оджаристей, неохотно откусил, отпил из ложечки.
   - Нет, но все-таки... - настаивал Работодатель. - Я и сам  не  лаптем
деланный, слава богу, не жалуюсь, как-нибудь вранье от правды отличу, но
не на сто же процентов, в самом деле.
   - А я - на сто. Вот и вся между нами разница. Ты мне за  эту  разницу
деньги платишь.
   - Хорошо, хорошо. Деньги... Тебе бы все о деньгах...  А  ты  объясни.
Сколько раз уже обещал. Ну, вот что ты чувствуешь, когда он врет,  какое
при этом у тебя ощущение? Физически?
   Юрий мучительно хрустнул челюстями,  подавляя  в  зародыше  очередной
зевок. Ну как это можно объяснить, подумал он обреченно. И в особенности
- здоровому человеку объяснить, у которого сердце, как метроном... Никак
не объяснить. Да и незачем.
   - Как будто жизнь уходит через плечи, - сказал он медленно. И тут  же
сам себе  удивился.  Не  хотел  ведь  говорить,  а  все-таки  сказал.  И
совершенно напрасно, разумеется.
   - Это что - цитата? - осведомился Работодатель.
   - Нет. Это такое ощущение.
   - Только не надо наводить хренотень на плетень.
   - Да шел бы ты.
   Поговорили.    Некоторое    время     чаепитие     продолжалось     в
демонстративно-недоброжелательном молчании. Потом  Работодатель  спросил
нарочито деловым тоном:
   - Завтра расшифруешь запись?
   - Естественно. Может быть, даже сегодня.
   - Сегодня  уже  не  успеть,  -  проговорил  Работодатель,  словно  бы
извиняясь. - У нас сегодня еще один клиент. Причем очень  серьезный.  Ты
как - выдержишь?
   - Если он будет врать так же, как этот, обязательно слечу с  нарезки.
Клянусь. Это было что-то особенное.
   - Да-а, любопытный экземпляр. Не знаю, что и думать.
   - А я и не пытаюсь, - сказал Юрий, наливая  себе  еще  полстакана.  -
Тьма кромешная. Не представляю, что ты будешь со всем этим делать.
   - Да ничего, скорее всего.
   - То есть?
   - Да не крал у него никто этой марки.
   - То есть?
   Работодатель покончил со своим  чаем,  откинулся  на  спинку  дивана,
переплел  голенастые  ноги  диковинным  джинсовым   винтом   и   занялся
"ронсоном" и сигареткой  -  аккуратно  закурил,  пустил  два  аккуратных
колечка в потолок, посмотрел на Юрия, прищурившись.
   - Ты, главное, не углубляйся, - посоветовал он проникновенно. - Зачем
это тебе? При твоих-то моральных принципах?
   Мои моральные принципы, подумал Юрий. О боже! "Не бери  чужого  и  не
словоговори ложно". А в остальном:  "перекурим  -  тачку  смажем,  тачку
смажем - перекурим". Роскошная  нравственная  палитра,  снежные  вершины
морали...
   - Перекурим - тачку смажем, - сказал  он  вслух,  -  тачку  смажем  -
перекурим...
   - Воистину так! - воскликнул Работодатель  и,  словно  спохватившись,
принялся затаптывать окурок в пепельнице. - Поехали. Нам  еще  пилить  и
пилить - сорок пять кэмэ по слякоти.
   Однако никуда уехать им не удалось: без доклада,  но  зато  в  ватном
сером  пальтугане  до  пят  ввалился  Борька  Золотоношин,  "Агент  Би",
красноносый и живой, как ртуть. Наскоро  поздоровавшись  за  руку  (лапы
красные, свежемороженные, ледяные), он выхватил из-за пазухи пачку бумаг
с  загнувшимися  уголками  и  сунул   ее   с   неразборчивым   ворчанием
Работодателю, а сам, не  садясь  даже  и,  уж  конечно,  не  раздеваясь,
принялся  цедить  себе  в  наугад  схваченный  немытый  стакан   остатки
цейлонского. Судя по нему, дождь на дворе  кончился,  оттепель  тоже,  и
валил там теперь густой снег - снег  этот  тут  же  принялся  на  Борьке
подтаивать и комками шлепаться на ковер, на столик, на диван, потому что
Борька непрерывно двигался, перемещался, кипел, испарялся, и Юрий  встал
и перешел на свое рабочее место  -  подальше  от  всех  этих  физических
явлений.
   Работодатель проглядел бумаги быстро, но внимательно, как считывающая
машина, вроде сканера, и уставился на Борьку выжидающе.
   - Это все? - спросил он.
   -  Говорит  -  все,  -  ответил  Борька,  не  переставая   жевать   и
прихлебывать.
   - Молодец, - сказал  ему  Работодатель.  Он  открыл  дверцу  стенного
сейфа, положил туда бумаги, достал из недр небольшой  пакетик  (зеленый,
перетянутый резинкой), сунул в боковой карман и снова запер сейф.
   - Вызывать его будете? На ковер? - спросил Борька.
   - Обязательно.
   - Позвонить?
   - Всенепременнейше.
   - Прямо сейчас?
   - Ни в коем случае! - сказал Работодатель, - Сейчас ты поедешь домой,
примешь горяченький душик, пообедаешь, трахнешь свою Светланку...
   - Она на работе, - сказал Борька, расплываясь в счастливой улыбке.  -
Она вчера на работу устроилась.
   - Ну, тогда примешь еще один душик - холодненький...
   - Да он  же  там  на  ушах  стоит,  Пал  Петрович,  Он  же  помрет  в
ожидании...
   - Спорим, что не помрет? - предложил Работодатель. Он  уже  натягивал
свой титанический плащ, - Позвонишь ему  вечером,  часиков  в  семь,  не
раньше, и назначишь на  завтра,  на  десять,  здесь.  И  пусть  принесет
остальное...
   - Он говорит, что это - все.
   - ПУСТЬ ПРИНЕСЕТ ОСТАЛЬНОЕ! -  гаркнул  Работодатель.  -  Так  ему  и
передай. И таким же вот тоном.  Пускай  в  штаны  поднавалит,  Простатит
Аденомыч неоперабельный!
   "Простатит Аденомыч" - это была жемчужина дня, и Юрий с удовольствием
поаплодировал,  отдавая  Работодателю   должное.   Однако   Работодатель
настроился уже на серьезный лад.
   - Собирай писалку, - скомандовал он. - Да пошевеливайся, я уже  одет,
как видишь.
   - Секретку или обычную? - спросил Юрий.
   - Бери обе. На всякий случай. Обе пригодятся.
   -  Слушаюсь,  командир,   -   сказал   Юрий   и   принялся   собирать
регистрирующую аппаратуру.
   А Борька-агент стоял со стаканом остывшего чая и отрешенно-задумчивым
взором гипнотизировал единственную оставшуюся  на  блюде  плюшку  -  так
хамелеон гипнотизирует притихшую в ужасе муху перед тем, как слизнуть ее
раз и навсегда.
   В машине Юрий наладился подремать - расслабился, пристроив  голову  в
щели между  спинкой  и  стенкой,  закрыл  глаза  и  попытался  думать  о
приятном. Как он идет в подвальчик "24 часа" и накупает там  вкуснятинки
для Жанки: карбоната, семги, осетринки горячего  копчения...  французкий
батон...  маслица  "фермерского"...  "икорки,  понимаю"...   И   бутылку
"бефитера", и швепс-тоник, разумеется... Пусть это у нас будет пир духа,
подумал  он  со  сладострастием.  Вечер  плотских   утех   и   радостных
возлияний... Только вот  если  клиент  попадется  нехороший,  ничего  из
плотских утех не получится - измотаюсь, как жесть на ветру...
   - А что за клиент? - спросил он, не раскрывая глаз.
   -  Не  боись,  не  боись,  -  откликнулся  Работодатель.   -   Клиент
нормальный. Большой говорун.
   - Но при этом брехун?
   - Надеюсь, нет. Иначе грош  ему  цена.  Да  и  мне  тоже,  -  добавил
Работодатель самокритично.
   - Действие происходит у него дома?
   - Нет. Действие у нас развивается в стенах  дома  для  престарелых  и
убогих имени господина Брызговицына. Слыхал про господина  Брызговицына,
Леонида Юрьевича? Долларовый мультимиллионер и благосклонный покровитель
малых сих - бездомных собак,  кошек,  осиротевших  крокодилов,  а  также
окончательных  калек.  Феноменальная  личность,   но   мы   с   ним   не
повстречаемся. Он сейчас в Дрездене, на  ярмарке  фарфора.  А  мы  будем
иметь откровенную  и  продолжительную  беседу  с  господином  Колошиным,
Алексеем Матвеевичем.  Алексей  -  божий  человек.  Это  -  фигура!  Сам
увидишь.
   Они стояли на площади Победы и пропускали  транспорт,  движущийся  во
встречном направлении по Пулковскому шоссе.  Пушистый,  ласковый  снежок
сменился теперь свирепой крупой, ветер крутил ее столбом, и видно было в
сереньком свете вяло помирающего денька, как опасно поблескивают  наледи
на асфальте, схваченном внезапным морозцем.
   - И где это все будет у нас происходить?
   - В населенном пункте Мотовилово.
   - О, Мотовилово! Пуп земли русской.
   - Нет, браток, - возразил  Работодатель.  -  Пуп  земли  это  Большое
Мотовилово, а мы с тобой едем в Малое.
   Юрий снова закрыл глаза и расслабился. Малое так Малое. Хоть и  вовсе
Микроскопическое.  Микро-Мотовилово   -   это   звучит   даже   недурно.
Макро-Мотовилово и Микро-Мотовилово... Еще часа  три,  подумал  он.  Ну,
пускай четыре, и все кончится, и я дома, и можно будет на все наплевать.
Лишь бы клиент не оказался тяжелым. Пусть это будет... пусть  это  будет
достойный старый джентльмен, жаждущий, скажем, проследить судьбу  своего
не вполне путевого внука... Или, например,  судьбу  дочери,  попавшей  в
сети организованного шантажа... Интересно, откуда у джентльмена из  дома
престарелых деньги, чтобы с нами расплатиться? "Мы фирма дорогая..."
   - А кто он такой - этот твой Галошин?  -  спросил  он,  не  раскрывая
глаз.
   - Не Галошин, - сказал Работодатель наставительно, - и не Калошин,  а
Колошин. От  слова  "колоситься".  "Раннее  колошение  хлебов"...  Он  -
секретоноситель.
   - То есть?
   -   То   есть   лицо,   которому   известны   сведения,   оставляющие
государственную тайну.
   Услышав это, Юрий встревожился и раскрыл глаза:
   - Еще чего нам не хватало! Зачем это тебе?
   - Не боись, не боись. Все схвачено. Никто - ничего. На самом деле  он
у нас глубокий инвалид, бесконечно от всего далекий. Так что успокойся и
дрыхни дальше. Нам еще пилить и пилить, а дорога - вон какая.
   Дорога была - каток. Сумерки уже наступали  -  час  между  собакой  и
волком, встречные машины включали фары, и лед мрачно  поблескивал  в  их
желтоватом пока еще свете. Все, кто ехал навстречу, ехали  медленно,  не
ехали даже, а ползли - пробирались осторожно, словно бы ощупывая ближним
светом дорогу перед собой.
   - Щас спою, - проговорил Работодатель напряженно, и  Юрий  тотчас  же
сел прямо, ухватившись для надежности за скобу над дверью.  Дрянь  дело,
подумал он. Работодатель вроде бы даже и  не  совершал  ничего,  никаких
заметных действий, только газку, может быть, чуть добавил, чтобы  совсем
уж не остановиться, но машину вдруг повело, она грузно завиляла и  пошла
боком-боком-боком, словно краб по камню.
   - "Вечерело. Серенький дымок... - затянул жалобным  высоким  голоском
Работодатель, нежнейшими движениями руля выправляя занос,  -  ...таял  в
розовых лучах заката..."
   Каждый раз, когда они попадали на  трудную,  непроезжую  или  опасную
дорогу, Работодатель принимался петь и песни  его  всегда  были  в  этом
случае жалостливые, странноватые и, как правило, совершенно незнакомые.
   - "...Песенку принес мне ветерок, милая, что пела ты когда-то..."
   Вляпаемся сейчас в какой-нибудь  "Мерседес",  думал  Юрий,  окаменело
уставясь в роскошные красные фонари впереди ползущей иномарки. Вовек  не
расплатимся... Или в нас кто-нибудь  вмажется,  мэн  крутой.  С  тем  же
результатом... А в кювет  не  хочешь?  Хорошие  кюветы,  многообещающие,
двухметровой высоты... (И серые подслеповатые равнодушные домики по пояс
в снегу, справа и слева от дороги. И  заснеженные  мерзлые  деревца.  О,
этот свинцовый идиотизм деревенской  жизни!..)  Машину  снова  повело  и
снова без всякой видимой причины.  Юрий  еще  крепче  вцепился  в  скобу
правой рукой, а левой уперся в Торпедо - для прочности. "Для  прочности,
для легкости и для удобства стекания крови", - пронеслось через сознание
ни с того ни с сего, а Работодатель все тянул заунывно, все страдал, все
жаловался:  "Где  ты  и  в  каких  теперь  краях...  я  тебя  так  часто
вспоминаю..."
   Они ехали уже больше часа. Сделалось темно. Встречные огни слепили, а
лед на дороге выглядел так, словно это была не дорога, а замерзшая река.
Белая  крупа  поземки   металась   в   лучах   фар.   Сзади   чудовищный
автобус-междугородник грозно и опасно нависал, сверкая  огнями,  повисел
минуты две, а потом вдруг тяжело выдвинулся и  угрюмо  пошел  на  обгон.
Юрий стиснул  зубы.  Давай-давай,  железа  много.  Обгонялщик  тоже  мне
нашелся...  Автобус  шипел  и  ревел,  повиснув  теперь  уже  слева,   а
Работодатель замолчал и совсем окаменел за рулем - он еле полз по  самой
кромке шоссе,  не  решаясь  ни  поддать  газу,  ни  -  упаси  господь  -
затормозить.
   Потом созвездие красных и  желтых  огней  вместе  с  огромной  кормой
сухопутного дредноута, обросшей грязной снежной коростой,  ушло  вперед,
повисело недолго рядом с приплюснутой (казалось от  ужаса)  иномаркой  и
окончательно погрузилось в ночь и метель.
   - "Гвоздики алые, багряно-рдяные дождливым вечером дарила ты..." -  с
облегчением затянул Работодатель, несколько раздервенев душой и телом.
   Эту песню Юрий знал, а потому с  готовностью  и  энтузиазмом  тут  же
подхватил вторым голосом:
   - "А утром снились  мне  сны  небывалые,  мне  снились  алые  в  саду
цветы..."
   В лучах фар впереди сверкнул синий указатель "М,  Мотовилово  6  км",
Работодатель   снизил   скорость   до   минимума   и    с    величайшими
предосторожностями повернул направо (хорошо хоть, что  не  налево!),  на
заметенную девственным снегом  дорогу  с  неглубокой  колеей.  По  обеим
сторонам здесь высились восхитительно безопасные сугробы,  за  сугробами
чернел шатающийся под ветром кустарник,  а  в  лучах  фар,  слава  богу,
теперь  не  было  ничего,  кроме  столбов  крутящейся  снежной  крупы  и
серебристо-черной пустоты.
 
   А если встретите ее на воле вы,
   То не старайтеся собой увлечь -
   Здесь, за решеткою, в темнице каменной,
   Лишь я любовь ее могу сберечь...
 
   С  последними  словами  этой  древней  тоскливой  песни,  сочиненной,
говорят,  знаменитым  тюремным  бардом  еще  времен   Великих   Посадок,
подъехали они к настежь распахнутым, с покосившимися створками воротам в
дощатом высоком заборе. Забор  уходил  вправо  и  влево  в  непроглядную
вьюжную тьму, так что видна была  лишь  пара  десятков  метров  облезлых
досок с уныло провисшей колючкой поверху. Обширный двор внутри  изгороди
был  пуст.  В  глубине  светился   разноцветными   зашторенными   окнами
трехэтажный  плоский  дом  с  заснеженными  автомобилями   у   подъезда.
Отдельные деревья собирались справа и слева от дома в  какое-то  подобие
лесочка. А под одиноким фонарем посреди двора  стоял  засыпанный  снегом
ссутулившийся человек в балахоне до пят с  капюшоном  (словно  солдат  с
верещагинского триптиха "На Шипке все спокойно"), и носился вокруг него"
волоча за собою поводок, пятнистый фокстерьер, похожий как общим  видом,
так и манерами своими на сосредоточенно энергичного кудрявого поросенка.
   В светлом и пустоватом вестибюле висел некий незнакомый,  но  крепкий
дух, не больничный какой-то, скорее, зоологический или  ботанический,  а
может быть,  просто  сердечных  капель  в  смеси  с  легким,  словно  бы
мерцающим, запашком какого-то неопределенного говнеца. Тетка  в  зеленом
халате сидела неподвижно в углу со  шваброй  поперек  колен  и  с  белым
жестяным ведром у ноги - без всякого интереса смотрела на них и молчала.
За регистрационной стойкой никого не было, и  никто  даже  не  попытался
остановить их,  когда  они  -  Работодатель  решительно  впереди,  Юрий,
озабоченно насупившись, следом -  пересекли  помещение  и  углубились  в
коридор, подсвеченный голубыми газосветными трубками.
   Работодатель, видимо, уже бывал здесь, но ориентировался не так чтобы
очень. Сначала он (поминутно поглядывая  на  часы)  поднялся  на  третий
этаж, ткнулся в какой-то сумрачный прокуренный кабинет без людей  и  без
света, потом, поминая черта, снова спустился на второй, прошелся,  читая
таблички на дверях, вдоль всего коридора до самого застекленного тупика,
за которым ничего уже не было, кроме метели и  тоскливо  раскачивающихся
деревьев, резко повернул направо в неприметную дверь без всяких надписей
и указателей и по слабо освещенной узенькой лестнице снова  поднялся  на
третий этаж. Все это время Юрий следовал за ним молча и  беспрекословно,
дивясь только  странным  порядкам  в  этом  странном  доме  престарелых:
пустота-безлюдье,  как  в  заколдованном   царстве,   везде   понатыканы
волосатые пальмы в толстых бочках и - тишина, словно в храме божием.
   Впрочем, дальше пошло еще страннее. Они вошли без стука в стеклянную,
но закрашенную белой краской по стеклу дверь с табличкой  (которую  Юрий
прочитать не успел: что-то вроде "дактилоскопия"  или  "отоларингология"
промелькнуло  и  в  памяти  не   задержалось).   За   дверью   оказалась
комнатушка-стол,  стеклянные  стеллажи  (с  лекарственными   пузырьками)
справа-слева, страшноватые медицинские  схемы-расчлененки  развешаны  по
стенам. За столом читал газету "КоммерсантЪ" человек  в  белом  несвежем
халате, похожий на кого угодно - на палача, на мясника, на гардеробщика,
но никак не на врача и даже, пожалуй, не на санитара. Газету  он  тотчас
же опустил и отложил в сторону, а сам стал смотреть на вошедших светлыми
редко мигающими глазами - круглоголовый, коротенькие  волосы  белобрысым
ежом, тяжелая челюсть и массивные плечи профессионального вышибалы.
   - Алексей Матвеевич нам назначил, - поспешно сообщил ему Работодатель
с некоторой даже (как Юрию показалось) угодливостью и снова поглядел  на
часы. - Романов, Павел Петрович. Контора "Поиск-стеллс".
   Плечистый доктор опустил глаза, разбросал толстым  пальцем  на  столе
беспорядочные бумажки и тем же пальцем повел сверху  вниз  по  какому-то
явно списку. Видимо, обнаружив  там  царственные  ФИО  Работодателя,  он
легко поднялся и, подойдя  к  дверям  в  глубине  кабинетика,  два  раза
деликатно стукнул костяшками пальцев по филенке. Никто и никак ему вроде
бы не ответил, но  он  легонько  толкнул  дверь  и  сделал  Работодателю
приглашающий жест: прошу.
   Они вошли. Войдя, Юрий сразу же ослеп, обомлел и покрылся нервическим
потоки. В помещении стояла тьма и оглушающе  горячий  воздух,  словно  в
деревенской бане по-черному. Освещена была  только  неестественно  белая
постель со скомканными простынями и человек  посреди  этих  простыней  -
вернее нижняя половина человека: ноги в кальсонах,  босые  и  словно  бы
неживые, словно бы брошенные кое-как кем-то посторонним.
   - Чего ж ты опаздываешь, голубок? - проскрипел из  темноты  сварливый
голос. - Сказано было, как? Сказано было: с четырех до  пяти.  А  сейчас
сколько? - Голос был с неприятной то ли трещинкой,  то  ли  хрипотцой  -
слыша его,  мучительно  хотелось  откашляться.  -  Мы  так  с  тобой  не
договаривались. Сейчас вот отправлю тебя в обратный зад и буду  в  своем
праве!
   Работодатель, ничего на этот внезапный выговор не отвечая,  извлек  у
себя из-за пазухи давешний  зеленый  пакетик,  перетянутый  резинкой,  и
аккуратно положил его на прикроватный столик  среди  стаканов,  бутылок,
бокалов и тарелок с засохшими объедками.
   - Хм... - неприветливый человек в кальсонах немедленно  смягчился.  -
Ладненько, -  сказал  он  тоном  ниже.  -  Плюнули  и  забыли.  Что  так
задержался? Дорога плохая?
   - Гололед, - подхватил Работодатель как ни в чем  не  бывало.  -  Еле
добрались, честное слово. Думал, разобьемся...
   - Не тот первый  прибежит,  кто  быстрее  бежит,  -  произнес  хозяин
постели назидательно, - а тот, кто раньше выбежит! Раньше выезжать  надо
было, тогда бы и не опоздал. Тогда  бы  и  меня,  старого  человека,  не
заставил бы нервничать...
   - Виноват, Алексей Матвеевич, - сказал Работодатель смиренно. - Более
не повторится.
   - Уж я надеюсь! - сказал хозяин  заносчиво  и  спросил  с  отчетливой
неприязнью в голосе:
   - А это кто с тобой? Он - с тобой, я полагаю?
   - Со мной, со мной, - успокоил его Работодатель. - Это мой сотрудник.
Юра его зовут. Он будет вас записывать, Алексей Матвеевич. Для истории.
   - Ха! "Истории для истории". Отчегё же.  Можно  и  для  истории,  это
значения не влияет...
   К этому моменту  Юрий  уже  попривык  к  темноте  и  стал  помаленьку
разбираться в обстановке Теперь он видел, что  комната  велика  (дальняя
часть ее, та, что за кроватью,  совершенно  скрывается  во  тьме),  есть
поблизости, слева, большой оваль