то  всего  не
знает даже сам Аятолла.
   Он посмотрел  через  улицу  на  приветливый  дом  богатого  человека.
Человека и властелина... Пойти прямо сейчас, подумал он. И  сделать  все
самому. Резко. На раз-два. Он представил себе  последовательно:  как  он
входит, куда поворачивает, по какой лестнице поднимается, что говорит  и
кому... Получившееся кино показалось ему вполне  правдоподобным  и  даже
достоверным. Прямо сейчас. Даже не одеваясь (куртку оставить здесь же  в
гардеробе -  сказать,  что  скоро  вернусь).  Покончить  с  этим  делом,
раздавить гадину, и можно еще  будет  успеть  к  пятнадцати  тридцати  в
диспансер на Бармалеевой... Он поймал взглядом Марадону и пригласил  его
к себе - расплатиться. Воду с глубины пять тысяч  метров  он  так  и  не
допил. Не осилил. Вода как вода, и чего только в ней люди находят.
 
*** 
 
   ...В это самое время Андрей Юрьевич  Белюнин  (имеющий  среди  друзей
прозвище Страхоборец) держал стрелку с Корнеем Аверьяновичем  Есауловым,
известным в определенных кругах главным  образом  как  Корень,  а  также
Есаул. Беседа  происходила  в  новой,  абсолютно  пустой  многокомнатной
квартире нового, только что отстроенного  элитного  дома,  переговорщики
сидели на больших ящиках из-под  какой-то  роскошной  аппаратуры  (кроме
упаковочных ящиков в квартире не было ничего, но зато ящиков  этих  было
здесь великое множество), оба курили "Мальборо", а пепел  стряхивали  на
брошенную между ними прямо на пол обширную газету "День Икс".
   Голоса в пустой огромной квартире звучали странновато, вроде бы  даже
реверберации временами возникали, пахло свежестью, краской,  лаком,  все
вокруг блестело и отсвечивало  -  рамы,  филенки  дверей,  богатый  пол,
выложенный каким-то совсем уже немыслимо роскошным трехцветным паркетом.
Хозяин всему  этому  благовеликолепию  соответствовал  вполне:  серое  с
иголочки пальто до щиколоток, галстук цвета  бордо  (с  черной  искрой),
бледное аристократически вытянутое лицо, выбритое идеально, вдохновенные
русые кудри под молодого Бетховена  -  перед  Андреем  сидел  несомненно
русский дворянин в десятом поколении, дитя  тургеневских  усадеб,  чудом
сохранившийся элитный  экземпляр,  -  только  вот  глаза  выдавали  его,
осторожные, неспокойные глаза опытного  хищника  вполне  от  мира  сего,
причем в самой грязной и страшной мира сего ипостаси.
   Впрочем, все это были игры неспокойного  воображения.  Просто  Андрей
знал, кто перед  ним,  и  это  знание  накладывало  вполне  естественный
отпечаток на восприятие. И правильно делало, что накладывало: ухо с этим
Есаулом надобно было держать востро. Предупрежден - значит, вооружен.
   - А что же сам Александр Александрович со мной не связался? - как  бы
между делом спросил Есаул, вроде бы разглядывая дымящийся  кончик  своей
сигареты, а на самом деле внимательнейшим образом, искоса,  наблюдая  за
собеседником.
   - А он в отъезде. Далеко отсюда. Очень далеко.
   Есаул кивнул, давая таким образом понять, что ответом удовлетворен, и
сейчас же спросил снова - и снова как бы между делом:
   - А как вы с ним  познакомились,  Андрей  Юрьевич?  Если  не  секрет,
разумеется.
   - Разумеется, не секрет. Мы с ним вместе искали Шамбалу.
   - Нашли?
   - Нет. Не успели. "Пришел лесник и всех выгнал к чертовой  матери"...
Анекдот! - поспешно объяснил  Андрей  в  ответ  на  короткий,  мгновенно
уколовший его настороженный взгляд (словно осиное жало скользнуло  вдруг
из полосатых ножен). - На самом деле пограничники налетели и, не  говоря
худого слова, выдворили нас  вон  вместе  со  всем  нашим  скарбом  и  с
разрешительными  документами  в  придачу.  Китайские  погранцы   -   это
серьезно, могу вас уверить.
   - О да! - согласился Есаул с таким видом, будто всю свою сознательную
жизнь имел дело именно и только с китайскими пограничниками. (Хотя, если
подумать: бог знает, с кем он только не имел дела,  этот  примечательный
человек, за невозможно долгие, не  правдоподобно  долгие  свои  тридцать
шесть лет... может быть, и с китайцами тоже.)
   - Так чем же все-таки я могу быть вам полезен? - спросил он и,  легко
наклонившись, тщательно погасил свой окурок о газету.
   - Александр Александрович рекомендовал мне вас как человека,  который
знает все и обо всех.
   Есаул коротко поклонился.
   -  Благодарю  вас.  Но  это  вы  уже  говорили.  Что  конкретно   вас
интересует?
   - Александр Александрович представил вас также, как человека, который
требует   конфиденциальности,    но    и    сам    гарантирует    полную
конфиденциальность.
   - Безусловно. Итак?
   - Меня интересует человек, которого все зовут Аятолла.
   На этот раз Есаул ответил не сразу. Видимо, совсем не это  ожидал  он
услышать - длинное лило его стало как будто бы еще длиннее, казалось, он
был разочарован услышанным. Или встревожен. Или, возможно, обижен?..
   - Надеюсь, я не задел вас этой своей просьбой? -  спросил  Андрей.  -
Если да, то...
   - Нет-нет, нисколько. Но понимаете ли вы сами опасность  такого  рода
вопросов?
   - Понимаю, - сказал Андрей, успокаивающе улыбаясь.
   - Боюсь, что нет, - возразил Есаул жестко.  -  Однако,  впрочем,  это
совсем не мое дело. Итак, что именно вас интересует?
   - Вообще-то меня интересует все, но я понимаю... вам нужны конкретные
вопросы... Хорошо, начнем с самого начала. Имя?
   - Его зовут Хан Автандилович Хусаинов.
   - Вот странное сочетание имен! Татарин?
   -  Возможно.  Но  родился  он  в  Ленинграде   в   тысяча   девятьсот
семидесятом. Отец был известным декоратором,  рано  умер,  Хан  рос  без
отца.  Кончил  Военмех,  специалист-электронщик.  В  бизнес   вошел   на
компьютерах, сейчас занимается всем на  свете:  электроникой,  машинами,
станками, нефтью, держит сеть ресторанов...
   - Игорный бизнес?
   - Нет.
   - Наркотики?
   - Нет. Ничего противозаконного. Никогда. Принцип.
   - Женщины? Мужчины?
   - Нет. Жена, маленький сын, души в нем не чает. Примерный семьянин  и
считает это нормой.
   - Слабости?
   - Смотря что считать слабостями, - возразил Есаул.
   - Верно. Как насчет семи смертных грехов?
   Есаул задумался.
   - Чревоугодие, пожалуй, - любит покушать, вкусно и много.
   - Болезни?
   - Здоров.
   - Фобии?
   Есаул вдруг засмеялся.
   - Есть такое. Боится пауков, жуков, тараканов - до смерти боится! Как
ребенок.
   - Ясно. Арахнофобия. Дело житейское. Пьет?
   - Только  грузинское,  полусухое.  "Твиши",  "ахашени",  "хванчкару",
"киндзмараули"...
   - Как товарищ Сталин.
   - Он мало похож на товарища Сталина.
   - Однако  же  основной  принцип  его  благополучно  исповедует:  "Нет
человека - нет проблемы".
   Есаул покачал головой.
   - Не доказано, - произнес он. - Ни одного случая не  известно,  чтобы
он физически убирал соперников своих... конкурентов...  да  и  вообще  -
кого-либо. У него совсем иная методика.
   - Вот как? И какая же?
   - Я бы сказал: щадящая. Он вызывает человека к себе и беседует с ним.
Как, о чем - никто еще не рассказывал. Но после  беседы  человека  этого
уже не узнать. Другой человек.
   - Вполне миролюбивый?
   - Вообще - другой. В частности, вполне миролюбивый.
   - И все время улыбается. Как та девочка.
   - Какая девочка?
   - Послушная. Которая на стройке всегда носила  каску.  А  непослушный
мальчик - не носил.  И  на  них  упали  строительные  леса.  Мальчика  -
всмятку, а она - идет себе и только улыбается...
   - Да. Помню. "С тех пор так и ходит в каске и все время улыбается..."
Ну что ж. Похоже. И даже очень.
   - Страшные вещи вы мне рассказываете, Корней Аверьянович.
   - Сами же напросились, Андрей Юрьевич.
   - Ну а если, будучи  приглашен,  человек  вдруг  уклонится  от  такой
чести?
   - Не знаю. Таких случаев пока не наблюдалось. Впрочем,  гарантировать
не могу. Просто не знаю. Нет такой информации.
   - Хорошо, - сказал Андрей. - То есть ничего хорошего,  но  все  очень
интересно и полезно. А как у него насчет хобби?
   -  Ну,  главное  его  хобби  -  это  работа.  Но  есть   и   какие-то
дополнительные увлечения. Например, он собирает старое  оружие  -  мечи,
доспехи, пистолеты...
   - У меня есть два старинных пистолета, - сказал Андрей. - От  предков
достались. Очень старые, пушкинских времен, а может быть и  еще  старее.
Один даже со штыком.
   - Со штыком? Зачем?
   - Ну как же: выпалил, промахнулся - коли басурмана штыком.
   - Понятно... Да, это то самое. Вы собираетесь их ему продать?
   - Возможно. - Хм.
   - Ну, может быть, не продать, - сказал Андрей легко.  -  Может  быть,
подарить.
   - Богатая идея, - заметил Есаул, раскуривая новую сигарету.
   - А вы не смейтесь. Вы, небось, бог знает что  обо  мне  подумали,  а
ведь я всего-то и хотел бы: встретиться с ним, поговорить,  подружиться,
попросить кое о чем.
   - Это как раз несложно, - возразил Есаул. -  Дондуреева,  шесть.  Там
его  офис.  Там  он  бывает  каждый  божий  день,  включая   субботу   и
воскресенье, с десяти до шести. Ради бога: приходите,  записывайтесь  на
прием...
   - Так просто?
   - Проще простого.
   - В любой день?
   - В любой день. Если он, конечно, вообще в городе.
   - Это замечательно, - сказал Андрей. - А где он живет?
   - Дома он не принимает. Никогда и никого.
   - Ах, вот как... А все-таки?
   - Обратитесь в справочное, - холодно сказал Есаул.
   Некоторое время они молчали. Есаул курил, время от времени поглядывая
на Андрея со спокойным  ожиданием.  У  него  сейчас  был  вид  человека,
который долго колебался, принял наконец определенное  решение  и  теперь
был готов сидеть  здесь  и  ждать  хоть  до  ночи.  Впрочем,  это  были,
по-прежнему и несомненно, все  те  же  игры  раздраженного  воображения.
Андрей  вытянул  из  нагрудного  кармана  длинный  узкий  конверт  и   с
полупоклоном предложил его Есаулу. И вот тут произошла  заминка.  Долгую
секунду, а может быть, и целых две, Есаул смотрел на конверт,  оставаясь
в неподвижности, и Андрей, разумеется, сразу же вспомнил, что  было  ему
сказано по этому самому поводу: "...но если не возьмет, тогда -  молись.
Тогда тебе лучше сразу уезжать отсюда, и куда-нибудь подальше, за бугор,
в Тасманию..." Есаул  протянул,  наконец,  руку  и  принял  конверт  (не
заглядывая внутрь, сунул его в карман пальто, словно сдачу с десятки). А
Андрей тем временем вспомнил и начало фразы: "Если он  возьмет  гонорар,
это вообще-то еще ничего не значит, но если не возьмет..."
   -  Благодарю  вас,  -   сказал   Есаул   вежливо.   -   Надеюсь,   вы
удовлетворены?
   - Вполне.
   - Может быть, у вас есть еще вопросы?
   - Пожалуй, что и нет.
   - Тогда послушайте бесплатный совет: оставьте эту затею.
   - Какую затею?
   - Не  знаю.  Вам  виднее.  В  любом  случае  -  оставьте.  Ничего  не
получится. Не вы первый, не вы и последний.
   - А почему вы думаете, что ничего не получится?
   - Ну, например, потому, - сказал Есаул, - что я,  разумеется,  сообщу
ему об этой нашей беседе.
   -  Ха!  -  сказал  Андрей,  развеселившись.  -  Ловко!   А   как   же
конфиденциальность? Была ведь обещана полная конфиденциальность.
   - Я предупреждал вас, что вы задаете опасные вопросы.
   - Не бывает опасных вопросов, бывают опасные ответы.
   - Верно. Но в данном конкретном случае это одно и то же.
   - Слава богу, что вы ничего обо мне не знаете, - сказал Андрей. -  Вы
- опасный человек, Корней Аверьяныч. Вы - опасней  моих  вопросов  и  уж
заведомо опасней своих собственных ответов.
   - Почему вы решили, что я ничего о вас не знаю? Я знаю о вас все, что
необходимо, и вдобавок еще много совсем ненужного.
   - Да? Например?
   - Я знаю, сколько вам на самом деле лет. Сколько раз вы были  женаты,
сколько у вас детей, сколько внуков. Я знаю, как вы искали Шамбалу. Гора
Кайлас.  Долина  Смерти.  Обитель  Голодного  Черта...  Все  знаю.   Как
раскапывали Кала-и-Муг и чем у вас там  все  кончилось.  Как  ныряли  за
"Черным Принцем"... Долго перечислять. Вы человек  бесстрашный,  но  при
этом очень расчетливый, отсутствие страха сочетается у вас со  звериной,
прошу прощения, точностью поступков: вы  инстинктивно  выбираете  каждый
раз  самый  правильный  маршрут,  самый  ловкий  финт,  чтобы   миновать
опасность. Отлично поете и недурно бренчите на гитаре... И  еще  многое.
Продолжать, нет?
   Андрей  выслушал  все  это,  сохраняя  вид,  самый  что  ни  на  есть
доброжелательный  и  в  то  же  время  ироничный.   Вместо   ответа   он
процитировал:
   - "Женился Иван Дурак на Василисе Прекрасной, и  стала  она  Василиса
Дурак...".
   - Да-да, об этом я тоже слышал: большой знаток анекдотов.
   - Oh, yes! Здесь я на коне.
   Есаул пожал плечами.
   - Тогда расскажите самый последний, - предложил он.
   - Последний? - переспросил Андрей, улыбаясь.
   Есаул не ответил. Молча смотрел прозрачными глазами, которые  у  него
вдруг сделались неподвижные, как у фотографии.
   - Пожалуйста, - сказал Андрей. - Собирают грибы Ленин с  Дзержинским.
И вдруг за деревьями появляется  еще  какой-то  грибник.  Ленин  хватает
Дзержинского за шинель и кричит: "Феликс Эдмундович! Батенька! Что же вы
смотгите. Стгеляйте же скогее!". Дзержинский - ба-бах! Ленин подбегает к
трупу, переворачивает его ногой и говорит с удовлетворением:  "Навегное,
меньшевик".
   Есаул улыбнулся - исключительно из вежливости.
   - Какой же это последний? У этого анекдота седая борода росла,  когда
я еще под стол пешком путешествовал.
   - Наверняка. Я его рассказал исключительно по наитию.
   - То есть?
   - Словечко ваше - "последний" - навеяло, знаете ли.
   Есаул снова улыбнулся и снова без всякой охоты.
   - Да. Вы не робкого десятка, Андрей Юрьевич.
   - Безусловно. Истинно так, Корней Аверьянович: совсем не из  робкого.
Так и передайте.
   На этой оптимистической ноте стрелка  благополучно  завершилась.  Без
никаких жертв и разрушений. И можно было теперь  со  спокойной  совестью
отправляться к Тенгизу. Он уже опаздывал, но это  уж  как  водится.  Все
опаздывают. Никогда не опаздывает только тот, кто ничего не делает...
 
Глава восьмая 
ДЕКАБРЬ. ВСЕ ЕЩЕ ПЯТНИЦА 
Команда в сборе 
 
   К назначенному времени никто, разумеется, без  опоздания  не  пришел.
Первыми, опоздав всего на десять минут,  явились:  Маришка,  нагруженная
кошелками со съестным, и Костя-Вельзевул с двумя бутылками  "Кристалла".
В  квартире,  однако,  никого  не  оказалось,  и,  поцеловавши  замочную
скважину,  они  привычно  расположились   на   лестничной   площадке   у
мусоропровода и выкурили по сигаретке. Разговаривали главным  образом  о
предвыборных  скандалах,  а  также   о   странном   поведении   доллара.
Электоральные предпочтения у  них  не  совпадали.  Маришка  намеревалась
голосовать за Интеллигента, а Костя считал Интеллигента занудой,  рохлей
и треплом. Он был - за Генерала. По Скалозубу  соскучился,  сказала  ему
Маришка в сердцах. "Он в две шеренги вас построит, а пикнете, так  мигом
успокоит"... Ну и давно пора"  возражал  непримиримый  Костя.  И  в  две
шереренги нас всех давно пора, и успокоить не мешало  бы.  Растявкались,
понимаешь. Моськи... Длинный, тощий, весь из углов,  локтей,  рычагов  и
шарниров, в своем вечно-зеленом пальто до пят, он был похож  не  столько
на Вельзевула, сколько на Дуремара. Да он и был, в определенном  смысле,
Дуремар. Только Дуремар любил пиявок, а Костя - вообще всех  малых  сих.
Без какого-либо исключения. (Пиявок он тоже любил.  А  они  -  его.)  Но
больше всего он любил (обожал, уважал, ценил, всячески воспевал,  только
что не лобзал)  членистоногих.  Например  -  тараканов.  Он  часто  и  с
удовольствием повторял: "Каждый отдельный человек  умнее  таракана,  это
верно,  но  каждая  человеческая  толпа  безмерно  глупее   любой   стаи
тараканов".
   Богдан  (он  же  Благоносец)  присоединился  к  ним  в  самый  разгар
электорально-энтомологической дискуссии на тему "Возможны  ли  выборы  у
тараканов,  а  если  да,  то  как  это  должно  выглядеть?".  Он  кивнул
Вельзевулу, приложился губами к теплой Маришкиной ручке, пахнущей сладко
и   уютно,   как   домашняя   пастила,   и,   прервав   поток   Костиных
разглагольствований, на всякий случай представил Своего спутника: "Вова.
Опекуемый", - поскольку абсолютно не помнил, с кем из  дедов  он  своего
опекуемого уже знакомил, а с кем еще нет.
   Как и следовало  ожидать  (Богдан  уже  успел  к  этому  привыкнуть),
опекуемый Вова произвел  на  присутствующих  свое  обычное  впечатление.
Разыгралась сцена. Опекуемый Вова неуклюже  раскланивается,  и  огромная
серо-белого меха шапка тут же съезжает ему на глаза. Он поправляет шапку
судорожным движением толстой, как полено, руки - разумеется, именно  той
самой руки, в которой держит он полиэтиленовый пакет с  бутылками,  -  и
бутылки крякают в пакете, да так опасно, что Костя,  рассыпая  искры  из
сигареты, дергается было их  спасать,  но,  слава  богу,  все  обходится
благополучно. Все напряженно улыбаются, Маришка произносит нежнейшим  из
своих голосков: "Да мы ведь знакомы  уже...  Вовочка,  хотите  жвачку?",
Костя же Вельзевул (для него все это в  новинку)  молчит,  и  ясно,  что
внешность (равно как и манеры) опекуемого Вовы  продрали  его  до  самых
печенок.
   (...Даун. Абсолютный беспримесный даун.  Гигантские  нелепые  ножищи,
отвислая  жопа,  как  у  старого  бегемота,  унылые,  всегда  безнадежно
опущенные плечи,  ручищи-лапищи...  И  жирное  белое  лицо  с  раскосыми
глазами, вечно полуоткрытый рот  и  стеариновые  щеки,  налитые  молодым
салом. И постоянный около него тяжелый дух, словно от  лошади.  И  бабий
невнятный  голосок.  И  мучительное  неумение   связывать   слова...   И
фантастическая неуклюжесть движений... Образцово-показательная уродливая
жертва беспощадно-равнодушной трисомии по двадцать первой хромосоме... И
сумрачный,  бесценный,  жестокий  дар   -   глубоко-глубоко   под   этой
тошнотворной оболочкой, на самом дне странной его души.)
   -  Можешь  благополучно  успокоиться,  -  сказал  Богдан,  глядя   на
Вельзевула с усмешкой. -  Вова  абсолютно  безопасен.  Он  даже  полезен
иногда. Вова, как у дяди Кости со здоровьем?
   - Камни! -  тут  же  откликнулся  дядя  Костя.  Он  не  любил  терять
инициативы и никогда не терял. - Камни, а под камнями - рачок.
   И поскольку Вова ничуть  на  это  не  отреагировал  и  смотрелся  как
человек, смутно представляющий себе, о чем  здесь  идет  речь  и  вообще
какое нынче число, Костя тут же принялся пересказывать свой  разговор  с
последней любимой  девушкой.  (Диалог  типа:  "Кто  такой  Брэдбери?"  -
"Психиатр." - "???!!!" - "Ну знаю, знаю, писатель..." -  "И  что  же  он
написал?" - "Записки сумасшедшего"...)
   - Нет, - сказал Вова  неожиданно.  Он,  оказывается,  не  слушал  про
Брэдбери и смотрел он только на Богдана. - Ничего этого  нет.  Но  будет
грипп. Завтра.
   Костя замолчал на полуслове.
   - Вот видишь, - сказал Богдан, с  удовольствием  наблюдая  за  быстро
изменяющимся спектром Вельзевуловой мимики. - А ты боялся.
   - Костя! - сказала Маришка, немедленно встревожившись. -  Значит,  ты
сейчас бациллоноситель? Кошмар! - Она порылась в обширной своей сумке и,
как фокусник  кролика,  извлекла  оттуда  длинную  марлевую  повязку.  -
Надень.
   - Еще чего! - возмутился Костя.
   - Надень немедленно!
   Тут лязгнула дверь лифта, и появился, наконец, хозяин -  в  роскошной
черной хромовой куртке, мрачный как туча и неприветливый, как таможенный
инспектор.  Он  глянул  своими  тяжелыми   полуприкрытыми   глазами   на
собравшуюся компанию, посмотрел на часы и проговорил  неразборчиво:  "Ну
все, все. Пошли в дом..." И все послушно побрели к нему в дом.
   В маленькой прихожей возникла обычная толкотня и  суета,  все  мужики
двинулись галантно принимать у Маришки дубленку, а Вова, опекуемый, снял
с себя титаническую шапку сам и стоял с нею посреди суеты, всем мешая  и
не умея ничего  полезного  предпринять.  И  не  успели  они  все  толком
разоблачить с