ервый учебный
месяц,  нагрузка еще небольшая и из университета я возвращался
рано. А погода в сентябре стоит еще жаркая. Но жара уже не уг-
нетающая,  как в ростовском июле или августе.  Мы часто ходили
на Дон,  брали лодку и втроем под вечер плыли немного вверх по
реке.  Там есть несколько песчанных островков,  туда приплывло
немного людей,  было пусто,  особенно в будние дни и мы любили
там проводить предвечерние часы. Моя дочурка была очарователь-
ным существом - мы с женой ее  звали  славнюшечка.  Она  была,
действительно  очень занятная девка,  топала своими ножками по
самому урезу воды и заливисто хохотала.
     Ездили компанией на Дон,  покупая канистру пива  и  ведро
раков, а  гостей  угощали  черной  икрой купленной на базаре у
браконьеров. А ими были все рыболовы.
     В Ростове мне, северянену недоставало зимы.  Но зато весна
там бывала ранняя и какая-то захватывающая.  Однажды у нас был
московский гость,  мы сидели долго и уже ночью пошли  с  женой
его провожать в гостинницу. Возвращались обратно по пушкинско-
му бульвару.  Было какое-то весеннее неистовство. Мы шли взяв-
шись  за  руки  по лужам и я сочинял стихи.  Остались в памяти
лишь несколько строчек,  отвечавших тому, что творилось вокруг
нас:

         Все ветер рвал и брызгами играя,
         Ворвался мокрым тающим теплом.
         А ночь дышала, влажная, живая
         И трудно было возвратиться в дом.

     Через много лет эти строрчки,  но уже в совсем ином  кон-
тексте, я повторил снова. Но об этом я расскажу позднее.
     Мы вернулись домой и открыли настежь окно.  Весна  ворва-
лась и в нашу квартиру. А следующее утро уже было ясным и сол-
нечным. Начиналась настоящая южная весна.
     Легко и естественно возникла дружеская компания,  связан-
ная общей  работой в университете.  Мы отправлялись часто всей
этой компанией на Дон, где проводили целые воскресные дни, лю-
били ходить друг к другу в гости.  Была очень легкая атмосфера
общения. Не было ни склок ни пересудов. Ростов нас принял бла-
гожелательно  и  быстро  зачислил "в свои".  Собирались у нас,
благо мебели не было и было много свободного места.  Часто бы-
вали и у Пробатовых, особенно, когда он приглашал петь русские
песни.  Мне однажды слон наступил на ухо - даже в строю запре-
щали петь,  чтобы колонна не сбивалась с шага.  А вот слушать,
как пел Пробатов я очень любил. У них очень неплохо получалось
пение в два голоса с И.И.Воровичем, у которого был тонкий слух
несостоявшегося музыканта.
     Неожиданно оказалась очень приятной и  деловой  атмосфера
на нашем физико-математическом факультете. Там собралась весь-
ма квалифицированная  компания доцентов,  подобранная еще про-
фессором Морухай-Болтовским, приехавшим в 14-ом году из Варша-
вы.  Может быть,  они и не были первоклассными учеными, но все
были знающими,  интеллигентными преподователями вполне универ-
ситетского  уровня.  Теперь я уже имею право сказать,  что все
доценты факультета были профессионалами высокого класса. Имен-
но они определяли погоду на факультете,  который тогда был за-
метным явлением на фоне других провинциальных университетов. И
что было особенно приятным - преподаватели факультета были все
какие - то очень беспартийными.  Как это отличалось от того, с
чем я сталкивался на моем родном  механико-математическом  фа-
культете   МГУ,  где  группа  партийно-комсомольских  деятелей
присвоила себе право решать и судьбы отдельных людей и факуль-
тета в целом!
     С особой симпатией я вспоминаю доцента  М.Г.Хапланова. Он
заведовал  кафедрой математического анализа.  Во многом он мне
очень помог.  Особенно своей критикой моих первых работ, кото-
рые Михаил Григориевич читал в рукописях.  Были среди препода-
вателей факультета,  конечно, и пара "острых" дам. Как правило
добившись определенного положения, подобные научные дамы быва-
ют очень "конкретно образованными" - знают может быть и немно-
го, но зато знают так, что сразу фиксируют любую неточность. И
на научных семинарах ведут себя как на экзамене со студентами.
С ними надо держать ухо востро. Но это тоже полезно!
     Мы жили раскованно и весело.  После заседаний кафедры или
ученого совета было принято ходить  в  "букинистический  мага-
зин". Мы так называли небольшую забегаловку,  расположенную на
улице Энгельса около букинистического магазина.  Там продавали
в разлив донские вина.  Вина там были хорошие и дешевые, но не
было закуски.  Поэтому иногда,  мы шли куда-нибудь еще и поужи-
нать.  Обычно  шли в ресторан Дон (в ресторан - при доцентском
жалавании! Такое тогда бывало,  времена были куда,  как  более
легкие - прошу верить!), расположенный на той же улице.
     Были распространены шутки и безобидные розыгрыши. Однажды
из ресторана Дон,  ректору университета была прислана страница
из жалобной книги с такой записью:"Когда я попросил тртью пол-
литру, мне в этом грубо отказали!" И подпись - доцет универси-
тета Ворович." Надо сказать ,  что будущий действительный член
Российской Академии Наук И.И.Ворович,  в особенности в те годы,
практически ничего не пил спиртного.  Письмо из ресторана  де-
монстрировали  на общем партийном собрании факультета,  однако
экспертизу почерка не проводили.
     Я стал  снова  заниматься  спортом - играл за сборную фа-
культета в волейбол и сделался председателем  городской секции
альпинизма. Уже  с ранней весны мы начинали готовится к предс-
тоящему сезону - но об альпинизме будет еще  особый разговор.
     Стихи я уже не писал совсем - настоящее дело меня  погло-
тило полностью.

И.И.ВОРОВИЧ

     По приезде  в  Ростов,  без  всякой  раскачки  я оказался
невероятно загруженным - прежде всего чтением  лекций. И  это,
при полном  отсутствии  у меня опыта преподавательской работы.
Сейчас,  когда с тех пор прошло уже более 40 лет,  я удивляюсь
своей  смелости  и  легкомыслию  -  как  я мог принять на себя
столько обязанностей. Уже в своем первом семестре мне поручили
читать пять (5!) самых разных курсов.  И я за все взялся. Пер-
вым был курс теоретической механики, который я читал всему фа-
культетскому потоку.  Я его еще знал, хотя и с грехом пополам.
Кроме того, мне поручили курс теории относительности и римано-
вой  геометрии  для  физиков-теоретиков.  Этот курс я слушал у
академика Тамма и у меня сохранились записи лекций.  Но об ос-
тальных курсах я просто ничего на знал.
     На подготовку сложнейшего курса гидродинамики,  который я
никогда  не изучал у меня было лишь два-три месяца подготовки.
Я читал его прямо "с колес":  то,  что вчера  выучил,  сегодня
рассказывал студентам. Мог ли я тогда думать, что через четыре
года я буду защищать докторскую диссертацию по ...гидродинами-
ке! Да еще в институте имени Стеклова. Все это начало ростовс-
кой деятельности мне кажется почти фантастическим.  И тогда же
я понял - читать лекции куда легче,  чем сдавать по ним  экза-
мен!
     Конечно - молодость,  конечно - здоровье.  Но была еще  и
удивительная послевоенная атмосфера общей приподнятости. Стра-
на была на подъеме.  Все трудились с хорошим рабочим настроем.
Почти  не  было  разговоров о трудностях жизни,  хотя она была
очень и очень нелегкой особенно в  начале  пятидесятых  годов.
Впрочем,  с чем сравнивать? Не с началом девяностых годов, ко-
нечно!  Тогда каждый день мы ждали что-нибудь новое и хорошее.
И, что было удивительным - это случалось!
     На кафедре механики,  где я оказался,  была по-настоящему
рабочая обстановка.  Кафедра была совсем новой. Она только-что
сформировалась заново после разгрома и  посадок.  Ректор  уни-
верситета,  профессор Белозеров привез трех москвичей: И.И.Во-
ровича, Н.Н.Моисеева и Л.А.Толоконникова. Все мы были кандида-
тами наук,  только что защитившими свои диссертации и без вся-
кого опыта педагогической работы.  Мы сразу вцепились в  дело,
начали его терзать и это определило дух кафедры. Нами командо-
вал немолодой, как нам тогда казалось, доцент А.К.Никитин. Ему
было  уже  около 40 лет.  Но он не был в армии и уже много лет
преподавал.  Он был знающим преподавателем, но собственных на-
учных работ у него почти не было.
     Кафедра была не только новая, но и молодая. Все мы пришли
из армии,  кроме Никитина. Это было еще одним объединяющим на-
чалом.  Надо заметить, что дух "фронтового братства" еще долго
чувствовался после войны.
     Никто кроме нашего заведующего кафедрой раньше не препо-
давал в университетах. К тому же Никитин был на кафедре единс-
твенным доцентом. Все остальные были ассистентами. Он нам осо-
бенно работать не мешал,  но за качеством преподавания следил,
Ходил на  лекции,  делал  замечания.  Однажды  он мне преподал
урок, оставивший след на всю жизнь.  Готовясь к лекциям, я сос-
тавлял подробный конспект и, беря с собой в аудиторию, часто в
него заглядывал, сверяя выкладки и окончательные формулировки.
После одной из таких лекций Никитин мне сделал выговор:"Неуже-
ли Вы не можете подготовится настолько добросовестно, чтобы не
лазить в свои бумажки?" Я покраснел как рак - мне было стыдно.
И я научился читать без бумажек. Готовясь к лекциям, я продол-
жал портить много бумаги и составлять подробные  конспекты, но
на лекции я ходил уже без всяких записей. Только теперь, когда
мне пошла вторая половина восьмого десятка и приходится читать
лекции гуманитарного характера, лишенные логики математических
доказательств, я беру с собой перечень вопросов, боясь забыть,
что-нибудь важное.
     Вместе со  мной  из Москвы приехал Иосиф Израилевич Воро-
вич. Для меня его присутствие рядом было очень важным и он мне
основательно помог,  особенно на первых порах. В университетс-
кие годы,  как я теперь понимаю,  спорт занимал, мягко говоря,
несколько большее  место  в моей жизни,  чем это следовало бы.
Я учился  кое-как  и  науки  были  для меня чем-то вторичным и
учился я только в сессию.  И вот теперь в Ростове, все пробелы
моего  образования  стали  видными.  И я их остро чувствовал и
очень стеснялся своего невежества. А, готовя лекции и, особен-
но,  семинарские занятия,  я часто нуждался в срочной  помощи.
Ворович  же  был  своим  и я не стеснялся обнаружить перед ним
своего незнания и мог задать ему любой вопрос. И он никогда не
отказывал  мне  в  помощи - он учился в университете несколько
иначе,  чем я.  Чувство благодарности за это я сохранил на всю
жизнь.
     С Воровичем у меня,  вообще, были особые отношения. Иосиф
Израилевич был моложе меня на два года и судьба  нас  свела  в
университетском общежитии на Стромынке, когда я уже был "мате-
рым студентом" третьего курса, а он только что поступил в Уни-
верситет. Это был, кажется сентябрь 37-го года. В нашей комна-
те жило пять студентов третьего  курса  и  одна  кровать  была
свободна.  Вот сюда, в эту обитель матерых студентов и послали
жить нового первокурсника.  Им оказался будущий действительный
член Российской Академии наук И.И.Ворович.
     Мы много  раз  вспоминали нашу первую встречу и надо ска-
зать, что  мои  воспоминания о нашей комнате и первой встрече,
несколько отличаются от того,  что осталось в памяти у Ворови-
ча. Иосиф Израилевич вспоминает, что войдя в комнату он увидел
несколько полуголых парней,  которые резались в карты и приняв
на жительство без энтузиазма нового постояльца , сразу же про-
явили иной  энтузиазм - отправили его за пивом - тогда оно су-
ществовало,  как распространенный продукт,  доступный даже для
студенческого кармана!? Что сегодня кажется почти фантастикой!
     Мне же запомнилось другое.  В комнату вошел невысокий ху-
денький мальчик с большими грустными глазами,  в которых запе-
чатлелась вся   мировая  скорбь.  Но  особенно  запомнилось  -
большой чемодан или сак, перевязанный ремнями, под которые бы-
ли засунуты бурки, в которых маленький Иосик должен был ходить
в холодную московскую зиму. Я не помню эпизода с пивом, а он с
бурками.
     Но так ли важно,  какие детали сохранила нам память о на-
чале нашего знакомства.  Гораздо важнее то, что вся наша жизнь
прошла, так  или иначе,  но рядом.  Я просто все делал немного
раньше. На два года раньше родился,  на два года раньше  начал
учится в университете.  Мы оба попали в Академию имени Жуковс-
кого. Только я, как окончивший полный курс университета учился
в Академии всего лишь один год, а Ворович все три. Точно также
я раньше защитил кандидатскую диссертацию  и  получил  степень
кандидита технических наук, как и он. На два года раньше я за-
щитил и докторскую диссертацию и мы оба тогда получили уже фи-
зико-математическую степень. И мы оба, однажды, были избраны в
Академию наук. И опять же я на несколько лет раньше.
     Сразу же, как только мы начали работать в Ростовском Уни-
верситете, нашей первой совместной инициативой была  организа-
ция семинара  посвященного математическим проблемам механики -
теории упругости и гидромеханики.  Довольно скоро семинар сде-
лался весьма  популярным  среди  студентов  и из него вышло со
временем довольно много первоклассных математиков.  Как теперь
уже можно  сказать,  он сыграл значительную роль в становлении
математического факультета, а однажды, и определил его лицо.
     Дело в том, что до появления нас в университете, его пре-
подаватели работали в классических областях математики,  ей же
учили студентов,  в таком же духе воспитывали аспирантов.  Наш
семинар выпадал из стандартной схемы.  Прежде всего,  мы  сами
занимались "новой" - по тем временам,  конечно,  математикой -
теорией операторов, нелинейным анализом и т.д. Но главное было
в том, что во главу угла мы ставили конкретные задачи физики и
механики. И полагали, что для их решения математика, пусть да-
же самая современная, всего лишь - средство анализа. Не зря же
мы с Воровичем были учениками Д.А.Вентцеля!
     Семинар оказался привлекательным для молодежи, да и руко-
водили им тридцатилетние доценты. И надо заметить, что его ус-
пехи вызывали у некоторых наших коллег по факультету,  извест-
ное чувство ревности.  Особенно у профессора Д.Ф.Гахова, тогда
маститого математика прекрасного специалиста по теории краевых
задач для функций комплексного переменного. Он считал эту тео-
рию наиболее перспективным направлением тогдашней  "ростовской
математики".  Я  называл  его  деятельность панкраевизмом - он
сердился. Впрочем, он вообще любил сердится. Особенно на моло-
дежь, если она проявляла излишнюю самостоятельность.
     И.И.Ворович был всегда одним из самых близких мне людей и
я к нему относился с абсолютным доверием, как к Андрею Несмея-
нову, Юре  Гермейеру,  Володе  Кравченко.  Ворович был один из
очень немногих, к которым я обращался за советом в трудных для
меня ситуациях.
     Мы работали  много и слаженно.  Часто ездили в Москву.  Я
начал выступать с научными докладами на семинарах М.В.Келдыша,
С.Л.Соболева и Л.И.Седова,  вошел в новый для меня научный мир
и начал печататься в серьезных научных журналах.  Постепенно я
перестал грустить о несостоявшейся защите докторской диссерта-
ции. Появились новые горизонты. Но об этом я расскажу в другом
очерке.

ОБ АЬПИНИЗМЕ И ИГОРЕ ЕВГЕНИЕВИЧЕ ТАММЕ

     Рассказывая о своей жизни,  о том добром, что в ней было,
о том,  что невольно воскрешает моя память, я не могу не расс-
казать о  моих  занятиях  альпинизмом.  Я не достиг каких либо
особых высот в этом виде спорта и в моем послужном  списке  не
было  вершин  той самой шестой категории трудности,  о которых
мечтает каждый альпинист.  Я ходил на некоторые восхождения  с
настоящими большими альпинистами.  И видел их в деле, это поз-
волило мне не строить каких либо иллюзий  о  своих  спортивных
возможностях.  Несколько лет на одной веревке я ходил с Вален-
тином Михаиловичем Коломенским.  Мы сделали  с  ним  несколько
восхождений четвертой и пятой категории трудности и я понимал,
что то,  что он легко проделывал, никогда не будет мне доступ-
ным. И об этом особенно не грустил.
     Я был  очень посредственный скалолаз.  Правда у меня было
одно качество,  которое ценилось и из за которого  меня охотно
включали во  всякие  команды  - я был хороший шерп - мог долго
переносить тяжести на больших высотах.  И в лыжных своих увле-
чениях я  предпочитал длинные дистанции - особенно гонку на 50
киллометров.  Она у меня  получалась  лучше  чем  спринтерские
дистанции.  Это  качество  стайера  мне во многом помогло и на
фронте.  И, наверное, прояви я большее стремление к достижению
спортивных  высот,  я  бы  мог  получить  и мастерский значек.
Но...здесь уже вмешалась наука.
     После демобилизации из армии я подружился  с альпинистами
МВТУ. Ее  команду  возглавлял прекрасный альпинист и очень мне
приятный человек Слава Лубенец,  с которым мы и сегодня сохра-
няем дружеские отношения.  Команда готовилась к свеому рекорд-
ному  траверсу  Дых-тау - Межирги - Каштан-тау.  Мне было нед-
вусмысленно сказано,  что я имею определенный шанс быть  вклю-
ченным  в окончательный состав восходителей,  но надо начинать
много и серьезно тренироваться. А я?...Уехал работать инструк-
тором в альпинистский лагерь Алибек. Выбор был сделан.
     Любое восхождение,  начиная  с пятой категории трудности,
требует не только физической подготовки и хорошей техники. Оно
требует огромной психологической подготовки,  затраты душевных
сил. В альпинизме нет подбадривающих трибун - ты  и  скала!  А
тут 18  дней  на на гребне пятой категории трудности.  К этому
надо было готовится всю зиму и даже больше -  этим  надо  было
жить!  Может  быть еще год назад я бы включился в подготовку к
этому рекордному траверсу.  Но в тот год у меня появились  уже
другие  ориентиры - я начал жить другим.  После одного из моих
докладов на семинаре академика С.Л.Соболева,  он  мне  сказал,
что  полученные  результаты могут быть представлены в качестве
докторской диссертации и он готов быть мои  оппонентом.  Более
того, он  доложил об этом на совете Стекловского Института и я
получил отпуск на завершение диссертации. Одним словом, "наука
пошла",  как сказал бы Горбачев, и жить чеи либо другим, я уже
не мог.  Альпинизм, при всей моей любви к горам, стал лишь со-
путствующим обстоятельством.
     После этого эпизода я полностью перешел на инструкторскую
работу. Такая деятельность во время летнего академического от-
пуска меня вполне удовлетворяла. Я работал с альпинистами, уже
имеющими тот или иной спортивный разряд и ходил с ними на вер-
шины средней - третьей или четвертой категории  трудности. Это
удовлетворяло мои спортивные аппетиты и давало  неограниченные
возможности  для  всяких интересных походов или восхождений по
новым,  может быть и не очень трудным,  но интересным маршрут-
ам. Я работал,  как правило в лагере Алибек в Домбае. Но часто
бывал и на Алтае,  где  был  первым  начальником  спасательной
службы первого альпинистского лагеря в ущелье Ак-тру. Один раз
был на Тянь-Шане, где работал в лагере Талгар, тоже начспасом.
     Инструкторская работа имела еще одну приятную сторону - я
встречался со множеством интереснейших людей.  Одним  из  них,
был  человек,  сыгравший в моей жизни весьма важную роль.  Это
был Игорь Евгениевич Тамм - один из самых крупных наших  физи-
ков, человек огромного обаяния и доброты..
     В конце тридцатых годов я в течение месяца  был  в  школе
инструкторов, как мы ее громко называли. Домбайская поляна бы-
ла тогда еще первозданна и прекрасна.  Единственным  строением
там был дом выстроенный комиссией содействия ученым (КСУ) и мы
его называли ксучим домом. Это было красивое деревянное двухэ-
тажное здание.  А на другом берегу реки,  прямо  около  начала
подъема на ишачий перевал,  как тогда мы называли начало тропы
на перевал Птыш,  нашим университетским  спортивным  обществом
(тогда оно  носило гордое название "Наука") был разбит неболь-
шой лагерек на десяток палаток.  Там готовили будущих инструк-
торов  альпинизма.  Моим  главным  учителем был австриец Франц
Бергер,  высланный из Австрии, как активный участник выступ