е по  мостовой  трупы.  Почти  целую  минуту  они  лежали  спокойно,
сверкавшим при лунном свете золотистым порошком.
     А затем каждая прядь  начала  выдавать  запрограммированные  реакции.
Большинство из них просто с шипением выделяли вредные газы,  вступавшие  в
реакцию с  тканями  человеческой  носоглотки,  вызывая  резкую  тошноту  и
головокружение.   Другие   пряди   представляли   собой   микроминиатюрные
электронные     передатчики,     испускавшие     низкочастотные     волны,
интерферировавшие  с  электрическими   импульсами   человеческой   нервной
системы. Всякий находившийся в пределах пятидесяти метров от такой нервной
"зуды",  чаще  всего  падал  в  эпилептическом  припадке.  При   испытании
подопытные откусывали себе языки и ломали в конвульсиях кости. А некоторые
задохнулись, другие получили неизлечимые повреждения мозга.
     Франт и его шайка отступили перед неотвратимым нажимом бульдозеров  и
снегоуборщиков. Всю самодельную баррикаду подняли, толкнули  и  выперли  с
визгом, скрежетом и стоном из пасти  туннеля.  Молодые  негры  рассеялись,
когда бульдозеры и снегоуборщики стали выкатывать из туннеля.  Но  убежали
они недалеко.
     Рассыпавшись  веером,   они   припали   на   колено   и   хлопнулись,
распростершись  на  мостовой,   и   принялись   прострачивать   левиафанов
подкалиберным автоматным огнем, с легкостью расшибавшим окна  и  убивавшим
водителей. Ехавшие на кабинах или позади них солдаты стали легкой  мишенью
для перекрестного огня. Строй бульдозеров заколебался. Один за другим  они
вываливали на площадь и либо врезались в здания, либо  останавливались  со
свистом и стоном.
     Однако шедшая за бульдозерами пехота тоже  стреляла.  Из  дробовиков,
древних автоматов Томпсона,  винтовок,  пистолетов  -  всего,  что  смогли
заполучить в свои руки.
     И в разгар этой перестрелки пошел снег.
     Снег? - удивился Франт,  когда  с  ясного  неба  медленно  опустились
золотые пряди.
     Миг  спустя  на  площади  забурлили   тучи   серовато-желтого   газа,
поднимавшегося с земли, с машин, с кабин  бульдозеров.  Люди  вдруг  стали
метаться и дергаться, словно бешеные собаки, позабыв про  оружие,  кашляя,
задыхаясь, ломая руки и ноги, корчась в спазмах.
     Франту хотелось блевануть. Все сделалось туманным, нечетким. Он  упал
на колени. Надо побороть это! - завопил он себе.  Надо!  Он  нащупал  свою
автоматическую винтовку и крепко  стиснул  ее  в  руках.  Что  бы  там  не
заставляло большинство остальных дергаться, словно тряпичные куклы, его не
задевало. Он чувствовал только тошноту, позывы к рвоте, головокружение. Он
огляделся кругом, на лбу у него выступил холодный пот.
     Остальные почти все свалились. Бой закончился.  Просто-напросто  чуть
ли не все вели себя, словно больные или сумасшедшие. Осталась лишь пара...
     Эй, черномазый!
     Франт споткнулся, оборачиваясь. Но упав  он  увидел  уставившиеся  на
него два дула двустволки. Он даже увидел вспышки в глубине  ствола,  когда
нажали на курки.
     Это было последним, что увидел в жизни Франт.


     - Какого черта вы делаете на моем катере? - прорычал Лео.
     - Ладно. Обойдемся без блефа. Но что ты собираешься  делать  с  двумя
ребятами, которые стоят сзади, нацелив в тебя свои пушки?
     Дэвид быстро оглянулся через  плечо,  и,  все  верно,  двое  жилистых
черных юнцов целились ему в голову из автоматов.


     Вздохнув, Дэвид неохотно отдал пистолет Бхаджат.
     - Полагаю я снова твой пленник.
     - Полагаю, да. - Она повернулась к Лео. - Почему ты  здесь,  а  не  у
себя в штабе? Уходишь?
     - Заранее наметил весь маршрут бегства, - сказал Лео.  -  В  глубинке
штата есть отличная небольшая лаборатория. Аккурат выше по реке. Там никто
не будет искать партизан ПРОНа.
     - Когда ты отправляешься?
     Лео пожал массивными руками.
     - Когда беложопые пойдут в контратаку. Мы  не  можем  устоять  против
армии; я это знаю. Когда они сделают свой ход, я сделаю свой.
     - Ты собираешься оставить своих людей драться и умирать  здесь,  пока
сам спасаешься бегством? - спросил Дэвид.
     - Чертовски  верно.  Новых  солдат  мы  всегда  сумеем  достать,  Это
несложно. Но вождей надо беречь. Их нельзя заменить.
     - Но... - Дэвид развел руки, охватывая затемненный город. - Какой  же
был смысл во всем этом? В убийствах, терроре, разрушениях... какой  в  них
смысл?
     - Показать беложопым, что мы можем добраться до них, - ответил Лео. -
Показать им, что мы можем разорвать на части всю страну, если они не дадут
нам того, чего мы хотим.
     - Это - революция, - добавила Бхаджат, -  истинная  революция.  Какой
был смысл в Банкер Хилле или в  Лексингтоне  и  Конкорде,  в  Американской
Революции?
     - Первой Американской революции, - поправил  Лео.  -  Вы  только  что
видели первые выстрелы Второй Американской революции.
     Дэвид опустился на одну из покрытых пластиком скамей катера.
     - Все это так бесплодно.  Вы  убиваете  белых  для  того,  чтобы  они
прислали свою армию убивать черных.
     - Да, и когда они это сделают, всем небелым США придется выбирать, на
чьей они стороне. И они будут на  нашей  стороне,  все  до  одного.  Иного
выбора нет.
     - Сама американская армия состоит по большей части  из  небелых,  так
ведь? - спросила Бхаджат.
     - Да. Какие,  по-твоему,  они  будут  испытывать  чувства,  когда  им
прикажут стереть с лица Земли целые городские кварталы?
     Дэвид почувствовал, что у него голова пошла кругом.
     - Это же только кровь. Кровь, кровь и еще раз кровь. Должен  же  быть
лучший способ.
     - Дерево свободы надо время от времени поливать свежей кровью тиранов
и патриотов, - напомнила ему Бхаджат. - Так писал Томас Джефферсон.
     - Он также писал, - добавил Лео, - что все люди созданы равными  -  а
не только беложопые.
     Но Дэвид продолжал возражать.
     - Нельзя построить лучший мир, уничтожая тот, что есть.  Чем  вы  его
замените?
     - Об этом мы будем беспокоиться, когда придет время, - хмыкнул Лео.
     - Время уже пришло, - настаивал Дэвид.
     - Эй, глядите! - позвал один из ребят с кормы катера. - Самолеты!
     Лео протолкался мимо Дэвида и Бхаджат, выбираясь из-под  парусинового
верха. Бхаджат вышла следом за ним. Дэвид обернулся и, опершись локтем  на
планшир,  выглянул  за  борт.  Залитое  лунным  светом  небо  прочерчивали
серебристые перистые следы инверсии самолетов. Дэвид насчитал  пять  групп
по дюжине в каждой: шестьдесят самолетов.
     - Заводи мотор! - резко скомандовал Лео.
     - Они ничего не делают, - возразил  один  из  ребят.  -  Они  слишком
высоко.
     - Они прилетели сюда не для нашего здравия, - буркнул Лео. - И что бы
там они не собирались делать, они сделают это с городом. Трогай это корыто
сейчас же.
     Через несколько минут с неба закрошило мелкой серебристой  пылью,  но
катер мчался так быстро - подняв нос, словно глиссер, что пыль  слетала  с
них с такой же быстротой, с какой и  падала.  Спустя  несколько  мгновений
золотистый снегопад закончился. Лео разрешил пареньку у штурвала  сбросить
скорость.
     Проносясь мимо затемневшего города, они видели, что  улицы  заволокло
серо-зеленым газом. Лео молча разглядывал  эту  сценку  в  бинокль.  После
несколько долгих безмолвных секунд он передал его Бхаджат. Та поднесла его
к глазам и ахнула.
     Дэвид услышал, как она что-то бормочет по-арабски.
     - Что это? - спросил он.
     Она отдала ему бинокль. Сперва Дэвид мало чего увидел, но  научившись
твердо  держать  бинокль  на  пыхтящем  катере,  он  начал   различать   в
завивающихся щупальцах газа человеческие  фигуры.  Те,  шатались,  падали,
дергались в спазмах. Куда бы он ни смотрел,  на  улицы,  на  зеленый  парк
вдоль берега реки, везде видел хаос. Люди сгрудившиеся  на  крышах  домов,
спасаясь  от  мародерствующих  партизан,  разрывались  на  части  стремясь
убраться  от  газа  и  еще  чего-то,  превращавшего  их  в   спастических,
тараторящих эпилептиков. Он увидел, как кто-то бросился с крыши и упал  на
улицу с двадцатого этажа, дергаясь и визжа всю дорогу.
     Дэвид отдал бинокль обратно Лео.
     Чернокожий чуть поднял подбородок, показывая на небо.
     - И ведь эти парни пытаются  помочь  городским  беложопым,  -  в  его
глухом громыхающем голосе слышалась печаль. - Они не прочь убивать  своих,
лишь бы добраться до нас. Так что не думай, будто мы такие жутко плохие.


     Самый странный, самый печальный, самый радостный день в моей жизни.
     Как только  нас  собрали  в  зале  на  Космической  станции  "Альфа",
инструкторы уведомили нас, что мы только что завершили подготовку к работе
на "Острове номер 1" и отправимся прямиком в колонию, как только  за  нами
пришлют  корабль.  Больше  никаких  занятий,  никакого  тестирования.   Мы
пробились!
     Нам попробовали дозвониться до дому по  видеофону.  Я  узнал,  что  с
папой и мамой все в порядке. В Миннесоте нет никаких боев  -  на  сей  раз
погода оказалась добра к нам. Рут много  часов  не  могла  дозвониться  до
Калифорнии;  потом  Корпорация  наконец  пропустила   звонок   по   особой
высокоприоритетной связи. С ее родителями все в порядке, но дом их  сгорел
дотла, и они живут в армейских казармах.
     Трое из нашего класса попросили разрешения отправиться домой. Они  не
хотели ехать на "Остров номер  1",  пока  их  семьям  угрожает  опасность.
Поэтому нас осталось восемь  -  из  шестидесяти  приступившим  к  занятиям
несколько месяцев назад.
     Я переговорил об этом с Рут, насчет  отъезда  на  "Остров  номер  1".
Совершенно неожиданно  для  себя  я  вдруг  сказал  ей,  что  нам  следует
пожениться, чтобы не было  никаких  затруднений  с  совместной  жизнью  на
"Острове номер 1". И она согласилась! Поэтому мы нашли часовню  на  первом
уровне (полноземная гравитация) и провели там  свадебную  церемонию.  Двое
наших одноклассников послужили нам свидетелями, а мама и папа смотрели  по
видеофону. С родителями Рут мы соединиться не  смогли,  но  мои  пообещали
послать им видеокассету.
     Мы начали медовый месяц прошлой ночью на шестом уровне (почти нулевая
гравитация - ух ты!). Сегодня мы отправляемся на "Остров номер 1" начинать
совместную жизнь. Как муж и жена.
                                              Дневник Уильяма Пальмквиста.



                                    32

     Хамуд нетерпеливо мерил шагами выбеленный причал.  Он  носил  одежду,
врученную ему местными  активистами  ПРОН,  штаны  до  колен  и  свободную
рубашку с яркими  полосами  и  намалеванной  на  ней  цифрами.  Подражание
спортивной форме, текущая мода среди американской молодежи. Он  чувствовал
себя в ней нелепо, но рассматривал этот костюм как необходимый камуфляж.
     На вершине глядящего на реку  холма  стояла  научно-исследовательская
лаборатория. Никто не подозревал, что теперь там находилась  штаб-квартира
ПРОН.  "Гаррисон  Энтерпрайзис"  официально  закрыла  эту  лабораторию,  а
сотрудникам предоставила отпуск на  неопределенное  время,  с  сохранением
оплаты. Те все разъехались по домам, нервно закрывшись в пригородах на все
замки, готовые защищать семью  и  собственность  в  Найаке,  Гэрритауне  и
Пиксхилле. Сидя перед светящимися экранами телевизоров  с  дробовиками  на
коленях, они с ужасом смотрели, как горят и погибают города. И благодарили
бога и "Гаррисон Энтерпрайзис" за то, что живут далеко от  центра  города.
Но достаточно ли далеко? - гадал каждый из них.
     День был серый, облачный, а ветер на реке - влажный и холодный, Хамуд
дрожал, напрягая все свои чувства, пытаясь вызвать поджидаемый катер,  так
же как факир выманивает кобру из камышовой корзины.
     Он  знал,  Бхаджат  едет  на  этом  катере.   Полученное   им   ночью
радиосообщение передали шифром, но сообщало  оно  совершенно  определенно.
Шахерезада ухала к нему, вместе с Нью-Йоркским лидером Лео.  И  она  везла
ему подарок, сокровище, пленника - человека с "Острова номер 1".
     Неоценимо дорогой алмаз, этот пленник из космической колонии. Он знал
об "Острове номер 1" все: его  технологию,  систему  безопасности,  слабые
места. Золотое  дно  информации.  И  научно-исследовательская  лаборатория
идеально подходила для выжимания из него этой информации. А  потом?  Хамуд
пожал про себя плечами. Никчемные пленники долго не живут.


     Эвелин тоже глядела на реку, ожидая прибытия катера.
     Она находилась в одной из секций лаборатории, стоя у окна и глядя  на
серое небо и еще более серую реку. Даже хвойные деревья по другую  сторону
Гудзона казались серыми и безжизненными под этими низкими, гонимыми ветром
облаками.
     Почему я так себя чувствую? - спрашивала себя Эвелин.  Ее  вспотевшие
руки невольно сжимались в кулаки. Внутри у нее все  трепетало.  В  глубине
души у нее засело чувство,  что  вот-вот  случится  что-то  плохое,  очень
плохое.
     Она следила, как  Хамуд  мерил  шагами  причал,  словно  нетерпеливый
мальчишка. С тех пор, как она вчера  вечером  прибыла  в  лабораторию,  он
больше не обращал на нее внимания. Обычно хмурый, а часто и угрюмый, он  с
тех пор, как пришло то радиосообщение о приезде Шахерезады, так и светился
предвкушением.
     Он безумно влюблен в нее, поняла Эвелин.
     Хорошо. Она радовалась, что он хотел Шахерезаду, а  не  ее.  И  Дэвид
тоже ехал на этом катере. Висевшее над ней дурное предчувствие  опасности,
смерти, должно быть, связано с Дэвидом.  Она  почему-то  желала  ему  быть
где-то в другом месте, неважно где, лишь бы на  безопасном  расстоянии  от
Хамуда.
     Кабинет, где она стояла, был небольшим, немногим  больше,  чем  стол,
несколько полок для кассет, и  школьная  доска.  Эвелин  кое-как  проспала
несколько часов на покрытом ковром полу в спальном мешке,  предоставленном
местными проновцами. Броско голубого цвета. Еще  более  броского  на  фоне
лимонно-зеленых стен и бледно-серого ковра.  На  полу  скопилась  пыль,  и
Эвелин с кашлем просыпалась каждый раз, когда ей удавалось задремать.
     На столе стояли цветные фотографии  в  тонких  металлических  рамках,
изображавшие женщину и двух малышей. Половину доски покрывали недостижимые
уравнения; другую половину дочиста вытерли грязной тряпкой.
     Кафетерий лаборатории  был,  конечно,  закрыт,  но  местные  привезли
мешки, набитые промокшими бутербродами и прогорклым холодным кофе. Желудок
Эвелин не мог ничего этого принять. Она вернулась к окну и  посмотрела  на
смотрящего на реку Хамуда.


     - Ну так как  тебе  нравиться  жить  в  тропическом  раю?  -  спросил
Гаррисон Арлен.
     Они находились  на  крыше  низкого,  изящно  спроектированного  дома,
расположенного среди пышных тропических зарослей Цилиндра  Б.  Чирикали  и
верещали под лучами солнца птицы. Неподалеку журчал узкий, быстрый ручей.
     - Тут безусловно непохоже на Техас, - отозвалась Арлен. - Думается, я
никогда не привыкну видеть землю изгибающейся у меня над головой.
     - Привыкнешь, привыкнешь, - пообещал Гаррисон. - Ты будешь жить здесь
как принцесса. Как чертова жрица джунглей.
     Она улыбнулась ему.
     - Я мог бы просто сидеть здесь  и  смотреть  весь  день  напролет,  -
сказал Гаррисон. - Дело  всей  жизни...  наконец-то  я  здесь.  Я  проведу
остаток своих дней прямо здесь милая. Наконец-то дома я в безопасности.
     - Полчаса назад звонил доктор Кобб, - сообщила ему  Арлен,  -  сказал
что ему нужно поговорить с тобой о...
     - Пусть Кобб остудит свою задницу, -  отрезал  Гаррисон.  -  Он  весь
кипит  и  волнуется  из-за  беспорядков  там,  в  штатах.  Похоже,   бунты
солидарности вспыхнули и в других местах. По Токио ударило весьма сильно.
     - Раньше или позже тебе  придется  с  ним  поговорить,  -  настаивала
Арлен.
     Гаррисон развернул кресло-каталку лицом к ней.
     - Ну-ка, оставьте этот  тон  учительницы  со  мной,  леди!  -  Но  он
усмехался. - Брось, давай спустимся, посмотрим, как там Хьюстон.
     Арлен последовала за ним к дверям  лифта,  и  они  спустились  этажом
ниже, где располагался кабинет Гаррисона с  широкими  окнами  без  стекол.
Птицы могли влетать и вылетать. На покрытом травой полу стояли шезлонги  и
стулья, разбросанные  настолько  беспорядочно,  насколько  мог  рассчитать
дизайнер по интерьерам, а декор выглядел скорее таитянским, чем техасским.
     Но угол закрывала ширма из дымчатого  стекла,  а  за  ней  скрывалась
сложная электронная машинерия голографического видеоприемника.
     Арлен уселась в плетенное из веревок кресло рядом  с  Гаррисоном.  Ее
цветная юбка с разрезом до бедер спала, показывая длинные загорелые ноги.
     Но Гаррисон смотрел на дымящиеся  развалины  Хьюстона  на  трехмерном
видеоэкране. Город походил на бойню: выпотрошенные или взорванные  здания,
улицы, забитые щебнем и телами. Даже Башня Гаррисона подверглась атаке,  и
ее нижние этажи обуглились и почернели, а окна  исчезли.  На  пустующей  в
остальном автостоянке под Башней тяжеловесно застыл  армейский  танк,  его
длинная пушка слегка опустилась к земле, словно он стыдился сделанного им.
     - Не так плохо, как мне думалось, - пробормотал Гаррисон.
     Он постучал по клавишам  но  подлокотнику.  Новый  Орлеан.  Питсбург.
Лос-Анжелес.  Сент-Луис.  Атланта.   Выпотрошенные,   стертые   заподлицо,
покрытые кровью. Словно сошлись сразу землетрясения, торнадо, ураганы.  Но
разрушительная сила природы не могла сравниться с намеренной  рассчитанной
смертностью человека. В Чикаго и Нью-Йорке все еще бушевали бои.  Гаррисон
смотрел, как телевидение подавало сражение на улице за улицей, в  доме  за
домом.
     - Уйма мертвых черномазых, - заметил он.
     - Уйма мертвых белых, - добавила ровным, твердым, сдержанным  голосом
Арлен.
     - Да, сейчас. Но я имею  в  виду  позже.  После  окончания  боев.  На
следующей неделе. В следующий месяц. Стадионы заполнят подонками  ПРОНа  -
черными, чиканос,  пуэрториканцами,  индейцами.  Предстоит  избавиться  от
целого груза таких.
     Арлен уставилась на босса.
     - Ты ведь все это вычислил, так? Ты спланировал все это много месяцев
назад.
     - Много лет назад, - поправил, глядя на  экран,  Гаррисон.  Канадские
реактивные самолеты пикировали, бомбя квартал построенных  муниципалитетом
высотных жилых домов на южной стороне Чикаго.
     - Но почему? - спросила Арлен. - Как ты мог это сделать...
     Он бросил на нее быстрый взгляд.
     - Жалеешь их?
     - В некотором роде.
     - Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.
     - Не понимаю, - сказала она. - Как все это тебе  поможет?  Какое  все
это имеет  отношение  к  защите  "Гаррисон  Энтерпрайзис"  или  Корпорации
"Остров номер 1"?
     Гаррисон  откинулся  на  спинку  кресла  и  криво  усмехнулся  ей.  И
разразился мелким кудахчущим смехом.
     - Ты ведь  действительно  не  сложила  мысленно  это  в  определенную
картину, не так ли?
     - Расскажи мне о ней.
     -  Только  посмотрите  на  нее,  -  рассмеялся  Гаррисон.   -   Такая
любопытная. Такая жаждущая узнать какова моя стратегия. Думаешь  встать  у
руля, когда я исчезну, милая?
     Глаза Арлен вспыхнули.
     - О чем ты говоришь?
     - Не рассчитывай на мои похороны, потому что я намерен пережить почти
всех вас.
     - Ты говоришь глупости, - она изображала сплошь невинное удивление  и
задетые чувства.
     - Безусловно.
     - Я просто хочу знать, как все это нам поможет. - Она соскользнула  с
кресла и опустилась на колени  рядом  с  ним,  подняв  на  Гаррисона  свои
голубые как лед глаза. - Я просто пытаюсь понять как работает твой ум, вот
и все.
     - Это точно, - усмехнулся он. А затем объяснил. - Этот фокус, бывало,
применяли комми во время холодной  войны.  Поднимали  какую  только  могли
бучу, везде и всюду. Им бы это  так  или  иначе  обязательно  бы  помогло,
потому  что  они  выступали  против  статус  кво.  Где  бы  ни   возникали
неприятности, война, беспорядки, голод, забастовки, партизанские движения,
проклятые комми ока