ль эта была единственным  утешением в данной ситуации.  Он в состоянии
плюнуть  в пророка, вот и все. Возможно, возникнет ситуация, в  которой  это
даст  результат, но делать это сейчас  было  бы  глупо. Слепой  и взбешенный
пророк может быть еще опаснее, чем зрячий и хихикающий, решил Хорза.
     Фви-Зонг  продолжал  говорить,  обращаясь  к Хорзе,  ни  разу не  задав
вопроса, ни разу не сделав паузы и все чаще повторяясь. Он рассказывал ему о
своем  прозрении и о своей прошлой жизни сначала в качестве циркового урода,
потом   дворцового   талисмана   у   какого-то   негуманоидного  сатрапа  на
мегакорабле.  Там  и  состоялось  его  прозрение.  Он   уговорил  нескольких
смельчаков  подождать  всеобщего  конца  на  одном  из  островов.  Остальная
молодежь  пришла,  когда Культура  оповестила о судьбе Вавач-орбитали. Хорза
слушал вполуха.  Он пытался  придумать путь  к  бегству.  Мысли  его  бешено
неслись.
     -- ...Мы ждать  конец всего, ждать последний день. Мы готовиться  к наш
последний завершение, когда смешаться плоды земля  и море, и  смерти с  наши
хрупкие тела из плоть и кровь, и  кости. Ты быть наш знак, наш аперитив, наш
обоняние. Ты быть должен чувствовать себя очень важный.
     -- Могущественный пророк, -- сказал Хорза, тяжело сглотнув и сделав все
возможное,  чтобы  заставить свой голос звучать  спокойно. Фви-Зонг перестал
говорить и нахмурился. Хорза  продолжал: -- Я на самом деле ваше знамение. Я
приношу  вам  себя самого,  я малыш с последним номером. Я пришел освободить
вас  от машины из  вакуума. --  Хорза оглянулся на шаттл  Культуры, стоявший
позади него на берегу с открытыми дверьми в корме. -- Я знаю, как может быть
удален этот источник искушения. Дай мне показать свое усердие этой маленькой
службой твоей великой и величественной персоне. Тогда ты узнаешь, что я твой
последний и самый  верный  слуга,  слуга с последним номером, который пришел
перед уничтожением, чтобы... чтобы закалить твоих последователей перед лицом
приближающегося  испытания  и устранить искушение  проклятых. Я смешался  со
звездами  и воздухом, и океаном, и несу тебе  это послание, это спасение. --
Тут Хорза сделал  паузу.  Горло  и губы  его пересохли, глаза  слезились  от
острого зловония пищи  пожирателей,  которое доносил  легкий бриз.  Фви-Зонг
сидел  совсем тихо на своих  носилках, повернув к Хорзе узкие щелки  глаз  и
морщинистый грушевидный лоб.
     -- Мистер Один! -- Фви-Зонг повернулся к светлокожему мужчине в куртке,
массировавшему  живот  одному  из   пожирателей.  Несчастный  парень  лежал,
постанывая, на  земле.  Мистер Один  выпрямился и подошел. Гигантский пророк
указал подбородком на Хорзу  и что-то сказал. Мистер Один слегка поклонился,
зашел за спину Хорзе и, скрывшись из поля  зрения  Оборотня,  что-то вытащил
из-под куртки. Сердце  Хорзы заколотилось.  Что сказал  пророк? Что собрался
делать  мистер  Один?  Над  головой Хорзы показались что-то  сжимавшие руки.
Оборотень закрыл глаза.
     Поверх его рта туго завязали тряпку.  Она воняла  тем же отвратительным
варевом. Потом его голову подтянули к колу и сильно прижали. Хорза уставился
на Фви-Зонга, который заговорил снова:
     -- Так. Как я только что хотеть сказать...
     Хорза  не слушал.  Примитивная вера  этого  жирного  человека  немногим
отличалась  от  миллионов   других.  Только  степень  варварства  делала  ее
необычной в эти якобы цивилизованные времена. Возможно, это было еще одно из
побочных проявлений войны; тогда в этом виновата Культура. Фви-Зонг говорил,
но никакого смысла слушать его не было.
     В  мыслях  Хорзы  пронеслось,  что  Культура  в основном  сочувствовала
личностям, верящим во всемогущего  Бога.  Но  на суть  их веры  она обращала
внимания  не  больше, чем  на  бред сумасшедшего,  который  утверждает,  что
является  царем  Вселенной.  И  хотя  природа веры  не  считалась  полностью
несущественной -- во взаимосвязи с окружением и  воспитанием из нее делались
выводы, что же не так с  этими существами, -- точка зрения ее не принималась
всерьез.
     Что-то подобное к Фви-Зонгу ощущал и Хорза. Он должен обращаться с ним,
как с безумным, это было  очевидно. И тот  факт, что его безумие рядилось  в
одежды религии, ничего не значил.
     Несомненно, Культура  была бы  другого мнения  и стала  бы  утверждать,
будто есть много общего между безумием и верой, но чего еще можно ожидать от
Культуры? Идиране  лучше  знали  это, и хотя Хорза  соглашался  далеко не со
всем, что представляли идиране, он  с уважением относился к их религии. Весь
их  образ  жизни,  почти  каждая  их  мысль  была  освещаема,  руководима  и
управляема   их   единственной  религией/философией,  верой   в  порядок,  в
предопределенность места в жизни и в своего рода святой разум.
     Они  верили   в   порядок,   так   как   видели   слишком   много   его
противоположности,  хотя бы  даже  в своей  собственной планетарной  истории
необычайно ожесточенного соревнования на Идире и  потом -- когда они наконец
вступили  в  сообщество  местного звездного скопления --  вокруг себя, между
собой  и среди других видов. Им приходилось страдать из-за нехватки порядка;
они миллионами  умирали  в  глупых, вызванных простой  жадностью  войнах,  в
которые часто бывали втянуты не по собственной вине.
     Они  верили в предопределенность места. Определенные индивидуумы всегда
принадлежали  определенному  месту   --  высокогорья,  плодородные  области,
острова в умеренной зоне, -- не важно, родились они там или нет. То же самое
относилось и к племенам, кланам  и расам  (и даже видам; большинство древних
святых текстов  были достаточно многозначными и неопределенными, чтобы можно
было связывать их с открытием, что идиране не одиноки  во Вселенной. Тексты,
утверждавшие иное,  немедленно уничтожались,  а их авторы  сначала ритуально
предавались анафеме,  а потом основательно забывались). В мирской форме веру
можно было  определить как  убеждение в том, что для всего есть место и  все
должно быть на своем месте. Если когда-нибудь  все окажется на  своем месте,
Бог  будет доволен  такой Вселенной,  и вечный мир и  вечная радость изгонят
современный хаос.
     Идиране  видели  себя руководителями этого большого  процесса наведения
порядка. Они  были  избранниками. Сначала им  был дан мир и  покой, чтобы им
стало понятно,  чего хочет  Бог, а потом силы  беспорядка,  которые, как они
постепенно  поняли,  им  нужно было победить, заставили их действовать.  Бог
замыслил с ними нечто Великое. Они должны были найти собственное место, хотя
бы в своей родной Галактике, а возможно, и выйти за ее пределы. Более зрелые
виды  должны  сами позаботиться  о  собственном  спасении,  установить  свои
собственные правила и найти свой собственный мир с Богом. (Это был знак  Его
великодушия,  Он доволен их  достижениями,  даже если они  отрицали Его.) Но
другие -- толпящиеся вокруг, хаотичные, воюющие друг с другом народы, -- они
нуждались в руководстве.
     Пришло время  отложить  в сторону игрушки эгоистических  стремлений.  И
чтобы идиране поняли это, было  знамение. В них и  в том  мире, который  был
божественной  частью   их   наследства,   волшебной   формулой   внутри   их
генетического кода, всплыло  новое послание: Растите! Ведите себя порядочно!
Готовьтесь!
     Хорза не больше Бальведы верил  в  религию идиран, и  он  действительно
видел в их  продуманных-перепродуманных  и слишком уж  плановых идеалах  тот
самый сорт ограничивающих жизнь сил, который так отпугивал его  в изначально
добром  моральном облике Культуры. Но идиране полагались сами на себя, а  не
на машины, и  потому они по-прежнему  оставались частью жизни. В этом и была
для Хорзы решающая разница.
     Хорза был  убежден, что идиране  никогда не стали бы подчинять себе все
менее развитые цивилизации в Галактике. Судный День,  о котором они мечтали,
никогда не придет. Но абсолютная уверенность в этом  окончательном поражении
сделала  идиран  обычными  существами, частью  всеобщей жизни Галактики. Они
стали  просто  еще одним видом,  который  растет, распространяется, а потом,
выйдя в фазу плато, которой  достигали в конце концов все несамоубийственные
виды, успокоится.  Десятки  тысяч лет  идиране были,  конечно,  цивилизацией
среди многих таких же и вели  свою собственную жизнь. Короткая эра покорении
стала потом  источником  высокоценимых  воспоминаний, но  еще до тех пор они
стали  несущественными и  были  отметены  созидательной  теологией.  Идиране
раньше были  спокойными  и интроспективными; такими же они  когда-то  станут
вновь.
     И,  наконец,  они были  разумными. Они  больше прислушивались  к голосу
разума,   чем  эмоций.   Единственное,   во  что  они  верили,   не   требуя
доказательств, было  то,  что жизнь  имеет смысл и  что есть  нечто, многими
людьми  называемое Богом,  и что  этот Бог желает  лучшего существования для
своих творений. И сейчас они шли к этой цели и верили, что они  руки, ладони
и  пальцы Бога. Но когда придет время, они не станут скрывать  знание о том,
что  неправильно  это понимали  и  что их  задачей вовсе  не  было  создание
окончательного   порядка.   Галактика  с  ее   многочисленными   и   разными
цивилизациями ассимилирует и их.
     Культура  была  совсем  другой.  Хорза  не  видел  конца  ее   политике
постоянного и расширяющегося вмешательства. Вполне возможно, она будет расти
вечно,   так   как   не  может  сдерживаться  естественными  границами.  Как
переродившаяся  раковая  клетка  без  "выключателя"  в  своем   генетическом
устройстве,  Культура  будет  распространяться   столь  долго,   сколько  ей
позволят. Добровольно она  это не прекратит никогда,  а потому должна быть к
этому принуждена.
     Он  уже давно  решил посвятить  себя  этому  делу,  думал  Хорза,  пока
Фви-Зонг продолжал греметь. Но он не сможет служить ему, если не вырвется от
пожирателей.
     Фви-Зонг  говорил  еще  некоторое  время,  а потом  приказал  повернуть
носилки, чтобы поговорить  с молодежью. Большей части его паствы было совсем
плохо  -- или  они просто  так выглядели.  Фви-Зонг  переключился на местный
язык, которого Хорза не понимал,  и  начал, очевидно, проповедь,  не обращая
внимания на постоянные приступы рвоты в своем стаде.
     Солнце опускалось все ниже к океану, и воздух становился прохладнее.
     После проповеди Фви-Зонг  тихо сидел на носилках, а пожиратели  один за
другим подходили к нему, кланялись и что-то серьезно говорили. Пророк широко
улыбался и то и дело кивал, будто соглашаясь.
     Потом пожиратели  запели,  а Фви-Зонга  умыли  и  умастили две женщины,
помогавшие при убийстве Двадцать  Семь. Его громадное  тело блестело в лучах
заходящего солнца, и он весело помахивал руками. Так его и унесли с берега в
лесок у подножия единственной жалкой горы на острове.
     Тем временем  наносили дров и развели  костры. Пожиратели разошлись  по
своим палаткам и кострам или маленькими группами подались прочь с примитивно
сплетенными  корзинами  -- очевидно, чтобы собрать  свежие  отходы,  которые
позже попытаются сожрать.
     К   заходу   солнца  мистер  Один   присоединился   к  пяти  молчаливым
пожирателям,  сидевшим у  костра,  на  который Хорза уже  досыта нагляделся.
Исхудавшие  люди  почти  не обращали  внимания на Оборотня, но  мистер  Один
подошел и  сел  рядом с  ним.  В одной  руке  он  держал несколько челюстей,
которые  Фви-Зонг опробовал на  Двадцать Семь, а в  другой маленький камень,
которым шлифовал  и  полировал  металлические зубы. Двое пожирателей пошли к
своим палаткам, а мистер Один  зашел Хорзе за  спину и развязал  кляп. Хорза
задышал через рот, чтобы  избавиться от противного привкуса, подвигал нижней
челюстью и переместил свой вес в попытке смягчить усиливающуюся боль в руках
и ногах.
     --  Удобно? --  спросил мистер  Один и  снова  сел, продолжая шлифовать
металлические клыки. Они блестели в свете костра.
     -- Я чувствовал себя и получше, -- ответил Хорза.
     -- Тебе будет еще хуже... друг. -- Последнее слово мистер Один заставил
прозвучать проклятием.
     -- Меня зовут Хорза.
     -- Меня не интересует твое имя. -- Мистер Один покачал головой. -- Дело
не в твоем имени. Дело не в тебе.
     --  Такое  же  впечатление начало складываться  и у меня, -- согласился
Хорза.
     -- Да? -- Мистер Один встал и приблизился к Оборотню. -- Действительно?
-- Он замахнулся стальными зубами, которые держал в руке, и  ударил Хорзу по
левой   щеке.  --  Считаешь  себя   умным,  да?  Воображаешь,   что  сумеешь
выкрутиться? --  Он  пнул Хорзу  в живот.  Хорза  захрипел и  задохнулся. --
Видишь  -- дело не в  тебе. Ты  только  кусок мяса и ничего больше.  И никто
больше. Только мясо. И кроме того... -- второй пинок, -- боль нереальна. Это
только химические и электрические реакции и тому подобное. Верно?
     -- Ох, -- прохрипел Хорза, пересиливая боль. -- Да. Верно.
     -- Ладно, -- ухмыляясь, сказал  мистер Один. -- Вспомни об этом завтра,
ладно? Ты только кусок мяса, а пророк -- кусок побольше.
     --  Вы...  э-э...  значит, не верите в  душу?  -- робко  спросил Хорза,
надеясь, что пинать его больше не будут.
     -- Сунь свою  душу в задницу, чужак,  -- с улыбкой ответил мистер Один.
--  Будет   лучше,  если  ты   перестанешь  надеяться,  что  нечто  подобное
существует. Некоторые люди от природы пожиратели, а некоторые будут сожраны,
и я  не вижу  причины,  почему у  душ должно быть  иначе. Так как сейчас  ты
относишься,   очевидно,  к  тем,  которых  пожирают,  тебе  только  остается
надеяться, что души у тебя  нет. Это было бы  для тебя  самым лучшим, поверь
мне. --  Мистер  Один вытащил тряпку, которую снял с  лица  Хорзы,  и  снова
крепко завязал вокруг головы.  -- Вот  так -- не иметь души было бы для тебя
самым лучшим, друг. Но  если  выяснится, что она у тебя есть, ты вернешься и
расскажешь об этом, чтобы мне было над чем посмеяться, ладно? -- Мистер Один
крепко затянул узел и притянул голову Хорзы к деревянному колу.
     Адъютант  Фви-Зонга  закончил заточку  сверкающих металлических  зубов,
встал и поговорил с другими пожирателями у костра. Через некоторое время они
ушли к маленьким палаткам, и скоро все покинули берег. Остался только Хорза,
чтобы смотреть на погасающие костры.
     Тихо шумел далекий прибой, звезды ползли по своим орбитам, а на дневной
стороне орбитали вверху была видна полоса яркого света. Блестя в свете звезд
и  орбитали, шаттл  Культуры  немо  ждал  с  открытыми  дверьми,  как пещера
спасительной тьмы.
     Хорза уже проверил узлы, которыми были стянуты руки и ноги. Бесполезно,
даже если  он сделает тонкими свои запястья. Веревка, шнур или  что там  они
использовали  все  время  сжималась  и мгновенно  устраняла  всякую слабину,
которую  он  мог создать. Возможно, материал сокращался при высыхании, и они
его намочили  перед  тем,  как  связать.  Трудно сказать. Он  мог  увеличить
выделение кислоты из  своих потовых  желез,  там, где веревка  касалась  его
кожи, и это стоило попробовать. Но, вероятно, даже  долгой ночи Вавача может
не хватить, чтобы это сработало.
     Боль нереальна, сказал он себе. Глупости!
     Хорза   проснулся  в  утренних  сумерках  одновременно  с  большинством
пожирателей, которые медленно спускались к воде, чтобы умыться в прибое. Ему
было холодно,  и он дрожал.  Как он  установил,  температура его  тела ночью
существенно понизилась из-за легкого транса, в который он вынужден был  себя
ввести  для  изменения  клеток кожи на  запястьях.  Он  потянул веревки, ища
слабину или  хотя бы легчайшие разрывы нитей или волокон. Но не было ничего,
кроме  боли в  ладонях, там где пот попал  на  неизмененную кожу, не имевшую
защиты против  кислоты из его собственных  потовых желез, и  это на  секунду
обеспокоило его. Ведь воплощаясь в  Крайклина, он  вынужден был  для полноты
картины перенять и его  отпечатки  пальцев и ладоней, а для этого ему  нужна
была кожа  в превосходной  кондиции для превращения. Потом он рассмеялся над
собой за  это беспокойство, когда, вероятно,  не  доживет  и до сегодняшнего
вечера.
     Не убить ли себя, нерешительно подумал он. Это было  вполне возможно; с
небольшой  внутренней  подготовкой  он  мог   использовать   один  из  своих
собственных зубов,  чтобы отравить  себя. Но  пока  оставался  хоть малейший
шанс,  он  не  задумывался  над этим  всерьез.  Как  держатся  в войне  люди
Культуры? Они  будто бы тоже в состоянии умереть по  собственной воле, и как
бы  то  ни  было,  это у них  будто бы сложнее, чем  просто яд. Но  как  они
удерживаются  от искушения избежать этого,  эти мягкие,  развращенные  миром
умы?  Он представил их  в бою, как  они,  получив первые раны, почти в то же
мгновение прибегали к автоэвтаназии. Эта мысль заставила его улыбнуться.
     Идиране тоже умели впадать в смертельный транс, но они использовали его
только  в случае чрезвычайного позора или бесчестия, или если закончен  труд
всей  жизни,  или  если кому-то  грозила  калечащая  болезнь. И  иначе,  чем
Культура -- или Оборотни, -- они в полной мере  наслаждались своей болью, не
подавляя ее никакими оглушающими веществами собственного организма. Оборотни
рассматривали боль как рудимент своей эволюции  из  животного мира. Культура
просто боялась ее. Но идиране обходились с ней со своего рода презрением.
     Хорза  посмотрел поверх двух  больших  каноэ вдоль берега  на  открытые
двери  в корме  парома.  Пара роскошно окрашенных  птиц гордо вышагивала  по
крыше, совершая  мелкие, ритуализованные  движения.  Хорза  некоторое  время
наблюдал  за  ними.  Лагерь пожирателей постепенно  просыпался,  а  утреннее
солнце становилось все ярче. Из редкого леса поднимался туман. Высоко в небе
стояли облака. Из своей палатки вышел  мистер Один, зевнул, потянулся, потом
вытащил  из-под куртки  тяжелый пистолет и выстрелил в воздух. Казалось, это
было сигналом для всех пожирателей вставать и приниматься за будничные дела,
если они еще не были сделаны.
     Шум примитивного оружия спугнул птиц с крыши шаттла. Он взмыли в воздух
и полетели прочь над деревьями и кустами вокруг  острова. Хорза посмотрел им
вслед, потом опустил взгляд, уставился на золотой песок и медленно и глубоко
задышал.
     -- Твой  великий день, чужак,  --  заметил  мистер  Один с  ухмылкой  и
остановился  перед  Оборотнем. Он  сунул  пистолет  в кобуру  на веревке под
курткой. Хорза посмотрел на мужчину, но ничего не сказал. Опять  праздничный
обед в мою честь, подумал он.
     Мистер  Один обошел  вокруг  Хорзы и осмотрел его. Хорза  следил за ним
глазами, пока  мог,  и  ждал,  что тот увидит  поврежденные кислотным  потом
веревки  на запястье.  Но мистер Один  ничего  не  заметил,  и  когда  снова
появился  в  поле зрения  Хорзы, он  по-прежнему слегка  улыбался,  легонько
покачивая головой, и был,  казалось,  доволен, что жертва по-прежнему крепко
связана и привязана к  колу. Хорза  напряг  все  свои силы, чтобы  растянуть
веревки  на  запястьях,  но они не поддавались. Не  получилось. Мистер  Один
ушел, чтобы  присмотреть  за  пожирателями,  сталкивавшими  в  воду рыбацкие
каноэ.
     Незадолго  до полудня  был  принесен  на  носилках  Фви-Зонг.  Как  раз
вернулись рыбацкие каноэ.
     --  Дар  море и  воздух! Дань  большой  Круговой Море  с  его громадный
богатство! Смотреть, какой чудесный день тебя ожидать!  -- Фви-Зонга ссадили
по другую  сторону костра, и  он улыбнулся  Оборотню.  --  Вся ночь ты иметь
время  думать,  что  будет  принести  тебе  этот  день.  В  темнота ты иметь
возможность смотреть на плоды вакуум. Ты  видеть пространство  между звезды,
ты видеть, сколько там пустота, как мало там быть что-нибудь. Теперь ты быть
способен  оценить честь,  который тебе будет оказан, как счастливо  ты  мочь
превознести  себя, потому что это быть мой знак,  мой  жертвоприношение!  --
Фви-Зонг восхищенно  захлопал в ладоши, и  его  громадное  тело заплескалось
вверх  и вниз.