голосом
аль-Хашими.
     - Ваше гостеприимство было более чем щедрым.
     - Ваша рана зажила.
     - Не совсем, - ответил он, - но почти.
     - А ваша работа над дворцом? Хорошо ли идет?
     Дэннис помахал рукой, почти как араб.
     - Руководить строителями по  видеофону  немного  сложновато.  Но  они
закончили обе  башни,  и  теперь  мы  закладываем  фундамент  центрального
здания.
     - Отлично, - проговорил шейх. - Я доволен.
     Маккормик улыбнулся ему.
     - Вы встречались с моей дочерью, не так ли?
     Улыбка растаяла.
     - Да, - признался он. - Встречался.
     Аль-Хашими, очень тщательно положил руки ладонями на стол.
     - Мистер Маккормик, гостеприимство налагает на  хозяина  определенные
обязательства. Но гость тоже должен соблюдать определенные обязательства и
требования.
     Архитектор выглядел обеспокоенным.
     - Я оказался не таким хорошим гостем как вы - хозяином.
     -  Я  приказал  дочери  держаться  подальше  от  вас.  Она   мне   не
подчинилась. Но вы то мужчина, и  знали,  чего  я  желаю.  Ответственность
лежит на вас.
     - Я люблю вашу дочь, сэр.
     Аль-Хашими ничего не сказал.
     - А она любит меня.
     - Она ребенок, и ребенок женского пола. И не имеет права игнорировать
мои приказания.
     - Я хочу жениться на ней, - продолжал Маккормик. - Я хотел поговорить
с вами об этом, но Бхаджат велела подождать.
     Этот пес действительно улыбается из-за этого!
     - Потому я рад, что вы вытащили это на свет. Поверьте мне, я не  хочу
шмыгать у вас за спиной.
     - Хватит! - хлопнул руками по столу аль-Хашими.
     Маккормик подскочил так, словно ударили по нему.
     - Ни  под  Солнцем,  ни  под  Луной,  ни  под  звездами  нет  никакой
возможности оправдать этот разврат браком. Никакой! Моя дочь происходит от
шейхов, воинов и калифов, возводящих  свой  род  к  сыну  Пророка  и  даже
дальше! Она не разделит  свою  кровь  с  каким-то  неизвестным  неверующим
иностранцем, неспособным  сдерживать  свои  страсти  даже  для  соблюдения
обязательств гостя.
     - Но мы любим друг друга, настаивал Маккормик.
     - Чепуха.
     - Вы никак не можете нас остановить.
     - Вы покинете этот дом. А она будет отправлена на "Остров  номер  1",
куда ей полагалось уехать много недель назад.
     - Мы все равно сможем встретиться - куда бы вы ее не отправили,  хоть
на Земле, хоть за ее пределами. Если она туда уедет, я тоже уеду.
     Аль-Хашими сдержал ответ, готовый сорваться с языка.
     На лице рыжебородого появилось понимание.
     - А, ясно. Как только я выйду из вашего  дома,  я  проживу  не  столь
долго, чтобы поехать к ней.
     - Я вам не угрожаю, - ответил шейх.
     - Но вы держали меня здесь ради моей  же  безопасности.  Вы  говорили
мне, что убийцы пытались прикончить  меня,  и  попытаются  вновь,  если  я
покину вашу защиту.
     - Я нашел ответственных за это покушение. И разделался  с  ними.  Вам
больше не нужно опасаться за свою жизнь.
     - Ой ли?
     - Я не убийца, - отрезал аль-Хашими, - если бы я хотел вас убить,  то
сделал бы это здесь, сейчас, сам. - Солгать неверному, осквернившему  твою
дочь - не грех.
     Маккормик медленно поднялся в кресле.
     - Тогда я положусь на ваше слово. Но вы должны положиться на  мое.  Я
вашу дочь и хочу жениться на ней. Куда бы вы не услали ее, я отправлюсь за
ней.
     -  Я  бы  вам  не  советовал  делать  подобную  глупость,  -   сказал
аль-Хашими, тихо, словно шуршащая в камышовой корзине кобра.
     - Вы никак не можете удержать меня не прибегая к убийству.
     Аль-Хашими заставил себя улыбнуться.
     - Вы романтичный дурак, архитектор. Одним телефонным звонком  я  могу
сделать вас нищим. Я могу добиться чтобы вас арестовали и на много месяцев
запрятали в тюрьму. Вы удивитесь тому какое количество  улик  может  найти
наша  полиция,  когда  она  того  хочет:  наркотики,   фальшивые   деньги,
антиправительственную пропаганду, незаконное оружие... Вы можете  застрять
в тюрьме не на один год.
     -  Не  получится,  -  тряхнул  головой  Маккормик  и,   повернувшись,
направился к двери.
     Шейх смотрел  ему  вслед  и  заметил,  что  тот  закрыл  дверь  очень
тщательно, не хлопая ей.
     Может он и романтик, но знает, как держать себя в руках.


     Бхаджат ворвалась к нему в кабинет после вечерней трапезы.
     Аль-Хашими оторвал взгляд от видеоэкрана компьютерного  терминала.  И
одним прикосновением пальца погасил экран: сравнение стоимости вызывания в
Северной Америке разрушительных  дождей  с  прибылями,  какие  поступят  с
притонной фермы Миннесоты, мигнуло и пропало.
     В первый раз за многие годы он посмотрел на дочь свежим взглядом. Да,
она теперь женщина, очень красивая женщина. И очень сердитая!
     - Ты его выставил!
     - Конечно.
     - Погибать от ножа!
     -  Он  в  полнейшей  безопасности.  Я  разобрался  с  несостоявшимися
убийцами.
     - Ты?
     - Да.
     С миг она казалась сбитой с толку, стоя перед его столом. Сколько раз
она прерывала его работу и забиралась к нему  на  колени!  Но  теперь  уже
много лет, как этого не случалось.  Аль-Хашими  понял,  что  за  последние
несколько лет их встречи становились все реже, и когда  они  разговаривали
друг с другом, то обычно спорили о самых последних ее эскападах.
     Посылать ее учиться на запад было ошибкой. Мне следовало бы послушать
ее мать и послать ее в  здешний  университет,  где  женщин  учат  так  как
подобает.
     - Отец, не выгоняй его. Я...
     - Ты его любишь. Знаю. А он любит тебя и желает на тебе жениться.
     - Он так тебе сказал? - лицо ее озарилось.
     - Да. А я ему сказал, что он дурак. Ты отправляешься на "Остров номер
1" и я уже позаботился о том, чтобы ему не разрешили последовать за тобой.
     - Ты не можешь это сделать!
     - Я уже сделал.
     - Я не уеду, отец. Я хочу быть с ним.
     Аль-Хашими покачал головой.
     - Это невозможно. Он неблагодарный козел. Я знаю, что ты занималась с
ним любовью.
     Она встретила обвинение, не моргнув глазом.
     - Ты шпионил за мной.
     - Я пытался защитить тебя.
     - От любви?
     - От похотливых обезьян, стремящихся испортить тебя.
     - С этим ты чересчур опоздал.
     - Знаю.
     - Ты  опоздал  с  этим  год  назад,  -  уточнила  Бхаджат,  с  лицом,
сделавшимся медной маской холодной ярости.
     - Год назад? - тупо повторил, уставившись на нее аль-Хашими.
     - В Париже, - еще уточнила Бхаджат,  поворачивая  нож  в  ране.  -  В
городе Романов.
     - Невозможно! С тобой все время была Ирина.
     - Не все время.
     Нехорошая улыбка на лице дочери убедила аль-Хашими, что  она  говорит
правду. Такую же улыбку носил он сам, когда бил врага по особенно больному
месту.
     - И с тех пор?
     Значит, архитектор бел у нее не первый,  по  всей  вероятности  и  не
второй. Аль-Хашими погрузился в кресло  и  дал  упасть  рукам  на  колени.
Ирина, вероятно, сама крутила с кем-то роман, когда ей полагалось охранять
мою дочь. Посмотрим как ей понравиться находиться под  охраной  нескольких
голодных  дикарей  в  горах.  Это  должно  бы  заставить  ее  как  следует
раскаяться. Если она выживет.
     Бхаджат прервала его безмолвные замыслы.
     - Пожалуйста, отец, не сердись на него. Это не его вина. Я  подкупила
слуг, чтобы побыть с ним.
     - Неужели  в  моем  доме  нет  никого  кому  я  могу  доверять?  Даже
собственной дочери?
     - Я всегда была послушной дочерью, кроме...
     - Ты была сучкой! -  взорвался  аль-Хашими.  Весь  накопившийся  гнев
прорвался наружу. - Шлюхой, гулящей из постели в  постель,  от  мужчины  к
мужчине, за моей спиной! Ты  не  заслуживаешь  носимого  тобой  имени!  Ты
предала меня и вываляла наше имя в грязи канав.
     - Наше гордое имя! - сплюнула она в ответ, не отступив не на  шаг.  -
Мы живем в роскоши в то  время,  как  люди  ходят  голодными.  Ты  служишь
Всемирному Правительству, мешающему нашему же народу  быть  свободным.  Ты
руководишь  могущественной  корпорацией,  продающей  энергию   богатым   и
предоставляющей бедным умирать на улицах. Деньги для тебя важнее чести,  а
власть - важнее денег!
     - Мы - семья шейхов! - разъярился аль-Хашими. - Править другими - наш
долг!
     - Шейхов? - рассмеялась Бхаджат. - Городских шейхов. Денежных шейхов.
Ты  путешествуешь  тропой  бедуинов,  только  удобно  укрывшись  в   своем
разъездном фургоне. Шейх? Корпорационный шейх, вот кто ты такой.
     - Я шейх, имеющий долю  в  управлении  космической  колонией  "Остров
номер 1", и именно туда ты и отправишься. Завтра.  Без  всяких  дальнейших
задержек.  Твой  последний  по  счету  любовник,  рыжебородый,  не  сможет
последовать туда за тобой, обещаю.
     Бхаджат посмотрела на  него  прямым  взглядом,  проникшим  к  нему  в
сердце.
     Если я  отправлюсь  на  "Остров  номер  1",  -  спросила  она,  -  ты
пообещаешь, что он останется невредимым?
     - И мужчина должен торговаться с собственной дочерью?
     - Я сделаю, как ты пожелаешь, если ты пообещаешь не трогать его.
     Аль-Хашими колебался. Нагнувшись в кресле вперед, он протянул руку за
мундштуком из слоновой кости, а затем снова положил его.
     - Его пыталась убить Подпольная Революционная Организация  Народа.  Я
не отвечаю за их действия.
     - С ПРОН я договорюсь, сказала ровным тоном Бхаджат.
     Он поднял на нее взгляд.
     - Ты?
     - Конечно.
     - Что ты имеешь в виду?
     Она, казалось, стала выше и прямее.
     - Ты слышал о Шахерезаде? Я и есть она.
     - Ты... Шахерезада! - Аль-Хашими поднял глаза  к  небесам.  -  Нет...
нет, этого не может быть! Только не моя родная дочь!
     Она обошла стол и опустилась на колени у его ног.
     - Это правда отец. Но... если  ты  пощадишь  архитектора,  Шахерезада
исчезнет. Я опять стану твоей послушной дочерью.
     Глядя на нее, объятый внутри огнем, аль-Хашими охнул.
     - Но ты... с этими ПРОНскими террористами... и не просто одна из них,
а предводительница! Как ты могла? Почему?
     Бхаджат печально улыбнулась.
     - Наверное, я сердилась на тебя за то, что  ты  не  обращал  на  меня
внимания и отослал учиться.
     - О, нет... нет. - Он осторожно взял в руки ее ангельское  личико.  -
Но ведь тебя же могли убить. Половина полиции Европы  и  Ближнего  Востока
пытается тебя найти. Всемирная Армия...
     - Теперь я в безопасности. - Она положила голову к нему на колени.  -
Шахерезада  больше  не  существует.  Она  отдала  свою  жизнь   за   жизнь
архитектора.
     Он погладил ее по блестящим черным волосам.
     - Вот увидишь, это для твоего же блага. Я не жесток с тобой.
     - Я понимаю, отец.
     Он увидел, что глаза у нее сухие.
     - Я скоро сам отправлюсь на "Остров номер 1", -  сказал  он.  -  Тебе
понравится там жить. Через несколько недель, самое большее через месяц, ты
забудешь об архитекторе.
     - Наверно, - тихо ответила она.
     Он поднял ее за подбородок и нагнувшись, поцеловал в лоб. Бхаджат  на
мгновение взяла его руки в свои крошечные, затем встала и,  не  говоря  ни
слова, вышла из кабинета.
     Долгий миг аль-Хашими сидел за столом и глядел на  закрывшуюся  между
ними дверь. А затем протянул руку и видеотелефону.
     Он сделал три звонка.
     Первый - своему мажордому, приготовить  все  к  отправке  Бхаджат  на
следующее утро.
     - И я хочу, чтобы ее спальня сегодня охранялась. Ей  грозит  страшная
опасность, и если она выйдет куда-нибудь этой ночью, головой ответите  вы.
Поставьте надежных людей, вы меня понимаете?  Не  взяточников,  стерегущих
иностранца.
     Второй звонок предназначался Хамуду, в его комнате  над  гаражом.  На
видеоэкране появилось его сумрачное,  темное  лицо,  и  аль-Хашими  кратко
отчеканил:
     - Инструкции. Рыжебородого не трогать, пока он в городе. Но завтра он
попытается попасть в аэропорт. Пусть это случиться с ним после  того,  как
улетит самолет с моей дочерью.
     Хамуд поднял тяжелые брови.
     - Ваша дочь покидает Багдад?
     - Да. И как только она его  покинет,  архитектор  тоже  покинет  его.
Через другие ворота.
     - Понимаю, - кивнул Хамуд.
     Аль-Хашими отключил видеофон и откинулся в мягком кресле.
     А теперь - последний звонок, подумал  он.  Касательно  моей  неверной
служанки, этой Ирины, и наказания, соответствующего ее преступлению.


     Бхаджат не могла уснуть. Она лежала на гидропостели, прикрывшись лишь
самой тонкой шелковой простыней, и глядела во тьму. Она  все  видела  лицо
Дэнни, все слышала его голос.
     - Прощай, мой А-риш, - думала она. Я тебя никогда не забуду. Никогда.
     Внезапный  стук  в  окно  заставил  ее  сесть.  Он  раздался   вновь,
единственный, резкий стук по стеклу.
     Завернувшись в простыню, словно в  саронг,  Бхаджат  подошла  к  окну
широко распахнула его. На балконе пригнулась крепкая, темная фигура.
     - Хамуд! - прошептала она. - Что ты делаешь?
     Он быстро двинулся к ней и нырнул в темноту комнаты.
     - Твой отец сошел с ума. Час назад  его  телохранители  выволокли  из
дома Ирину. Он отдал приказ отвести тебя завтра в аэропорт...
     - Да. Я отправляюсь на "Остров номер 1".
     - И, - продолжал Хамуд, - он приказал убить твоего архитектора.
     Бхаджат внутренне застыла, но только на миг.
     - Ты можешь помочь мне выбраться из дома? Сейчас? Сию минуту?
     - Да, - ответил Хамуд. В темноте она не  могла  увидеть  его  мрачной
победной усмешки.


     Исследование "Прыжок Наверх" говорит о выгодности для молодежи.
     Обнаружили,  что  бедные  ученики  с  большей  вероятностью  посещают
колледж, если принимают участие в программе.
     Оценка  "Прыжка  Наверх",  федерального  проекта,  стоимостью  в   44
миллиона долларов в год, направленного на побуждение  обедневших  учеников
средних школ показывает,  что  программа  успешно  побудила  у  участников
стремление продолжить образование после школы в большем числе,  чем  у  не
участвовавших.
     Программа "Прыжок Наверх" началась как ключевой элемент  в  программе
борьбы с бедностью в 1965 году  и  с  тех  пор  потратила  446,8  миллиона
долларов    для    обеспечения    обучения,    культурного     обогащения,
консультирования и другой помощи молодым людям, чей потенциал  пребывал  в
опасности  из-за  неадекватной  академической  подготовки   и   отсутствия
мотивации.
     По оценкам, 82% из 194337 участников  были  черными,  испаноязычными,
американцами азиатского происхождения и индейцами...
     Явная ирония программы  состоит  в  том,  что  повысившиеся  ожидания
участников на продолжение образования с  большей  вероятностью  вызовут  у
них, чем у не участников, неудовлетворенность своей подготовкой в  средней
школе, отсутствием семейных финансов и неадекватной финансовой помощью...
                                        Нью-Йорк Таймс. 11 декабря 1977 г.



                                    15

     Днем Манхэттен производил впечатление района, пригодного  для  жизни.
По главным авеню пыхтели взад вперед старые автобусы на  паровом  ходу,  с
висящими на окнах  и  сзади  людьми.  Их  серо-голубая  окраска,  конечно,
полиняла и покрылась надписями заборных остряков. Такси  из  города  давно
исчезли, а частные автомобили почти не существовали, хотя по шумным людным
улицам постоянно лязгали полугусеничные машины Национальной гвардии.
     Уличное  движение   состояло   в   основном   из   велосипедов,   без
электромоторов. Украсть электропед было достаточно легко, но  взмывшая  до
небес  стоимость  электричества  делала   для   большинства   манхэттенцев
невозможным оставление их у себя после того как иссякнет батарея.
     Манхэттен начал умирать задолго до  первой  нехватки  энергии.  Город
переживал коллапс, сперва медленно, потом все быстрее  и  быстрее.  Семьи,
имеющие  деньги,  переехали  в  пригороды.  Бедные  остались   в   городе.
Фактически, в город хлынули бедные сельские семьи с Юга, Запада и  даже  с
Пуэрто-Рико. Цикл повторялся вновь и вновь,  по  мере  того,  как  богатые
налогоплательщики переезжали, а нуждающиеся бедняки оставались.
     И множились.
     К началу  двадцать  первого  века  Нью-Йорк  покинули  целые  отрасли
промышленности. Выехала Биржа, за ней последовали издательства и рекламные
агентства, а затем опустели даже швейный округ и превратил Седьмую авеню в
город-призрак, населенный недолговечными алкашами и  острозубыми  крысами.
Домашние компьютеры и видеотелефоны убили Нью-Йорк. Имея их, всяк мог жить
где хотел, и все равно немедленно  связываться  со  всяким  где  угодно  в
стране. Ежедневные поездки в центр умерли. Средства  связи  убили  крупные
города.
     По всему миру, от Сан-Пауло до Токио, от Лос-Анжелеса  до  Калькутты,
города умирали. Больше не существовало никаких причин жить в них. Те,  кто
мог, переезжали в провинцию. Те, кто  был  слишком  беден,  чтобы  уехать,
оставались на месте и хоть как-то  пытались  наскрести  себе  на  жизнь  в
растущих кучах мусора и болезней.
     Только в тех редких городах, где население должно было  оставаться  -
таких,  как  столицы  государств  -  или  хотело  остаться  -  таких,  как
Сан-Франциско, Флоренция,  Найроби  -  община  сохраняла  свое  население,
процветание и безопасность.
     Днем Манхэттен выглядел оживленным и  важным.  Ночной  ужас  растаял.
Охранявшие купцов здоровяки очистили улицы и убрали накопившиеся за  время
темноты тела. И подняли пуленепробиваемые щиты, закрывавшие передние двери
и окна. Уличные торговцы выставили на тротуарах свой товар, а на  мостовой
снова появились колоритные ручные тележки с овощами и фруктами.
     Лео выглядел довольно преуспевающим, когда пролагал себе путь  сквозь
суетящейся толпы на Пятой  авеню.  Небо  посерело  от  дыма  принадлежащих
городу электростанций. Они сжигали уголь, единственное топливо, какое  они
могли себе позволить, а их фильтры-сажеуловители не работали как положено,
на всей памяти Лео.
     Магазины вдоль  авеню  содержали  необходимое  для  жизни:  продукты,
одежду и очень мало чего иного. В витринах  универмагов  позировали  живые
манекены. Труд был дешев. Худые ребята с настороженными  глазами  смотрели
на  них  и  завидовали  их  чарующей  жизни.   Охрипшие   громкоговорители
бессчетных магазинов трубили свою  вечную  чушь  о  последней-препоследней
распродаже и таких низких ценах, каких никогда больше не увидят.
     Одетый в консервативный деловой костюм кремового цвета в комплекте  с
рубашкой и шарфом, Лео прокладывал себе путь по авеню. Толпа была пестрой.
Одежда понадобилась разных цветов,  так  же  как  оттенок  кожи  прохожих.
Преобладали  коричневые  тона:   светлая,   чуть   маслянистая   смуглость
испаноязычных,    шоколадные    и    кофейные     оттенки     черных     и
бамбуково-желто-коричневые тона азиатов. Белых встречалось очень  мало,  и
едва ли хоть кто-нибудь с темной, пурпурной африканской черной шкурой, как
Лео.
     Лео  целеустремленно   прошел   сквозь   толпу   зевак,   лавочников,
карманников  и  шлюх.  Его  внушительная  туша  создавала  носовую   волну
пешеходов, автоматически растекавшихся с его  пути.  Он  выглядел,  словно
ледокол, бороздящий беспокойное море.
     Он нашел нужную улицу, свернул за  угол  и  направился  вдоль  жилого
массива. Уголком глаза он мельком заметил в толпе по другую сторону  улицы
тощего, быстрого в движениях Франта. Линялый  и  Джо-Джо,  знал  он,  тоже
находились поблизости. Лео никогда не путешествовал один.
     Разыскиваемый  им  адрес  оказался   заставленной   полками   лавкой,
продававшей  когда-то  кофе  со  всего   света.   Теперь   она   выглядела
заброшенной. Окна ее застилали пластощиты с наклеенными на  них  в  дюжину
слоев рекламных плакатов. Самый последний из них - ГОЛОСУЙТЕ  ЗА  ДИАСА  -
ГОЛОСУЙТЕ ЗА ПОВЫШЕННУЮ ВЫДАЧУ ПРОДУКТОВ - был по  меньшей  мере  годичной
давности. Из дверей воняло мочой. В мусоре при входе лежало,  свернувшись,
грязное  тело.  Под  укутавшим