голову в знак под-чинения ее воле.
     -- Конечно, мы не сдадимся. Но одной лишь  гор-достью подобную войну не
выиграешь.  Если мы не идем  на мир, то должны укрепиться для новых уси-лий.
На море нам  нужны броненосные корабли, а  на суше  --  современное  оружие.
Следует воззвать к Им-перии  о помощи, о людях, о деньгах, которые нам нужны
для создания вооруженных  сил,  без каковых нам  не  одержать  окончательной
победы.
     Лорд Джон Рассел заставил себя заговорить.
     --Ваше Величество, если позволите. Настал  мо-мент величайшего решения,
и следует взвесить все факты, спокойно и хладнокровно. Я твердо убежден, что
между  правительством  Вашего  Величества  и  этими Соединенными Штатами  не
должно быть за-тяжного конфликта. Мы происходим от общего кор-ня, говорим на
одном языке. Несомненно,  надо поду-мать и о мире,  а не  только о войне  --
Поклонившись, он отступил назад.
     Гладстон представлял, какого порядка суммы нужны для продолжения войны,
а также  знал,  на-сколько  истощена  казна.  Здесь  он  не  посмел  об этом
заговорить, но бросил  умоляющий взгляд  на  Паль-мерстона.  Премьер-министр
мрачно кивнул.
     -- Ваше Величество, мы должны  принять  во вни-мание  сказанное  лордом
Расселом. Мы также долж-ны  подумать  о финансовых затратах  на  то,  о  чем
го-ворим.  А  они превосходят  пределы  разумного. Пола-гаю,  что мы  должны
рассмотреть  все   открывающиеся  возможности.  Можно  начать  переговоры  о
справед-ливом  мире,  подразумевая,  что,  может  быть,  придет-ся  принести
извинения...
     Пока остальные  говорили, гнев королевы немного  поостыл.  Более  того,
голос  ее прозвучал  почти  бесстрастно, словно в ее теле поселилась  другая
лич-ность.
     --  Слишком  поздно.  Мы не считаем  мир  возмож-ным на данном этапе. А
возможности   проигрыша  просто  не  существует.  Если  американцам  следует
пре-подать  урок, то это  должен  быть  наглядный урок. Переговорите с моими
министрами и подготовьте предложения  касательно  этой  механической  войны,
которую  ведет наш враг. То,  что могут сделать они, мы, британцы, наверняка
можем  сделать лучше. Ибо разве не  у нас очаг  науки и  техники?  Куда идет
Бри-тания, мир должен следовать волей-неволей. Пре-клонив колени перед  этой
дикой страной, населенной  оборванцами, мы  заслужим  от  коронованных  особ
Европы лишь презрение.  Мы не должны поддавать-ся. Этот  опыт только укрепит
Британию  и Империю. В  течение столетий  мы правили  морями,  и так долж-но
оставаться  в  обозримом  будущем. --  Она  реши-тельно  скрестила  руки  на
коленях.  Потом с  угрюмой  решимостью,  поджав губы,  оглядела собравшихся,
словно  провоцируя  их на спор или несогласие. Мол-чание затягивалось. Никто
так и не раскрыл рта. -- Что ж, тогда вы свободны.

ВТОРАЯ АМЕРИКАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

     Президент Конфедерации и президент Соединен-ных Штатов взяли за правило
встречаться  каждое   утро.  Началось   это  случайно,   когда  они   хотели
при-готовить общую  повестку дня  перед  совместным  засе-данием  Кабинетов:
Джефферсон Дэвис приезжал в коляске из "Вилардс-отеля", расположенного  чуть
дальше по  Пенсильвания-авеню, в доме четырнад-цать,  входил  в Белый  дом и
поднимался по лестнице в кабинет Авраама Линкольна. Николай подавал им кофе,
затем  закрывал  дверь  и  выставлял  часового  у дверей кабинета, чтобы  их
уединение никто не нару-шил.
     Как обычно, отпив немного кофе, Дэвис заговорил:
     -- Мне пришло весьма приятное  послание от  Уиль-яма Мейсона. Он просит
меня  поблагодарить вас самым сердечным образом  за специальный приказ об их
освобождении.  Он  вернулся  в лоно семьи,  как  и  Джон Слайделл. К  письму
прилагается коробка чу-десных гаванских сигар.
     -- Вы должны поблагодарить капитана Уилкса, офицера,  захватившего их в
плен, потому  что  это он напомнил мне об их  тюремном  заключении.  Посреди
войны,  разыгравшейся якобы из-за их  захвата, ни-кто,  кроме  Уилкса,  и не
вспомнил о них, --  Линкольн пододвинул  Джефферсону  стопку телеграмм через
стол. -- Прибыли несколько минут назад. Контрата-ка наших сил началась. Хотя
еще  слишком  рано  уз-навать  подробности,  думаю,  что  могу  без  всякого
за-зрения совести сказать, что итог  предрешен. Наши свежие войска против их
усталых, да к тому же  у нас невероятное численное превосходство. Они должны
отступить -- или остаться на месте и сложить головы.
     -- Или  и то и  другое  сразу.  -- Дэвис подул на  кофе, чтобы остудить
его.-- Пожалуй,  я испытываю жалость к обычным солдатам,  которые служат под
началом таких безжалостных господ. Но недостаточ-но  сильную, чтобы пожелать
иного исхода. Веролом-ному  Альбиону  надо нанести  фатальный удар, кото-рый
заставит  его  полететь кувырком и не  оставит иного выбора,  кроме  поисков
мира.
     -- Но только  не  чересчур  рано, -- Линкольн вскинул руки, будто хотел
придержать этот исход. -- Мы оба  согласны, что, пока идут  бои,  эта страна
едина. Так что мы должны учитывать,  что может слу-читься, как только  пушки
смолкнут.  Тут  кое-кто  до-жидается  в  соседней  комнате,  и  я  хочу  вас
познако-мить. Это весьма мудрый человек, о котором я уже
     вам рассказывал. Человек,  принесший мне новые идеи, новые направления,
которые,  полагаю,  повли-яют  на  наш  общий  план  действий. Он тот  самый
на-турфилософ, который исповедует тайное искусство экономической теории.
     -- Мне о ней ничего не известно.
     -- Мне было  тоже неизвестно, пока он  не растол-ковал. С его  помощью,
полагаю, мы сможем найти способ уладить наши противоречия, перевязать раны и
повести эту страну навстречу гордому единому бу-дущему.
     -- Если он может сделать это, то я провозглашу его чудотворцем!
     -- Может, он и есть чудотворец. Но определенно  он  ставит свободу выше
страны, ибо, помимо проче-го, он еще и англичанин.
     Дэвис  не  знал,  что  сказать,  ибо  загадочные  мате-рии  финансов  и
экономики всегда были  свыше его  понимания. Он солдат,  по нужде занявшийся
поли-тикой и испытывающий только одно желание  -- ока-заться на  поле боя во
главе войск. Он лишь  заерзал и поднялся,  когда в  комнату вошел седовласый
фило-соф.  Линкольн  представил  его  Джефферсону  Дэви-су,  и  они  вежливо
беседовали, пока Николай не вышел и не закрыл дверь. Только  тогда президент
вернулся к проблемам, стоящим перед ними.
     --  Вы  знаете,  мистер Милл,  что ваша  страна  вторглась не только на
Север, но и на Юг?
     -- Знаю. Не могу этого понять или объяснить. Могу лишь  молиться, чтобы
ваши объединенные войска смогли противостоять этому нападению.
     -- Мы тоже, сэр,  -- начал Линкольн и замялся, ломая длинные  пальцы  и
ломая голову о  том, что же можно открыть. Все, наконец решил он. Чтобы Милл
мог  помочь,  ему следует  открыть  все  мысли, каждое  решение.  -- Воюющие
стороны  в   нашей  гражданской   войне  пришли  к  обоюдному  соглашению  о
заключе-нии перемирия, чтобы дать отпор общему врагу.
     Страна снова едина, номы  боимся, что  вражда возоб-новится, как только
бои закончатся. Однако я дол-жен быть с вами откровенным и поведать все наши
страхи  и надежды на будущее,  попросив  ни с  кем не  делиться  тем, что вы
сегодня здесь услышите.
     -- Даю вам слово, господин президент.
     --  Мысли  наши просты.  Когда  эта  война, хочется  надеяться,  против
захватчиков будет выиграна, смо-жем ли мы и  дальше наслаждаться миром, ныне
во-царившимся между недавно воевавшими  штатами?  И сможем ли мы  каким-либо
образом  найти  способ  по-ложить конец  ужасной  войне между  штатами, ныне
приостановленной?
     -- Конечно, можете,  -- спокойно и уверенно ска-зал Милл с  откровенным
удовлетворением и уверен-ностью. -- Если вы сильны в своей решимости, я могу
указать вам дорогу,  каковая  сделает этот  мир возможным. Я  воздержусь  от
попыток  читать вам лекцию,  джентльмены,  но  имеются  определенные  факты,
которые  следует  тщательнейшим образом  учесть.  Нам следует помнить  уроки
прошлого, дабы не повторять их. Я прибыл из Европы, скованный своим прошлым,
а ваша страна  свободна от него. Вы, конечно, помните,  что всего  несколько
лет назад в Европе были  опасные политические волнения. Она стара, и идеи ее
стары.
     Говоря,  он  расхаживал  по  комнате,  время  от  вре-мени назидательно
подымая указательный палец, чтобы подчеркнуть какую-либо мысль.
     -- На  сей раз  французское  правительство  показа-ло  себя  совершенно
косным,  действующим  исключи-тельно  из  самых  низменных  и  эгоистических
побуж-дений.  Французский  народ  хотел  перемен  и  готов  был   встать  на
баррикады,  чтобы  умирать за  лучшее  будущее.  И что  же  случилось? Режим
жирного  коро-ля  средних  классов  Луи  Филиппа  не  мог справиться с  этим
кризисом. Король бежал в Англию, а рабочий
     люд Парижа восстал как один и поднял красный флаг над отелем "Де Виль".
И каков  же  был ответ? Парижские толпы были усмирены  национальной гвардией
ценой  десяти  тысяч  убитых.  Затем  Луи  На-полеон  положил  конец  Второй
республике и основал Вторую империю.
     В Бельгии напуганный король хотел отречься от Престола.  В конце концов
правительство  позволило  ему  остаться,  и  он  в   благодарность  запретил
собра-ния. В Германии были возведены баррикады. Затем были  призваны войска,
и  мятежных граждан рас-стреляли. В Пруссии по-прежнему нет ни  парламен-та,
ни свободы речи, ни права собраний, ни свободы слова или суда  присяжных, ни
терпимости  к  идеям,  отклоняющимся  хотя  бы  на   волосок  от  архаичного
представления о священном праве королей.
     --  Вы  высказываете  весьма  сильные  мнения  в  своих наблюдениях, --
заметил Линкольн.
     -- Действительно, и я совершенно  прав.  Погляди-те  на другие  страны.
Народ восставал и в  Италии,  ка-ковая  была и по сей день остается не более
как  пе-строй смесью анахроничных принципалов. А Россия, управляемая царями,
является  краеугольным  камнем  деспотии  в  Европе. И Прага,  и  Вена  тоже
пережили народные восстания, как  и Париж, и толпы захваты-вали контроль над
городами. И их расстреливали войска
     По  сравнению со всем этим условия в Англии, не-сомненно, идиллические.
Но  теперь Британия всту-пила в эту  глупую войну, сделала  ужасную  ставку,
решилась сместить избранное народом  правительст-во, растоптать единственную
значительную демокра-тию в мире.  Крохотная  Швейцария не может вопло-щать в
себе  благородное будущее  человечества.  Но возрожденные Соединенные  Штаты
Америки могут.
     Оба   президента   молча   переглянулись,  мысленно  оценивая  важность
сказанного.
     -- Лично я никогда не рассматривал это в  подоб-ном свете, -- промолвил
Дэвис. -- Полагаю, мы при-нимали  нашу страну  как данность и принимали  эти
достоинства как нечто само собой разумеющееся.
     --  Очень  многое  из  того,  что   мы   считаем  естест-венным,  может
измениться,  --  ответил  Милл.  --  Ес-тественное  правление  Британии  над
американскими   колониями  было  отменено   этими  же   самыми  восстав-шими
колонистами. Я  не  уклоняюсь  в  сторону, когда  говорю  с вами  о  законах
экономики. Если вы  после-дуете за мной туда,  куда  я хочу вас повести,  то
дой-дете до самой сути проблемы, с которой столкнулись.
     Вы должны понимать,  что истинной епархией экономической науки является
производство,  а  не распределение,  как  считают многие.  Этот  факт  имеет
фундаментальную значимость.  Экономическая  наука о производстве  связана  с
природой.  Нет   ничего   про-извольного  в  том,   будет   ли  труд   более
производи-тельным в этой отрасли или в той, ничего капризного или случайного
в снижении плодородия  почвы. Ску-дость и закоснелость в природе -- реальные
факты.  Экономические правила  поведения, открывающие  нам, как  довести  до
максимума плоды  нашего  труда,  так же  безличны  и абсолютны, как  законы,
правящие химическим взаимодействием.
     --  Эти  материи свыше моего понимания,  -- с не-доумением посмотрел на
него Джефферсон Дэвис.
     --  Уверяю вас, отнюдь. Просто пока следуйте  за мной туда, куда  я вас
направлю.  Законы  экономики не  имеют ничего  общего с распределением.  Как
толь-ко  мы произвели богатство, мы  может делать с ним, что хотим. Мы можем
разместить его,  как  нам  забла-горассудится. Это уж  общество  решает, как
следует  его  распределить,  а  общества бывают  различными.  Вы  на  Севере
доказываете этот закон, потому  что знаете,  что нет "естественного" закона,
решающего,  как человек  должен  относиться к  человеку. Это  озна-чает, что
производственные  отношения  могут   быть  изменены,   рабство   может  быть
запрещено, а произ-водство все равно будет продолжаться.
     ---Позвольте с  вами не  согласиться, -- яростно тряхнул головой Дэвис.
-- Экономика Юга  основана да институте рабства, и мы не можем  существовать
без него.
     -- Можете и,  несомненно, будете. Принцип част-ной собственности еще не
подвергался   настоящему   испытанию.   Сейчас   он   находится   в   остром
противо-речии,  из-за   которого  вы  и  воюете,  с  истинным  опре-делением
собственности. Я  заявляю  вам, что  челове-ческие  существа не  могут  быть
собственностью.  Законы   и  установления   Европы  все   еще   отражают  ее
кровопролитное феодальное прошлое, а не дух ре-форм. Только в Америке  может
быть проведен этот жизненно важный  эксперимент.  Я полагаю, что соци-альное
поведение может быть  изменено, и вы долж-ны непременно верить в это,  иначе
не воевали бы за свободу.
     --Свобода  для Юга совсем не то  же самое, что  свобода для  Севера, --
возразил Линкольн.
     -- Ах, как раз напротив! Вы, конечно, говорите  о рабстве. Но мы должны
взглянуть на экономические показатели. Рабство  --это общественный институт,
пошедший на спад с  1860 года, а рабство  и  хлопок могут процветать,  когда
земля  дешева  и  плодородна.  Цены на хлопок снижаются,  и  земля понемногу
исто-щается. Разве это не так, мистер Дэвис?
     -- К несчастью, так. Перед войной  цены  на  рабов  упали, и многие мои
знакомые плантаторы обнару-жили, что держать много рабов -- обуза.
     --  Сие есть слова, начертанные на стене невиди-мой рукой.  Несмотря на
весь  этот  фурор, никогда не  было  ни малейшей  возможности,  что  рабство
распро-странится  на запад: земля там  не  подходит  для  этого. Рабство  --
обременительная и дорогая система, и может  давать доходы только до тех пор,
пока имеется масса богатой, плодородной земли, и  мир дает  хоро-шую цену за
продукты грубого труда. Полагаю, эта возможность исчерпалась. С  тех пор как
началась блокада  южных берегов,  мир  искал  иные источники хлопка в  таких
странах, как Египет и Индия.
     --  Но рабство  не прекратится от  того, что мы ска-жем ему об этом, --
вставил Линкольн.
     -- Тогда мы должны создать ситуацию, когда оно более не понадобится. Вы
сейчас   вступили  в   войну   против  империи.  Скоро   она  перерастет   в
экономичес-кую,   и  вы   должны  взглянуть  на  свои  ресурсы.  Эта  страна
благословенна всеми натуральными ресурса-ми, которые вам нужны,  и  их  надо
пускать в ход.  Юг должен  стать таким же индустриальным, как и Север, чтобы
производить материалы для мира и войны.
     -- А рабы? -- поинтересовался Дэвис.
     -- Рабов  больше  быть  не  должно,  --  твердо  отве-тил  Милл.  -- Но
плантаторам следует заплатить за освобожденных рабов. Это небольшие  затраты
по сравнению  с  затратами  на  продолжение  сражений,  менее  чем  половина
стоимости  дня  войны  полностью   окупит  освобождение  рабов  в  Делаваре.
Стоимость восьмидесяти семи дней войны, освободит всех рабов  в  пограничных
штатах и округе Колумбия.  Рабство  не исчезнет за одну ночь, но первые шаги
все-таки следует предпринять. И одним из этих шагов должен быть закон о том,
что более никто не может рождать-ся рабом.
     -- Что-то я не понял, -- встрепенулся Линкольн;
     Дэвис тоже выглядел озадаченным.
     -- Именно так. Вы, джентльмены, должны поза-ботиться о принятии закона,
согласно  которому дети, рожденные от  рабов,  свободны.  Таким  образом,  в
те-чение  одного  поколения институт  рабства прекратит  свое существование.
Первым делом должен быть рас-пространен билль, объявляющий об этой  перемене
и приказывающий принять ее  до тех пор,  пока  не  будут  приняты поправки к
Конституции.
     -- Не нравится мне это, мистер Милл, --  покачал головой Дэвис. -- Ни в
малейшей степени. Сделать  это  будет  нелегко, а  люди на Юге  на такое  не
пойдут. И, откровенно говоря, я и сам это  не  очень-то одоб-ряю. Вы просите
людей Юга все переменить, изме-нить образ жизни и все, во что они верят. Это
неспра-ведливо и неприемлемо. Но какие жертвы понесет Север?
     -- Жертвы, -- Линкольн устало покачал голо-вой. -- Мы принесли кровавые
жертвы, как  и  ваш  народ. Десятки тысяч убитых, земля этого края  на-поена
кровью. И  если  бы  был  иной путь, я бы с ра-достью устремился по нему. Но
иного  пути не было.  Мы  должны  говорить не о том  образе жизни,  кото-рый
утрачиваем, а о том,  который обретаем.  Страна  снова  объединена. Богатая,
трудолюбивая страна, где в рабстве не будет нужды. Джефферсон,  я вас  молю.
Не позволяйте  этой возможности ускользнуть из-за  вашей потребности держать
других людей в ка-честве собственности.
     -- Президент  говорит  правду,  --подхватил Милл. -- Я понимаю, что вам
будет трудно, но вы должны. Вам это по силам, и вы это сделаете.
     Причесав волосы пятерней, Линкольн кивнул.
     -- Как сказала одна  дама, когда взялась съесть целый  арбуз: "Не знаю,
по силам ли мне это, но я уж постараюсь".
     Дэвис поколебался, затем мрачно кивнул в знак согласия.
     -- Ради всех нас, я попытаюсь. Когда  мистер  Милл объясняет,  все  это
начинает обретать какой-то смысл,  но останется  ли это таким  же очевидным,
когда я вер-нусь на свою плантацию? Где я найду слова, чтобы объяснить,  что
будет дальше, когда буду толковать с остальными плантаторами? .
     -- Я дам вам эти слова, мистер Дэвис, -- промол-вил Милл. -- Здесь есть
прозрачная ясность постро-ения, и,  как  только она  будет  постигнута,  ему
поверят.
     -- Уповаю, что вы сможете  сделать эти,  -- поды-тожил Линкольн.  -- Мы
последуем этим  курсом и в то  же самое время не  будем забывать, что должны
при этом еще и выиграть войну.

     Некоторые из американских  полков  марширова-ли  на север вдоль  долины
Гудзона,  а  их обозы  тащи-лись  по пыльным  дорогам следом.  Другие  ехали
во-инскими эшелонами с дальнего юга и дальнего запада. Кавалеристы держались
вдоль  флангов,  их  измученные  изнурительным  путешествием лошади  трусили
рысцой, повесив  головы.  И  они  все  продви-гались вперед  --  река  синих
мундиров,  поток  серых.  Угрюмо  ц