ходил на итальянца, хотя и носил такие же широкие  брюки  и  безрукавную
рубашку, как и все остальные в баре.
     - Я как раз собиралась уходить, - сказала она.
     Он положил ладонь ей на запястье, мягко, слегка,  но  этого  хватило,
чтобы не дать ей подняться.
     - Вы английская журналистка, желающая взять интервью у угонщиков,  не
так ли?
     Акцент у него не итальянский.
     - Что заставляет вас предполагать...
     - Мы следили за вами последние  несколько  дней.  Пожалуйста.  Мы  не
желаем вам никакого зла. Выпейте со мной бокал. Наверное,  мы  сможем  вам
помочь.
     Он сделал знак бармену, который громко спорил с двумя  официантами  о
конечной судьбе угонщиков.
     - Еще бокал того же для дамы, в мне кофе со льдом.
     Неодобрительно сверкнув глазами в его сторону, бармен  протянул  руку
за парой бокалов.
     - Вы араб, - догадалась Эвелин.
     - Курд. Можете называть меня Хамуд. Я уже знаю, как вас зовут. Эвелин
Холл.
     - Да.
     Хамуд кивнул.
     - Я отвезу вас к ним.
     - В Аргентину?
     - В Аргентине ее больше нет. Она и  один  из  пассажиров  сбежали  от
этого лжереволюционера Освободителя.
     - С каким пассажиром? - спросила Эвелин, чувствуя, как  у  нее  часто
забилось сердце. - Где они?
     - Они направляются на север. Человек, с которым она сбежала, явно  не
хочет возвращаться домой. По-моему, он с "Острова номер 1".
     Протянув руку к бокалу, Эвелин спросила:
     - И вы намерены где-то встретиться с ними?
     - В конечном счете. Вы готовы отправиться с нами на встречу с ней?
     - Да.
     - Вам придется точно выполнять все что я вам скажу, и жить  вместе  с
нами. Ни слова никому постороннему, пока я не разрешу.
     - Ладно, - нетерпеливо кивнула она.
     - Вам будет грозить опасность. И если вы  попытаетесь  нас  обмануть,
ПРОН вас уничтожит.
     - Я знаю, - сказала она. - Я понимаю.
     Сбылась мечта мазохистки.
     Когда вертолет пробился сквозь плотный, порывистый ветер,  садясь  на
вершину Башни Гаррисона, Джамиль аль-Хашими напрягся, словно пантера перед
прыжком. Насколько хватало глаз, в любом направлении  под  покровом  смога
раскинулся город Хьюстон. Богатства, приносимые некогда  скотом,  а  потом
нефтью, текли теперь в Хьюстон их космоса, где Спутники Солнечной  Энергии
превращали солнечный свет в невероятное сокровище.
     Но почему  Гаррисон  не  поделился  своим  богатством  с  городом?  -
недоумевал и дальше жечь уголь? Это же канцерогенное топливо!
     Вертолет сел на площадку,  его  двигатели  сбавили  тон  и  заглохли.
Помощник шейха, одетый в  дишдаши  и  гутру,  открыл  люк  с  пассажирской
стороны.
     - Оставайся здесь, - велел ему аль-Хашими. - Не выходи из  вертолета.
Я ненадолго.
     Аль-Хашими вышел из кондиционированной прохлады вертолета в удушливую
жару техасского полдня. Он  носил  деловой  костюм  по  европейской  моде,
сотканный из материала, дававшего куда больше вентиляции, чем традиционная
арабская галабея.  Ветер  на  этой  крыше  дул  влажный,  как  на  болоте.
Аль-Хашими недовольно нахмурился.
     Щурясь  от  яркого  солнечного  света,  он   увидел,   что   высокая,
длинноногая, очень американская на вид, женщина стоит, поджидая его у края
круглой вертолетной площадки. В нескольких шагах позади  нее  стояло  двое
мужчин с каменными лицами.
     - Шейх аль-Хашими, - поздоровалась женщина на американском английском
с легким техасским акцентом, - добро пожаловать в Хьюстон.
     Она протянула руку. Он коротко коснулся ее.  Ох  уж  эти  американцы,
фыркнул он про себя, сплошная неофициальность и никаких манер. Эта женщина
была ростом повыше его очень привлекательна, но  на  тот  же  лад,  что  и
эстрадная танцовщица: густые длинные рыжие  волосы,  крепкие  белые  зубы,
пышная грудь и не менее пышные бедра.
     - Я - Арлен Ли, - представилась она, повысив в конце этого  заявления
голос на  полтона.  -  Мистер  Гаррисон  попросил  меня  встретить  вас  и
проводить к нему в кабинет.
     - Со стороны мистера Гаррисона очень любезно предоставить мне  такого
прекрасного гида.
     - О, благодарю вас! Вы очень милый.
     - Милый! - вскипел аль-Хашими.
     Он позволил ей провести себя к лифту и они спустились на  два  этажа.
Двери открылись, показав единственную комнату, занимавшую весь этаж.
     Она была частично  кабинетом,  частично  гостиной  техасского  ранчо,
частично  садом.  Ближе  всего  к  лифту,  где  стоял   шейх,   находились
впечатляющие столы в стиле модерн из  настоящего  дерева.  Слева  от  него
тянулся ряд серовато-голубых пультов связи, казавшихся достаточно сложными
для того, чтобы достичь любого уголка  солнечной  системы.  Арлен  провела
шейха мимо столов на участок со стенами из сосновых  панелей,  коврами  из
звериных шкур и покрытых шкурами же кресел. На длинном столе  из  красного
дерева стояла уйма блюд с едой, бутылок  с  прохладительными  напитками  с
сверкающий медный гум-гум, окруженный инкрустированными серебром чашками.
     - Не хотите ли чего-нибудь  поесть  или  выпить?  -  спросила  Арлен:
показывая на ждущий гостей пир.
     Аль-Хашими подавил первый порыв отказаться.
     - Наверное немного кофе, - он чуть двинул головой в  сторону  медного
чана. - Это ведь кофе по-арабски, не так ли?
     - О, разумеется, - не задумываясь ответила Арлен.
     Она налила ему чашку, он пригубил крепкий горячий напиток.
     - Где же м-р Гаррисон??
     - Уверена, он сию минуту будет здесь. Ему известно о  посадке  вашего
вертолета.
     - В моей стране, промолвил не улыбаясь аль-Хашими, - часто  в  обычаи
заставлять гостей подождать и таким образом  внушить  ему,  что  он  менее
важная особа, чем хозяин дома.
     - О, дело совсем не в этом! -  она  выглядела  искренне  шокированной
этой мыслью.
     - Конечно, в том! - отрезал Гаррисон.
     Аль-Хашими обернулся и увидел  старика,  ехавшего  по  дорожке  между
экзотических кустарников на садовых участках огромной комнаты. Гаррисон  в
своем кресле подкатил к шейху и криво усмехнулся ему.
     - М-р Гаррисон, - поздоровался аль-Хашими.
     - Шейх аль-Хашими, - отозвался Гаррисон.
     - С вашей стороны очень любезно так быстро  принять  меня,  -  сказал
аль-Хашими, испытывая при этом что угодно, только благодарность.
     - Вы  вызвали  у  меня  любопытство,  -  прохрипел  Гаррисон.  -  Что
стряслось  такого  чертовски  важного,  о  чем  нельзя   переговорить   по
видеофону?
     Аль-Хашими взглянул на Арлен.
     - Я хотел бы поговорить об этом лично с вами наедине.
     - У меня нет секретов от этой леди. Она моя правая рука.
     - Но у меня есть. - Аль-Хашими постарался удержать себя в руках.
     Этот старик просто играет со  мной.  Он  знает,  что  мне  нужна  его
помощь.
     - Я выйду, - сказала Арлен. - Позовете меня, когда я вам понадоблюсь.
     - Нет, -  отрезал  Гаррисон,  и  аль-Хашими  на  мгновение  напрягся,
готовый  уйти  отсюда,  печатая  шаг,  и  вернуться  к  поджидавшему   его
вертолету.
     Но Гаррисон продолжил:
     - У меня есть идея  получше.  Идемте  со  мной  шейх.  А  ты,  Арлен,
оставайся здесь  и  снова  принимайся  за  работу  по  этой  подготовке  к
путешествию.
     Гаррисон  развернул  кресло-каталку  и  поехал  обратно   в   зеленые
насаждения. Внутренне кипевшему аль-Хашими не осталось ничего иного, кроме
как следовать за ним.
     На самом то деле ему не нужно это кресло, думал шейх. Он  старик,  но
не калека. Это всего лишь повод не вставать, унизить меня, показать, кто в
этом доме хозяин, а кто - проситель.
     - Хочу показать вам  нечто  такое,  что  видели  всего  шесть  других
человек в мире, - сказал Гаррисон. - И двое из них умерли! - Он рассмеялся
и закашлялся.
     - Я хотел поговорить с вами о  розыске  этой  сбежавшей  угонщицы,  -
сказал аль-Хашими, следуя  за  креслом-каталкой  через  ряды  экзотических
папоротников и цветочных растений.
     -  Этой  пресловутой  Шахерезады?  Той  что   сбежала   из-под   носа
Освободителя с одним моих людей?
     - Да. Она называет себя Шахерезадой.
     Они добрались до стены, покрытой  мхом.  Гаррисон  щелкнул  костяными
пальцами, и дверь ушла в стену, открыв кабину еще одного лифта. Он закатил
в лифт и развернулся лицом к двери. Аль-Хашими встал рядом с ним, и  дверь
бесшумно закрылась.
     - Она ваша дочь, не правда ли. - Это не было вопросом.
     Лифт стремительно опускался. Аль-Хашими ощутил внутри себя пустоту  и
слабость.
     - Да, - сказал он. - Вы это знаете.
     - И вы хотите вернуть е.
     - Живой и невредимой.
     - С какой стати мне желать увидеть ее невредимой? - спросил Гаррисон.
     Лифт  со  свистом  летел  вниз.  Какая-то  часть   мозга   аль-Хашими
спрашивала: сколько  нам  еще  опускаться?  Мы  же  наверняка  уже  должны
добраться до подвального уровня этой башни!
     Гаррисону же он ответил принужденно:
     - Шахерезада - революционерка, партизанка. Она  стремится  уничтожить
установленный порядок - не  только  Всемирное  Правительство,  но  и  наши
корпорации.
     - Но она ваша дочь и вы хотите защитить ее, а?
     - Конечно.
     Лифт наконец притормозил и остановился, обрушив им на плечи сгибающую
колени тяжесть.
     - Вот потому-то я и  остаюсь  в  кресле,  сынок,  -  тихо  рассмеялся
Гаррисон. - Моим старым ногам  не  выдержать  езды  на  этом  малыше;  вот
потому-то я и опоздал принять вас. Спустился за час до  вашего  ожидаемого
прибытия и просто-напросто потерял всякое представление о времени.
     Дверь лифта ушла в стену, открыв короткий пустой  коридор  из  серого
цемента.  Голый  пол  освещала  единственная  флюоресцирующая  трубка  над
головой. В конце коридора сверкала стальная дверь, похожая с виду на дверь
в подвале банка.
     - Ну, не беспокойтесь, - сказал Гаррисон. - Я уже бросил своих  людей
искать  сбежавшего  вместе  с  ней  парня  -  этот  молодой  человек   моя
собственность, Кобб позволил ему смыться с "Острова номер  1",  и  я  хочу
вернуть  его  в  целости  и  сохранности.  Вашу  дочь  мы   тоже   вернем,
одновременно.
     - И тоже в целости и сохранности.
     Они приблизились к стальной двери. Гаррисон остановил кресло и слегка
развернулся поднял взгляд на аль-Хашими.
     - Разве вы еще не раскусили, что эти фанатичные юнцы  -  наши  лучшие
союзники? Они не способны причинить нам вред. Разумеется,  они  уничтожают
какую-нибудь собственность и убивают каких-то людей, но как это  на  самом
деле может повредить нам? Они похищают наших людей? Ну и что? Мы платим им
выкуп и получаем людей обратно. Неплохой способ перекачивать  деньги  этим
мелким  хулиганам,  не  давая  пронюхать   этому   проклятому   Всемирному
Правительству.
     - Я все это понимаю. Я и сам хорошо использовал местные  группы  ПРОН
против Всемирного Правительства.  Но  если  они  обретут  слишком  большую
силу...
     - Не обретут, - пообещал ровным тоном Гаррисон. - Не  способны.  Все,
что они делают, антисознательно. О,  они  вполне  сгодятся  для  свержения
Всемирного Правительства. Но они никогда не  сумеют  командовать  парадом.
Они уже сделали попытку работать заодно с Освободителем, но у  них  ничего
не выйдет. Тот ожидает, что они будут выполнять приказы, будут  терпеливы,
залягут на грунт... А они никогда не пойдут.
     - Вы уверены?
     - Да. Но хватит о политике, - сказал Гаррисон. Я пригласил  вас  сюда
посмотреть нечто особенное.
     Он нагнулся вперед и приложил ладонь к идентификатору в центре двери.
Этот  прямоугольник  на  миг  полыхнул   красным,   а   затем   засветился
ярко-голубым.  Гаррисон  откинулся  на  спинку  кресла,  и  тяжелая  дверь
распахнулась внутрь.
     - Заходите, - пригласил он через плечо, вкатываясь в открытую  дверь.
Помещение за ней освещалось тускло.
     Аль-Хашими вошел за  ним.  Помещение  это  было  довольно  небольшое,
прохладное и сухое. Мягкий ковер приглушал его шаги.
     - Стойте там, докуда дошли, - донесся с небольшого расстояния впереди
голос Гаррисона, и его, казалось, поглотила темнота, словно помещение было
с акустической изоляцией для предотвращения любой возможности эха.
     Откуда-то с высоты темноту пронзил единственный луч света. Он осветил
какую-то картину, увидел аль-Хашими. Подошел поближе...
     - Это же "Мадонна с младенцем" Леонардо Да Винчи!
     Гаррисон в темноте позади него тихо рассмеялся.
     Вспыхнул другой луч позади него, и, повернувшись,  аль-Хашими  увидел
статуэтку пожилой женщины, - безусловно работы Родена.  Третий  луч-Шагал.
Четвертый -  крошечная  пара  золотых  колесниц  на  бархатной  подушечке.
Аль-Хашими подошел изучить их. Их не закрывал никакой  стеклянный  колпак,
он мог взять их в руки.
     - Это из древнего Вавилона, - глухо прошептал он.
     - Совершенно верно.  Недалеко  от  Багдада,  если  лететь  реактивным
самолетом
     Аль-Хашими выпрямился. Он разглядел резко очерченное  верхним  светом
лицо Гаррисона.
     - Но они же были похищены лет десять назад из  Багдадского  Музея,  -
проговорил он.
     - Да. Разумеется. - Гаррисон  мелко  рассмеялся,  и  вспыхнули  новые
лучи. - Брейгель, Пикассо, Донателло, древнекитайские  картины  на  шелке,
электронная скульптура в  стиле  ультра-модерн,  масло,  бронза,  гравюры,
обтесанные и разрисованные неизвестными первобытными руками камни.
     - Все похищены! - прохрипел Гаррисон. -  Все  до  одной!  Похищены  у
владельцев, прямо из-под носа.  Вон  там  Гунсбергер...  абстракционист...
заполучил его работу, пока та  находилась  на  пути  в  Белый  Дом!  -  Он
согнулся от такого сильного смеха, что внезапно затрясся от кашля.
     Теперь на всем потолке пылали световые панели, и  аль-Хашими  увидел,
что в одном конце этого небольшого помещения стояло полное витражное  окно
из какого-то европейского собора. А в другом конце находилась  за  золотой
статуей сидящего Будды в натуральную  величину  невероятно  сложная  стена
черепичной мозаики.
     - Все  предметы  здесь  краденные,  -  сказал  Гаррисон,  справившись
наконец с кашлем.
     Аль-Хашими огладил подстриженную бороду, не зная, что ему  испытывать
- гнев, ужас или отвращение.
     - Послушайте, - сказал Гаррисон  ставшим  вдруг  твердым  голосом.  -
Когда у тебя есть все деньги, какие ты и за всю жизнь не потратишь,  когда
ты можешь купить все и всех,  кого  хочешь,  что  тогда  остается?  Только
бесценные вещи - какие  никто  не  продаст,  никогда.  Вот  этим  то  я  и
забавляюсь. Я похищаю художественные сокровища. Это мое хобби.
     - Вы призываете похитить их для вас.
     - Это одно и тоже, -  нетерпеливо  отмахнулся  он.  -  Важно,  что  я
отбираю их у людей, которые  никогда  бы  мне  их  не  продали.  Бесценные
произведения искусства. Ха! Пусть  себе  остаются  бесценными.  Я  мог  бы
предложить по сто  миллионов  за  каждый  образец,  но  похищать  их  куда
забавней. Разбивает им сердца. Эти надутые  индюки  думают,  будто  смогут
сохранить что-то, чего хочется мне! Не продается ни  за  какую  цену,  да?
Хорошо!
     Аль-Хашими медленно обвел взглядом помещение.
     - Смотрите хорошенько! Вы всего седьмой из всех, кто когда либо бывал
в этом помещении. И последний  на  Земле  кто  видит  это.  Вся  коллекция
отправляется вместе со мной на "Остров номер 1", теперь уже совсем скоро.
     - Как скоро?
     - Через несколько недель. Мы все улетим прежде  чем  все  развалится.
Нам надо быть в безопасности на "Острове номер  1",  прежде  чем  начнется
стрельба.
     - А моя дочь?
     - Мы найдем и повезем туда с собой, -  сказал  Гаррисон  добавив  про
себя: Если сможем.


     Если астроном М.Т.И. Том Маккорд прав, то в поясе  астероидов  летают
сотни миллионов миллиардов  тонн  железоникелевых  сплавов.  Экономический
потенциал этого склада металлов, в случае,  если  человечество  покорит  и
индустриализует космос, просто потрясающий.
                          Доктор Кларк Р. Чепмен,
                          "Внутренние планеты", "Скрибнерс", конец 1977_г.



                                    26

     Дэвид  поднимался  по  склону  указанной  летчиком  горы,   медленно,
осторожно волоча ноги по скудной, жесткой коричневой траве,  неся  Бхаджат
на руках, словно ребенка. Она не шевелилась и не открывала  глаза.  Он  бы
подумал, что она умерла, если бы не проникавший сквозь тонкую  рубашку  ее
лихорадочный жар.
     - Это хороший жар, говорил он  себе.  Лихорадка  означает,  что  тело
борется с вторгнувшимися микробами. В  деревне  найдется  врач.  Мы  скоро
будем там.
     Солнце опустилось ниже слоя облаков, но  его  косые  лучи  совсем  не
горели. Серо-коричневый горный ландшафт казался  пустынным  и  мрачным.  И
холодным. Дэвид сообразил, что пыхтит от усилий;  он  не  мог  накачать  в
легкие достаточно воздуха.  У  него  начала  кружиться  голова.  Глядя  на
Бхаджат, такую маленькую и хрупкую у него на руках, он дивился, почему она
кажется такой тяжелой. Ноги его сделались словно свинцовые  гири.  Руки  и
спина болели.
     Но он шел дальше вверх по склону. Еще сто метров, побуждал  он  себя.
Ты бывал и в худших  переделках.  А  вероятнее  всего,  семьдесят  метров.
Отсчитывай их. Каждый шаг... раз... два...
     Он потерял счет  времени  и  расстояния.  Весь  мир,  вся  вселенная,
сузилась до этой  единственной  цели;  гребня  этой  выщербленной  горы  и
венчавшего  его  хохолка  в  виде  коричневого  кустарника.  Тело   Дэвида
двигалось как автомат. Он не обращал внимания на боль и усталость во  всех
мускулах и просто двигался вперед, медленно, шаг за шагом.
     И когда он наконец добрался до гребня горы, то споткнулся и  чуть  не
рухнул без сил. Деревня, о которой  говорил  пилот,  располагалась  далеко
внизу, угнездившись среди горных склонов.  Полдюжины  каменных  лачуг.  Из
отверстия в крыше самой большой лачуги лениво поднималась  тонкая  струйка
дыма. На земле перед другой сидела пара крохотных детей. Где-то выл пес.
     Сцена казалась выдернутой  прямо  из  неолита:  первобытная  деревня,
отставшая от цивилизации на столько же лет, на сколько и километров.
     Испытывая такое ощущение, словно  он  с  каждым  шагом  спускается  в
каменный  век,  Дэвид  понес  Бхаджат  по  склону  в  деревню.  Когда   он
приблизился к ней, несколько собак подняли лай и вой. Из лачуг вышло около
дюжины людей, и они выстроились в ряд, уставясь, разинув рты,  на  него  и
его ношу.
     Они не дикари, подумал Дэвид. Они носили брюки, свободные  рубашки  и
наброшенные на плечи колоритные красно-белые одеяла. Он не заметил  у  них
никакого оружия.
     Из хижины вышли новые жители и скопились вместе с остальными, пока  в
целом не набралось около трех дюжин. Взрослые мужчины - Дэвид насчитал  их
пятнадцать человек - шагнули вперед и образовали шеренгу перед женщинами и
детьми. Один из малышей - трудно сказать кто, мальчик или девочка, так как
у всех была одинаковая одежда и стрижка под горшок - высунулся  между  ног
одного из мужчин.  Женщина  -  его  мать  -  рванула  ребенка  обратно  на
положенное ему место. Никто не произнес ни слова, не издал ни звука.
     Дэвид остановился  в  нескольких  шагах  перед  строем  неулыбающихся
мужчин. Он держал на налитых свинцом руках Бхаджат.
     - Она больна, - сказал он. - Ей нужен врач.
     Они  не  ответили.  Это  были  мужчины  коренастые,  широкоплечие   и
бочкогрудные. С такими же широкоскулыми лицами и сильно изогнутыми носами,
как у древних инков.
     - Она больна, - повторил Дэвид, жалея, что он не говорит по-испански.
- У вас есть врач? Лекарства?
     Мужчина в середине  шеренги  произнес  что-то  на  непонятном  Дэвиду
гортанном глухом языке.
     Он в отчаянии спросил:
     - Абла эспаньол?
     Они остались столь же  неподвижны,  как  окружавшие  их  горы.  Подул
холодный ветер, и Дэвид увидел, что солнце очень скоро исчезнет.
     Он поднял Бхаджат одной рукой, высвободив  правую  руку,  и  коснулся
ладонью своего лба, а затем ее. Мужчины  озадач